Вас пытались убить и действительно сочли убитым. Покушение на вас совпало с первой бомбежкой Риги, и, возможно, это обстоятельство и помогло инициаторам покушения совершить этот мрачный маскарад. Во всяком случае, ваш труп… то есть, как это выяснилось потом, труп человека, принятый за ваш, был найден поутру в изуродованном виде под обломками какого-то здания, однако одежда и документы позволили опознать в нем майора Макарова. Поскольку вы сидите сейчас передо мной, несомненно, что похоронен был кто-то другой. Известно, что вы лежали в немецком госпитале. Потом стало известно, что вы живете в Риге под именем Августа Берзиня. Это было странно, но… Держались вы странно, но немцы почему-то вас не трогали. На изменника вы не походили, те ведут себя иначе. У нас были некоторые возможности к вам присмотреться, и с вами решили установить связь…
- Но я вправе был заподозрить провокацию? - перебил я Железнова, пытаясь еще раз объяснить свою недоверчивость. - Когда в городе, занятом фашистами, приходит человек, называет себя советским офицером…
- Но ведь я знал, кому себя называл? - возразил Железнов.
- Ну а если бы я вас все-таки выдал?
Железнов улыбнулся.
- Я думаю, что вы не успели бы… - Он опять перешел на деловой тон. - Лучше скажите, чем вы были заняты в Риге?
- Выжидал, - объяснил я. - Собирался бежать на Родину и выжидал, когда это можно будет осуществить. В мою жизнь впуталась какая-то авантюристка, Софья Викентьевна Янковская. Во всяком случае, так она себя назвала. Это именно она и стреляла в меня, но, по ее словам, она же меня и спасла. Выдала за Августа Берзиня, хотя на самом деле я Дэвис Блейк. То есть я Блейк, который жил в Риге под именем Берзиня. Немцы, по-видимому уверены, что я действительно Блейк, и пытаются меня перевербовать, а Янковская советует согласиться. На кого на самом деле работает она сама - на немцев или на англичан, - мне неясно. У Блейка в Риге имелась сеть осведомителей, вернее, осведомительниц - несколько десятков девушек, работающих в различных местах, где бывает много посетителей. Сеть эта сохранилась до сих пор. Обыватели могли думать, что Блейк - просто отчаянный ловелас, но осведомленным людям нетрудно было догадаться об истинном характере связей Блейка. Эта агентура была законспирирована весьма примитивно, не так, как это обычно делает Интеллидженс сервис, и заведена была, по-видимому, специально в целях дезинформации. Теперь выясняется, что под руководством Блейка имеется еще группа агентов, законспирированных столь тщательно, что они, по словам Янковской, неизвестны даже ей…
- Ладно, об этом вы доложите… не мне! - прервал меня Железнов. - А что делали вы сами?
- Выжидал, я уже докладывал, выжидал благоприятного момента, чтобы бежать от немцев… - Я улыбнулся. - И, как видно, дождался…
- Почему? - сухо осведомился Железнов.
- Да потому, что меня теперь, надеюсь, перебросят на нашу сторону, - сказал я уверенным тоном. - Я полагаю…
- Что? - насмешливо спросил Железнов.
- Полагаю, что нахожусь в штабе одного из партизанских соединений и что при первой же оказии меня перебросят…
Железнов приподнял термос и сердито переставил его на другое место.
- Вот что, товарищ майор, - заговорил он вдруг совершенно официальным тоном. - Вас никто и никуда не будет перебрасывать. Вы останетесь в Риге и будете выполнять все, что вам прикажут. Вы получите явку, найдете человека, установите с ним связь.
- А что же я буду делать в Риге? - удивился я.
- Все, что прикажет вам этот человек, - строго сказал Железнов.
Он задал мне еще несколько придирчивых вопросов, поинтересовался моими отношениями с Янковской, повторил, что было бы грешно не воспользоваться сложившимися обстоятельствами, и сказал, что, по всей вероятности, мне придется установить связь и с английской, и с немецкой разведками и хорошо вникнуть в их деятельность. Затем он сказал, что нашей разведкой в Ригу заслан очень опытный и сильный работник, старый чекист, работающий в органах государственной безопасности еще со времен Дзержинского, что я должен буду с ним связаться и вся моя работа в Риге будет проходить под руководством этого товарища. Затем пояснил, что ему было поручено установить со мной связь, но так как он не вызвал у меня доверия, он решил доставить меня, как это было и заранее предусмотрено, в штаб одного из партизанских соединений, где хорошо известный мне Цеплис должен был устранить любые мои сомнения…
А в общем, весь наш разговор чем-то напоминал допрос; по всей видимости, Железнову было поручено основательно меня прощупать, прежде чем связать с кем-то еще.
После всего, что я услышал, я, разумеется, и заикнуться не посмел о том, что мне хотелось бы оказаться в рядах действующей армии. Поручение, которое мне давалось, было и важно, и опасно, и я не мог от него отказаться.
В конце разговора Железнов поинтересовался, не будет ли у меня какой-либо просьбы или пожелания, которые он мог бы исполнить.
- Будет, - сказал я. - В Москве есть девушка… Вероятно, до нее дошло, что я умер. Нельзя ли поставить ее в известность…
- Нет, нельзя, - решительно возразил Железнов. - Вы, по-видимому, не представляете себе, как вы должны быть засекречены. О том, что вы живы, могут знать только считанные единицы…
И он еще раз объяснил, как мне найти человека, который отныне будет моим прямым начальником.
- А теперь возвращаться, - закончил Железнов разговор. - Чем меньше вы будете отсутствовать в городе, тем лучше.
Мы вышли и очутились в полном мраке. На земле властвовала ночь. Лишь совсем вблизи выступали из тьмы голые стволы сосен, терявшиеся где-то в высоте. Было очень тихо. Только издалека доносился какой-то невнятный шелест…
- Мы вернемся другой дорогой, - негромко предупредил меня Железнов. - Так безопаснее, да и…
Он не договорил, приостановился и тихо свистнул. Если бы мы не стояли рядом, я подумал бы, что какая-то птица зовет к себе спросонок другую.
К нам тотчас же кто-то подошел, точно этот человек скрывался за деревьями и ждал нашего зова.
Железнов шепотом что-то сказал - я не разобрал его слов, - и подошедший, ничего не промолвив в ответ, пошел вперед легкими, неслышными шагами.
Мы устремились вслед, и тут я начал замечать, что все в этой тьме полно разумного деятельного движения: доносятся какие-то отрывистые слова, слышны какие-то шепоты, перемещаются какие-то тени и посвистывают какие-то птицы, которые на самом деле, вероятно, никакие не птицы; мне даже послышалось попискивание морзянки, хотя это могло мне только почудиться: в этом ночном, наполненном тайнами лесу действительность и воображение не могли не сопутствовать друг другу.
- Мы еще увидим товарища Цеплиса? - спросил я.
Мне очень хотелось побыть еще хоть немного вместе с Цеплисом: он был мне здесь как-то роднее всех.
Но этому желанию не суждено было осуществиться.
- Нет, - ответил мне Железнов. - Товарищ Цеплис сейчас уже далеко отсюда, его специально вызывали для того, чтобы рассеять ваши подозрения.
Постепенно я освоился в темноте.
Мы шли в густом сосновом лесу. Высокие сосны лишь кое-где перемежались разлапистыми елями, да понизу росли пушистые кусты можжевельника. Похрустывал под ногами валежник. Иногда в просветах над деревьями поблескивали звезды…
Но время от времени из-за черных елей выступали какие-то тени и преграждали нам путь. Наш провожатый бросал им несколько слов, и они вновь исчезали во мраке.
Можно было только удивляться, как легко наш провожатый ориентировался в темноте: мы, и уж во всяком случае я, с трудом поспевали за ним.
Наконец деревья стали редеть, и мы опять вышли на опушку. Перед нами смутно расстилался обширный луг, а может быть, и поле, вдалеке темнел не то лес, не то какие-то строения.
И вдруг я услышал знакомое ровное тарахтение…,
- Что это? - удивился я.
- Связь, - объяснил Железнов. - Связь с Большой землей.
Да, на расстилавшийся перед нами луг приземлялся самолет…
Это был самый обыкновенный, скромный учебный самолет У-2, та самая милая, незабвенная "уточка", которая никогда-никогда не будет забыта ни одним советским летчиком, куда бы и как бы ни ушла вперед наша авиация!
Все было очень привычно, очень знакомо, и все же я, достаточно опытный офицер, не мог не удивиться…
Линия фронта проходила сравнительно далеко, мотор нельзя было заглушить, щупальца прожекторов то и дело шныряли в небе, везде находились зенитные орудия… А пилот летел себе и летел!
Я притронулся к Железнову.
- Но как же это ему удается?
Железнов объяснил мне его тактику.
Пилот вел самолет над самыми полями, над самыми лесами и только что не тащился по земле; немцы искали его, конечно, гораздо выше, они не могли себе представить, что невидимый самолет пролетает почти над самыми их головами, всего лишь в десятках метров от земли…
Нельзя было не восхищаться дерзким бесстрашием этого человека. А ведь он не был исключением!…
Значит, борьба не прекращалась ни на мгновение; даже в тылу, в самом глубоком немецком тылу, шла борьба с гитлеровцами, и десятки тысяч бесстрашных
людей самоотверженно участвовали в ней. И теперь мне предстояло занять в ней свое место.
- Однако нам с вами лучше быть отсюда подальше, - рассудительно заметил Железнов. - Поторопимся!
Он подозвал нашего провожатого.
- Дальше мы выберемся одни, - сказал он. - Передавайте привет товарищу Цеплису!
Вскоре мы вышли на дорогу, пошли по обочине. Примерно через километр я увидел машину. Мне опять пришлось удивиться. Это была моя машина, машина Блейка.
Железнов сел за баранку. Я сел рядом, и мы поехали.
На каком-то хуторе, в тени больших черных вязов, мы остановились, дождались рассвета и снова тронулись в путь. Перед самым въездом в город нам повстречался эсэсовский патруль. Я показал свои документы и сказал, что Железнов мой шофер. Мы не вызвали у эсэсовцев подозрения. Нас тут же отпустили, и мы как ни в чем не бывало часов в десять утра вернулась в Ригу.
8. ПОИСКИ "ФАУСТА"
Несколько часов, проведенных мною вместе с Железновым за время обратной дороги в Ригу, сблизили нас больше, чем сближает иной раз совместное проживание в течение целого года.
Мы коротко рассказали друг другу о себе, поделились удачами и огорчениями, причем выяснилось, что одно из самых серьезных огорчений доставил ему я своей чрезмерной предусмотрительностью.
Мы долго говорили по-русски, пока Железнов не спохватился:
- Не лучше ли перейти на английский? Чтобы как-нибудь случайно не проговориться, есть смысл на какое-то время отказаться от своего языка.
Мы перешли на английский, которым я владел неплохо, а Железнов, пожалуй, даже безукоризненно.
И когда в ответ на какой-то его вопрос я не нашел нужного слова и опять перешел на русский язык, Железнов засмеялся:
- Уговор дороже денег! Позавчера вы изводили меня, отказываясь понимать по-русски, а сегодня я не хочу понимать вас.
Подъезжая к городу, я припомнил, как при первом своем посещении Железнов обратился ко мне с предложением нанять его в качестве шофера.
- Вы останетесь в Риге? - спросил я его.
- Не знаю, - ответил он. - По соображениям конспирации, я не имею права это сказать. Но я и на самом деле не знаю.
Тогда я спросил, нельзя ли ему жить в Риге под видом моего шофера, и сказал, что было бы очень здорово находиться друг возле друга.
На это Железнов ответил, что так сейчас решить этот вопрос нельзя и что принимать решение будет тот, в чье распоряжение поступил я и в чьем распоряжении находится сам Железнов.
Мы остановились перед моим домом и вышли из машины.
- Прощайте, - сказал Железнов. - Пойду.
- Куда? - несколько наивно спросил я. Железнов улыбнулся:
- Этого я сказать не могу.
- А когда мы увидимся? - спросил я.
- Может быть, никогда.
- Как это вы не боитесь? - сказал я ему. - Я наблюдал за вами третьего дня. Уж больно вы смело ходите. Кругом шпики…
- А кто вам сказал, что не боюсь? - возразил Железнов и пошел по улице с таким независимым видом, как ходят только очень уверенные в себе люди.
Когда я вернулся домой, Марта не спросила меня, где я пропадал, и, вероятно, не только потому, что была приучена к таким исчезновениям Блейка, но и вследствие природной сдержанности, вообще присущей латышам. Она только поинтересовалась, надо ли подавать завтрак, и осталась, кажется, довольна, когда я не отказался от ее услуг.
Часа через два в квартире появилась Янковская.
Я слышал, как она еще при входе, в передней, осведомилась у Марты, вернулся ли я, стремительнее, чем обычно, вошла в кабинет и, как мне показалось, с облегчением вздохнула при виде меня.
- Наконец-то! - капризно произнесла она. - Знаете, кажется, я начинаю к вам привыкать. - Я молча ей поклонился. - Ну как? - спросила она, опускаясь в кресло. - Как вам удалось справиться?
Я не понял ее:
- С чем справиться?
Янковская рассмеялась:
- С немцами!
Я вопросительно на нее посмотрел.
- Нет, серьезно, куда это вы запропали?… - Она рассмеялась. - Я уж не знаю, как вас и называть: Андрей, Август или Дэвис… Пожалуй, лучше всего Август… Где вы пропадали, Август?
Она плохо скрывала свое любопытство; было очевидно, что она ждет от меня подробного рассказа о поездке.
- Где был, там уже нет, - ответил я, как бы поддразнивая ее, а на самом деле обдумывая, что ей сказать. - Ездил с господином Эдингером к морю, он хотел решить с моей помощью одну задачу…
- Ах, не лгите! - воскликнула Янковская с раздражением. - Я звонила к Эдингеру, он никуда не уезжал из Риги!
Оказывается, она проверяла меня на каждом шагу и не находила нужным это скрывать!
Было очень важно узнать, о чем она спрашивала Эдингера и что он ей ответил.
- Да, он не мог мне сопутствовать, - сказал я. - Он остался в Риге.
- А где вы были? - быстро спросила Янковская.
- У советских партизан, - ответил я с усмешкой. - Ведь вам известно обо мне все!
- Мне не до шуток, Август, - перебила Янковская. - Если бы Эдингер не знал, где вы находитесь, он немедленно принялся бы вас искать.
- А вы спрашивали его обо мне? - спросил я а свою очередь.
- Конечно, - вызывающе ответила Янковская. -Вдруг вы на самом деле вздумали бы перебежать к партизанам?
Эта дамочка не раз говорила, что желает мне всяческого благополучия, но, как и следовало ожидать, не пощадила бы меня, вздумай я нарушить ее игру.
- Что же вы сказали обергруппенфюреру?
- А что он сказал вам? - ответила мне вопросом на вопрос Янковская.
- Вот я и хочу знать, скажете вы мне правду или нет, - сказал я с вызовом. - Я жду.
- Вы, кажется, всерьез входите в роль Блейка, - одобрительно заметила Янковская. - Я ничего не выдумывала и лишь повторила то, что сказали вы сами. Сказала, что вас нет, что вы мне срочно нужны и что Эдингер, по вашим словам, осведомлен о месте вашего пребывания.
Это был донос. Хорошо, что я попросил у Эдингера разрешения сослаться на него, иначе она могла основательно меня подвести. Она согласна была, чтобы я полностью перевоплотился в Блейка, но помешала бы мне снова стать Макаровым… Да, это был самый настоящий донос, и в данном случае вещи следовало называть своим именем.
- Но ведь это донос! - воскликнул я. - Что же ответил вам Эдингер?
Узнать ответ Эдингера было сейчас важнее всего!
- Он засмеялся и сказал, что это не столько его тайна, сколько ваша, - ответила Янковская. - Во всяком случае, дал мне понять, что здесь не замешана женщина.
Я с облегчением вздохнул. Немцы покупали меня! Блейк был тонкая штучка… Они отлично понимали, что Блейка не так просто провести, он не мог не видеть, ведется за ним наружное наблюдение или нет, и они сняли с него наблюдение. К такому заключению пришел во время нашей поездки не только я, но и Железнов, а он был опытней меня. Возможно, Эдингер даже решил, что Янковская звонит по моему поручению, и захотел оказаться в моих глазах человеком слова. Он отдавал себе отчет, что у Блейка нет иного выхода, как пойти на службу к немцам, но понимал, что Блейк не заурядный шпион и отношения с ним надо строить, так сказать, на базе "честного слова"… Все, все в этом мире, в котором я так внезапно очутился, все использовалось в игре… И я с облегчением подумал, что в этот раз Эдингер меня не подвел!
- Но ведь это донос! - повторил я. - Вы вели себя нелояльно, Софья Викентьевна. Представьте себе, что я сказал вам неправду. Вы погубили бы меня. Эдингер сразу бросился бы по моим следам…
- И на этот раз вас некому было бы спасти, потому что обратного пути у вас нет, - цинично согласилась Янковская. - Я не советую вам пренебрегать мною, вы еще слишком неопытны, а немцев обмануть нелегко. Это меня и тревожило, поэтому я и спросила, как вы справились… - Она подошла ко мне и провела рукой по моим волосам. - Будьте умницей, нам невыгодно ссориться, - примирительно сказала она. - Чего хотел от вас Эдингер?
Черт знает, какие у нее были связи и возможности! С ней не стоило ссориться, и я бы не поручился, что она не могла узнать о моем разговоре с Эдингером от кого-нибудь из его окружения, поэтому я не собирался сильно отклоняться от истины.
- Он просил показать рацию, при помощи которой Блейк сносился с Лондоном, - признался я с таким видом, точно Янковская вырвала это признание против моей воли.
- Рацию?! - воскликнула Янковская. - Но ведь это же блеф!
- То есть как "блеф"? - спросил я. - Разве у Блейка не было рации?