Она сама нашла ее в пачке старых газет. Это была обычная узкая тетрадь в коленкоровом переплете для записи адресов и телефонов. В ней значилось много фамилий, по-видимому, друзей и знакомых, с которыми Блейк поддерживал отношения.
Янковская указала мне на эти списки:
- Вот и ваши девушки.
Их легко было выделить среди прочих адресов, около каждой из фамилий стояло прозвище или кличка: Пчелка, Лиза, Роза, Эрна, Яблочко - и уже затем адрес и место работы.
Законы конспирации были сведены здесь как будто на нет. Любой мало-мальски сообразительный человек, интересующийся деятельностью Августа Берзиня, без особого труда обнаружил бы его миловидных агентов. Но именно потому, что Блейк вербовал в число своих агентов только молодых и преимущественно хорошеньких женщин, перечень их естественнее было принять за донжуанский список художника Берзиня, чем за реестр секретных сотрудников резидента Блейка.
И все же мистер Блейк оригинальностью не отличался. Тот, кто мог догадываться об истинных занятиях Берзиня, легко догадался бы и о том, что и список, и особы, в нем перечисленные, заведены лишь в целях дезинформации. Хотя я сам не был профессиональным разведчиком, я бы сказал, что это была грубая работа, рассчитанная на наивных людей.
Что касалось подлинной, более серьезной и более действенной агентуры, наличие которой следовало предположить, я не мог обнаружить ее следов, как не могла их обнаружить даже непосредственная сотрудница Блейка Янковская, но об этом я узнал позже.
Пока что она пыталась приспособить меня к деятельности, которой занималась сама.
- Кто из девушек ходит к вам чаще других? - спросила меня Янковская.
Я задумался.
- Кажется… кажется, такая полная блондинка, - неуверенно сказал я. - Если не ошибаюсь, она служит в парикмахерской.
- Ну а теперь вспомните, когда она к вам приходила.
Я опять наморщил лоб.
- Мне кажется, она приходит раза два в неделю… Да, два раза в неделю, по утрам! По-моему, ее зовут Эрна…
- Следует быть более наблюдательным, - упрекнула меня Янковская. - Эти посещения надо как-то учитывать и отмечать получаемое девушками вознаграждение…
С наивной насмешливостью посмотрел я на своего ментора.
- Нанять бухгалтера?
- Нет, этого не нужно, - спокойно возразила Янковская. - Но ни один резидент не положится в таких делах на свою память…
Я вздохнул.
На самом деле я вел очень точный учет своим посетительницам. В спальне у меня имелось несколько коробок с пуговицами; голубая пуговка означала, например, Эрну, таких пуговок находилось в коробке семь, по числу ее посещений, а пять мелких черных брючных пуговиц свидетельствовали о том, что Инга из гостиницы "Савой" являлась всего лишь пять раз. Нет, я вел учет, который зачем-нибудь да мог пригодиться, но не хотел сообщать об этом Янковской.
- А кроме девушек, к вам никто больше не приходил? - спросила она меня затем как бы невзначай.
- Приходил, - сказал я. - Владелец какого-то дровяного склада.
- И чего он от вас хотел?
- Чтобы я приобрел у него дрова на тот случай, если в нашем доме перестанет действовать паровое отопление.
Янковская испытующе посмотрела на меня.
- И больше ничего?
- Больше ничего.
Этот посетитель и в самом деле ни о чем больше со мной не разговаривал и только в течение всего нашего разговора держал в руке почтовую открытку, на которой были изображены какие-то цветы…
Но хотя я не собирался в каждом посетителе видеть секретного агента или шпиона, визит этого торговца показался мне странным, он явно чего-то ждал от меня, это чувствовалось. Вполне логично было предположить, что он произнес какой-то пароль и что я мог вступить с ним в общение, которое помогло бы мне ближе познакомиться с практической деятельностью Блейка, но я не знал ни пароля, ни отзыва и, можно сказать, мучился от сознания своего бессилия. Однако и об этом я тоже не нашел нужным говорить Янковской.
- Вы все-таки записывайте всех, кто к вам заходит, - попросила Янковская. - Дела любят порядок, и если вы начнете ими заниматься, ваша жизнь сразу станет интереснее. - Она переменила тему разговора: - О чем вчера говорил с вами Эдингер?
- Звал в гости.
- Серьезно?
- Сказал, что нам надо встретиться, и пригласил заехать к нему в канцелярию.
- Когда же вы к нему собираетесь?
- Я не спешу.
- Напрасно. Не откладывайте этого свидания: в сегодняшней Риге это один из могущественнейших людей. Добрые отношения с ним гарантируют безопасность.
Она настаивала на том, чтобы я поехал к Эдингеру в тот же день, да я и сам понимал, что не стоит откладывать посещения.
Гестапо занимало многоквартирный шестиэтажный дом, и в комендатуре было полно штурмовиков, они пренебрежительно оглядели меня, точно я зашел туда по ошибке.
Я подошел к окошечку, где выдавались пропуска.
- Мне нужно к господину Эдингеру, - сказал я и протянул паспорт.
- Обергруппенфюрер не принимает латышей, - грубо ответил мне какой-то надменный юнец. - Проваливайте!
Это было необычно для немцев: с теми, кто был им нужен, они обращались вежливо, по-видимому, комендатура не была предупреждена обо мне.
Мне с неохотой позволили позвонить по телефону. Я попросил соединить меня с Эдингером, и его секретарь, как только я себя назвал, ответил, что все будет немедленно сделано.
Действительно, не прошло нескольких минут, как тот самый юнец, который предложил мне убираться, выскочил из-за перегородки с пропуском, отдал мне честь и предложил проводить до кабинета обергруппенфюрера.
Мы поднялись в лифте, и, когда я со своим провожатым шел по коридору, навстречу мне попались два эсэсовских офицера в сопровождении человека без знаков различия, но тоже в черном мундире, рукав которого украшала устрашающая эмблема смерти - череп и две скрещенные кости.
Человек показался мне знакомым; потом я решил, что ошибся; я посмотрел внимательнее и узнал Гашке, того самого Гашке, вместе с которым лежал в госпитале.
Он шел позади офицеров, с коричневой папкой под мышкой, важный, сосредоточенный, ни на что не обращающий внимания, настоящий самодовольный гитлеровский чиновник.
Я пристально смотрел на Гашке, меня интересовало, узнает ли он меня, но он кинул на меня равнодушный взгляд и прошел мимо с таким видом, точно мы с ним никогда до этого не встречались.
Мы вошли в приемную, мой провожатый откозырял секретарю, и меня без промедления попросили зайти к обергруппенфюреру.
Эдингер со своими рыжими прилизанными волосами и черными усиками выглядел все так же смешно, как и на вечере у профессора Гренера, в нем не было решительно ничего страшного, хотя в городе о нем рассказывали всякие ужасы, говорили, что он пытает людей на допросах и собственноручно "обезвреживает" коммунистов, что на языке гитлеровцев было синонимом слова "убивать".
Эдингер был воплощенной любезностью.
- Прошу вас… - Он указал мне на кресло. - Перед вашим приходом я читал нашего дорогого фюрера, - торжественно сообщил он. - Какая книга!
Я было подумал, что он паясничает, но на его столе действительно лежала гитлеровская "Моя борьба", и пухлое лицо Эдингера выражало самое подлинное умиление.
В течение некоторого времени он вел себя как базарный агитатор: выражал восторги по адресу фюрера, говорил о заслугах национал-социалистской партии, восхищался будущим Германии…
Но, воздав богу богово, он сразу перешел на фамильярно-деловой тон:
- Вы позволите… - Он на мгновение замялся. - Вы позволите не играть с вами в прятки?
- Прошу вас, - ответил я ему в тон. - Я сам стремлюсь к полной откровенности.
Эдингер просиял.
- О господин Блейк! - воскликнул он. - Для германской разведки не существует тайн.
Я сделал вид, что поражен его словами; человек менее самовлюбленный, чем Эдингер, возможно, заметил бы, что я даже переигрывал.
- Ничего, ничего, не огорчайтесь, - добродушно промолвил Эдингер и похлопал меня по плечу. - Мы умеем смотреть даже сквозь землю!
Я вежливо улыбнулся.
- Что ж, это делает честь германской разведке.
- Да, милейший Блейк, - самодовольно продолжал Эдингер. - Мы знали о вас в те дни, когда Латвией управлял Ульманис, наблюдали за вами, когда Латвия стала советской, и, как видите, нашли, когда сделали Латвию своей провинцией. Еще никому не удалось от нас скрыться.
На этот раз я не улыбнулся, напротив, старался смотреть на своего собеседника возможно холоднее.
- Что вы хотите всем этим сказать? - спросил я. - Допустим, вам известно, кто я, что же дальше?
- Только то, что вы в наших руках, - произнес Эдингер менее уверенным тоном. - Когда солдат попадает в плен, это на всех языках называется поражением.
- Неудача отдельного офицера не есть поражение нации, - возразил я с холодной вежливостью. - Не забывайте, что я разведчик, а разведчик всегда готов к смерти. Такова наша профессия: поражать и, увы, всегда быть готовым к тому, что могут поразить и тебя самого.
Я понимал, что все, что я говорил, было в известной степени декламацией, но я также понимал, что декламация производит впечатление не только на сцене.
- Мне приятно, что вы это понимаете, - удовлетворенно сказал Эдингер. - В таком случае поговорим о стоимости выкупа.
Я выпрямился в своем кресле.
- Я еще не продан и не куплен, господин Эдингер!
- Неужели вы не боитесь смерти? - вкрадчиво спросил меня мой собеседник. - Поверьте, смерть - это небольшое удовольствие!
- Английский офицер боится только бога и своего короля, - ответил я с достоинством. - А с вами мы, господин Эдингер, только коллеги.
- Вот именно, вот именно! - воскликнул Эдингер. - Именно потому, что я считаю вас своим коллегой, я хочу не только сохранить вам жизнь, но и позволить вам продолжать свою деятельность! Я настороженно прищурился.
- А что вы от меня за это потребуете? Эдингер серьезно посмотрел на меня.
- Стать нашим агентом.
Конечно, я понимал, каково будет предложение Эдингера… Другого не могло быть! Разоблаченный разведчик либо перевербовывается, либо умирает… Понимал это и мой собеседник, а говорил со мной потому, что заранее был уверен в ответе. Речь шла только о цене. Эдингер мерил Блейка на свой аршин; думаю, что сам Эдингер в подобных обстоятельствах предпочел бы измену смерти.
Что ж, мне приходилось поступиться честью мистера Блейка, хотя позу, принятую в этом разговоре, следовало сохранить!
- Вы должны меня понять, господин Эдингер, - сдержанно произнес я. - Я не могу действовать во вред своему отечеству…
- От вас этого и не требуют, - примирительно сказал Эдингер. - Нам просто нужны сознательные английские офицеры, которые понимают, что Англии не по пути с евреями и большевиками. Мы сумеем переправить вас в Лондон, хотя там должны думать, что вы самостоятельно и вопреки нам героически преодолели все препятствия. Вы будете продолжать свою службу и снабжать нас информацией.
Это было необыкновенно благоприятное стечение обстоятельств: советского офицера принимали за агента английской секретной службы и предлагали поступить на службу в немецкую разведку; я мог оказаться полезен нашему командованию, но это благоприятное стечение обстоятельств сводилось на нет тем, что у меня не было еще возможностей связаться со своими…
Пока что оставалось одно: до поры до времени изображать из себя Берзиня, Блейка и кого только угодно, заставить окружающих меня людей думать, будто я одержим всякими колебаниями, дождаться удобного момента, пойти на любую мистификацию и перебраться через линию фронта…
- Господин Блейк, я жду, - внушительно сказал Эдингер. - Не заставляйте меня повторять лестное предложение, о котором известно даже рейхслейтеру Гиммлеру.
- Но это так неожиданно, - неуверенно произнес я. - Я должен подумать…
- Не стоит выбирать между дворцом и тюрьмой, - перебил меня Эдингер.
- Все же я должен подумать, - твердо возразил я. "Пусть Эдингер, - иронически подумал я, - не воображает, что так просто купить английского офицера!"
Эдингер испытующе смотрел на меня своими оловянными глазами.
- Ну а что будет иметь в результате всего этого ваш покорный слуга? - деловито осведомился я. - Для того чтобы жить, надо еще кое-что иметь. Что мне даст эта… переориентировка?
- Нас никто еще не упрекал в скупости, - гордо сказал Эдингер. - Ваши расходы по сбору информации будут регулярно оплачиваться.
- В какой валюте? - цинично спросил я.
- В рейхсмарках, конечно, - заявил Эдингер. - Это не так плохо!
- Но и не так хорошо, - пренебрежительно возразил я. - Марка обесценена…
- Пусть в фунтах или в долларах, - сразу согласился Эдингер и поспешил добавить: - А после окончания войны назначенное нами английское правительство предоставит вам высокий пост.
Он говорил вполне серьезно, этот ограниченный человек, и, как мне кажется, верил в то, что говорил, и не сомневался в моем согласии.
Но я подумал, что мне выгодно затянуть торговлю: в глазах немцев это укрепит позиции Блейка, а майора Макарова сделает еще недосягаемее.
- Все же я настоятельно прошу вас, господин обергруппенфюрер, - сказал я, - дать мне какое-то время.
Эдингер встал.
- Хорошо, я даю вам неделю, - высокопарно произнес он. - Но не забывайте: мы без вас обойдемся, а вам без нас уже не обойтись.
Я не сомневался, что этот рыжий обергруппенфюрер с удовольствием запрятал бы меня в концлагерь, но уж слишком было заманчиво завербовать на свою сторону офицера секретной службы противника, и поэтому этот эсэсовец не только сдерживал себя, но даже любезно проводил до дверей своего кабинета.
Янковская дожидалась моего возвращения у меня дома, она придавала встрече с Эдингером большое значение.
- Ну что? - спросила она, как только я вернулся.
- Предложил стать агентом германской разведки и обещал перебросить в Лондон.
- А вы? - нервно спросила Янковская.
- Попросил неделю срока.
- Надо соглашаться, - нетерпеливо сказала она.
- И ехать в Лондон? - насмешливо спросил я. - Для мистера Блейка там не найдется места!
- Вы сможете остаться здесь, - продолжала уговаривать меня Янковская. - Немцы пойдут на это.
- А какая им польза от меня здесь? Истреблять латышей они сумеют и без меня.
- Они оставят вас для того, чтобы выявить вашу агентуру.
- Этих девчонок? - удивился я.
- Ах, да не в девчонках дело! - с досадой промолвила Янковская. - Как вы не понимаете, что все эти девицы существуют лишь для отвода глаз! Эти девушки - ширма, они годятся только для дезинформации. Настоящую агентурную сеть - вот что им нужно! Настоящих агентов Интеллидженс сервис, которые, как всегда, законспирированы так, что до них не добраться ни богу, ни черту! Вот из-за чего идет игра, как вы не понимаете!
- А кто же подлинные агенты? - спросил я.
- Например, я! - откровенно воскликнула Янковская. - Но есть и другие, представляющие немалую ценность.
- Кто же это?
- Если бы я знала! Этого Дэвис мне не говорил. Не забывайте, он был работником Интеллидженс сервис! Без помощи Блейка, настоящего или поддельного, их невозможно найти.
О том, что у Блейка имелась особая агентурная сеть, существовавшая специально для того, чтобы скрывать подлинную агентуру, догадаться было нетрудно: в отличие от немецкой или японской разведки, которые всегда стремились иметь широко разветвленную агентуру, английская секретная служба предпочитала иметь агентов немногочисленных, но проверенных, серьезных и тщательно засекреченных. Тем не менее все, что говорила Янковская, было очень важно: она не только подтверждала мои догадки, но и в какой-то мере могла помочь выявить английскую агентуру в Прибалтике. Нечего и говорить, как это было бы ценно. Правда, эти сведения надо еще будет передать, но я надеялся, что к тому времени, когда я узнаю какие-либо достоверные факты, я налажу необходимые связи…
Однако, судя по поведению Янковской, она и мысли не допускала, что я свяжусь с советской разведкой, и меня интересовало, на чем основана эта ее уверенность. Самое лучшее было не играть с ней в этом вопросе в прятки, поэтому я прямо в лоб и задал ей свой вопрос:
- А почему вы думаете, что, выявив агентуру Интеллидженс сервис, я не передам эти сведения советской разведке?
- А потому, что вы хотите жить, - уверенно ответила Янковская. - Вы не успеете открыть у своих рта, как будете расстреляны.
- Почему? - спросил я, недоумевая. - За такие сведения людей не расстреливают…
- Но вы уже умерли, - нетерпеливо перебила она меня. - Неужели вы не понимаете?
- Нет, не понимаю. Меня не требуется ущипнуть за ухо для доказательства того, что я не сплю.
- Но я ущипну вас, - сказала она. - Поедемте.
Со свойственной ей стремительностью она повлекла меня за собой. Мы спустились вниз, сели в машину. Она привезла меня на кладбище.
Тот, кто бывал в Риге и не посетил городского кладбища, может считать это своим упущением. Оно великолепно и похоже на музей. Монументальные гробницы и статуи производят большое впечатление. Много человеческих поколений нашло здесь приют и каждое оставило свой след…
Янковская взяла меня за руку и повлекла по аллеям. Она шла быстро, ни на что не обращая внимания, все дальше и дальше, мимо гранитных плит и чугунных крестов, сворачивая с дорожки на дорожку.
Она привела меня в ту часть кладбища, где находили успокоение наши современники. Здесь было больше песка и меньше зелени, и памятники здесь были гораздо скромнее: современные люди как-то меньше вступают в спор с быстротекущим временем.
Она подвела меня к какой-то могиле.
- Смотрите! - холодно сказала Янковская.
Я равнодушно посмотрел на могильный холм, обложенный дерном, на небольшую доску из красного гранита, на анютины глазки, росшие у подножия, и пожал плечами.
- А, да какой же вы бестолковый! - с досадой воскликнула Янковская. - Читайте!
Я склонился к доске.
Майор Андрей Семенович Макаров
23.1.1912-22. VI.1941