Он восхищался человеческой добротой, однако зло не вызывало у него возмущения. Его иногда считали бессердечным, потому что он чаще относился к людям с интересом, чем с симпатией; у тех немногих, к кому Эшенден все же был привязан, он с одинаковой ясностью видел и достоинства, и недостатки. Когда какой-нибудь человек вызывал у него теплые чувства, это происходило вовсе не потому, что он не замечал его слабостей, - он просто не имел ничего против них, принимал эти слабости, понимающе пожимая плечами; это происходило вовсе не потому, что он приписывал этому человеку совершенства, которыми тот не обладал, - коль скоро он судил о своих друзьях здраво, они никогда его не разочаровывали, а потому он редко терял друзей. Он ни от кого не требовал большего, чем тот мог дать. Вот почему чету Кейпор Эшенден имел возможность и впредь изучать беспристрастно, без предрассудков. Миссис Кейпор представлялась ему натурой более цельной, чем ее супруг, а потому более понятной. Она, безусловно, ненавидела Эшендена; несмотря на то что ей по необходимости приходилось быть с ним корректной, отвращение ее было столь велико, что временами она, не сдержавшись, позволяла себе резкие выражения в его адрес, была даже откровенно груба, и Эшенден сознавал, что, если дать ей волю, она бы убила его без малейших угрызений совести. Однако по тому, как Кейпор стиснул ей плечо своей пухлой рукой, по тому, как у нее непроизвольно задрожали губы, Эшенден догадался, что эту невзрачную женщину и этого хитрого толстяка связывает глубокое и искреннее чувство. Эшенден стал перебирать в памяти наблюдения, которые сделал за последние несколько дней, припоминать мелочи, на которые обратил внимание, но значения им не придал, и в результате пришел к выводу, что миссис Кейпор любит своего мужа, так как обладает более сильным характером, чем он, и чувствует его зависимость от себя. Она любила его за то, что он восхищался ею, - ведь до встречи с ним эта коренастая некрасивая женщина, скучная, добропорядочная и начисто лишенная чувства юмора, едва ли вызывала восхищение у мужчин. Она любила его громкий смех, его шумные шутки; его постоянно приподнятое настроение разгоняло ее ленивую кровь; он был для нее чем-то вроде большого проказливого мальчугана - и таким останется навсегда; она ощущала себя его матерью. Это она сделала его таким, каким он стал; он был ее единственным мужчиной, а она - его единственной женщиной, и она любила его, несмотря на его слабость (в чем она, человек разумный, всегда отдавала себе отчет), она любила его, ach, was, как Изольда любила Тристана. А тут еще шпионаж! Даже Эшенден, при всей своей терпимости к человеческим слабостям, не мог не сознавать, что предавать родину за деньги - не самый приличный поступок. Она, конечно же, была в курсе дела; больше того, очень возможно, Кейпора завербовали именно благодаря ей - он бы никогда не стал шпионом, если бы она его не подбила. Но ведь она любила его, она была честная и прямая женщина. По какому же дьявольскому наущению она уговорила себя заставить мужа взяться за столь низкое и бессовестное занятие? И пытаясь представить, чем она при этом руководствовалась, Эшенден окончательно заблудился в лабиринте догадок и предположений.
Другое дело - Грантли Кейпор. В нем было, прямо скажем, немного черт, которые бы вызывали восхищение, но в этот момент Эшенден не искал объект для восхищения. Вместе с тем в этом пошлом шутнике и проходимце было немало странного и неожиданного. Эшенден с интересом наблюдал, как этот шпион, предатель незаметно, исподволь пытается оплести его своими сетями.
Через пару дней после первого урока, когда обед кончился и жена Кейпора поднялась наверх, Кейпор, увидев сидящего в холле Эшендена, грузно плюхнулся на стул рядом с ним. К нему подбежал верный Фриц и уткнул длинную морду с черным носом хозяину в колени.
- Абсолютно безмозглое создание, - сказал Кейпор, - зато сердце из чистого золота. Посмотрите-ка на эти розовые глазки. Вы что-нибудь глупее видали? А морда какая уродливая? При этом - бездна обаяния!
- Давно он у вас? - спросил Эшенден.
- Я приобрел его в 1914 году, перед самой войной. Кстати, что вы скажете о последних событиях? С женой, сами понимаете, я о войне стараюсь не говорить, но вы себе не представляете, как я рад повстречать соотечественника, с которым можно наконец потолковать по душам!
Он протянул Эшендену дешевую швейцарскую сигару, и тот, исключительно из чувства долга, закурил ее.
- Разумеется, у этих бошей нет никаких шансов, - сказал Кейпор. - Нет и не было. Я сразу сказал, что мы их побьем.
На этот раз он говорил серьезно, искренне, в доверительной манере, и Эшенден ответил то, что подобает отвечать в таких случаях.
- Самое обидное, что из-за национальности жены я не смог принять в войне участия. Знаете, ведь я в первый же день пошел на призывной пункт, но меня не взяли по возрасту. Должен вам сказать по секрету, что, если война затянется, я, что бы там жена ни говорила, обязательно окажу родине посильную помощь. С моим знанием языков меня могут взять в Цензурное ведомство. Вы ведь тоже, кажется, там работали?
Для этого, собственно, он и завел весь этот разговор, и Эшенден в ответ на многозначительные вопросы Кейпора сообщил ему информацию, которую заранее заготовил. Кейпор пододвинулся поближе и перешел на доверительный шепот:
- Я понимаю, выдавать государственные тайны вы не станете, но эти швейцарцы, сами знаете, настроены крайне пронемецки, и лучше держать с ними ухо востро.
Затем, переменив тактику, он сообщил Эшендену кое-какие засекреченные сведения:
- Кроме вас, я никому бы этого не рассказал. Дело в том, что у меня есть двое-трое друзей, которые занимают довольно высокое положение, и они мне полностью доверяют.
Эшенден, в свою очередь, тоже не стал отмалчиваться, и в тот вечер оба разошлись по своим комнатам весьма довольные друг другом. Эшенден догадывался, что на следующее утро пишущая машинка Кейпора вряд ли будет простаивать, и энергичный майор в Берне в самом скором времени прочтет необыкновенно интересный отчет.
Однажды вечером, подымаясь после обеда наверх, Эшенден увидел, что дверь в ванную комнату приоткрыта. В ванной были Кейпоры.
- Заходите! - позвал всегда гостеприимный Кейпор. - Посмотрите, как мы моем нашего Фрица.
Бультерьер постоянно ухитрялся где-то испачкаться. Кейпор же, гордясь им, любил, чтобы пес был белым, без единого пятнышка. Войдя, Эшенден обнаружил следующую картину: по одну сторону ванны с засученными рукавами, в широком белом фартуке стояла миссис Кейпор, а напротив нее без пиджака и в нательной фуфайке, держа кусок мыла в своих толстых, покрытых веснушками, обнаженных по локоть руках, ее супруг намыливал несчастное животное.
- Приходится мыть его поздно вечером, - пояснил он, - а то этой ванной пользуются Фицджеральды, и их бы родимчик хватил, знай они, что мы тут делаем. Вот мы и ждем, пока старики отправятся на покой. Ну-ка, Фриц, покажи мистеру Сомервиллу, как отлично ты себя ведешь, когда тебе физиономию моют.
Бедный зверь, который тяжко страдал, однако вяло помахивал хвостом, демонстрируя тем самым, что, как бы над ним ни измывались, он не держит зла против своего божества, стоял посреди ванны по брюхо в воде и дрожал мелкой дрожью. Намылив его с ног до головы, Кейпор, не умолкавший ни на минуту, потянулся своей пухлой рукой к тюбику шампуня и вылил его на морду собаки.
- А какой у нас будет красивый пес, когда помоется! - приговаривал он. - Белый, как первый снег. Выйдет он с хозяином на прогулку, а местные собачонки сбегутся и скажут: "Господи помилуй, откуда же такой красавец к нам пожаловал? Как зовут этого аристократа, который выступает с таким видом, будто ему принадлежит вся Швейцария?" Тихонько, тихонько, дай я тебе ушки помою. Разве можно, скажи на милость, выходить на улицу с грязными ушами? Ты ведь не какая-нибудь дворняжка швейцарская, верно? Noblesse, говорят, oblige. А теперь давай-ка сюда свой черный нос, вот так. И не вырывайся, а то нам в наши розовые глазки мыло попадет…
Миссис Кейпор слушала весь этот вздор с добродушной, вялой улыбкой на крупном некрасивом лице, и, когда собака была вымыта, молча протянула мужу полотенце.
- Ну-с, будем нырять, да? Раз-два!
И Кейпор, схватив Фрица за передние лапы, два раза подряд окунул его с головой в воду. Пес рванулся, забил лапами, брызги полетели во все стороны.
- А теперь иди к мамочке, - сказал Кейпор бультерьеру, вынимая его из воды. - Она тебя вытрет.
Миссис Кейпор села и, зажав пса между своими мощными коленями, стала вытирать его с таким рвением, что на лбу у нее выступил пот. Вскоре Фриц, слегка потрясенный и перепуганный, но счастливый, что все уже позади, стоял в дверях ванной и во все стороны вертел своей симпатичной глупой мордой.
- Вот что значит кровь! - победоносно вскричал Кейпор. - В его генеалогическом древе насчитывается не меньше шестидесяти четырех имен - и все как одно благородного происхождения!
Эшендену стало как-то не по себе. Поднимаясь наверх, он ощутил легкую дрожь.
Воскресным утром Кейпор сообщил ему, что они с женой отправляются на длинную прогулку, обедать будут в каком-нибудь маленьком ресторанчике в горах и предложил Эшендену к ним присоединиться. Договорились, что в ресторане каждый будет платить за себя. После трех недель, проведенных в Люцерне, Эшенден счел, что здоровье его восстановилось настолько, что можно отважиться на подобную вылазку. Вышли они рано; миссис Кейпор - с деловым видом, в тяжелых спортивных ботинках и с альпенштоком; Кейпор - в гольфах и в длинных, ниже колена, шортах, в которых он выглядел типичным английским путешественником. Вид у обоих был презабавный, и Эшенден готовился от души повеселиться, не забывая, впрочем, о том, что с этой парочкой следовало всегда быть настороже; Эшенден не исключал, что супруги догадались, кто он, и поэтому лучше было близко к обрыву не подходить - миссис Кейпор ничего не стоило столкнуть его в пропасть, да и от Кейпора всего можно было ожидать. Пока, однако, ничто не предвещало неприятностей. Утро было великолепным, воздух - благоуханным, Кейпор был в ударе. Он трещал без умолку, сыпал анекдотами, хохотал, балагурил. По его одутловатому, красному лицу струился пот, и он сам смеялся над своей полнотой. К изумлению Эшендена, он проявил себя великолепным знатоком горных цветов. Однажды он даже сошел с тропинки, чтобы сорвать цветок, который увидел издали, и, нежно глядя на него, преподнес жене.
- Какая прелесть, а? - воскликнул он, и его бегающие серо-зеленые глазки сделались вдруг ясными, как у младенца. - Прямо из стихотворения Уолтера Севеджа Лендора.
- Ботаника - любимая наука моего мужа, - сказала миссис Кейпор. - Иногда я даже посмеиваюсь над ним. Он помешан на цветах. Часто бывает, что нам не хватает денег расплатиться с мясником, потому что он потратился на букет роз.
- Qui fleurit sa maison, fleurit son coeur, - изрек Грантли Кейпор.
И действительно, несколько раз Эшенден был свидетелем того, как, возвратившись с прогулки, Кейпор с медвежьей, не лишенной, впрочем, обаяния грациозностью вручал престарелой миссис Фицджеральд букетик душистых горных ландышей, и то, что он узнал от миссис Кейпор теперь, придавало еще большую значимость этим скромным подношениям. Его любовь к цветам была искренней, и, вручая их старой ирландке, он делал ей очень ценный, со своей точки зрения, подарок, свидетельствовавший о большой душевной теплоте. Эшендену ботаника всегда представлялась скучной материей, однако Кейпора, который говорил о цветах с огромным увлечением, слушать было интересно. Чувствовалось, что он много занимался этим предметом.
- За всю свою жизнь я не написал ни одной книги, - признался Кейпор. - Их и без меня уже написано предостаточно; если же на меня нападает вдохновение, я довольствуюсь сочинением газетных статей - занятием куда более прибыльным, хотя и менее почтенным. Впрочем, если удастся задержаться здесь на более длительный срок, я, может, и напишу книгу о диких цветах Швейцарии. Есть у меня такая задумка. Как жаль, что вы не приехали сюда раньше! Цветы были совершенно восхитительны. Увы, для того чтобы их описать, нужно быть поэтом, я же всего-навсего жалкий газетчик!
Как ни удивительно, этот лжец был способен на искренние чувства.
Когда они вошли в ресторан с великолепным видом на горы и озеро, Кейпор первым делом прямо из горлышка осушил бутылку ледяного пива. Пил он с таким удовольствием, что на него любо-дорого было смотреть. Невозможно было не испытывать искренней симпатии к человеку, который умеет ценить простые радости. Их превосходно накормили яичницей и горной форелью. Даже миссис Кейпор была потрясена девственной красотой пейзажа (горный трактир напоминал швейцарское шале - каким его изображали в путеводителях начала прошлого века) и держалась с Эшенденом не столь враждебно, как обычно. Как только они сели за столик, она разразилась восторженными немецкими восклицаниями; теперь же, расслабившись от еды и питья, она вновь окинула взглядом окружавшее их великолепие, и на глаза ее навернулись слезы. Она прикрыла лицо рукой:
- Я понимаю, это ужасно, и мне должно быть стыдно, но сейчас, несмотря на эту кровавую и несправедливую бойню, я не испытываю ничего, кроме счастья и благодарности.
Кейпор стиснул ее руку и - кажется, впервые - перешел на немецкий язык, называя ее ласковыми именами. Все это выглядело нелепо, но трогательно. Оставив супругов наедине, Эшенден вышел из таверны в сад и сел на скамейку, предусмотрительно поставленную здесь для туристов. Горы и озеро выглядели, в сущности, несколько искусственно, но впечатление вместе с тем производили большое и в этом смысле напоминали музыкальное сочинение, которое не отличается ни сложностью, ни изяществом и тем не менее задевает за живое.
Сидя на этой уединенной скамейке, он раздумывал над тайной предательства Грантли Кейпора. Эшендену всегда нравились странные люди, Кейпор же был странен до чрезвычайности. Было бы глупо отрицать, что у него имелись положительные качества. Его добродушие не было показным, это был, безусловно, сердечный, по-своему обаятельный человек. Кейпор всегда был готов оказать услугу; Эшенден имел возможность часто наблюдать, как он ведет себя со старым полковником-ирландцем и его женой - единственными, не считая супругов Кейпор и Эшендена, постояльцами гостиницы. Кейпор терпеливо слушал скучнейшие рассказы старика о войне в Египте, был неизменно предупредителен с его супругой. Теперь, познакомившись с ним поближе, Эшенден ловил себя на том, что относится к нем; скорее с любопытством, чем с неприязнью. Маловероятно что этот человек стал шпионом из корыстных побуждений - человек он был непритязательный, и того, что он зарабатывал в фирме по перевозке грузов, ему с его хозяйственной немкой женой наверняка хватало; когда же началась война, у людей непризывного возраста недостатка в работе не было. Быть может, Кейпор - один из тех, кто предпочитает окольные пути прямым, испытывает удовольствие, обманывая и лукавя; возможно также, что шпионом он стал не из ненависти к стране, которая засадила его за решетку, и даже не из любви к жене-немке, а из желания рассчитаться с сильными мира сего, которые даже не подозревали о его существовании. Не исключено и то, что стать предателем Кейпора заставило ущемленное самолюбие, чувство, что его способности не получили должного признания, или же просто подлое, мелкое желание напакостить, навредить. Он был прирожденным мошенником, и, хотя уличен был всего дважды, легко можно было вообразить, что имелись и другие случаи мошенничества, оставшиеся безнаказанными. Интересно, как относилась к этому миссис Кейпор? Супруги были так близки, что она не могла не знать о его махинациях. Испытывала ли она за него стыд (в ее честности сомневаться не приходилось), или же воспринимала его аферы как причуду любимого человека? Делала ли она все возможное, чтобы не дать мужу осуществить задуманное, или же закрывала глаза на то, чему не могла помешать?
Насколько упростилась бы жизнь, если бы все люди делились на хороших и плохих, насколько проще было бы вести себя с ними! Кто же такой Кейпор - хороший человек, делающий зло, или плохой человек, делающий добро? И каким образом эти несочетаемые черты могут сочетаться в душе человека? Ясно было одно: угрызения совести Кейпора не мучили, свое подлое, отвратительное дело он делал с удовольствием. Он был предателем, который получал удовольствие от своего предательства. Хотя Эшенден всю жизнь самым тщательным образом изучал человеческую природу, теперь, в зрелые годы, ему начинало казаться, что в людях он разбирается еще меньше, чем в детстве.
Р., разумеется, сказал бы ему на это: "Какого черта вы тратите время на весь этот вздор? Этот тип - опасный преступник, и ваше дело - его обезвредить".
И был бы, в сущности, прав. Эшенден пришел к выводу, что попытка перевербовать Кейпора ни к чему не приведет. Хотя он, без всяких сомнений, с легким сердцем предал бы и своих нынешних покровителей, доверять ему не следует. Его жена оказывает на него слишком большое влияние. Вдобавок, вопреки тому, что он иногда говорил Эшендену, Кейпор в душе наверняка был убежден в победе Германии и хотел быть на стороне победителей. Что ж, в таком случае Кейпора действительно необходимо обезвредить - вот только как? Вдруг у него за спиной раздался голос:
- Вот вы где! А мы уж вас обыскались.
Эшенден обернулся и увидел чету Кейпор, которые приближались к нему, держась за руки.
- Так вот почему вы сидите с таким рассеянным видом, - сказал муж, и его взгляд скользнул по горам. Жена всплеснула руками.
- Ach Gott, wie schön! - вскричала она. - Wie schön! Когда я смотрю на это голубое озеро и снежные вершины, мне хочется вслед за Фаустом вскричать: "Остановись, мгновенье!"
- Согласитесь, здесь сейчас гораздо лучше, чем в Англии с ее военными заботами и тревогами, - сказал Кейпор.
- Гораздо лучше, - признал Эшенден.
- Кстати, у вас были сложности с выездом из страны?
- Нет, никаких.
- А я слышал, на границе сейчас свирепствуют.
- Не знаю, у меня никаких проблем не возникло. По-моему, англичане их не волнуют. Паспорта проверяли спустя рукава.
Кейпор и его жена переглянулись. Интересно, что бы это значило? Было бы странно, если б Кейпор задумал съездить в Англию как раз тогда, когда Эшенден сам пытался его туда заманить. Спустя некоторое время миссис Кейпор предложила отправиться в обратный путь, и они, разговаривая, стали спускаться вниз по тенистым горным тропкам.