До самого вечера они то шептались, сидя с ногами на диване, то хохотали до полусмерти, пекли на электроплитке какой-то фантастический пирог и по очереди примеряли халатик. Таня ждала звонка или телеграммы: а вдруг Дядясаша все-таки приедет, как обещал? Но он так в не приехал. "Ничего, - думала Таня, засыпая, - завтра-то уж обязательно…"
Дядясаша не приехал ни на следующий день, ни в четверг, ни в пятницу, ни в субботу; а в воскресенье, около полудня, Таня выглянула в окно и увидела толпу вокруг столба с громкоговорителем; тотчас же включив радио, она услышала незнакомый хрипловатый голос, медленно говоривший:
- …безопасность своего государства. Польша стала удобным полем для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Советское правительство до последнего времени оставалось нейтральным. Но оно в силу указанных обстоятельств не может больше нейтрально относиться к создавшемуся положению…
Когда зазвонил телефон, у Тани оборвалось сердце - таким зловещим показался ей вдруг этот привычный звонок, загремевший как сигнал боевой тревоги. "Алло", - почти шепнула она, поднося к уху трубку.
- Татьяна? - послышался тревожный голос Людмилы. - Ты слушаешь радио?
- Только что включила… Люсенька - что же это такое? Я ничего не…
- Да… кажется, мы тоже будем воевать! Не уходи никуда, я приду!
Линия щелкнула и разъединилась. Таня присела на край дивана, держа в руке трубку и остановившимися глазами глядя в черную тарелку громкоговорителя. Голос продолжал говорить так же медленно и невыразительно, словно с трудом разбирая написанное:
- …ввиду всего этого правительство СССР вручило сегодня утром ноту польскому послу в Москве, в которой заявило, что Советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии…
Когда на другой день Таня пришла в школу, невыспавшаяся и с красными глазами, - первым, что она увидела, был листок на доске объявлений в вестибюле, перед которым толпилась вся первая смена. Кто-то читал вслух, слегка заикаясь:
- …Барановичи и Снов, Н-на юге - в Западной Украине - ваши войска заняли города Ровно, Д-дубно, Збараж, Т-тарнополь и Каломыя. Наша авиация…
По коридорам гулко раскатился звонок, толпа стала редеть. Таня протискалась к доске. Простая вырезка из газеты, наспех наклеенная на двойной лист из тетрадки в клеточку. Крупный заголовок: "Оперативная сводка Генштаба РККА. 17 сентября". Оперативная сводка - так ведь говорится только во время войны?
Оставшись одна, она долго стояла перед черной доской в вестибюле, забыв о начавшемся уроке алгебры. Что же теперь будет? Сумеет ли приехать домой Дядясаша, или… И как вообще все это теперь получается: неужели мы будем теперь воевать вместе с Германией против Англии и Франции? Ведь они - союзники Польши… А мы - разве мы стали теперь союзниками фашистов? Да нет, этого и вообразить себе невозможно… просто нельзя было оставить на произвол судьбы украинцев и белорусов, в этом все и дело, конечно же!
5
Модель электровоза ЭДТС-Д-1 заняла на республиканском конкурсе третье место. Если учесть, что Сережка никогда раньше не занимался моделизмом, а в конкурсе участвовали наряду с ним такие светила этого дела, как сам знаменитый Виктор Харченко из Запорожья, третье место было очень хорошим результатом, и это окончательно примирило Сережку с провалом на экзаменах.
Неприятные стороны второгодничества обнаружились только первого сентября, когда он очутился в окружении сорока молокососов, которые еще недавно были восьмиклассниками, мелочью, а сейчас сравнялись с ним самым обидным образом. Лучший друг, Валька Стрелин, исчез в недосягаемых далях десятого класса, переменив к тому же и школу, и Сережка чувствовал себя как старый одинокий волк, попавший в щенячью стаю.
Соблюдая традицию, он поселился на последней парте крайнего ряда, вместе с единственным товарищем по несчастью - Сашкой Лихтенфельдом. Сашка был неплохим парнем, но каким-то легкомысленным, и Сережка никогда раньше с ним не сближался; теперь же он обрадовался, увидев Сашку, как можно только обрадоваться земляку на чужбине.
Скоро он убедился, что Сашкино легкомыслие приняло за это время опасные размеры. Уже в прошлом году Сашка вечно вертелся около девчонок и охотно провожал их домой - то одну, то другую, оказывая всем равное внимание и совершенно пренебрегая общественным мнением; а сейчас он, видно, и вовсе решил стать записным сердцеедом. В первый же день, на втором уроке, он за какие-нибудь десять минут дал Сережке подробную характеристику каждой из их новых одноклассниц. Вначале тот слушал просто от скуки - очень уж нудным был вводный урок математики, - а потом вдруг изумился:
- Тю, да откуда ты их всех знаешь? На переменке, что ли, перезнакомился?
- Чудак, я же знал, что не перейду, - мне класрук еще в конце третьей четверти сказал: "Ты, - говорит, - Лихтенфельд, на этот раз определенно будешь второгодником", - так я их заранее всех и изучил, ну просто чтобы знать. Так кто еще остается… ну, Ленка Удовиченко - вон, в голубом платье, - эта ни то ни се. Задаваться особенно не задается, и на том спасибо. Да! - кто задается, так это вон там, на третьей парте возле окна - видишь? Черненькая такая, с косами, а рядом с ней еще рыжеватая, растрепанная - галстук у ней набок съехал, видишь? Так вон та зверски задается, черненькая.
- А кто это такие? - спросил Сережка, глядя в затылок рыжеватой, растрепанной. Эти рыжеватые волосы ему определенно что-то напоминали. Вернее, кого-то. Что за черт, где он мог ее видеть… ну, разве что просто в прошлом году встречал на переменках, если она занималась в той же смене… да нет, с ней - с этими растрепанными косами - связано какое-то совсем особое воспоминание, и что-то неприятное…
- …неразлучные подруги, - увлеченно объяснял Лихтенфельд, - прямо неразлучные; их, говорят, водой не разольешь. Черненькая - это самая красивая в классе, такая Люська Земцева, страшная недотрога и вообще умнее всех. У нее мать - знаменитый физик, в нашем НИИ работает…
- Да? - заинтересовался Сережка.
- Гад буду. А другая, так это же племянница майора Николаева, про которого вот в газетах писали - ну, Герой Советского Союза…
- А-а, тот самый… слышь, Сашка, в ту зиму не он приезжал доклад делать на двадцать третье февраля?
- Точно, он и есть. Так вот эта Танька - его племянница, у него и живет…
Сережка усмехнулся:
- Елки-палки, какие всё знаменитости… ну, а она сама как?
- Да ничего, ребята говорят - не вредная…
В этот момент рыженькая повернулась к подруге, шепча что-то ей на ухо и давясь от смеха. Едва только Сережка увидел ее профиль с коротким носом и по-детски припухшими губами, как он сразу вспомнил, где и при каких обстоятельствах они встречались.
- Вот что-о-о, - прошептал он, ошеломленный своим открытием. - Так это, значит, она, зараза… Говоришь, не вредная? - ехидно спросил он у Лихтенфельда. - Знаешь, Сашка, ты уж лучше усохни с такой информацией! Тоже мне, "я их всех заранее изучил"… много ты ее изучил, эту Таньку!
…Случилось это весной, в самый разгар работы над злополучной моделью. Было уже поздно, и он сидел один в пустой ярко освещенной лаборатории, торопясь закончить обмотку статора, чтобы успеть сегодня же его прошеллачить и поставить на ночь в сушилку Внезапно дверь распахнулась с таким треском, будто в нее ударили сапогом, и в лабораторию ворвалась незнакомая долговязая девчонка, командным тоном потребовавшая "немедленно говорить с товарищем Попандопулом". Сережке надолго запомнился этот картавый, нездешний какой-то говорок.
За полчаса до этого он поругался со своей бригадой и сейчас был в самом собачьем настроении, со взвинченными от куренья нервами. При шумном появлении девчонки он вздрогнул и сбился со счета витков.
- На кой тебе с ним говорить? - грубо спросил он у посетительницы, подавив желание запустить в нее тяжелым статором.
Девчонка независимо прищурилась, морща короткий нос.
- Это мое дело!
- Ну и проваливай, раз твое. Я - помощник завлаба, понятно?
- А-а, помощник. - Посетительница сразу приняла мирный тон. - Ну, так бы и сказал! Хорошо, тогда я могу разговаривать с тобой. Дело в том, что мне нужно записаться в лабораторию… - Она осмотрелась и неуверенно спросила: - Это ведь энергетическая, правда? Турбины здесь строят?
- Турбины? - с удивлением переспросил Сережка. - А тебя что, турбины интересуют?
Он недоверчиво посмотрел на девчонку, ответившую на его вопрос энергичным кивком. Турбостроение считалось одной из самых трудных областей моделизма, оно требовало большого навыка и терпения; неужто эта курносая…
- Да ты сядь, - смягчился Сережка, - вон табуретка в углу. Бутыль составь на пол, только осторожнее - там кислота.
Турбостроительница притащила табурет и уселась напротив Сережки, сразу же завладев его карандашом и листом с расчетами статорных катушек. Тот не протестовал, решив, что она хочет набросать ему эскиз какой-нибудь новой конструкции, и даже со стыдом подумал о своем невежестве в вопросах турбинной техники.
- Ты понимаешь, - сказал он почти с уважением, - у нас сейчас из турбинистов нет никого, да и вообще здесь как-то по тепловым двигателям никто не работает. Все больше по электрике. А ты с турбинами давно дело имеешь?
- Нет, не очень, собственно совсем недавно, - затараторила девчонка, - но только они меня очень интересуют, правда! А вообще недавно. Позавчера я пошла к сапожнику забирать туфли, и он их завернул в газету, и я пока ждала автобуса - прочитала о турбине Капицы. Это чтобы получать жидкий - ну, как его… чем надувают стратостаты!
- Гелий, - подсказал Сережка.
- Угу, гелий. Я знала, только забыла. Ты читал про эту турбину?
- Ну, читал когда-то, - кивнул он, совершенно не понимая, какое отношение имеет турбина Капицы к их разговору.
- Страшно интересно, правда? Ну вот, я когда прочла, то мне тоже захотелось построить что-нибудь вроде этого…
Только тут Сережка заметил, что лист с расчетами украсился какой-то куклой с сердечком вместо рта и длинными загнутыми ресницами. Скрипнув зубами, он придвинул бумагу к себе и выдернул карандаш из девчонкиных пальцев, измазанных фиолетовыми чернилами.
- Так, значит, тебе тоже захотелось построить турбину для сжижения гелия? - спросил он со зловещим спокойствием, сразу все поняв.
- Угу. Ну, конечно, такую точно не удастся - это ведь, наверное, страшно трудно, правда? Там написано, что у Капицы зазор между кожухом и той штукой, что крутится, равен одной сотой миллиметра - так я ведь и не собираюсь получать жидкий гелий, правда?
Несколько секунд Сережка молчал, чувствуя, что внутри весь накаляется, как только что включенный триод.
- Это жалко, что ты не собираешься получать жидкий гелий, - процедил он наконец сквозь стиснутые зубы. - Тогда нет смысла строить и турбину, это для тебя слишком плевое дело. Если уж ты хочешь тянуться за Капицей, так у него есть вещи поинтереснее, чем какая-то затруханная турбинка…
- Ой, правда? А я и не знала. Ты мне расскажи, я страшно люблю про всякие машины. Что, например, у него еще есть?
Девчонка навалилась на стол, подперла кулачком щеку, приготовившись слушать, и улыбнулась Сережке. Эта-то улыбка его и взорвала.
- Например, циклотрон!! - бешено заорал он, уже не владея собой. - Для бомбардировки атомного ядра!! Начинай уж лучше строить себе циклотрон, псиша ты несчастная! А покамест катись отсюда к батьке лысому, и чтоб ноги твоей здесь больше не было!
- А ты, пожалуйста, не кричи на меня! - обиженно завопила турбостроительница, на всякий случай отъезжая от стола вместе со своим табуретом. - От психа слышу!
- А я тебе говорю - выкатывайся! Ходит тут, язва, людей от работы отрывает!
- Ах, какие красивые выраже-е-ения… - иронически протянула девчонка и упрямо тряхнула косами. - Не уйду! Я хочу говорить с Попандопулом!
- Если ты сейчас же отсюдова не ушьешься, - с тихой яростью прошипел Сережка, - то я тебе сейчас такого всыплю попандопула, что ты год будешь помнить…
Фанерная перегородка, разделявшая две лаборатории - энергетическую и авиамодельную, - не доходила даже до потолка. Как назло, в тот памятный вечер в авиамодельной тоже засиделось несколько энтузиастов, готовивших что-то к июльским состязаниям в Коктебеле. Когда девчонка, испугавшись Сережкиной угрозы, вскочила и с грохотом опрокинула табурет, в перегородку постучали молотком и ломающийся басок крикнул:
- Эй вы, энергетики! Нельзя ли не так энергично? Что вам здесь - Лига Наций, что ли?
- У них семейная сцена, - пояснил второй голос. - Энергию девать некуда…
Вмешательство авиации только подлило масла в огонь.
- Вас только тут и не хватало, коккинаки недоделанные! - заорал Сережка, обернувшись к перегородке. Турбостроительница, стоя посреди лаборатории, заразительно рассмеялась, закидывая голову; Сережка, приняв смех на свой счет, вылетел из-за стола с намеренней дать вредной девчонке по шее - будь что будет! - но ту как ветром сдуло, только мелькнули в двери рыжеватые косы и синяя плиссированная юбка.
Выждав за дверью несколько секунд, девчонка крикнула громким голосом:
- Жду на улице! - Это была обычная школьная формула вызова на драку. - Погоди, выйдешь только - я так тебя отделаю! - И вихрем понеслась по гулкому коридору, топая как жеребенок.
Ошеломленный неслыханной наглостью, Сережка стоял, буквально разинув рот. За перегородкой тихонько посмеивались, потом первый голос пробасил ободряюще:
- Слышь, энергетик… не дрейфь, мы тебя проводим!
Решив не связываться, Сережка мысленно послал в нехорошее место всех авиамоделистов, с особым чувством присовокупив к ним плиссированную турбостроительницу, и со вздохом уселся перематывать испорченную катушку…
Вся эта неприятная история вспомнилась ему сейчас, как только он увидел знакомый профиль. Так вот оно что… значит, это и была племянница знаменитого майора!
Сережка искренне пожалел беднягу, вынужденного постоянно терпеть такую язву у себя дома, а потом ему стало жаль самого себя. Мало того что второгодник, еще и сиди теперь в одном классе с этой… а все этот чертов грекос со своим конкурсом!
- О ком это ты размечтался? - шепнул Лихтенфельд, толкнув его локтем. - О Николаевой, да? А что такого ты про нее слышал? Не знаю, мне говорили, что она ничего…
Сережка посмотрел на него рассеянно и возмутился. В самом деле, какого черта он о ней думает? Нашел о ком думать - о какой-то язве-турбостроительнице! Да ну ее в болото, в самом деле. Не стоит она того, чтобы из-за нее расстраиваться. Подумаешь, велика беда - в одном классе! Не обязан же он здороваться с ней за ручку. Не будет ее замечать, и дело с концом. Просто постарается не сталкиваться…
Столкнуться им пришлось очень скоро.
На этот раз Сережкина судьба избрала своим орудием Сашку Лихтенфельда. Помимо легкомыслия Сашка обладал еще и тем недостатком, что всех вокруг себя считал такими же легкомысленными. Поведение Дежнева в тот день, когда он рассказал ему про Николаеву, заставило его заподозрить, что тут что-то неладно. Не были ли они знакомы раньше и уж не поссорились ли из-за какого-нибудь пустяка? А сердце у Сашки Лихтенфельда было доброе, и он очень любил мирить поссорившихся и вообще улаживать всякие недоразумения. Поразмыслив, он не нашел ничего лучшего, как подойти однажды на переменке к Земцевой, когда та была одна, и сообщить ей, что его друг Дежнев, физик и вообще замечательный парень, очень хочет познакомиться когда-нибудь с ее матерью.
Сам Сережка, естественно, ничего об этом не знал; однажды, на второй неделе после начала занятий, обе подружки подошли к нему во время большой переменки, и черненькая сказала с приветливой улыбкой:
- Слушай, Дежнев! Лихтенфельд мне говорил, что ты хочешь познакомиться с мамой?
Сережка опешил. Он никогда не высказывал Сашке подобного желания, и сейчас первой его реакцией было заподозрить в этом очередной подвох со стороны рыжей шалавы, которая стояла тут же с независимым видом, утрамбовывая песок носком туфли.
- Ничего подобного! - грубо отрезал он, едва не добавив: "На кой мне с ней знакомиться". Удержался он от этого не столько из вежливости, сколько из уважения к ученому званию Земцевой-старшей (наука была единственной областью человеческой деятельности, в которой он с натяжкой признавал женское равноправие). Увидев, что черненькая почувствовала себя неловко после такого ответа, он пробурчал:
- То есть, может, я и хотел бы с ней познакомиться, факт, но только Сашке я об этом не говорил. Прибредилось ему, что ли, заразе… А она ведь наверняка человек занятой - твоя мать?
- Да, маме вообще приходится работать очень много, - кивнула Земцева, - но если у тебя какой-нибудь важный вопрос, то ты всегда можешь зайти как-нибудь в выходной, утром. К маме часто приходят на консультацию.
- Да нет, ничего такого важного у меня нет… чего я буду человека от дела отрывать, - проворчал Сережка. - Если когда понадобится…
- Да, конечно, - приветливо сказала Земцева. - Если понадобится, то, пожалуйста, не стесняйся, мама будет рада…
В этот момент кто-то с крыльца заорал, что класрук девятого "А" ищет Людмилу Земцеву, и та убежала, на прощанье еще раз улыбнувшись Сережке. Он надеялся, что следом за ней уберется и рыжая шалава, - в мыслях он уже и не называл иначе Майорову племянницу, - но Николаева уставилась на него, морща нос и, видимо, что-то соображая.
- А я ведь тебя знаю! - заявила она таким довольным тоном, словно в этом заключалось невесть какое счастье. - Ведь это ты хотел меня тогда вздуть в энергетической, правда?
- До сих пор жалею, что не вздул, - мрачно ответил Сережка. - Ты как, турбину свою еще не построила?
Она засмеялась, и Сережка подумал с огорчением, что вот смех у нее хороший, не придерешься, - открытый и на редкость заразительный.
- Нет, что ты! Знаешь, я потом все думала: чего это он на меня вдруг так взъелся? Может быть, думаю, я какую-нибудь глупость ему сказала, потому что у меня это часто - возьмешь и скажешь, а потом сама и думаешь - ох и ду-ура! Правда. Ну вот, и я тогда спросила у Дядисаши - он тогда еще был дома, - можно ли самой построить в кружке такую турбину, как у Капицы, ну, может, чуть похуже…
- Что ж он тебе ответил, твой дядька? - иронически спросил Сережка.
- Не дядька, а Дядясаша. Он ответил, что это бред и что в моем возрасте можно бы таких вопросов не задавать. Правда, так и сказал!
- Это еще мягко сказано. Ему, верно, образование не позволило выразиться.
- …а мне в ДТС так понравилось, прямо ужас! - продолжала тарахтеть рыженькая шалава. - Всякие машины, так все интересно - ой, я страшно люблю машины! - и потом так приятно пахнет, каким-то лаком или эмалью, да? Ну вот, я тогда на другой день еще хотела пойти к самому Попандопулу, а потом испугалась - там, думаю, этот помощник, ну его, еще поймает и отлупит в самом деле, так я пошла к авиамоделистам. Помнишь, как ты их тогда назвал? Недоделанные коккинаки? - Она опять рассмеялась, закидывая голову. - Да, так вот - пришла я к этим коккинакам, и они меня тоже поперли. Ты представляешь, что они меня спросили? Считаешь, говорят, хорошо? А я говорю: что я, считать сюда пришла? Они сразу и поперли.
- Правильно сделали. Ну, я пошел.