- Никакое. Мразь.
Черноволосый тяжело вздохнул, Вайзель понимающе покачал головой:
- Не советую вам быть столь категоричным в беседах. Это на будущее. Думаю, вам удобнее быть аполитичным человеком, не давать собственных оценок событиям. Вас никто не упрекнет: вы иностранец.
- Ну да, ландскнехт.
- Не обижайте нас… - тон Эбхарта стал теплым.
Австрийцы понимающе переглянулись и опять быстро заговорили друг с другом. Лиханов отметил фразу Вайзеля: "Я думаю, он должен знать".
Заговорил Эбхарт:
- Дело в том… Ваш кузен дал вам рекомендацию порядочного, честного, смелого человека. Конечно, годы и условия, в которых вы длительное время находились, не могут не изменить характер человека, не сломить его в чем-то, но мы верим в слово герра Андрея. Не скрою - люди нам нужны крайне, работа слишком специфическая. А то, что мы вам предлагаем, профилактика пожаров, - дело, которое достаточно проявляет человека. Насколько он предан службе, насколько чистоплотен, насколько внимателен. Возьметесь за работу, поймете, почему я говорю о чистоплотности и преданности. Вас будут покупать… Например, хозяева тех магазинов и складов, где скопилась тара, сложенная где-то в углу двора - прекрасный очаг возгорания… Ее нужно срочно вывезти, а есть масса причин, по которым этого сделать нельзя или не хочется. Легче дать взятку должностному лицу, то есть вам. От вас, продолжаю, зависит, увидите ли вы или нет пожароопасные условия, например, в кварталах бедноты, захотите ли вы ссориться с бургомистром или чиновником муниципалитета, чтобы заставить его навести порядок. Вам могут грозить, например, уволить вас со службы. Мы же подчиняемся мэрии. Значит, ваша принципиальность должна быть высокой пробы. Это труднее, чем лезть в огонь и героически выносить по шаткой лестнице трепещущую от ужаса полуодетую даму. Поэтому мы и испытываем новых сотрудников, бросая их не в огонь, а в полымя… И поэтому мы закрываем сейчас глаза на то, что вас, Лиханов, разыскивает Интерпол. Трудно поверить, что безвестный русский эмигрант мог похитить в Великобритании государственные документы, но вы разыскиваетесь именно в связи с таким вот скандалом в Форин-офис. Фигурирует какая-то шитая бисером папка.
Лиханов вспыхнул, крепко сжал кулаки. Это шантаж!
- Ознакомтесь вот с этим документом, - Вайзель протянул ему лист бумаги.
Его, Бориса Лиханова, приметы, описание бювара, который ему заказывал Дорн, показания златошвеек… Какая мерзость, низость, пакость! Сволочь черная, коричневая, будь он проклят, Дорн! Зачем, право же, Советскому Союзу впускать в свои границы преступника, которым занимается Интерпол! Теперь все ясно… Убить его, гада!
Лиханов стоял бледный как полотно.
- Вы скажете, это клевета? Вас подставляют?
- Нет, - хрипло вырвалось у Лиханова.
- Ответ честный, очевидно?
- Меня просили, действительно… Заказать бювар. У меня в Лондоне были две знакомые, тетка и племянница, графини… да какие теперь графини, жили хуже белошвеек… Но с золотыми руками - обучались по монастырям, пансионам монастырским… Я дал им возможность заработать, только и всего.
Эбхарт повернулся к Вайзелю:
- С его немецким в профилактической службе ему будет туго.
- Ничего, в нашем деле главное не лекция, а результат. Объяснится. Да и поднатаскается…
- Может быть, - обратился Вайзель к Лиханову, - мы скроем вас под псевдонимом, например, польским, чтобы не выдало произношение. У вас дьявольский славянский акцент.
- Я русский человек, им и умру, и в тюрьму сяду.
- Не надо так мрачно. Это дело, - Вайзель забрал у Лиханова листок, - попало к нам неофициально. Через моего приятеля, американского журналиста, аккредитованного в Лондоне. Он знал, что вы выехали в Вену, и, вероятно, предположил, что вы можете попытать счастья найти себе работу у меня.
- Я убью этого немца за такое пятно!
- Немца? - с интересом спросил Вайзель. - Вам поручил изготовить бисерную вышивку немец?
- Да. И вы спрашиваете, как я отношусь к наци? Мало того, что он немец, еще и фашист, понимаете? Фашист чистой воды!
- Любопытно… - обронил Эбхарт. - Джек давал тому человеку иную характеристику… Георг, может быть, стоит уточнить фамилию?
- Не знаю…
- Дорн это, его фамилия Дорн. Так и передайте, - загорячился Лиханов. - Не знаю, полагается ли в Англии петля за такую кражу, но я сам его казню, только бы найти…
"Меня никто не освобождал от присяги четырнадцатого года убивать тевтонов! Никто! - Мысли летели вихрем. - Да и кто освободит меня от клятвы бороться с врагами русской земли и русских людей? Уничтожить врага - моя обязанность офицера, русского кадрового офицера. И я уничтожу. Чего бы мне это не стоило". Лиханов принял решение.
7
Ночью из Яхимова привезли раненого. Прострелены ноги - задета берцовая кость. По профессии - механик. Доктор Гофман поместил его у себя дома. Отправлять в клинику рискованно. Был уже опыт, когда раненого генлейновскими молодчиками прямо из госпиталя отправили в тюрьму. Его же и обвинили в провокационной перестрелке. Прокурор оказался членом судето-немецкой партии.
Наконец механик уснул. Гофман оставил его одного, чтобы самому немного отдохнуть. Ушел в кабинет. В одиннадцать нужно слушать радио. Тронул ручку настройки. Попалась ближайшая станция: Карловы Вары. Гофман узнал голос Генлейна. Они были знакомы. Когда-то этот голос подавал команды на занятиях лечебной гимнастикой в курортной поликлинике - Конрад Генлейн служил там инструктором физкультуры. Сейчас Генлейн подавал команду к созыву съезда судето-немецкой партии. "На нашем съезде, - хрипло кричал в микрофон Генлейн, явно подражая берлинскому фюреру, - необходимо первым делом точно определить территорию, населенную в Чехословакии немцами, и предоставить ей полное национальное самоуправление, заменить чиновников-чехов немцами и предоставить полную свободу для нашей пропаганды. Это минимальные требования…"
Легкий поворот рычажка - и в динамик ворвался голос Геббельса: "Судетские немцы знают, что они не одни и за их спинами стоят братья по расе и нации, которые никогда не оставят их на растерзание славянским варварам, отдавшим страну большевикам, позволившим превратить ее в базу для военных операций против нас. Благодаря передаче участков территории и аэродромов, советский воздушный флот имеет уже базу в центре Европы. Даже Рим, Лондон, Стокгольм теперь оказались в радиусе действия советских бомбардировщиков специального типа, которые - Советы громко хвастались этим еще в 1934 году - способны покрывать расстояния в 2000 километров без посадки… Чехословацкое правительство слишком неуступчиво, в его действиях нет великодушия, которое оно могло бы проявить к требующим автономии судетским немцам, а они не желают быть подданными красных, но именно так хотело бы поступить и с ними, и с чехами, и со словаками правительство Бенеша. Но мы не оставим…"
"Однако, хромоножка, ты боишься советских бомбардировщиков, хоть и грозишь ввести свои танки "для защиты Европы от красной заразы"", - подумал Гофман, еще покрутил ручку настройки и поймал, наконец, свою волну: по радиостанции Коминтерна выступал Климент Готвальд. "Если на нас нападут, - Гофман напрягся, сейчас волну начнут глушить. - Если мы будем защищаться, мы не будем одиноки. От Чехословакии требуют сейчас того, что можно требовать только в случае проигранной войны. Но ведь нас заверяют, что ни один политик в Европе войны не желает. Нас заверяют, что агрессивные акты Германии - всего лишь миротворческие шаги, что политика Англии и Франции совместно направлена только на сдерживание европейского конфликта. Позвольте спросить, кто же из европейских народов находится в конфликте друг с другом? Вы не найдете ответа, кроме того, что фашизм Германии ищет повода для конфликта с любым из своих соседей… Но есть великая справедливая сила, Советский Союз, который…"
Гофман слушал Генерального секретаря КПЧ и думал о странных ветрах истории, которые издавна противоборствуют над серединной землей Европы - Чехией, Словакией, Моравией, Судетами. Чехам ли не знать, что такое зависимость от иноземцев?! Совсем недавно, после распада Австро-Венгерской монархии, Чехословакия обрела собственную государственность. Через века обрел свои границы, свой флаг и герб народ, давший миру первый университет, первую печатную книгу, первые часы, первый микроскоп… Ян Гус, Ян Жижка - знамена первой европейской революционной мысли! И снова над этой землей нависла тень раздела, тень зависимости.
Снизу раздался звонок. Гофман с досадой выключил приемник. После возвращения из Испании Гофман чувствовал за собой двойной надзор - и со стороны властей, и со стороны боевиков Генлейна, крутились они вокруг и его дома, и его клиники. Спускаясь по лестнице, заглянул в декоративное оконце, закрытое цветным стеклом - человек у двери показался совершенно незнакомым.
Гофман открыл дверь и отпрянул. Перед ним стоял Дорн. Он был в штатском и один.
- Доктор Гофман? - Дорн приподнял шляпу. - В клинике имени академика Бехера мне порекомендовали проконсультировать у вас мой ревматизм. - Немец решительно перешагнул порог.
- Войдите, - невольно отступив в сторону, отозвался Гофман. "Вот, стало быть, как… Недавний инструктор франкистов теперь инструктирует генлейновцев… Ясно, - со злостью подумал Гофман, - он пришел не с ревматизмом. С провокацией? Что бы ни было - прежде всего помнить: в доме раненый…"
Вошли в кабинет, Гофман принялся сосредоточенно мыть руки.
- Ну что ж, раздевайтесь, - бросил "пациенту".
Дорн проделал это со сноровистостью солдата.
- Какие именно суставы беспокоят вас?
- Ноги. Колени в особенности.
Гофман долго сгибал и разгибал тренированные ноги Дорна. Потом взял фонендоскоп, выслушал сердце, тронул лимфоузлы…
- У вас нет ревматизма, одевайтесь. У вас вообще нет никакого заболевания опорно-двигательного аппарата.
- Вы располагаете временем? - осведомился Дорн, словно врачебное заключение его не касалось.
Гофман прикинул - после укола механик будет спать еще минут пятьдесят.
- Присядем? - спросил Дорн.
- Вы пришли, чтобы продолжить тот допрос в Севилье?
- Хотел бы немного напомнить о нем. Главное - спросить, как вы добрались на родину? Все было гладко?
- Мой побег отразился на вашей службе?
- Нет. После того как мы расстались, я уже не отвечал за вас. Меня интересует, насколько вам помог мой друг Фернандес? Помните красивого офицера-франкиста? Но он не франкист. И даже не испанец.
- Уж не хотите ли вы сказать, что и вы не немец?
- Может быть, - уклончиво ответил Дорн. - Но главное, хочу вам сказать, что ваш побег был бы невозможен без моей помощи и помощи моих друзей. В частности, Фернандеса.
- И теперь я должник СД и должен выполнять ваши указания? - с ненавистью спросил Гофман.
- СД вы ничего не должны. Но я надеюсь, на мою просьбу вы откликнитесь. Тем более она вполне в русле ваших убеждений и интересов. Дело в том, - начал Дорн, - что скоро к вам на лечение приедет профессор Дворник из Праги. - Гофман глянул тревожно, Дорн понял, он не ошибся, Гофман знает профессора не только по истории болезни, вероятно, знает кое-что и о политической его деятельности. - Приедет он сюда, - продолжал Дорн, - из Вены. В Вену же он прибыл из Лондона, перед этим был в Париже. Насыщенный круиз для немолодого нездорового человека. Утомительный. Видно, любовь к родине дает ему силы. Однако… Не слишком удачно проходит миссия господина профессора. Я не знаю, что скажет профессору Дворнику канцлер Шушниг, с которым он должен встретиться в Вене, но знаю, что в Париже и Лондоне профессор выслушал многих популярных и непопулярных политиков, однако не услышал от них ничего конкретного относительно дальнейшей судьбы вашей родины, пан Гофман. Я же могу сказать конкретно. Новости совсем свежие. Только что из Берлина. Аншлюс Австрии произойдет не позже пятнадцатого марта с добровольного ли согласия австрийского правительства, насильственным ли путем, сути не меняет. План "Отто", как кодируется захват Австрии рейхом, будет претворен в жизнь. Как только немцы войдут в Вену, Генлейн прекратит пустопорожние разговоры о свободе нацистской пропаганды и частичной автономии. Речь сразу же пойдет об аннексии чешских Судет в пользу рейха. Шушнигу уже вряд ли поможешь, а вот Дворнику…
- Не понимаю, зачем вы говорите это мне? - нервозно перебил Дорна Гофман.
- Не все сразу. Итак, профессор Дворник приедет к вам в тяжелом состоянии…
- Как врач я приложу все усилия, чтобы помочь ему, - пробормотал Гофман.
- Профессору Дворнику следует облегчить не только самочувствие, но и задачу, полученную от правительства. Кстати, о ее содержании вы вполне можете узнать по своим каналам. - Дорн выделил голосом слово "своим". - Только не говорите, что вы пацифист-одиночка.
Гофман промолчал. Его удивило, что Дорн, видимо, знает о его вступлении в КПЧ.
- И поэтому я попрошу вас проконсультировать еще одну пациентку. Проконсультировать, принять на лечение и сделать так, чтобы она не только познакомилась с Дворником, но и сдружилась с ним. Кстати, она действительно очень больна. У нее действительно тяжкое заболевание, как вы говорите, опорно-двигательного аппарата. - Дорн недобро глянул. - После того как к ней применили средства устрашения в гестапо… Я надеюсь, вы не откажетесь осмотреть эту даму ввиду ее политической неблагонадежности? Ее зовут Ингрид ван Ловитц, сейчас она вынуждена проживать в Швеции.
- Я должен стать вашим осведомителем? Что сказал профессор вашей, видимо, бывшей подследственной и что она ему ответила? - глухо спросил Гофман. - Я только врач.
Гофман с вызовом смотрел на Дорна.
- Вы слишком долго молчали для такого банального ответа, доктор Гофман. Ингрид ван Ловитц никогда не была моей подследственной. Правда, - Дорн помедлил, но все же сказал, - в свое время мы с ней вместе находились под следствием. Но как видите… Как утверждают опытные игроки, новичкам всегда везет. Мы тогда были новичками, и нам повезло - мне и фрокен Ингрид… А сейчас в Швеции она служит управляющей лесопильной фабрикой, которая принадлежит мне. Поэтому я вполне могу назвать фрокен своей сотрудницей. И повторяю, далеко не в сфере службы безопасности.
"Пусть понимает как хочет, - решил Дорн. - Пусть думает, что за новички и что за игра, в которой им повезло… Да так крупно, что удалось уйти из гестапо, оказаться в мундире СД, держать свою сотрудницу подальше от границ рейха и, наконец, устроить побег ему - интербригадовцу-антифашисту Гофману".
Взгляд Гофмана стал напряженным.
- Платить за лечение Ингрид ван Ловитц буду я. - Дорн вынул из внутреннего кармана конверт с деньгами, положил на рабочий стол Гофмана. - Ну, а теперь основное. Я хочу, чтобы вы, именно вы, активный антифашист, уже сражавшийся с фашизмом, сказали профессору Дворнику следующее.
У Гитлера существует план "Грюн", который предусматривает несколько вариантов захвата Чехословакии. Генлейн работает под непосредственным контролем СС. Его патрон - обергруппенфюрер СС Лоренц, и он настойчиво советует Генлейну постоянно завышать свои требования перед пражским правительством - до полной невозможности их осуществления. Это прекрасно знают в Париже и Лондоне, прекрасно знают, говоря профессору Дворнику о необходимости пойти на уступки Генлейну. По сути, английские и французские политики, на которых так рассчитывает Дворник, а вместе с ним ваш уважаемый президент Бенеш, морочат им обоим голову. Не там Дворник ищет правды… А обстановка при попустительстве Запада будет раскаляться до тех пор, пока нацистские танки в Градчанах не покажутся единственным возможным разрешением. Конечно, есть и запасные поводы начать войну против Чехословакии - например, такой повод: убийство немецкого посла в Праге.
Выслушав Дорна, Гофман некоторое время удрученно молчал.
- Вы могли бы все это сказать самому профессору, - наконец ответил он. - Зачем вам втягивать в вашу паутину еще и меня?
- Меня профессор примет за провокатора. А вы поразмыслите и поймете, что я менее всего похож на такового. Мне думается, вы особенно убедитесь в этом, познакомившись с Ингрид ван Ловитц. Она передаст вам привет от Фернандеса. - Вдруг Дорн резко оборвал себя и привстал со стула: откуда-то снизу, может быть, из-под лестницы, которой он с Гофманом поднимался в кабинет, ему почудились неясные звуки, явно выдающие присутствие в доме еще одного человека. Дорн насторожился и резко спросил: - Разве мы не одни?
Гофман растерянно ответил:
- Возможно, кухарка…
- Не лгите, я точно знал, когда шел сюда, что прислуги в доме нет.
- Не волнуйтесь, - горячо сказал Гофман. - Тот человек внизу вам не навредит. Он вообще никому не может навредить.
- Я верю вам. И, надеюсь, о моем визите вы никому не расскажете. Даже тем людям, которым предназначена моя информация. Зачем ссылки на источник, верно? У вас ведь лечатся самые разные люди…
- Мои пациенты вне опасности, если они вовремя обращаются ко мне, - ответил Гофман. - Вы же пришли по поводу ревматизма, не так ли?
8
Канцлер Австрийской республики Курт Шушниг приехал на виллу в Венском лесу, где жила его семья.
- Мадам? - коротко спросил дворецкого, передавая цилиндр и перчатки. - Фройлен?
- Мадам и фройлен были на лыжной прогулке, отдыхают. Ужин через четверть часа. Телефонограмма вашему превосходительству. Вас просит о встрече профессор Дворник.
Шушниг удивился. Он не видел своего учителя почти двадцать лет. Сейчас показалось, они встречались в иной жизни. Конечно, в иной - тогда не было ни Чехословакии, ни Австрийской республики, была Австро-Венгрия, и Шушниг учился у Дворника сначала в Католическом колледже в Вене, тогда-то они и были особенно близки, потом в Праге на теософском факультете Карлова университета Шушниг слушал лекции Дворника по философии. Вскоре - война, Версаль, новые границы. Они потеряли друг друга, но не забыли. Что же должно случиться, если профессор, много лет не подававший о себе вестей, вдруг просит о встрече?
- Приму, непременно приму, - торопливо ответил канцлер. - Телефонируйте профессору, что я жду его завтра ко второму завтраку, если ему удобно.