- Это просто нелепо, - медленно заговорил Пайк, терпеливо подыскивая слова. - Мы все - члены движения за освобождение Латвии от большевистского ига. Мы работаем в контакте с американскими представителями. Я сам - тайный агент одной из американских организаций. Вся наша деятельность направлена на освобождение Латвии от коммунистов. Мы не совершаем ничего противозаконного. - Он объяснял все это Харримену так, как будто вербовал его в члены организации.
- Машины!.. - услышал я крик пожарного за окнами.
- Я настаиваю, - повернулся я к Харримену, - чтобы мне теперь же разрешили сделать письменное заявление.
- Очень хорошо, - сказал Харримен. - Пишите. Ступайте с ним, сержант Аркрайт.
Чико подхватил меня за локоть и развернул к двери.
- Нет, - громко воскликнул Пайк, - я тоже должен пойти с ним.
Он бросился вслед и догнал нас на лестнице, где еще стояли женщина и пожарный.
- Но я же сказал, что никакой опасности для вас нет. Совершенно никакой опасности, - повторял пожарный.
Мы доставили доктора Феликса Пайка прямо в Министерство обороны, где для нас освободили пару кабинетов. В вестибюле поджидали трое полицейских. Пайк сказал, что хочет сделать заявление. Харримен положил перед ним лист бумаги, и Пайк начал писать. В первом абзаце заявления сообщалось о социальном положении его родителей, дата и место рождения. Оказывается, Пайк родился в Латвии, в Риге, где я недавно побывал с нелегким визитом. Остальной текст был написан в духе политического манифеста, призывающего к немедленному вооруженному вторжению в Латвию с целью свержения коммунистического режима.
Харримен, прочитав это, сказал, что его в первую очередь интересует кража вируса из государственного научно-исследовательского института в Портоне, а не проблемы международной политики. Пайк разозлился, порвал свое заявление и сложил руки на груди.
Он сидел, сверкая белоснежной рубашкой, как живая реклама фирмы стиральных порошков.
- Вы не имеете права держать меня здесь против моей воли, - заявил он.
- К сожалению, имею, сэр, - терпеливо ответил Харримен. - Я арестовал вас согласно разделу 195 государственного закона о военном имуществе. Лицо, похитившее военное имущество, может быть задержано без ордера на арест. Вы останетесь здесь до тех пор, пока я не получу необходимых объяснений.
- Я должен связаться со своим адвокатом, - сказал Пайк.
- А я должен получить ваши объяснения, - скарал Харримен.
Эти взаимные пожелания они повторили раз пятнадцать или шестнадцать.
Наконец Пайк выдохся.
- Я - врач, - сказал он. - Вы должны проявить ко мне хоть какое-то уважение.
- Ассоциация врачей - это не организация суперменов, - мягко сказал Харримен.
- Ах вот как! - взорвался Пайк. - Когда я вижу некоторый из моих человекообразных пациентов, я начинаю в этом сомневаться.
Одному из сотрудников министерской полиции - худому человеку лет сорока пяти - надоели эти препирательства. Он подошел к Пайку и влепил ему пощечину. Он отвесил Пайку три оплеухи, которые громко прозвучали в этой комнате. Рука полицейского двигалась так быстро, что я не успел проследить за ней.
- Не спорьте с ним, - приветливо посоветовал полицейский Харримену, - иначе вы так и будете ходить кругами.
Лицо Харримена ничего не выражало.
- Я имею в виду… - сказал полицейский. - Я имею в виду… Мы все хотим домой, не так ли?
Пайк побледнел, из носа у него текла кровь. Его белая рубашка покрылась пятнами крови. Пайк уставился на нас, затем перевел глаза на рубашку. Я думаю, он не верил, что его ударили, пока закапанная кровью рубашка не убедила его в реальности полученных пощечин. Он промокнул кровь платком, осторожно снял галстук, сложил его и спрятал в карман. Он громко сопел, пытаясь прекратить кровотечение.
- Пиши, - грубо сказал полицейский. - Хватит сопеть, давай пиши.
Он хлопнул по листу, и его ладонь оставила на бумаге розовый отпечаток.
Пайк достал авторучку и, продолжая сопеть, принялся писать неразборчивым почерком, который врачи отрабатывают на протяжении всех шести лет учебы.
- Отведите доктора Пайка в соседнюю комнату, - сказал Харримен полицейскому.
- И пожалуйста, - добавил я, - больше никаких грубостей.
Пайк повернулся ко мне. Он все еще считал, что я такой же арестованный, как и он.
- Позаботьтесь о себе, - сердито сказал он. - Я не нуждаюсь в защите таких типов, как вы. Все, что я делал, я делал для Америки и для Латвии. Латвия - родина моего отца и моей жены.
У него снова пошла кровь из носа.
- У вас снова идет кровь из носа, - сказал я ему.
Полицейский захватил бумагу и авторучку и вывел Пайка из комнаты. Дверь закрылась. Харримен зевнул и предложил мне сигарету.
- Думаю, что все будет хорошо, - сказал Харримен. - Чико, кстати, считает тебя гением.
Он улыбнулся, показывая, что сам он с этим не согласен.
- Чико вбил себе в голову, что это ты поджег камин в доме Ральфа Пайка, чтобы вызвать панику.
- Великолепная мысль, - угрюмо сказал я. - Скоро мы узнаем, что и Долиш так считает.
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
Хельсинки - Ленинград
Кто малиновку убил?
Я, ответил воробей.
Лук и стрелы смастерил -
И малиновку убил.Детский стишок
24
Я прилетел в Хельсинки с легким заданием. Харви Ньюбегина арестуют американцы без моего участия. Любой из наших младших офицеров, любой выпускник школы подготовки агентов в Гилфорде смог бы выполнить такое задание, потом посмотреть какой-нибудь фильм, пообедать и успеть на ближайший самолет, вылетающий в Лондон.
Через пять минут после посадки в Хельсинкском аэропорту я понял, что Долиш был прав. Этим делом должен был заниматься кто угодно, но не я, знакомый с Харви более десяти лет. Здесь нужен был новичок, который доставил бы Ньюбегина какому-нибудь розовощекому агенту ЦРУ в целости и сохранности, как пакет из бакалейной лавки. Вот, пожалуйста, распишитесь здесь, с вас триста долларов. Эта задача была, как выяснилось, выше моих сил. Все-таки я оптимист. В последнем акте "Богемы" я все еще надеюсь, что Мими выкарабкается. Так и в этом случае, несмотря на все доказательства, я никак не мог поверить, что он пытался убить меня руками русских головорезов в зимнем лесу под Ригой. Я надеялся, что все благополучно разъяснится. Это только доказывало, что мне надо было всю жизнь заниматься другим делом. Я давно это подозревал.
Если американцы на самом деле разыскивали Ньюбегина, то делали они это не очень профессионально. Я надеялся, что они схватят его, когда мы приземлимся в Хельсинки, но у Харви были документы на имя шведского подданного Эрикссона. Это значит, что ему даже не требовалось предъявлять паспорт на выходе из аэропорта. В автобусе кроме нас сидели еще три пассажира. Харви попросил водителя остановиться в миле от аэропорта. Кругом простирались серые поля, покрытые жесткой коркой замерзшего снега. Мы замерли со своими вещами посреди снежной пустыни. Когда автобус скрылся из вида, мы услышали сигналы "фольксвагена" Сигне. Не тратя времени на приветствия, швырнули чемоданы на заднее сиденье, и Сигне повезла нас в город, обогнув окраины так, что мы оказались на дороге, ведущей из Турку.
- Я все сделала, как ты просил, - тараторила Сигне, забывая о светофорах. - Я сняла квартиру, в которую мы сейчас едем, по почте, на вымышленное имя, и не внесла задаток. После этого отправилась в Порво и нашла там еще одну квартиру. Каждую свободную минуту я проводила в Порво, привела квартиру в порядок, прибралась, завезла новую кровать. Вчера я заказала цветы и копченую лососину, которую ты так любишь, и еще простыни и велела все это доставить через три дня.
Задние колеса машины скользили по обледенелой дороге, но Сигне вела свой игрушечный "фольксваген" без особых усилий.
- Ты - чудо, - сказал Харви, снял ее руку с руля и поцеловал. Он обернулся ко мне через плечо. - Ну разве она не похожа на свежую сдобную булочку?
- Ты опередил меня, - ответил я, - именно это я и хотел сказать. Французскую семью втроем, - продолжал я, - я всегда представлял себе так: я и две девушки.
- Но с двумя мужчинами семья богаче и надежней, - заметила Сигне.
- Не хлебом единым живет мужчина, - гордо отпарировал я.
Сигне поцеловала Харви в ухо. Европейское чутье Сигне давало десятикратную фору эмансипированной Новым Светом Мерси. Сигне никогда не противостояла Харви, не боролась с ним. Она уступала и соглашалась, сводя на нет временные победы Харви своим умением заставлять его делать все, что она хочет. Он даже не замечал, как менялись его планы. Сигне маневрировала, как армия, готовая вот-вот ударить, разведывая расположение противника и испытывая его подготовку. Она была прирожденным лазутчиком. В нее нельзя было не влюбиться, но надо было быть дураком, чтобы поверить хотя бы половине того вздора, который она несла. Харви рядом с ней становился доверчивым дураком.
Мы почти все время проводили в квартире, снятой Сигне. Одну вылазку мы сделали, чтобы посмотреть старый фильм с Ингрид Бергман в главной роли, а второй раз совершили короткую поездку за двумя дюжинами роз, которые Харви купил для Сигне по 4 марки за каждую. Он ни разу не упомянул, что за ним охотятся американцы. Мы хорошо проводили время в этой квартирке, несмотря на то что она была безобразна и пропитана запахом свежей краски. Вечером на другой день принесли заказанную Сигне свежесоленую сырую селедку. Харви съел целых шесть штук, а потом еще мы ели мясо, жареную картошку и яблочный пирог. Мы сидели и болтали обо всем на свете, о том, все ли армяне невысокого роста и темноволосы, чем отличается вкус сигарет "Мальборо", изготовляемых в Финляндии по лицензии, от настоящих, когда же окончательно заживет мой сломанный палец, какой сметаной надо заправлять борщ, могут ли рабочие в Америке позволить себе пить шампанское, отличается ли скорость "Рамблера" от скорости "Студебекера-Хока", как определить возраст лошади по зубам и стоит ли Америке переходить на новую метрическую систему. Исчерпав запас полемических устремлений Сигне, мы перешли к чтению. Я взял старый номер "Экономиста", Харви разбирал подписи на финском под рисунками в газете, а Сигне листала номер английского журнала для женщин. Она не читала его, а выборочно выхватывала информацию и бросала ее нам, как кольца в игре "серсо".
- Слушайте, - и Сигне зачитывала привлекший ее внимание отрывок: - "Она увидела Ричарда. Затуманенный взгляд его зеленых глаз и улыбка были предназначены только ей, в них таилось странное возбуждающее обещание. Она знала, что где-то в уголке своего одинокого сердца он нашел место для нее". Ну, разве не прелесть?
- Думаю, что это просто замечательно, - одобрил я романтические наклонности Сигне.
- Правда? - спросила она.
- Конечно, нет, - раздраженно вмешался Харви. - Когда до тебя дойдет, что он профессиональный лгун? Он - мастер обмана. Ложь для него так же естественна, как для Шекспира - пятистопные ямбы.
- Благодарю, Харви, - сказал я.
- Не обращай внимания, - сказала мне Сигне. - Просто он бесится, что Попей говорит по-фински.
- Единственный комикс, который я читаю, - возразил Харви, - это Рип Кирби.
Часов в двенадцать ночи Сигне сварила какао, и мы разошлись спать. Я оставил свою дверь приоткрытой и в одиннадцать минут второго услышал, как Харви тихо прошел через гостиную. Послышалось бульканье: он приложился к горлышку одной из бутылок на сервировочном столике. Стараясь не шуметь, вышел из дома через парадную дверь. Я наблюдал за ним из окна. Харви был один. Я постоял у двери комнаты Сигне, которая беспокойно ворочалась в постели. Отправиться вслед за Харви по пустынным улицам значило испортить всю игру, и я забрался обратно на свой диван и выкурил сигарету, убеждая себя, что прежде чем скрыться навсегда, Харви вернется за Сигне. Послышались шаги в гостиной, а потом - стук в мою дверь.
- Входи, - отозвался я.
- Хочешь чашку чая? - спросила Сигне.
- Да, - ответил я, - спасибо.
Она пошла на кухню. Я услышал, как она чиркнула спичкой и налила воды в чайник, но не стал подниматься с постели. Вскоре Сигне появилась с подносом, нагруженным чайником, молочником, сахарницей, хлебом, маслом, медом и золотыми чашечками, которые значились бы как "особые" в описи имущества.
- Не рано ли для завтрака? - запротестовал я. - Еще нет даже двух часов.
- Люблю поесть среди ночи, - сказала Сигне, разливая чай в золоченые чашечки. - Молоко или лимон? Харви ушел.
На ней была старая пижама Харви, куртка застегнута всего на две пуговицы. Поверх пижамы она набросила шелковый халат.
- Знаю, - ответил я. - Молоко.
- Он вернется. Он вышел ненадолго.
- Откуда ты знаешь? Без сахара.
- Он не взял свою старую пишущую машинку. Он никогда не уезжает без нее. Он хочет жениться на мне.
- Ну и прекрасно, - сказал я.
- Ничего прекрасного в этом нет, - надулась Сигне. - Ты же знаешь. Он не любит меня. Он без ума от меня, но не любит. Он сказал, что будет меня ждать. А какая девушка захочет тратить время на мужчину, который согласен ее ждать? И вообще, он намерен поселиться в России.
- Не может быть, - не поверил я.
- В России, ты слышишь? В России.
- Понятно…
- Ты можешь представить финна, который смог бы жить среди русских?
- Не знаю, - сказал я. - Наверное, нет.
Она села рядом со мной.
- В последний день зимней войны, после подписания перемирия, стрельба должна была прекратиться в полдень. В течение последнего часа финские солдаты собирали оружие и отправлялись домой. Все дороги в тылу были забиты лошадьми и машинами. И гражданские и военные радовались, что война кончилась, хоть мы и отдали русским нашу прекрасную Карелию. До полудня оставалось пятнадцать минут, когда русские начали бомбить людей на дорогах. Говорят, это была самая мощная бомбежка за время войны. Тысячи и тысячи финнов были убиты в эти последние пятнадцать минут войны, многие были покалечены, но доползли к нам, чтобы рассказать об этой бойне. Я способна видеть русских только через стекло телескопа.
- Наверное, тебе надо было объяснить это Харви вместо того, чтобы поощрять его иллюзии. Любые иллюзии.
- Я не поощряла его. Конечно, у меня был с ним роман, но девушка может завести роман с мужчиной, и совсем не обязательно, чтобы мужчина при этом сходил с ума. Я хочу сказать, что Харви сходит с ума.
Длинный шелковый халат Сигне переливался черным и золотым, она встала и тряхнула рукавами.
- Тебе не кажется, что я похожа в нем на леопарда?
- Что-то есть, - подтвердил я.
- Я - леопард. Сейчас я прыгну на тебя.
- Не делай этого, будь умницей. Выпей чаю, пока он не остыл.
- Я - леопард. Я хитрый и свирепый. - Голос у нее изменился. - Я не поеду с Харви в Россию.
- Вот и хорошо, - похвалил я Сигне.
- Харви сказал мне, что ты считаешь это замечательной идеей.
- Ну знаешь ли! - сказал я. - Харви очень привязан к тебе, Сигне.
- Очень привязан, - пренебрежительно бросила она. - Леопарду этого мало.
- Хорошо, - поправился я, - он безумно, страстно и отчаянно любит тебя.
- Не преувеличивай. Это слишком эксцентрично. Не надо подводить к тому, что у него не все в порядке…
- Ну извини, - сказал я. - Если бы ты испытывала к нему такие же чувства, тебя бы не смутили мои слова о безумии и страсти.
- Ах, вот оно что! Ты заботишься о Харви. Все это время ты его просто жалел. Я торчу тут с вами, думая, что ты меня ревнуешь, что ты любишь меня, а ты все время жалеешь Харви. Переживаешь, что он попался в сети к такой ужасной девице, как я. Так вот оно что. Вот оно что. Как это я раньше не догадалась?
- Только не плачь, Сигне, - попросил я. - Ты же хорошая девочка, лучше налей мне еще чая.
- Ты меня больше не любишь?
- Люблю, - ответил я уверенно.
- В воскресенье, - сказала Сигне, - Харви уезжает в Россию в воскресенье. Поезд в Ленинград отправляется в двенадцать часов дня. Когда он простится с нами и уедет в Россию, все изменится.
- Что именно?
- Все между нами будет по-другому. Ну… ты знаешь.
- Прекрасная мысль, - ответил я. - Но только я собираюсь в Россию вместе с Харви.
- Ты ужасный задира, - произнесла Сигне.
- Не сыпь сахар в мою кроватку.
Сигне подпрыгнула на диване и игриво толкнула меня. Это можно было воспринять как прозрачный намек, но мне было не до секса.
- Я леопард, - снова вскричала Сигне. - У меня длинные и стрррраааашные лапы.
Она прикоснулась своими длинными ноготками к моему позвоночнику и пересчитала грудные позвонки.
- Я - леопард-левша, - уточнила она.
Ее пальцы двигались осторожно, как у археолога, извлекающего хрупкую находку. Она отмерила слева расстояние в четыре пальца шириной и ткнула меня ногтем.
- Ой, - вскрикнул я. - Знаешь что, Сигне? Или иди спать, или добавь кипятку в чайник.
- Знаешь, куда пошел Харви? - Она потерлась головой о мое плечо. Лицо у нее было липкое от кольдкрема.
- Не знаю и знать не хочу, - заявил я, поняв, что она собирается открыться мне.
- Он пошел на свидание с доктором из Англии. - Она помолчала. - Теперь ты слушаешь?
- Да, - признался я.
- Некая миссис Пайк - женщина-врач - привезла несколько зараженных вирусом куриных яиц.
Она думает, что яйца отправятся в Америку, но Харви должен взять их с собой в Россию, иначе русские не примут его.
Наверное, думал я, она успела забрать новый контейнер у агента в Портоне до того, как его арестовали. При постоянной температуре с яйцами ничего не случится, а миссис Пайк, конечно, знала об этом.
- Харви спятил, - сказал я, - что всем делится с тобой.
- Я знаю, - ответила Сигне. - Леопарды хитры, безжалостны и не заслуживают доверия.
Она потянулась через меня к светильнику у изголовья. Эта чертова пижамная куртка была ей слишком велика. Свет погас.
- Как леопард - леопарду, - шепнул я ей. - Запомни, что бабуины - единственные звери, которые способны обратить нас в бегство.