- …только ты обними меня еще крепче… изо всех сил. Как мне сейчас хорошо… я хотела бы пробыть так целую вечность. Я всегда этого боялась - вечности… а теперь с тобой мне не страшно даже это. Я не понимаю - я читала, что когда очень любишь, то бывает страшно за то, чтобы эта любовь вдруг не исчезла… Я этого не понимаю: разве можно бояться, если любишь по-настоящему? Ты ведь не боишься, что я тебя разлюблю? Я совсем не боюсь, что ты меня разлюбишь…
- Танюша, я тебе клянусь, что всегда, что бы о нами ни случилось…
Фраза осталась недоговоренной, потому что Таня быстро прикрыла ему губы теплой ладошкой, которую он так же быстро поцеловал.
- Нет! С нами ничего не может случиться, Сережа. Ничего не может случиться с теми, кто любит…
Полковник хмурился, медленно поднимаясь по лестнице. Подходя к дому, он первым делом посмотрел на окна третьего этажа - света не было. Если в одиннадцать Татьяна уже спит, значит, дела обстоят неважно. Он отлично знал ее особенность - терять сон от радости а мгновенно, как сурок, засыпать от огорчения. Неужели она могла так ошибиться?
Войдя в квартиру, он на носках прошел к письменному столу и включил лампу. Бедная девчушка, пережить неудачную любовь в таком возрасте…
Покачав головой, полковник отогнул край портьеры и, всмотревшись в темноту, громко и изумленно свистнул. Вот оно что… Он сразу повеселел. Так, так, все понятно… ну что ж, значит, судьба!
Насвистывая куплеты тореадора, он прошелся по комнате, закурил. Стукнув в дверь и не дожидаясь ответа, вошла мать-командирша:
- Это ты, Семеныч? А я услыхала - думаю, может, разбойница наша пришла…
- Заходите, Васильевна, заходите. Татьяна, оказывается, еще не вернулась. Я тоже думал, что она уже дома.
- Дома, - добродушно усмехнулась старуха. - Дома, Семеныч, она теперь к завтрему утру будет.
- Ну, что вы, - нахмурился полковник. - В ее возрасте…
- Самый как раз и возраст до петухов гулять… Я вот помню: идешь, бывало, с гулянки, а уж дома папаша покойный с вожжами дожидается. А мне все нипочем - вечером опять гармонику как заслышу - куда там, разве меня удержишь… я ж и бедовая была в девках, не приведи господи! Идем-ка ко мне, Семеныч, чайком побалуемся. Тебе нынче все одно не спать…
Ночь, звезды, шорох сонного ветра в облитых серебром тополях, звенящая тишина. Или, может быть, это звенит счастье?
- …а знаешь, мое счастье все-таки больше твоего…
- Нет, Танюша… мое больше. Дай мне руку…
- Возьми обе, они же все равно твои…
- Это ведь для нас никогда не кончится, верно?
- Конечно нет! Знаешь, Сережа… мне кажется, что скоро будет война - просто я слышала всякие такие разговоры летом… Дядясаша разговаривал с другими военными, я иногда слышала. Они так прямо не говорят, но все думают об этом, я заметила. Так вот, сейчас мне не страшно даже это… хотя это самое страшное, что может быть… но любовь - это сильнее всего, ведь правда, Сережа? Если любить так, как мы, то тогда ничего не страшно… даже война…
- Танюша… скажи мне совсем серьезно… ты будешь меня любить, что бы ни случилось?
- Ну как тебе не стыдно, как ты можешь спрашивать такие вещи!..
На Дальнем Востоке уже утро. Из рыбачьих поселков на берегах Японского и Охотского морей, деловито тарахтя моторами и болтаясь на свежей волне, выходят навстречу восходящему солнцу флотилии кунгасов. Лучи, уже озарившие кряжи Сихотэ-Алиня, миллионами проснувшихся птичьих голосов оглашают тайгу, тесня предрассветный сумрак дальше на запад - к Байкалу. Но девять десятых необъятной страны еще погружены в ночь, багровое зарево полыхает над бессонными домнами Магнитки и уральскими мартенами, в темных молчаливых берегах плывут по Волге сияющие огнями белые пароходы, и над Москвой - портом пяти морей - широко разлито шестое - холодное голубое море электричества. На Спасской башне размеренно бьют куранты.
На Украине тоже ночь, огромная и тихая под мерцающими южными звездами. Переливая в себе лунный свет, струится старый Днипро, в селах лениво перебрехиваются собаки, начинают редеть россыпи городских огней. Одно за другим гаснут окна - желтые, голубые, оранжевые. На танцплощадке энского парка уже не играет музыка, из рупоров мощно гремит облетающая земной шар мелодия "Интернационала". Девушка в белом удивленно поднимает голову, прислушивается и снова наклоняется к уху юноши с ласковым шепотом:
- Слышишь, Сережа… уже двенадцать, подумай. А мне все кажется, что еще так рано…
- Танюша, а тебе дома не влетит?
- Конечно, влетит, - счастливо смеется она. - Еще как влетит, прямо хоть не возвращайся домой… но мы знаешь что можем сделать? Можно ведь вообще не возвращаться, правда? Мы просто уйдем в Казенный лес и там потеряемся. Как Тристан и Изольда, понимаешь? Питаться будем грибами и ягодами, это очень вкусно. И никто-никто нас не найдет…
- Найдут! - смеется он. - От твоего дяди так просто не удерешь - подымет бригаду по боевой тревоге, окружит лес и начнет прочесывать квадрат за квадратом. Нет, с этим мы пока подождем. Танюша, а кто были эти… ну, ты вот сейчас назвала…
- Тристан и Изольда? Ты не знаешь? Ну как же, это один такой французский роман, средневековый. Страшно интересно, правда… я так плакала! Хочешь, я тебе расскажу?
- …Все это так, Васильевна… все это так. Но думать - одно, а чувствовать - это уже труднее…
Мать-командирша сочувственно вздохнула:
- Не говори, Семеныч… это уж я по себе знаю. Только что ж, тебе-то еще рано печалиться… как-никак, а пару годков посидит еще с тобой твоя разбойница. Ну, а уж там…
- Да, все это так… ну что ж, Васильевна, спасибо за чаек, пойду спать.
- Да полно те брехать, Семеныч… спать он пойдет! До свету небось сидеть будешь, разбойницу поджидать…
В комнате племянницы полковник включил свет и опустился в качалку, задумчиво поглядывая по сторонам и барабаня пальцами по подлокотнику.
Что ж, время идет. В твоем возрасте это не так заметно, но оно идет. Еще совсем недавно Татьяна была смешной курносой девчушкой, - кто бы мог подумать, что пройдет всего каких-нибудь полтора года, и… что ж, в этом есть своя печальная закономерность. Для кого печальная, а для кого счастливая… глупо же было думать, что племянница так и останется для тебя чем-то вроде домашнего котенка. Всему свое время.
Тяжело поднявшись, он прошел к себе, сел за письменный стол и вынул из портфеля тонкую зеленую папку.
- …и их похоронили возле капеллы - это такая маленькая церковь, - по обеим сторонам, чтобы не вместе. А на другой же день из ее могилы вырос куст роз, а из могилы Тристана - куст шиповника, и они росли все выше и выше, очень быстро, пока не доросли до крыши и там переплелись ветвями. Их приказали срезать, но они сразу опять выросли, и так повторялось два раза, а на третий раз король Марк приказал больше не трогать, и так они и остались, сплетенные вместе… и круглый год были покрыты цветами, даже зимой. Вот такой должна быть настоящая любовь, правда, Сережа?
- Да… - задумчиво произнес Сергей. - Красиво… Ты смотри, а я ведь и не слыхал никогда про такую книгу. Где ее можно достать, Танюша?
- Она есть у Люси, я тебе достану.
- Ага, достань. Мне вообще, понимаешь, побольше всяких таких вещей читать… а то я до сих пор больше технические читал, а они человеку мало культуры дают. Да вообще никакой. Я вот по себе знаю - сколько я этих технических книг перечитал, а сказать что-нибудь такое - и язык не ворочается. Чувствуешь, а слов не хватает. Я, Танюша, если правду сказать, за классиков серьезно только этим летом и принялся… Толстого вот читал, Тургенева. Я в городскую библиотеку запишусь, вот что.
- Угу. Будем ходить вместе, я там беру на два абонемента - свой и Дядисашин. Не знаю, я без книг просто не могла бы жить… ой, Сережа, знаешь, что мне сказал Сергей Митрофанович? Я его встретила позавчера в городе, он меня начал спрашивать, куда я собираюсь поступать после окончания, что думаю делать, а потом говорит: "Я тебе советую идти в университет, на филфак. Имей в виду, что у тебя вообще есть литературные способности, я это давно понял еще по твоим сочинениям. Даже если ты не будешь писать сама, что вообще я считаю возможным, то, во всяком случае, филологическое образование тебе получить не мешает, из тебя может получиться литературовед или редакционный работник". Так и сказал, представляешь? Я как-то никогда об этом не думала, а теперь вижу: конечно, что может быть интереснее литературы! Сережа, а вдруг из меня получится писательница, какая-нибудь такая знаменитая! Вроде Ольги Форш, правда?
Сергей, улыбаясь, прижал ее ладони к своим щекам.
- Конечно, Танюша…
- Ой, мы с тобой будем когда-нибудь такой знаменитой парой! Ты изобретешь что-нибудь такое, что все ахнут, а я возьму и напишу книгу… Представляешь - вдруг мы идем по улице, и в витрине выставлена книга, а на обложке стоит: "Татьяна Дежнева"…
Сергей крепко зажмурился, по одному целуя теплые пальчики с отполированными ноготками.
Полковник вздрогнул и рывком поднял голову. Положив на стол очки, каким-то чудом не свалившиеся с носа, он потер лицо ладонями, сгоняя дремоту, и глянул на часы. Что ни говори, а это уже переходит всякие границы…
Сдунув с разложенных перед ним листов табачный пепел, он собрал их в папку, встал из-за стола и принялся шагать из угла в угол. Ну хорошо, можно засидеться, опоздать на часок-другой, но не так же… В конце концов, кто его знает, этого Сергея… что он за человек…
Постепенно им начала овладевать тревога.
- …И потом есть другие, очень тоже красивые… он вообще чудесно писал. Я не понимаю, почему его у нас теперь не печатают? Мне еще страшно понравилась такая строчка: "Ведь отрадней пения птиц, благодатней ангельских труб нам дрожанье милых ресниц и улыбка любимых губ"… Как хорошо, правда?
- Правда. У тебя тоже "милые ресницы". Дай я их поцелую, можно?
- Конечно!
"…Внимательное и всестороннее изучение боевого опыта финской кампании поможет бойцам и командирам в кратчайший срок по-большевистски овладеть могучей боевой техникой, которой наша промышленность, неуклонно растущая под руководством великого Сталина, в изобилии снабжает доблестную Красную Армию, оплот…"
Бросив газету, полковник сцепил за спиною пальцы в снова принялся вышагивать комнату по диагонали.
- …Танюша… ты не спишь?
- Нет… мне просто хорошо…
- Смотри - уже светает…
- Непра-а-авда…
- Ну правда же, открой глаза и увидишь…
- Нет.
- Серьезно, Танюша… Я думаю, нам уже пора. Тебе ведь еще нужно немного поспать…
- Нет…
- А уроки? Нам ведь уже задали что-то прочитать…
- Не хочу никаких уроков…
- А если вызовут?
- Ну и пускай… Сережа, я тебя очень люблю.
- Так ведь и я тоже люблю, но только нам пора. Серьезно, Танюша, пора идти. Я ведь теперь за тебя отвечаю…
- Ох какой ты ску-у-ушный… Ну хорошо, ладно, сейчас пойдем! Только ты поцелуй меня еще раз…
Широкий и пустынный проспект Фрунзе, голубоватый свет начинающегося дня. Они брели медленно, держась за руки, часто останавливаясь, чтобы поглядеть - то на какого-нибудь лохматого симпатичного пса, деликатно лакающего из прибитой к дереву жестяной поилки, то на красивую рекламу Главликерводки - рюмочка на высокой ножке и брошенная возле нее чайная роза, отраженные в зеркальной поверхности стола. Удовлетворив любопытство, они обменивались понимающими взглядами и двигались дальше. Перед ликерной рекламой Таня вдруг вспомнила про свою розу и забеспокоилась, но оказалось, что розу спрятал Сергей в нагрудный карман своей ковбойки. "А-а, это хорошо, - кивнула Таня, - тогда оставь у себя. Я потому и испугалась, что хотела подарить ее тебе. А ты не забудь принести мне сегодня в школу цветок шиповника, только обязательно…"
Мимо проскрежетал первый трамвай с прицепом - как странно видеть в городе пустой трамвай! Потом прокатился зеленый фанерный возок хлебозавода. Таня вдохнула вкусный запах только что выпеченного хлеба и капризно сморщила нос: "Сережа, если бы ты знал, как мне хочется есть… я просто умира-а-аю…"
В подъезде дома комсостава они долго оглядывались по сторонам, долго прислушивались, нет ли кого на лестнице, в наконец еще раз торопливо поцеловались.
- Ну вот, Сережа… теперь ты иди. Я сегодня приду в школу раньше, к часу. Встретимся на углу, хорошо?
- Хорошо, Танюша. На углу, в час. Только я ведь сейчас подымусь с тобой - надо же объяснить, в чем дело…
- Ой нет, лучше не надо, - пускай уж лучше достанется мне одной…
- Да нет, ну как это так - привел тебя, а сам удрал! Идем.
Когда дверь открылась, Таня впервые в жизни увидена своего Дядюсашу небритым. Впрочем, услыхав робкий звонок, полковник сразу же напустил на себя всегдашнее невозмутимое спокойствие и сейчас поклонился молодым людям с большим достоинством.
Сергей выступил вперед и оттеснил Таню плечом.
- Добрый вечер, товарищ полковник… - произнес он, багровея.
Полковник вскинул левую бровь:
- Во-первых, в данном случае уместнее сказать "доброе утро", а во-вторых, меня зовут Александр Семенович. Ну что ж, рад с вами познакомиться. Если не ошибаюсь - Сергей? Прошу заходить.
- Да нет… Александр Семенович… я ведь, собственно, только сказать, чтобы вы не очень на Таню… Понимаете - это все я… Она - Таня то есть - много раз собиралась домой…
- Я - собиралась? - возмущенно воскликнула Таня. - Как не стыдно!
Полковник, посмеиваясь, поднял руку:
- Хватит, друзья. Виноваты - совершенно явно - обе стороны, так что спорить ни к чему. Вы все же заходите, Сергей.
- Да нет, Александр Семеныч, я, если можно, в другой раз… Я ведь дома еще не был, мамаша там, верно, уж беспокоится…
- Да, это соображение резонное. В таком случае разрешите проводить вас до уголка. Татьяна, а ты немедленно под душ. Никаких возражений. Минутку, Сергей…
Оставив их в прихожей, полковник вошел в комнату. Перед тем как выйти снова, он долго и угрожающе откашливался за дверью.
- Ну-с, молодой человек, - сказал он, пройдя в молчании с полквартала. - Повторяю - рад с вами познакомиться. Как говорили в старину, много о вас наслышан… чрезвычайно много…
Говоря, он время от времени бросал на Сергея быстрые внимательные взгляды - словно фотографировал.
- …так вот, я хотел сказать следующее. Я отнюдь не против того, чтобы вы встречались с Татьяной, поскольку между вами уже возникла… э-э-э… столь прочная дружба. Правда - в этом я буду с вами откровенен - я предпочел бы, чтобы это случилось несколько позже. Но приходится мириться с фактами. Прошу, однако, учесть: ей через две недели только исполняется семнадцать лет. В таком возрасте, насколько я понимаю, девушке не совсем пристало проводить ночь вне дома. Разумеется, пойти в кино, в театр, наконец, скажем, потанцевать… часов до двенадцати, самое позднее - до часу… но до утра - согласитесь сами, это уже переходит всякие границы…
- Товарищ полковник… - опять покраснел Сергей.
- Без званий, без званий, молодой человек. Это вам еще успеет надоесть, когда будете в армии. Так вот, Сергей. Оправдания ваши мне не нужны, я вас ни в чем страшном и не обвиняю. Прошу только впредь сдавать мне племянницу не позднее часу. А в остальном вы свободны располагать вашим временем по собственному усмотрению. Я доверяю вашему… благоразумию. И в этом вопросе лучшей гарантией для меня является… то чувство, которое питает к вам Татьяна. Ну, отлично.
Полковник остановился и пожал Сергею руку:
- Прошу бывать почаще, по вечерам я обычно дома… Правда, не раньше одиннадцати.
- До свиданья, Александр Семеныч… Так вы на Таню не очень нападайте - серьезно, это мой промах. Больше этого не будет, даю вам слово…
- Отлично, Сергей, отлично…
Возвращаясь, полковник насвистывал куплеты тореадора. Парнишка производит хорошее впечатление. Глаза серьезные - даже и не по возрасту, улыбка тоже хорошая, немного застенчивая. И по лицу видно, что есть воля. Ну что ж… посмотрим, чем это кончится.
Впрочем, чем кончится - можно сказать заранее. Все такие истории кончаются одинаково, хотя очень не одинаковы человеческие характеры и человеческие судьбы…
Да, самые разные люди в определенных обстоятельствах ведут себя одинаково. Рано или поздно. Наивно было думать, что Татьяна окажется исключением из правила, наивно было на это надеяться. А ты на это надеялся?
Пожалуй, нет. Ты просто никогда не задумывался над этим до сих пор, настолько все это казалось тебе далеким. Татьяна была девочкой, школьницей. Тебе и в голову не могло прийти, что ее может интересовать что-либо помимо школьных дел, подруг, чтения, кино и, может быть, какого-нибудь пустякового школьного флирта. Ты ведь так это и воспринял, как очередной "школьный роман", когда она рассказала это тебе тогда, в мае. А поди ты, что получилось…
Получилось то, что скоро ты опять останешься один, старый пень. Через год они кончат школу, потом каких-нибудь пять лет вуза, и… Конечно, за пять-шесть лет много утекает воды; если бы только о Татьяне шла речь, то можно было бы и не тревожиться вовсе. У девиц в этих делах сам черт ногу сломит - поди разбери, что у нее всерьез, а что "просто так". Но Сергей дело другое, этот, пожалуй, слов на ветер не бросает. Ни слов, ни поступков, ни чувств. И откуда только они берутся - эти до изумления серьезные молодые люди, которые даже за одноклассницами не умеют ухаживать, не возводя это в степень любви до гроба. У нас, когда-то, это получалось проще и легче. Для себя и для окружающих, черт возьми!
Да, полковник, а ведь - если взглянуть на все трезво и беспристрастно - ты просто ревнуешь племянницу к этому пареньку. Потому что знаешь, что рано или поздно он ее у тебя заберет, и ты опять останешься один. Один, как до тридцать шестого года…
Уже на площадке полковник принял строгий вид.
- Ну-с, сударыня, - произнес он, входя в комнату. - Очередь за вами.
Таня, уже успев принять душ, очень скромно сидела на полковничьем письменном столе, в своем монгольском халатике и чалме из полотенца. Взглянув на него, она вздохнула и опустила глаза, сложив руки на коленях.
- Рапортуйте, сударыня, - мрачно сказал полковник.
- Ты очень его ругал, Дядясаша?
- Это тебя не касается. Рапортуй, я жду.
- Ну, хорошо. В общем, мы убежали с последнего урока…
- В первый день года это особенно похвально. Дальше.
- И мы пошли в парк.
- Дальше.
- Ну, и там объяснились в любви…
- Оба?
- Угу.
- Дальше.
- Потом мы еще немного поговорили и пошли домой.
- Только и всего?
- Н-ну, да… - Таня вздохнула и посмотрела на полковника: - Мы поцеловались, Дядясаша…
- Неужели? - проворчал тот. - Кто бы мог подумать. Мне только кажется, что приставка "по" здесь совершенно ни к чему.
Таня опять вздохнула. Полковник подошел к ней, взял за подбородок и заглянул в глаза:
- Итак, Татьяна… Признавайся - счастлива?
Таня положила голову ему на плечо: