Нет ничего радостнее для человека, завербованного на компрометирующих материалах, "компрах", как выражаются профессионалы, чем сообщение: его отпускают на свободу, он вырвался из железных объятий специальной службы. И тогда агент вдруг расслабляется, утрачивает бдительность, перестает быть настороженным - и вот и бери его голыми руками.
И потом, считал гауптштурмфюрер, весьма человечно дать обреченному агенту, который все-таки работал на тебя, приносил некую пользу твоему делу, дать ему возможность испытать последний всплеск радости, почувствовать себя счастливым от иллюзорного представления, будто он освободился, хотя давно и каждому известно: от обязательств перед разведкой освобождает только смерть… Но об этом в такие минуты забывают и настоящие специалисты, куда ему до них этому жалкому Аполлону Свирьину, продавшему родину за иностранные портки и кассеты, на которых потерявшие совесть самцы и самки в человеческом обличье участвуют в свальном грехе, демонстрируют древние пороки и извращения.
Возликовал подшкипер Свирьин, а Гельмут Вальдорф, тем временем, примеривался, как удобнее зарезать Аполлона Борисовича. "Я сделаю его, как цыпленка", - решил гауптштурмфюрер, когда получил приказ Биг Джона.
Он мог использовать для убийства более современные средства, одолжив их у сообщников, но бывшему начальнику Легоньковского СД захотелось показать, как тверда еще его рука, которая сжимала сейчас в кармане нож с лезвием на пружине.
- Смотрите! - воскликнул Гельмут Вальдорф, протягивая руку в сторону моря. - Огонь…
Свирьин повернулся в указанном направлении, и тогда гауптштурмфюрер ударил его ножом под левую лопатку.
Удар был точным, но вот силы ему недостало. По всем расчетам лезвие должно было пробить сердце подшкипера, но дошло только до него и укололо сердечную мышцу.
И Свирьин закричал. В этом страшном и безнадежном крике были и страх, и боль, и призыв о помощи.
Подшкипер нашел в себе силы повернуться к убийце. Он обхватил "Кэптэна" за плечи и повис на нем, мешая тому нанести еще один удар, теперь уже спереди.
Гауптштурмфюрер испугался.
Собрав силы, он сбросил подшкипера с себя, тот упал на палубу, тихонько подвывая. Затем Вальдорф швырнул нож в море и перебежал на другой борт, поднялся на променад-дек, через тамбучину влетел во внутренние помещения и, едва переведя дух, стал пробираться в свою каюту.
Там он обнаружил, что руки и рубашка у него выпачканы кровью. Гауптштурмфюрер сорвал рубаху, выбросил ее в иллюминатор и тщательно вымылся.
Потом снял трубку и позвонил Биг Джону:
- Прошу вас, месье Картье… Зайдите ко мне, пожалуйста.
LVIII
О попытке убить подшкипера Свирьина майор Ткаченко узнал от Алисы, прибежавшей к нему в пятый полулюкс в крайнем волнении.
Едва она успела рассказать о случившемся, зазвонил телефон. Капитан Устинов просил Владимира Николаевича срочно прибыть в лазарет.
- Вашего помощника ударили ножом, - встревоженно сказал капитан, когда Владимир прибежал в кабинет судового врача, расположенный рядом с медицинским изолятором, в котором поместили подшкипера. - Его обнаружил на палубе пожарный матрос Павел Гуков, который делал в это время обход.
- Рана не опасна? - спросил Ткаченко.
- Сейчас придет врач… Как вы думаете: это не связано с вашей миссией?
- Трудно пока судить. Надо поговорить с потерпевшим.
- Ага, - сказал капитан, - вот и доктор… Ну, как он, Валерий Николаевич?
Доктор Далекий, высокий рыжеватый мужчина лет тридцати пяти, устало вздохнул.
- Точный, но к счастью, недостаточно сильный удар в сердце, - сообщил он. - Били подшкипера вполне профессионально. Потеря крови… Нож - длинное узкое лезвие, обоюдоострое - до сердца не достал, но рана глубокая.
- Он в сознании? - спросил Валентин Васильевич. - С ним можно говорить?
- Состояние Свирьина тяжелое, - ответил доктор Далекий. - Он сейчас в своеобразном шоке - воспринимает действительность, но говорить… Будто бы онемел. Тут и болевые ощущения, и факторы психологического характера. У меня возникло впечатление, будто подшкипер чего-то смертельно боится.
- Доктор, - обратился к Далекому майор Ткаченко, - надо сделать так, чтобы никто на судне не узнал о случившемся. Понимаете, никто…
- Врачи умеют молчать, - улыбнулся Валерий Николаевич. - Значит, вы…
- Вот именно, - не дал договорить Далекому майор. - И об этом, само собой разумеется, тоже никому ни слова.
Он повернулся к капитану.
- Матрос Гуков?
- Я направил его к себе в каюту, предупредив о том же… Вы можете допросить его у меня.
- Хорошо, - кивнул Ткаченко. - Спасибо, Валентин Васильевич. Могу ли я задать потерпевшему только один вопрос? Он услышит меня?
Доктор с сомнением поджал губы, потом пошевелил ими, будто готовил ответ, сказал:
- Вообще-то, он слышит… А вот отвечать… Попробуйте. Но только один вопрос… И какой-нибудь поневиннее. Боюсь углубления шока.
- Самый невинный вопрос, доктор, - согласился Владимир.
В палату, где лежал Свирьин с уже прилаженной капельницей, по которой поступали в его вену новая кровь и физиологический раствор, майор Ткаченко вошел в сопровождении доктора Далекого.
- Свирьин, - обратился к подшкиперу Валерий Николаевич, - товарищ задаст вам один вопрос. Постарайтесь ответить на него. Это в ваших и общих интересах.
Аполлон Борисович увидел Ткаченко, и в глазах его плеснулись страх и беспокойство.
- Я оставлю вас, - сказал доктор, - но только на одну-две минуты.
- Хорошо, - ответил майор и повернулся к подшкиперу.
- Вы меня слышите, Аполлон Борисович? - спросил он. - Я задам вам вопросы… Только два… Если захотите ответить утвердительно, закройте глаза, если нет - не закрывайте. Вы поняли меня?
Подшкипер опустил веки.
- На самом деле я не пожарный инспектор, - сказал Владимир Ткаченко, - а представитель Комитета государственной безопасности. Вы знали об этом?
"Знал", - безмолвно ответил Свирьин.
- Тогда второй вопрос, он весьма важен для дальнейшей вашей судьбы, Аполлон Борисович… Вы Шорник?
Подшкипер быстро моргнул, потом дернулся, замычал.
- Доктор! - крикнул Ткаченко. - Быстрее сюда.
Гауптштурмфюрер Гельмут Вальдорф был явно напуган, привычная выдержка на этот раз изменила ему.
- Что делать? - растерянно повторил он, хватая Биг Джона за рукав. - Что делать? Ведь я старался… Не в первый раз… Изменила рука… Он так кричал! Его крик сбил меня с толку, я растерялся, впал в панику.
- Это уж точно, - заметил насмешливо Рауль. - Не суметь зарезать поросенка…
- Прекрати, Рауль! - повысил голос Биг Джон и незаметно подмигнул ирландцу.
- А вы успокойтесь, херр Краузе… Ничего страшного не произошло. Мы сейчас отправимся с Раулем на разведку и, если надо, доведем начатое дело до конца. А вы прилягте здесь, у себя в каюте, постарайтесь внушить себе, будто ничего не произошло. Рауль, налейте нашему другу виски.
- Виски - лучшее лекарство, херр Краузе, - непривычным для него добродушным тоном сказал Рауль.
Он повернулся спиной к Вальдорфу и Биг Джону, вытащил из шкафа бутылку виски "баллантайн", прошел в гальюн, принес оттуда стакан, который стоял в специальном гнезде подле умывальника, плеснул туда на четверть виски, успев при этом незаметно растворить в нем таблетку.
- Выпейте, херр Краузе, - ласково сказал Биг Джон, принимая из рук Рауля стакан, - и вам станет спокойнее…
Гельмут Вальдорф залпом выпил предложенное виски и, с облегчением вздохнув, откинулся на диване. Рауль заботливо подложил ему под голову снятую с койки подушку.
- Вот и хорошо, - проговорил, улыбаясь, Биг Джон, - вот и славно… Постарайтесь уснуть. А мы с Раулем отправимся на работу…
Биг Джон кивнул ирландцу, и оба они осторожно вышли из каюты гауптштурмфюрера.
Гельмут Вальдорф умер от инфаркта миокарда через пять минут.
По словам доктора Далекого состояние подшкипера Свирьина было нелегким, но Аполлон Борисович имел шансы выкарабкаться.
- Ему нужен покой, - сказал судовой врач капитану и Владимиру Ткаченко. - Абсолютный покой. Пострадавший перенес сильное нервное потрясение. Я ввел ему успокоительное… Пусть поспит.
- А потом я смогу с ним поговорить? - спросил Ткаченко. - Необходимо узнать, кто покушался на него.
- А разве вы?.. - начал было Валерий Николаевич и тут же оборвал фразу, не закончив вопрос. - Да, он был возбужден… Поймите, я был вынужден.
- Ну, что вы, доктор, - возразил Владимир - Разве я не понимаю! Кто будет присматривать за Свирьиным?
- Фельдшер Варвара Кравцова, - ответил Далекий. - Человек весьма надежный, опытный медик.
- Это хорошо… И все-таки распорядитесь, Валейтин Васильевич, поставить здесь пост и назначьте дежурных из матросов покрепче.
- Вахтенных матросов, - поправил капитан. - Сейчас отдам распоряжение старпому.
Усыпленный доктором, Аполлон Борисович лежал с капельницей в койке и не видел, как медленно стало открываться окно-иллюминатор изолятора, выходившее на палубу.
В приемном покое, который предварял помещение, где находился подшкипер, сидел назначенный вахтенный матрос Саша Дуганов, рослый и плечистый штангист. Фельдшер Кравцова была тут же. Она слушала, как Саша рассказывал ей о недавнем плаванье в Рио-де-Жанейро, куда он ходил на дизель-электроходе "Александр Грин" тот возил в несостоявшуюся мечту Остапа Бендера туристов на знаменитый фестиваль.
- И все четыре дня они поют и пляшут? - спросила Варвара, молодая женщина в расцвете сил, но - увы, пока не обремененная замужеством.
- Так и пляшут, - ответил Саша. - Кто уже не выдерживает, валится тут же на землю и спит. А проснется - и снова танцует самбу.
Окно-иллюминатор открылось пошире.
Теперь заглядывающий в помещение изолятора Биг Джон хорошо видел подшкипера.
Свирьин лежал на спине с закрытыми глазами и закрепленной на руке иглой, введенной ему в вену.
Биг Джон отступил от окна, повернулся к нему спиной и поглядел по сторонам.
На палубе никого не было.
Он вытащил из кармана авторучку. На самом деле это был пневматический метатель специальных иголок, в острие которых был помещен сильнодействующий яд.
Биг Джон сунул руку с "авторучкой" в прямоугольный иллюминатор, направил коварное оружие в забинтованную грудь Свирьина и нажал кнопку.
В каюту Рауля заходить Биг Джон не стал, сразу пошел к себе, заперся на ключ. Присел к столу и принялся составлять текст шифрованной радиограммы. Вскоре на листке бумаги выросли столбики цифр.
Закончив писать шифровку, Биг Джон достал из дорожного саквояжа миниатюрный магнитофон и прошел с ним и листком бумаги в гальюн. Там он опустил крышку унитаза, предварительно слив воду, и уселся на крышку верхом. Затем включил магнитофон и принялся наговаривать текст, читая цифры на английском языке.
- Сиксти фо - фифти ейт, севенти аун - илевен, твенти файф - соти сри…
Записав шифрограмму на пленку, Биг Джон вернулся в каюту, уселся за стол и принялся монтировать кассету с пленкой в специальный автомат-контейнер, помещенный в непотопляемый поплавок-бокс.
Затем Биг Джон наладил включающее устройство и осторожно выбросил через иллюминатор автоматический радиопередатчик.
Он тут же исчез под водой, а когда корпус лайнера прошел место падения поплавка-бокса, вынырнул уже в кильватерной струе теплохода. Через несколько минут плавающий передатчик развернул радиоантенну, настроился на принимающий центр в конторе "Паоло Хортен и братья". Заработал магнитофон, и голос Биг Джона, мерно читающий бессмысленные для непосвященного ряда цифр, понесся через Средиземное море.
LIX
На правом борту ботдека - шлюпочной палубе - стояли Биг Джон и Рауль. Оба они были в вечерних костюмах: скоро должен был начаться обещанный капитаном Устиновым прощальный бал.
- Сегодня вечером твой последний шанс, парень, - сказал Биг Джон. - Не ударь в грязь лицом, Рауль. Не проколись, как тогда в трюме…
- Будь уверен, - отозвался ирландец. - Ты только подстрахуй меня. На всякий случай.
- Ладно, не подведу.
- А с этим эсэсовцем что делать? Сообщим администрации? Мол, вошли в каюту и видим…
- Не надо. Зачем лишний раз обозначать себя? Сами наткнутся. Во время бала, когда пассажиры покинут каюты, русские начинают уборку кают. Вот тогда они и обнаружат тело…
- Холодное тело, - усмехнулся Рауль.
- Да, наш бедный херр Краузе, поди, уж и остыл… Где мы были в это время, Рауль? Простите, я хотел сказать: херр Иоганн Вейс…
- В баре "У лукоморья". Я спросил у бармена сигареты "Квин Элизабет", он ответил, что может предложить "Филип Морис" или "Честерфильд".
- О’кей, - удовлетворенно произнес Биг Джон. - Я отправил шифровку полковнику Адамсу. На всякий случай предупредил его о том, что операция может начать развиваться по варианту "Роджер". Если ты не ликвидируешь этого слишком суетливого парня.
- Можешь не сомневаться, - буркнул помрачневший Рауль.
В музыкальном салоне теплохода "Калининград" начинался прощальный капитанский бал. Он открылся концертом судовой художественной самодеятельности. Матросы и официантки из ресторанов, а их было на лайнере целых три, горничные-номерные и мотористы талантливо и вдохновенно выступали перед туристами, поражая их своим искренним мастерством.
Особенный успех имела песня "Буду ждать тебя на Марсе", исполненная рулевым матросом Подгорным в сопровождении музыкального ансамбля "Компас". Потом члены экипажа, вызывая бурный восторг пассажиров, плясали русские и украинские танцы, потрясла всех и лезгинка, понравились сольная чечетка, матросское яблочко.
Но далеко не все сидели на своих местах во время концерта. Владимир Ткаченко неустанно передвигался, прикидывал отпечатавшиеся в его сознании полученные по радио изображения "троицы". Хотя портреты их, созданные по словесному описанию, которое дал Конрад Жилински, не совсем совпадали с оригиналами, но Гельмута Вальдорфа майор вычислил точно. Второй был похож на того швейцарца, который пытался напоить Владимира в баре после стрельбы из электронного лука. А Гельмут Вальдорф сидел за тем же столом… Связан ли он с этим "швейцарцем"? Ничего, утешал себя Ткаченко, скоро мы это узнаем…
Владимир не догадывался, что Биг Джон и Рауль, которого майор никогда не встречал, если не считать схватки в темноте трюма, неотступно следуют за ним, избегая попадаться на глаза, но держа Владимира Ткаченко в поле зрения с разных точек, не выпуская его из своеобразной "вилки".
Майор внимательно осмотрел ряды зрителей в музыкальном салоне, понял, что здесь его подопечных нет, и отправился в бар "У лукоморья".
Там он занял место за стойкой и спросил стакан абрикосового сока. Биг Джон пристроился за дальним столиком, так чтобы его не было видно от стойки, но Ткаченко уйти из поля его зрения не мог.
Рауль зашел за один из игральных автоматов. Сейчас здесь было пустынно, все смотрели концерт, а Рауль неторопливо потянул из-под смокинга бесшумный пистолет.
Не суетясь, он тщательно прицелился, чтобы бить наверняка, затылок майора Ткаченко был уже на одной линии с глазом Рауля и мушкой, ирландец готовился нажать спусковой крючок… И в это время в бар ворвалась ватага молодых итальянских туристов.
- Концерт закончился! Грандиозно! Фантастика! - кричали они. - Сейчас бал… Надо успеть подкрепиться!
Рауль быстро спрятал пистолет и отвернулся как ни в чем не бывало. А Владимир Ткаченко освободил место у стойки и вышел из бара.
Едва он оказался на палубе, к нему быстро подошел доктор Далекий.
- Свирьин мертв, Владимир Николаевич, - сказал он.
- Как мертв?! - схватил его за плечо Владимир. - Вы говорили: есть шансы…
- Самому непонятно, - пожал плечами судовой врач.
- Вы хирург? - спросил Ткаченко.
- Хирург. Есть опыт работы патологоанатомом…
- Улавливаете мою мысль?
- Улавливаю, Владимир Николаевич. У нас имеются кое-какие возможности для производства анализов.
- Тогда сделайте все, чтобы установить причину смерти подшкипера. Одновременно решите с администрацией судна проблему консервации трупа. С капитаном Устиновым я поговорю сам.
- Хорошо, - сказал доктор Далекий. - Все будет сделано.
- Кто знает о смерти подшкипера?
- Моя помощница, фельдшер Кравцова.
- Вы предупредили ее?..
- Конечно.
Потеряв Владимира Ткаченко из вида, Рауль выскочил на залитую светом, но пустынную палубу.
Майор расставшись с доктором, быстрыми шагами шел внутренним коридором лайнера, направляясь в музыкальный салон, где Валентин Васильевич должен был с минуты на минуту открыть бал.
Поодаль за ним следом продвигался Биг Джон.
Владимиру Ткаченко предстояло пересечь главный холл, по обе стороны которого шли дугообразные лестницы, ведущие вверх и вниз от главной палубы. Но Рауль, который находился палубой выше, первым появился в холле. Теперь он ждал, когда майор выйдет сюда же из коридора.
Ирландец приготовился выхватить пистолет, когда чекист появится в холле. Он проиграл мысленно предстоящие движения и ждал… Вот сейчас… Но едва Владимир Ткаченко вышел на линию прицела, к нему бросилась, загородила от стрелка Алиса.
Рауль выругался сквозь зубы.
- Где же ты пропадаешь, Володя? - ласково упрекнула Ткаченко молодая женщина. - Пойдем скорее! Ведь бал уже начинается…
Распорядитель бала, пассажирский помощник капитана, одетый во фрак с флотскими золотыми нашивками на рукавах, торжественно провозгласил:
- Бал начинается, любезные дамы и господа, дорогие товарищи! Хозяин бала, капитан Валентин Устинов, приветствует своих гостей на борту советского теплохода "Калининград"… Капитан надеется, что путешествие ваше было интересным и приятным. Музыка!
Судовой оркестр грянул морской марш, туристы дружно зааплодировали.
Владимир протискивался сквозь толпу. Алисы уже не было с ним рядом. Капитан Устинов выбрал ее в хозяйки бала, и теперь она была рядом с Валентином Васильевичем, приветствовала вместе с капитаном пассажиров.
- Дорогие друзья, - обратился к ним капитан Устинов. - Я буду искренне рад, если наш рейс оставит в вашей памяти самые добрые воспоминания. Позвольте мне открыть этот прощальный бал, пригласив на первый вальс избранную вами единогласно "Мисс Средиземное море"!
И Валентин Васильевич подал руку зардевшейся от смущения Элен Резерфорд, повел ее в искрометном, радующем душу вальсе "Амурские волны". За ним выходили в круг все новые и новые пары.
Потом капитан стоял в окружении пассажиров с бокалом шампанского в руках. Он приветливо чокался с гостями, выслушивая их комплименты экипажу и теплоходу "Калининград".
Среди своих американских знакомых находился и Владимир Ткаченко. Он держал в руках бутылку шампанского и раскручивал проволоку на серебряной пробке. Со всех сторон тянулись к нему с бокалами оживленные и смеющиеся Екатерина Ивановна, ее племянник Билл, Элен Резерфорд, их друзья по круизу.
Была здесь и Алиса, радостная и счастливая, совсем позабывшая о том, что ее Володя и сейчас находится на службе, и смертельная опасность снова нависла над ним.