25
К воскресенью у меня все было готово. Я отправил сообщение в Лондон и получил визу для поездки в Ленинград. Харви обрадовало, что я согласился поехать с ним.
В воскресенье мы встали поздно. Харви и я медленно упаковывали чемоданы. Сигне пила кофе и слушала по радио футбольный матч между английскими командами, отмечая ставки в своей финской футбольной карточке. Она проиграла. Ее подвела "Лидз Юнайтид", которой не удалось сыграть вничью. К этому времени чемоданы были упакованы. Позавтракали мы на вокзале. Ресторан находился на первом этаже, и отсюда хорошо был виден центральный зал вокзала с киосками, торгующими рубашками, цветами, гамбургерами, сувенирами, журналами "Меканикс Иллюстрейтид" и "Плейбой".
Двое полицейских в синих плащах и меховых шапках прочесывали ряды скамеек в поисках бродяг, еще один полицейский агент в штатском прислонился плечом к стенке камеры хранения и ел сосиску. Чистильщик обуви изучал ботинки прохожих. Дальше, у холодных платформ, выстроились поезда. Темные коричнево-серые вагоны, отделанные тонкими деревянными полосами, были высокие, угловатые и с дюжиной больших безобразных вентиляторов на крыше каждого загона. В хвосте последнего поезда были прицеплены три красных металлических вагона, из труб которых струился легкий темный дымок. Под большими окнами тянулась желтая полоса с гербом Советского Союза и белой надписью "Хельсинки - Москва".
Возле вагона стоял русский проводник - огромного роста мужчина в синем пальто и меховой шапке. Он взял наши билеты, бесстрастно наблюдая за прощальными объятиями Сигне и Харви. Пар из трубы паровоза и паровозные гудки предоставляли Сигне возможность сыграть роль Анны Карениной. Она хорошо подготовилась к этой роли, надев меховую шляпку, муфту и пальто с высоким воротником. Я поцеловал Сигне по-братски, за что она больно ткнула ногтем мне под ребро, и уступил место для сцены прощания Харви. Удивительно, до чего же им обоим нравилось играть. Она поправила воротник пальто Харви, как будто в первый раз посылала его в школу. В глазах Сигне стояли слезы и одно мгновение мне даже казалось, что она не выдержит и сядет с нами б поезд, хотя бы для того, чтобы повторить эту сцену на ленинградском вокзале еще раз.
Когда Харви наконец присоединился ко мне в купе, то прижался носом к оконному стеклу и махал рукой, махал до тех пор, пока Сигне не превратилась в крошечную точку на занесенном снегом перроне.
Проводник снял пальто и подбрасывал уголь в маленькую печку, расположенную в конце вагона. Скоро он принес нам два стакана жиденького чая с лимоном в никелированных подстаканниках с надписью "Спутник" и пачку московского печенья. Харви поудобнее устроился на сиденье. Он принял решение и выполнял его. Отхлебывая чай, он смотрел, как мимо нас проходили длинные товарные поезда, груженые древесиной, нефтью и керосином. Дым чертил узоры на небе, похожем на грифельную доску. Бесцветная северная зима заснежила железнодорожное полотно, и по нему, как муравьи по мертвенно-бледному трупу, ползли нескончаемые крошечные черные полоски цивилизации - ограды, провода, тропинки…
- Эта зима никогда не кончится, - сказал Харви. Я согласно кивнул. Я знал, что для него она не кончится никогда.
Послышалось шипение тормозов. Небольшие зверьки, похожие на кроликов, выбежали из кустов на дальнем конце поля, напуганные неожиданным шумом.
- Ты думаешь, она шлюха, - начал разговор Харви, - ты не можешь понять, что я в ней нашел.
Ну и парочка, подумал я, оба озабочены тем, чтобы казаться больше дураками, чем они есть на самом деле.
- Почему? - спросил я. - Она мне нравится.
- Но?..
Я пожал плечами.
- Но что же? - настаивал Харви.
- Она - ребенок, Харви, - сказал я. - Она может заменить тебе твоих детей, но не жену.
Харви, сложив руки на груди, уставился на снег за окном. Его лицо дрогнуло. Возможно, он просто хотел кивнуть в ответ.
Мы смотрели друг на друга и молчали.
- Этого не могло быть, - прервал тишину Харви. - Все было чудесно, пока продолжалось, но слишком безупречно. Личное счастье неминуемо отходит на второй план, когда сама жизнь находится в опасности.
Я не понимал, о чем он говорит, но откликнулся.
- Рад, что ты все видишь в таком свете, - сказал я.
- Так ты все время об этом знал?
На всякий случай я кивнул.
- Как агент он не представлял ценности. Он был курьером и пару лет работал на русских. Они его тоже не очень высоко ценили, до тех пор, пока Сигне не убила его. После того, как Сигне убила его булавкой от шляпы - в школе Мидуинтера ее научили, как это делать, - он вдруг превратился в мученика и героя. Я не знал, - сказал мне Харви, стоя у окна. - Забавно, но я не знал, пока Сигне мне вчера не призналась.
Он крепко обхватил себя руками, как бочку обручами.
- Сейчас они, конечно, ничего ей не сделают, но поехав со мной в Россию, она навлекла бы на себя неприятности.
- Навлекла бы, - согласился я.
- Всего она убила четверых, считая русского курьера и Каарна. Она - штатный убийца организации Мидуинтера. Потрясающая девушка.
Я замер. Эта информация ошеломила меня.
- Да, - сказал я.
- Теперь она выйдет замуж за своего кузена. Он полицейский чиновник. Это будет брак без любви, просто для вида. Брак без любви. Вот бедняга.
Харви опустил руки.
- Муж? - уточнил я.
- Да, - ответил Харви. - Бедняга. Жаль, что она не рассказала мне всего этого раньше. Сам я больше никогда не женюсь.
Он достал сигареты и предложил мне. Я отказался.
- Ты ведь женат, - напомнил я ему.
- Это относительно, - сказал Харви и в раздумье покачал головой. - Бедняга…
- Да, - согласился я. Да и как тут было не согласиться. - Бедняга.
Поезд издал длинный протяжный стон, который дрожыо отозвался во всех вагонах.
- Мы давно знаем друг друга, Харви, - сказал я. - И я никогда раньше не пытался давать тебе советы, не правда ли?
Харви ничего не ответил.
- Когда поезд прибудет на станцию Вайниккала, мы оба сойдем, - предложил я.
Харви продолжал смотреть в окно, но лицо его явно выразило уверенность, что он этого не сделает.
- Твоя попытка скрыться обречена на неудачу, - продолжал я. - Вашингтон никому не позволит тебя прикрыть. Они раздавят тебя, как мошку, Харви. Возможно, они потратят на это много времени и денег, но они своего добьются. Когда агент знает столько, сколько знаешь ты… - Я уговаривал его, как мог. - Сейчас ты можешь с выгодой использовать свое положение. Вступи в сделку с Мидуинтером. За твое молчание он позволит тебе уйти на пенсию и обеспечит безбедное существование на всю оставшуюся жизнь.
- И постарается, чтобы она продлилась не слишком долго, - ответил Харви с иронией.
- Мы можем отработать детали твоей защиты, если ты боишься Генерала. Возьми годичный отпуск, лови рыбу и отдыхай. Уверен, что они закроют глаза на все, что было. А я поговорю с Сигне, и она приедет к тебе…
- Она не приедет. Это конец. Мы простились.
- Найдутся другие девушки…
- Ради Бога! - взмолился Харви. - Ты разговариваешь со мной так, будто я - рядовой шифровальщик из Восточного Берлина. Девушки и шампанское, рулетка и гоночные автомобили. Послушай, я люблю Сигне. Неужели ты не можешь этого понять? Но я рад, что ее нет со мной. Она слишком великолепна, чтобы ввязывать ее в это грязное дело. - Харви щелкал пальцами, подчеркивая каждое слово, как будто раскладывал их вдоль горизонта в длинную прерывистую линию. - Вот как я ее люблю: я уговорил ее остаться в Хельсинки. Мне не нужен ваш вшивый годичный отпуск на пляжах и в кабаках Европы, и еще меньше мне нужны ваши девушки.
У меня ничего не получалось, но я наседал на него снова и снова.
- Хорошо, Харви, - говорил я, - мы будем вести себя так, как ты считаешь нужным. Тебе не придется делать ничего, что было бы тебе неприятно. Ты же понимаешь, какие у меня могут быть инструкции: мы с тобой оба завязаны в этом деле. Давай подумаем, что может осчастливить и Вашингтон и тебя одновременно?
- Ты когда-нибудь прекратишь? Неужели ты считаешь, что я - обычный перебежчик?
- А кто же ты - торговая компания, занимающаяся вопросами внебрачного секса?
- Оставь меня в покое.
Харви забился в угол купе и ухватил пальцами кончик носа, как будто это было еще одно слово, которое он пытался отпустить на волю.
- Что, по-твоему, случится, когда ты пересечешь границу? - спросил я. - Думаешь, тебя там ждут с распростертыми объятиями и заранее заготовленной медалью? Или надеешься успеть посмотреть первомайский парад с Мавзолея Ленина? Ты ведь хорошо знаешь, что случается с перебежчиками, которые приходят к нам. Почему же ты считаешь, что к тебе отнесутся иначе? Ты кончишь тем, что будешь преподавать английский в политшколе города Киева. В лучшем случае, заметь, в лучшем случае.
- А ради чего, по-твоему, я еду к ним? - презрительно спросил меня Харви. - Из-за того, что Мидуинтер не накинул мне прибавку в пятьдесят долларов, что ли?
- Не знаю, ради чего ты это делаешь, - сказал я. - Но я знаю, что когда поезд отойдет от платформы в Вайниккала, передумывать будет поздно. Ты простишься со всей своей жизнью - со своими детьми, с женой, ты простишься с Сигне и простишься со своей страной.
- Это больше не моя страна, - вот что сказал мне Харви. - Они пытались превратить меня в американца, но не смогли. Мне не нужны Уолт Дисней и Голливуд, Детройт и Мэдисон-авеню, где меня учат, как одеваться, думать, надеяться. Пусть они и дальше пишут сценарий под названием "Американская мечта". Каждый вечер Америка ложится спать, полагая, что когда завтра проснется, красного Китая уже не будет на земле. Они мечтают, что русские наконец-то образумятся. "Тайм", "Лайф" и "Ридерз Дайджест" начнут выходить и на русском языке, а русские домохозяйки будут носить брюки в обтяжку и озабоченно выяснять, на каких бензоколонках чистые туалеты и купит ли Одесса метеорологов?
- Но Мидуинтер так не думает.
- Еще как думает. Просто он считает, что сначала мы должны погрозить им кулаком. Послушай, - повернулся он ко мне, понизив голос, - четких политических убеждений у меня нет, но я русский. Мой отец был русским. Я говорю по-русски почти так же хорошо, как полковник Шток. Я просто возвращаюсь домой, вот и все.
- Очень хорошо, - ответил я. - Возвращайся. Но только один. Отдай украденные яйца, Харви. Я не могу возвращать тебя ногами вперед, но не должен допустить, чтобы ты забрал яйца в Россию. Хочу сказать… - и я протянул к нему руку ладонью вверх.
Харви углядел в этом жесте угрозу.
- Без грубостей, - заявил он. - У меня под рубашкой четыре активированных яйца. Это самые удачные из партии в тысячу двести штук. Конечно, ваши парни смогут их восстановить. Но ты же понимаешь, что они не поверят истории, которую ты расскажешь, объясняя, как они разбились.
Я кивнул.
- Так вот - яйца у меня под рубашкой. Эти вирусы живут благодаря теплу моего тела. Стоит мне лишь прокатиться животом по сиденью, как на мне окажется яичница. Лучше мы сделаем по-другому. Ты приедешь со мной в Ленинград, где их парни воспроизведут этот вирус, а затем отдадут тебе четыре новых яйца в старой упаковке. Ты доставишь их в Лондон. Как тебе такая сделка?
- Паршиво, - уныло ответил я. - Но в данный момент я ничего лучшего предложить не могу.
- Молодчина! - сказал Харви. Он допил холодный чай и снова смотрел на пролетающие в окне пейзажи. - Я и правда рад, что ты решил поддержать меня. Я с тревогой ждал твоего выбора.
Поезд останавливался на каких-то полустанках и снова трогался в путь все ближе к границе. Харви задумчиво смотрел в окно на громыхающий мимо товарняк.
- Поезда, - сказал он. - Когда-то они выглядели очень торжественно и важно. Помнишь все эти двухосные буферные вагоны, поезда-холодильники с вентиляторами… Помнишь старую систему железнодорожных сообщений?
- Мы несколько углубились в прошлое, - сказал я.
Харви кивнул в ответ.
- Хорошо, что тебе известно, что это Сигне убила русского курьера. - Он улыбнулся мне и медленно выдохнул дым, который окутал его, как дымовая завеса. - Теперь ты знаешь, какова Сигне.
- Ты же говорил, что она все придумывает, - ушел я от прямого ответа.
- Нет, черт побери, - сказал Харви, затянувшись сигаретой. - По-моему, наше расставание огорчило ее даже больше, чем меня. Гораздо больше.
За окнами вагона пошел снег.
- Эта зима, - сказал Харви, - самая кошмарная изо всех зим на моей памяти.
- Так кажется только с твоей полки, - сказал я.
Поезд тряхнуло и он снова остановился. Это была Вайниккала - пограничная финская станция.
В вагоне несколько пассажиров направились к выходу.
- Пойдем выпьем кофе, - предложил я Ньюбегину. - Мы простоим здесь минут двадцать, пока будут цеплять русский локомотив. Последнюю чашку настоящего кофе.
Харви не двинулся с места.
- Последняя чашка настоящего кофе, Харви, - повторил я. - Воспоминание на всю жизнь.
Харви ухмыльнулся и осторожно, чтобы не разбить яиц, надел пальто.
- Только без шуток, - предупредил он.
Я поднял руки вверх жестом сдавшегося в плен.
- Какие уж тут шутки, - сказал я, - когда кругом столько финнов.
Русский проводник поднял голову от печки и усмехнулся, когда Харви заговорил с ним по-русски и сказал, чтобы тот не уезжал без нас и что мы выпьем еще чая с московским печеньем.
- Зачем тебе чай и печенье? - спросил я. - Мы же прямым ходом направляемся в буфет.
- Тебе вовсе не обязательно пить этот чай, - сказал Харви. - Но старина немного подрабатывает на нем, чтобы иметь деньги на расходы в Финляндии.
- Похоже, он вполне неплохо подрабатывает, - заметил я, - если судить по бутылке джина, что была у него в руках.
- Это подарок, - сказал Харви. - Он сказал, что бутылку ему подарил кто-то из пассажиров.
Харви явно гордился тем, что говорил по-русски.
Мы выпили кофе в большом станционном буфете. Там было чисто, тепло и светло - та санитарная скандинавская атмосфера, которая так хорошо сочетается с пейзажем за окном, напоминающем рождественские открытки. Потом мы стояли на платформе под падающим снегом и следили за маневрами локомотива - огромной зеленой игрушки с ярко-красными колесами и красной звездой посередине. Он аккуратно принял состав, от которого уже отцепили финские вагоны.
- Что дальше? - спросил Харви.
- Скоро советская таможня. Сотрудники иммиграционной службы сядут в поезд, чтобы выполнить все формальности, пока мы будем ехать по приграничной зоне. В Выборге к поезду прицепят дизельный локомотив и несколько дополнительных вагонов местного сообщения, следующих в Ленинград.
- Значит, как только я войду в вагон, можно считать, что я устроился так же хорошо, как в самой России?
- Или так же плохо, как в самой России, - сказал я, поднимаясь по ступенькам.
- Плохо? - удивился Харви. - Что у тебя есть такого, чего не могут получить жители Ленинграда?
- Обратный билет в Хельсинки, если речь идет лично обо мне.
Харви толкнул меня под руку, но когда я собрался дать сдачи - так же игриво, как это делается в колледже, - он остановил меня.
- Осторожнее, - сказал он, - я - кормящая мать.
Харви думал, что я забыл о свертке у него под рубашкой, но я не забыл.
Дорога до Ленинграда была длинной. Дневной свет начал меркнуть. Снег все еще шел, и на фоне темнеющего неба снежинки казались очень светлыми. Харви снял пальто и забился в угол. Поезд еле тащился, останавливаясь и трогаясь снова через каждые десять метров, чтобы рабочие могли выполнить какие-то ремонтные работы, посыпать солью места вокруг стрелок и помахать флажками и лампами. Наконец мы остановились в лесу. Через большую, с футбольное поле, просеку тянулась ветка к полуразрушенному сараю и весам-платформе для грузовых составов. Вдоль противопожарной полосы между деревьями ехал большой черный советский автомобиль, осторожно огибая груды шпал и заросли кустов. В этом месте лесная дорога приближалась к железнодорожным путям метров на пятьдесят. Ближе автомобиль не смог подъехать и остановился.
- Итак, это - Россия, - сказал я Харви Ньюбегину.
Я включил настольную лампу, и в ее желтом свете наши лица отразились в окне.
- Ты уверен, - спросил Харви, - что на всем пути к Ленинграду не будет вагона-ресторана?
- Спроси у них, - махнул я рукой. - Ты же на дружеской ноге с русским начальством.
- Разве ты не собираешься напомнить, что это мой последний шанс? - полюбопытствовал Харви.
- Слишком поздно, - сказал я ему, - МВД уже здесь.
Я увидел их через полуоткрытую дверь. Они шли по коридору, как хозяева. С резким стуком отодвинулась дверь.
- Ваши документы, - сказал сержант и козырнул. На них были куртки и рубашки цвета хаки, темные брюки и зеленые фуражки. Сержант мучительно долго изучал паспорт Харви, словно с трудом разбирая почерки и печати. Капитан протянул руку из-за его плеча и выхватил паспорт.
- Ньюбегин? - спросил он.
- Да, - сказал Харви.
- Следуете в Ленинград?
Харви кивнул.
- Пойдете со мной. Захватите вещи. - Капитан повернулся к двери. Сержант щелкнул пальцами, поторапливая Харви. Это выглядело не слишком дружелюбно.
- Я тоже пойду, - поднялся я с места.
Капитан повернулся лицом к купе.
- Вы останетесь в поезде. Мистер Ньюбегин поедет в Ленинград на машине. А вы останетесь в поезде. Приказ, который я получил, разъясняет это четко и ясно.