- Конечно, знала. Мне Вася Руденко сказал. Ваш знакомый, говорит, появился. И с нами в рейс идет. Не знал, говорит, что вы дружбу с пожарником водите, Алиса Петровна. Ты, значит, выступаешь теперь в амплуа пожарника?
- Инспектор из Москвы, - важно поднял палец вверх Ткаченко. - Так что доставай крамольный кипятильник, свари мне кофе при закрытой двери, а потом я составлю акт изъятия запрещенного прибора.
Они оба рассмеялись.
Алиса подошла к Владимиру и нежно поцеловала в глаза. В один, в другой… Он обнял ее и притянул к себе.
- Милый, - шепнула, обнимая, Алиса, - как долго я шла к тебе…
Потом они пили кофе.
- А я ведь подарок тебе приготовила, Володя, - сказала Алиса. - Хотела отдать в прошлый твой приход - забыла. Вот, посмотри. Случайно купила в букинистическом. По-моему, ты всегда интересовался этой темой.
Она протянула ему книгу в синем коленкоровом переплете. Это было исследование Паоло Алатри "Происхождение фашизма", выпущенная в 1961 году Издательством иностранной литературы.
- Ах ты, моя малышка! - воскликнул Владимир Ткаченко. - Ведь я давно охочусь за этой книгой… ну, удружила! Спасибо…
- Я рада, - проговорила Алиса, - пользуйся…
- Да уж непременно, - ответил Владимир, раскрывая книгу. - Я знал об этом труде Паоло Алатри… Не говорил тебе, что поступил в заочную аспирантуру при нашем университете имени Петра Великого?
- Не успел, наверное, - улыбнулась Алиса. - Где же тебе всюду успеть…
- Человек должен жить без продыха, малышка. Ни минуты на расслабление! Только вперед! Ага… Вот это место. Послушай: "В основе национализма как идеологии лежит абстрактная концепция нации, рассматриваемой как некий абсолют, а не как единый диалектический организм, состоящий из разнообразных конкретных элементов нравственного, социального, политического и экономического порядка, соединяющихся вместе в одном народе и в одной стране.
Корни национализма как теоретического и идеологического течения преимущественно иностранные и восходят главным образом к литераторам. Речь идет о полукультуре самых разношерстных направлений, которая приводит в восторг мелкую буржуазию, поддерживая в ней ее предрассудки о нравственном и политическом превосходстве, а также ее склонность к риторической трескотне".
- На такой почве и возникает фашизм, - сказала Алиса. - Я ведь просмотрела эту книгу.
- И правильно сделала. Или вот еще: "Психология националиста отличается… догматической нетерпимостью, а себя он считает единственным обладателем всех политических и нравственных достоинств. Национализм захватывает и как бы монополизирует национальное чувство, любовь к отечеству, преданность своему народу. Национализм - это реакционная сила, которая использует национальное чувство в своих узкоэгоистических целях".
XLVII
Случай был беспрецедентный.
Генерал Вартанян не раз и не два принимался размышлять о судьбе бывшего директора кафе "Ассоль", бывшего оберштурмфюрера СС, нациста, в жилах которого была половина русской крови и который две трети жизни просуществовал под чужим именем.
- Как он ведет себя? - спросил Мартирос Степанович полковника Картинцева.
- Я бы сказал - лояльно… Если, конечно, слово "лояльность" применимо к эсэсовцу, - ответил Валерий Павлович.
- К бывшему эсэсовцу, - поправил начальник управления.
- Как мы выяснили, в обличье ресторатора Мордвиненко-Жилински кроме как подвижником общественного питания не назовешь.
- Но ведь он только что совершил преступление! - воскликнул Картинцев. - Передал иностранной разведке документы, которые наносят прямой ущерб нашей государственной безопасности. Это раз. Навел убийцу на Андрея Балашева. Это два…
- Все верно, - согласился генерал Вартанян. - И за все ему придется ответить. Это три… Хочу сам с ним поговорить. Как движется дело с созданием портретов с помощью фоторобота?
- Уже заканчиваем, Мартирос Степанович.
- Поторопитесь. Помните о Владимире Ткаченко… Как ни говори, а только он сейчас лицом к лицу с теми тремя. И покажите изготовленные изображения всем, кто проходит свидетелем по делу. Особенно тому водителю, который принес в милицию доллар. Жилински-Мордвиненко он опознал?
- Опознал, товарищ генерал.
- Ну ладно… Давайте мне этого оборотня с сорокалетним стажем.
Когда в кабинет начальника управления привели бывшего заместителя начальника Легоньковской службы безопасности, генерал Вартанян предложил ему сесть, положил перед Конрадом Жилински сигареты и спички, но курить тот не стал, сидел, выпрямившись, и хотя выглядел подтянутым и собранным, держался вполне свободно.
- Мне доложили, - начал Мартирос Степанович, - что вы активно помогаете установить нам ваших "гостей" из-за кордона…
- Мой долг - помочь следствию, - бесстрастно ответил бывший директор кафе "Ассоль".
- Но ведь вы могли их разоблачить уже тогда, когда Гельмут Вальдорф впервые заявил вам о своем появлении в Советском Союзе!?
Конрад Жилински молчал.
- Конечно, мог, - согласился он после некоторой паузы.
- Так почему вы не сделали этого?
- Не знаю…
- Вы знали, что хранится в том сейфе, который вы прятали с 1944 года?
- Разумеется. Там были досье на агентов, которых я лично готовил.
- Вы в состоянии на память воспроизвести содержание этих материалов?
- Только отчасти. Прошло столько лет…
"Слава Богу, - с облегчением подумал генерал Вартанян. - Если Володе не повезет… С паршивой овцы хоть шерсти клок".
- Дело Ольшанского, кличка "Лось", находилось в сейфе?
- Этого помню, - несколько оживился Конрад Жилински. - Вы его взяли еще раньше?
Мартирос Степанович достал из папки фотографию, которую в свое время показывал майор Ткаченко Ивану Егоровичу Зюзюку.
Он протянул ее бывшему оберштурмфюреру.
- Вы узнаете себя здесь? - спросил генерал.
- Да, это я, - слабо усмехнулся Конрад Жилински.
- А Герман Ольшанский есть на этой фотографии?
- Вот он, - показал Жилински.
- К сожалению, ваши друзья нас опередили, - помрачнел генерал, он не видел необходимости скрывать эту историю от подследственного. - Заполучив компрометирующие его документы, они принялись шантажировать Ольшанского, и "Лось" сунул ствол охотничьего ружья в рот…
Бывший оберштурмфюрер поморщился.
- Значит, и его смерть на вашей совести, Жилински… И сколько бед еще принесет этот "ящик Пандоры". Зачем вы отдали его?
- Я выполнил свой долг, - твердо сказал Конрад Жилински.
- Послушайте, я что-то вас не пойму. Помогать нам - долг, помогать иностранной разведке - тоже… В каком случае вы искренни?
- Не знаю… Когда ко мне явился гауптштурмфюрер, я вспомнил о том, что я офицер СС, верный слуга фюреру, от присяги которому меня никто не освобождал. Тогда я сказал себе: "Конрад! Пришел твой час… Ты отдашь им проклятый сейф и перестанешь вести двойную жизнь, исключишь из памяти прошлое, оно никогда больше не потревожит тебя, ты останешься только Никитой Мордвиненко". Примерно так рассуждал я, соглашаясь помочь Вальдорфу…
- Значит, вы продолжаете считать себя членом организации СС?
- Теперь уже нет.
- А такая дата вам известна - 16 октября 1946 года?
- В этот день в Нюрнберге повесили главных военных преступников.
- И на этом же процессе СС объявили преступной организацией.
- Это верно, - согласился Жилински. - Правда, вы амнистировали последних пленных эсэсовцев в 1955 году, тридцать лет назад. Если мое преступление состоит в принадлежности к этой организации, то срок давности по нему уже истек.
- Поскольку вы лично не были объявлены военным преступником - то да… Но вы, Жилински, ухитрились совершить уголовное преступление в эту последнюю неделю. Вы отдаете себе в этом отчет?
- Вполне. И готов нести заслуженное наказание.
- За этим дело не станет… Конечно, суд учтет и то, что вы сами явились сюда, и то, что помогали следствию. Скажите, а что подтолкнуло вас прийти с повинной?
- Тщательный и трезвый анализ всех обстоятельств, которые сопутствовали событиям. Я понял, что рано или поздно вы поймаете меня на временном несоответствии. Ведь я утверждал, что приехал утром, а меня могли видеть ночью. Сказать правду тоже не мог. Это означало бы, что мой приезд спугнул беднягу Андрея. А когда именно он был убит - не секрет для судебно-медицинской экспертизы. Связать эти два факта не составляет для следствия труда. Да и в истории с "фронтовым товарищем" была слабина. Ведь если бы вы стали копать глубоко, а я это вовсе не исключал, то названного мною человека в Свердловске, разумеется, не нашли бы… И вообще… Я ведь профессионал, гражданин генерал. И еще в молодости уяснил железное правило: разведчик до тех пор находится в безопасности, пока контрразведка не обратила на него внимания. Ни один человек в мире не в состоянии противостоять государственному аппарату. Можно было бы, конечно, вообще исчезнуть…
- И что же? - усмехнулся Мартирос Степанович.
- Я устал, генерал. И у меня есть дочь. Она дочь Никиты Мордвиненко. Вы понимаете меня?
- Понимаю, - сказал начальник управления. - Но посочувствовать не могу. Вы сами загнали себя в угол.
- Сам, - согласился Конрад Жилински. - Разом перечеркнул сорок лет жизни.
- Из чувства эсэсовского долга и верности бесноватому фюреру, трусливо сбежавшему на тот свет, - жестко сказал Мартирос Степанович. - Надеюсь теперь вы освободились от дьявольского наваждения? А что вы скажете дочери, которая благодаря вам потеряла любимого человека? Погубили такого парня…
Конрад Жилински, опустив голову, молчал.
XLVIII
- Рыба, - сказал Аполлон Борисович и с треском припечатал к столу костяшку домино. - Салаги… Учитесь играть у старых мореманов.
С несколькими матросами, которые под его началом занимались палубными работами, Свирьин сидел за столом в подшкиперской, где парни пили обычно десятичасовой утренний чай. От чайного тайм-аута оставался десяток минут, и ребята предложили Аполлону Борисовичу забить партию-другую "козла".
- Давайте, молодцы, за работу, - сказал Свирьин, - Время ваше истекло, - как сказал врач пациенту, устанавливая диагноз… Расходитесь по рабочим местам.
В это время голосом третьего штурмана с переборки рявкнул динамик:
- Подшкиперу Свирьину срочно явиться к старпому! Повторяю…
- Нет, - сказал Аполлон Борисович, - никак не позволят советскому моряку втянуться в работу… А вы, вы давайте по местам, до вас приглашение начальства не касается.
Через несколько минут Свирьин постучал в дверь каюты старшего помощника капитана Ларионова.
- Арсений Васильевич, - сказал он, - по вашему приказанию…
И запнулся. В каюте чифа сидел тот самый тип, которого подшкипер еще недавно видел у трапа спасательного судна "Мурманец".
- Долго ходите, Свирьин, - проворчал старпом. - Ладно, не оправдывайтесь… Слушайте сюда, подшкипер. Этот человек - наш гость. Он пожарный инспектор из Министерства, зовут его товарищ Ткаченко. Будет смотреть наш пароход с точки зрения пожарной безопасности. Вы, значит, в его распоряжении. Покажете ему "Калининград", все судовые помещения. Дубликаты ключей будете брать у меня…
- Весь пароход? - спросил голосом, севшим от пронизавшего все существо страха, Свирьин.
- Весь, Аполлон Борисович, - ответил, поднимаясь из кресла, Владимир Ткаченко.
Он приветливо улыбнулся подшкиперу.
- Лайнер ваш новый и серьезной инспекции, кроме как при сдаче судна на заводе, еще не подвергался, - продолжал майор, подходя к подшкиперу. - Вот мы и посмотрим с вами, какова противопожарная обстановка на теплоходе в эксплуатационной, так сказать, стадии.
- Я тоже с вами буду ходить по судну, - сказал, вдруг помрачнев, Ларионов. - Мое святое дело… Но выборочно. У меня с пассажирами, с обслугой хлопот выше головы. А вот вы, подшкипер, при товарище Ткаченко будете неотлучно. Живет он в пятом полулюксе… Капитан хотел вас в первый Класс, но там, в пятом, будет удобнее. Обменяйтесь телефонами, чтоб держать между собой связь.
- А по машине, товарищ старпом? - спросил Свирьин.
Он понимал, что задает глупый вопрос, машина, понятное дело, не относилась к его компетенции, но подшкиперу надо было хоть что-то сказать, чтобы прийти в себя от неожиданной встречи с человеком, о котором Кеша-механик говорил ему: работает в органах!
- То не ваша забота, Свирьин, - жестко ответил Ларионов.
Вообще он был добрым и мягким, Арсений Васильевич, человеком и считал это свое качество большим недостатком, несовместимым с должностью капитана, которую намеревался занять в самом ближайшем будущем, Арсений Васильевич Ларионов уже имел диплом капитана дальнего плаванья. Поэтому старпом акцентировал командирский голос, особую подтянутость и четкий стиль отношений с командой.
Что же касается машинного отделения, то Ларионов уже договорился с судовым "дедом" - старшим механиком "Калининграда" Валерием Николаевичем Петрашевым - о том, что во всех его заведываниях "пожарного инспектора" будет сопровождать старший электрик Анатолий Андрианов. Опекать же в целом гостя из Минморфлота "дед" поручил второму механику Ланцевичу, ведь главный двигатель и все, что с ним связано, закреплено за этим инженером.
- Когда начнем, товарищ Ткаченко? - едва овладев собой, с вымученной улыбкой на лице спросил Аполлон Борисович.
- Меня зовут Владимир Николаевич, - сказал майор. - А вот прямо сейчас и начнем…
- Действуйте, Свирьин! - командирским голосом распорядился Ларионов, и Ткаченко с подшкипером покинули его каюту.
Когда Аполлон Борисович привел "инспектора" в подшкиперскую, здесь уже никого не было, на столе валялись в беспорядке костяшки домино.
- Забиваете? - спросил Ткаченко и кивнул в сторону стола.
- В свободное от работы время, - с готовностью ответил Свирьин.
"Что делать?! Что делать?! - лихорадочно думал он. - Случайно ли этот тип появился на судне? Да какое там "случайно"! У них ничего случайного не бывает… Но, может быть, это не за мной… Иначе б старпом не дал мне такого поручения. А если они как раз хотят усыпить мою бдительность? Нет, им явно неизвестно, что я знаю, кто этот "пожарник" на самом деле… В любом случае надо сообщить о его появлении Краузе… В любом случае!"
Приняв решение, Аполлон Борисович стал объяснять Владимиру Ткаченко, в чем суть его должности, какими располагает он помещениями.
- А где вы храните основной запас красок, олифы и других пожароопасных материалов? - спросил майор, несколько удивляясь про себя тому, как быстро он и естественно входит в роль пожарного инспектора.
- Тут же, на полубаке, имеется склад… Хотите посмотреть? - предложил Свирьин, спина у него похолодела, хотя в подшкиперской было довольно тепло: на этом складе упрятал он тот самый ящик, который положили ночью в багажник его "Москвича".
- Давайте глянем, - сказал Ткаченко.
На складе он с интересом осмотрел металлические стеллажи с ограждением, на которых располагались тяжелые банки с красками. На полубаке стояли ящики с различными судовыми материалами.
- Вы запасливый хозяин, Аполлон Борисович, - сказал майор.
- Стараемся, - скромно наклонил голову Свирьин.
- Кстати, интересное у вас имя… Оно, так сказать, обязывает…
- Бабушка, - ответил подшкипер. - Ее работа… Она у меня учительница в Мордовии, сейчас, конечно, на пенсии. Влюблена была в Гомера, мифы древних греков. Вот и наградила внука имечком. Сейчас вроде ничего, а в мореходке проходу не давали…
- Вы мореходное училище закончили? - спросил Ткаченко.
- Не закончил… Ушел с третьего курса. По семейным обстоятельствам.
Зачем, подумал он, знать ему, что его выгнали за самовольные отлучки и организацию коллективной пьянки… Впрочем, если эта фирма мною заинтересовалась, то меня уже просветили рентгеном.
Ткаченко удовлетворился ответом и спросил:
- А как у вас с огнетушителями?
- Олл райт до полного о’кея, - ответил Свирьин. - Целых два и оба на штатных местах.
Майор подошел к переборке и снял с нее огнетушитель.
- По виду в исправном состоянии. А в нем случайно не контрабанда, Аполлон Борисович?
- Что? - испуганно спросил подшкипер.
- Шутка, - улыбнулся Владимир. - Но в каждой шутке… Я почему о контрабанде. Не в ней суть. Это не по моей части. Но если там, - он похлопал по корпусу огнетушителя, - не то, что положено, огнетушитель не сработает. А вдруг пожар?
Подшкипер облегченно рассмеялся.
- Тогда - туши свет, - сказал он.
- Именно… Бывали примеры - трикотин в них провозили. А недавно один деятель, это не у вас, в Балтийском пароходстве было, десять джинсов сюда запихал. И как только умудрился втиснуть? Держите!
Ткаченко неожиданно бросил огнетушитель Свирьину. Подшкипер поймал его, только вот удержать не сумел. Огнетушитель ударил о палубу, выбросив пенную струю. Она яростно хлестнула по стеллажам с красками, и Аполлон Борисович самоотверженно бросился на обезумевший огнетушитель, накрыв его телом.
XLIX
В первые сутки пребывания на теплоходе "Калининград" Владимир Ткаченко бегло осмотрел почти все помещения, которые так или иначе находились в заведывании членов экипажа. Ему хотелось как можно скорее обозначить свой интерес для команды, среди которой скрывался пособник иностранной разведки, известный теперь чекистам под псевдонимом - седельный мастер, шорник.
И повсюду его сопровождал подшкипер Свирьин.
Аполлон Борисович несколько успокоился, он понял, что судя по всему мнимый "пожарник" не подозревает, кого удружил ему в проводники старший помощник капитана, хотя и понимал: Ткаченко ищет именно спрятанное им, Шорником. Он уже улучил минутку и позвонил герру Краузе в каюту, намереваясь договориться о встрече, но того не оказалось на месте.
Пришлось дождаться утра. По условному звонку Гельмут Вальдорф выбрался на палубу, чтобы встретиться с подшкипером.
- Ну, - спросил он, - что еще стряслось? Предстоит заход в Севастополь или Батуми?
- Хуже, - сказал Свирьин.
Он коротко объяснил сложившуюся ситуацию. "Влипли, - подумал гауптштурмфюрер. - Этот тип возник здесь неслучайно. Но что произошло? Раскололся Конрад?"
Подшкиперу он ответил спокойно и рассудительно.
- Давайте без паники, Шорник… Появление на борту теплохода чекиста еще не повод к беспокойству. Не сомневаюсь, что он находится здесь с обычной профилактической целью, и его задачи никак не связаны с нашей операцией. Иначе к нему не приставили бы именно вас.
- Вот и я считаю, - вклинился Свирьин.
- Считаю здесь только я, - жестко оборвал его Гельмут Вальдорф. - Успокойтесь и помогайте товарищу осматривать судно. У вас он уже был?
- Так точно! У меня все в порядке…
- Тогда о чем вам беспокоиться? Вот только глаз с него не спускайте и в случае осложнения обстановки немедленно докладывайте. Где он сейчас?
- Собирается завтракать в кают-компании. Потом пойдем с ним вместе в обход.
- Отлично! Часов в одиннадцать, когда вы утомитесь, пригласите "инспектора" в бар на чашку кофе. Я буду там тоже. Вы мне его покажете, этого чекиста, Шорник.
О сообщении Свирьина гауптштурмфюрер немедленно рассказал Биг Джону и Раулю.