Слова были произнесены так тихо, будто не были сказаны вовсе. В ее осторожном выражении лица уже было возражение. Она была готова к тому, что он не обратит внимания на ее слова.
А если бы она не убежала столько лет назад - к Бертрану и его титулу и замку в Бордо - что тогда? Сошел бы он с ума, желая и ненавидя ее одновременно, пока смерть не освободила бы его от себя самого? Он был одержим. Одержим. Ее капризами и ее очарованием, ее отказом от малейших уступок, ее сладким и притягательным запахом. Он мог бы съесть ее целиком в той кровати на Рю Мартан.
"Иди в лабораторию, Жолио. Там все белое и стерильное, не то что эта хрупкая шея под твоими зубами".
Он слишком много заплатил за коньяк.
Нелл исчезла сразу же, как только они вышли из кафе. Они разлетелись, как листья по тенистому саду.
Глава шестнадцатая
Ганс фон Галбан видел во сне лабораторию Жолио, когда в дверь позвонили: водяной пар на стенках стеклянного цилиндра, Жолио в белом халате, руки в карманах. Комната позади лаборатории была видна смутно - Коварски называл ее кельей Жолио. Коварски стоял слева от Жолио, огромный и сгорбленный, пальцы, как колотушки, его лицо - типичная русская смесь брутальности и сумасшествия. Жолио с благоговением говорил о частицах, как крошечная траектория может быть пройдена через конденсацию на стекле, Божья рука, рассыпающая капли. Фон Галбан попытался прервать - не дать Жолио нажать на клапан - но было уже слишком поздно. Механическая часть бесконтрольно подпрыгнула. Стекло разлетелось на куски, чего никогда раньше не было, Жолио закричал, закрыв руками глаза, между пальцами текла кровь.
"Цепная реакция, - подумал фон Галбан, - Бог мой, это убьет нас всех".
Он сел на кровати, тяжело дыша, в ушах звенело.
- Что такое, cher? - промурлыкала жена, не проснувшись до конца, не заботясь об ответе на вопрос, а просто потревоженная его уходом. Так она относилась ко многим вещам.
Он откинул одеяло и поискал одежду - у него была привычка спать голым. Анник свернулась калачиком, ее светлая голова отливала серебром в лунном свете, и тут же уснула. Часы на прикроватном столике показывали час девятнадцать ночи.
"Звуки в ночи, - подумал Ганс. - Стук в дверь". Он ждал его месяцами. Но не может быть, чтобы немцы уже были здесь.
Он прошел в переднюю, его мускулы напряглись. Снова раздался звон, настойчивый, как траектория частицы. Звук раздражал его барабанные перепонки.
Он с треском открыл дверь, ожидая ботинка в дверном косяке, сильного удара, который припер бы его к стене, и солдат в черном, которые ворвались бы в квартиру.
Ничего.
Он вышел в коридор. В доме было тихо - ни звука с улицы. Все спят. Тут из-под земли вырос француз.
- Месье фон Галбан?
- Да?
- Жак Альер. Министерство вооруженных сил.
Альер. Он знал это имя: Альер работал в Банке Парижа и Нидерландов, одном из крупнейших банков Франции, могущественном и находящемся под защитой правительства. Теперь Альер был лейтенантом армии. Шпионом.
- Простите, что беспокою вас в этот поздний час, но я не смог найти le Professeur Жолио-Кюри, и…
- Вы были в лаборатории? - резко оборвал его фон Галбан.
- Там темно и закрыто.
- У него дома? На юге - в Антони. Это окраина Парижа, ближе к пригороду Орли. Жолио нравилось жить подальше от лаборатории, так он отвлекался от работы, когда мог.
- Я был там час назад. Его нет.
- И вы нашли меня. Как?
- Министерство в любое время должно знать, где находятся его ведущие ученые, vous comprendez, - Альер пожал плечами и развел руками. - В нынешней ситуации…
В нынешней ситуации надо держать иностранцев под присмотром. Они все нас ненавидят.
Фон Галбан отступил назад и позволил Альеру войти. У него не было другого выбора.
Лабораторию "Коллеж де Франс" разместили под землей, под Министерством вооруженных сил, в сентябре, сразу после объявления войны. Работа Фреда Жолио - нобелевского лауреата Жолио - вот что было главным. Что сделало ее более трудной, по мнению фон Галбана, так это назначение ведущими ассистентами русского и австрийца. Они же были соперниками в войне. Подозрительно.
Его и Коварски уже выслали из Парижа, пока этот дурак Альер, банкир, mein Gott, по виду которого можно было судить, что он не способен был и мухи обидеть, находился с секретной миссией в Норвегии. Коварски отбыл на остров Белль-Иль, с побережья Бретани, а фон Галбан в Покероль, на Средиземное море. Чтобы быть уверенными, что они не спрячутся от французов или от предательства, о котором они пока не знали.
- Жолио, наверное, вызвали в Бретань, - фон Галбан чувствовал в своих словах немецкие нотки, безошибочный признак иностранца. - Там его дети, не так ли? Его жена тоже, надо полагать, там. Вы знакомы с Ирен?
- Только понаслышке, - Альер неопределенно пожал плечами. - Я звонил в Арквест. Его нет в Бретани.
Фон Галбан изучал собеседника. Альер, должно быть, нервничал; наверное, находился под впечатлением убранства его квартиры, комнаты в модернистском стиле, дизайном которой занималась Анник, хромированные столы и кожаные стулья, он сохранял завидное спокойствие, взгляд его карих глаз сосредоточился на лице фон Галбана.
- Я пришел спросить, нет ли какого-нибудь еще адреса, где можно найти Жолио-Кюри.
- Скажите мне, что случилось, - спросил фон Галбан прямо. - Сегодня днем перед уходом из лаборатории Фред выглядел как обычно. Позвоните туда утром, около девяти, хорошо? Уверен, вы сможете с ним поговорить.
- Когда вы видели Жолио-Кюри последний раз, герр доктор?
Фон Галбан вздрогнул от обращения.
- В четыре. В полпятого, может быть. Он должен был отнести письмо директору колледжа. Но не вернулся.
- Его видели в кафе на бульваре Сен-Мишель в полшестого. Он ушел с женщиной, и она не была его женой. С тех пор никто не знает, где он. Вы понимаете теперь, почему я спрашиваю другой адрес.
"Как это будет по-французски, - подумал фон Галбан. - Как я глуп, что не догадался". Женой Жолио была только туманная лаборатория и этот магнетрон, который он собрал из деталей, присланных из Швейцарии. "Что если он в кровати с какой-нибудъ женщиной? Какое дело до этого мне или этому французскому шпиону?"
- Я не могу вам помочь, - коротко ответил он. - Если все так, как вы говорите, он мог поехать в отель. Или к этой женщине домой. Приходите в лабораторию утром.
Последовала пауза.
- Или, может быть, я смогу ответить на ваши вопросы?
Альер продолжал изучать его, предполагая, что видит перед собой человека, внутренне спокойного и способного контролировать себя и свои эмоции. Его лицо ничего не выдавало, но молчание говорило само за себя. Француз думал, насколько он мог доверять ученому с немецким именем, этому человеку Фреда Жолио, слишком опасному в случае кризиса.
- Я гражданин Франции, - уверил его фон Галбан, все еще возбужденный от гордости и гнева. - Моя жена - француженка. Мои дети - тоже. Мои симпатии на стороне Франции. Я живу и работаю здесь уже много лет.
- У вас есть ключи от лаборатории?
- Конечно.
- Тогда вам следует как можно быстрее одеться. Поступил приказ до рассвета вынести оттуда все - все, вы понимаете? И если нам повезет, Жолио присоединится к нам там.
- Ты помнишь ночь в Биркмир парке? - спросила его Нелл. - Когда мы сидели на черепичной крыше, Рикки, дожидаясь восхода солнца?
Как он мог это забыть? Дом ее отца, в каменных стенах которого родилось и умерло несколько поколений английских аристократов, флюгера на башенках пронзили не один век. У семьи Нелл всегда были проблемы с деньгами, и черепица на крыше была поломана, но они в три часа утра стащили несколько одеял из старого бельевого шкафа, они двое и ее брат Ян с бутылкой красного вина, и слушали приветственную тишину в пятидесяти футах над землей, а внизу в это время в лисий капкан попало какое-то маленькое животное. Болотистая страна, пологая, как Голландия, пропитанная влагой, от потопа спасают только дамбы. Ее отец не хотел футболиста с крючковатым носом и мускулистой фигурой для своей Нелл. Графу нужны были деньги. У Жолио их не было.
Теперь она сидела у окна в своей комнате в Крийоне, одетая только в его рубашку. Она подобрала босые ноги, уперлась подбородком в колени и думала об этом, другом рассвете, пока под ними просыпалась площадь Согласия и по улицам шуршали шины первых автомобилей. Ночью они занимались любовью долго, лежа в дремоте и просыпаясь от дикого голода, который Жолио удалось испытать только однажды в жизни. Люди Бертрана всегда дежурили в Крийоне, и Нелл следовало бы быть осторожней и не приводить его сюда; но, возможно, понял он, что она так и хотела, чтобы все знали, что мадам графиня делает то, что ей заблагорассудится. Она была англичанкой: для нее не существовало авторитетов.
- Ты вернешься? - спросила он - В Биркмир? Теперь, когда немцы приближаются?
- Я хочу, чтобы они пришли, - пробормотала она. - Я до смерти устала от этой странной войны. Я хочу, чтобы все решилось. Нет, я не вернусь. Будет ли виноградник французским или немецким - мне все равно. Если я останусь, смогу принести пользу здесь. Ты будешь смеяться, Рикки, но мне начала нравиться фамилия де Луденн. И у меня ее не отнять. Не отнять.
Ее голос оборвался на полуслове, и в этом звуке он уловил все страхи прошлой зимы, новости из Седана, где, может быть, уже сейчас ее муж был мертв, безнадежность и тягость ожидания. Он протянул руку, чтобы погладить ее по голове, но она встала, отвернулась от него и быстро пошла в ванную. Ей не нужно было его сочувствие. Все равно что соль сыпать на рану.
Вот что изменилось в Нелл: появилась внутренняя жесткость, скрывающаяся под ее красотой. Может, это пришло с возрастом или возникло от равнодушия со стороны Бертрана, или от отсутствия детей, но стремление к выживанию было заметно в ее глазах. И ему было больно видеть это.
Она включила воду. Он хотел было забрать рубашку, которую она скинула на плиточный пол, и сбежать, пока она в ванной. Это было бы освобождением от демонов, которые захватили его ночью, от ее кожи под его руками, от мягких изгибов ее тела. С облегчением остаться в одиночестве.
Если во Франции было общепринятым иметь любовницу, Жолио-Кюри был исключением из правил. Он был верен Ирен с первого дня их встречи в 1925 году - она была занята экспериментом, проводимым ее кафедрой в радийной лаборатории, куда его тогда только что наняли в качестве ассистента Марии Кюри; он, Фред, был уязвлен и озлоблен после разрыва с Нелл. Он ухаживал за своей женой на прогулках в лесах Фонтенбло; и во время лыжных поездок в Альпы, где она разделась и предложила ему свою девственность; и в доме ее матери в Бретани, где он учился ходить под парусом; и в лаборатории, где они оба проводили опыты, труднообъяснимые постороннему. Ирен не волновали обычные для женщин вещи: украшения, одежда или интриги. С детства ее воспитывали два самых выдающихся ума в области физики и тем самым тренировали ее мозг. Когда Фред думал об Ирен, она представлялась ему творением Пикассо в его кубистский период, части ее тела были массивны, лицо лишено эмоций. Она считала его хорошим способом заиметь детей - "этот выдающийся эксперимент", как она это называла. Теперь у них их было двое.
Ирен продолжала работать в лаборатории во время беременности - и вместе с ним получила Нобелевскую премию в 1935 году. Его чаще называли ее именем, чем его собственным, и хотя он находился немного позади своей жены, она была его пропуском и залогом уважения. Фредерик Жолио, который завалил свой первый экзамен, когда ему поставили нулевую оценку в младшей школе, мало интересовался научными заведениями Франции. Но Фредерик Жолио-Кюри - связанный с самой знаменитой женской фамилией во Франции, был человеком, которого никто не мог оставить без внимания.
"Для чего я все это сделал? - спрашивал он себя теперь, все еще ощущая мягкость кожи Нелл на своих руках. - Ради успеха? Ради карьеры? Было что-то еще. Партнерство. Жизнь. И я люблю ее. Но не до безумия…"
Дверь ванной открылась. Нелл стояла там, теплая и молчаливая с ястребиным взглядом. Он медленно подошел к ней. И сорвал с нее полотенце.
Глава семнадцатая
Шупы жили в богатых комнатах на Рю де Монсе с видом на один из входов в парк. Они жили там уже около двадцати лет, без детей, и внутреннее убранство их квартиры приобретало тот типичный французский налет патины, который приходит с безупречным вкусом и неограниченными средствами. Одетт Шуп идеально подходила своему дому, как будто ее специально подобрали вместе с севрским фарфором в качестве украшения. Она была невысокая, оживленная и шаловливая, ее манеры немного походили на мадмуазель Шанель, чей салон она опекала. Салли узнала платье из джерси, которое было на Одетт: она сама носила такое во время прошлогодних осенних показов.
- Бедная девочка, - быстро сказала Одетт, коснувшись ухом, вместо своих прохладных губ, щеки Салли. - Ты так пострадала. Тебе нужно принять горячую ванну, поднос с ужином принесут тебе в комнату, и сразу лечь в постель. Завтра мы отправимся по магазинам и соберем тебя в дорогу домой, oui?
Она не стала спорить ни с Одетт, ни с Максом, пока они ехали из больницы до парка Монсе.
- "Клотильда", - повторил он, - Шербурский порт, четверг. Твои билеты ждут тебя в кассе рядом с доками.
Он ничем ей не угрожал; она даже физически не могла представить себя в опасности; и все же каждая клеточка ее существа противилась его планам. Для Макса Шупа было жизненно важно, чтобы она держалась подальше от своей квартиры на Рю Сен-Жак, важно, чтобы послезавтра она поднялась на борт торгового корабля вместе с телом Филиппа. Салли не нравилось, когда люди, старше ее по возрасту, пытались управлять ее жизнью. Ее отец однажды пытался, и она просто уехала из страны. Теперь она все больше хотела помешать планам Макса Шупа и остаться.
Ванна оказалась очень кстати, ужин - обычное magret de canard с бокалом хорошего бургундского, комната, которую Одетт выделила для нее, - идеальное сочетание розовой и зеленой парчи. Эти цвета напомнили Салли о ее платье от Скиапарелли, и она долго лежала, не сомкнув глаз, даже после того, как весь дом оказался погружен в сон, и на Сан-Филипп дю Руле прозвонили колокола. Можно было сбежать от Одетт завтра в одном из переполненных людьми магазинов на бульваре Хауссманн, или, возможно, она могла бы отлучиться на минутку во время чаепития в Фашон, но когда колокола прозвонили три, она скинула одеяло и бесшумно ступила на ковер.
Квартира состояла из множества комнат: спальни в одном конце, широкая гостиная, комнаты слуг и кухня на другом. Салли тихо закрыла дверь своей спальни и спустилась в холл в одежде, которую дала ей Одетт. Пара забавных тапочек выпала у нее из рук.
Замок от входной двери не издал ни звука, когда она открыла его; все еще не дыша, она вышла на улицу. Голубой отсвет уличных фонарей спускался на нее с неба, словно святое сияние.
До Оперы ей не попалось ни одного такси, но в любом случае, у нее не было денег. Жуткая тишина мира вокруг усиливала звук ее шагов, пока ей не начало казаться, что здания действительно дрожат, когда она проходит мимо них. Главная опасность заключалась в том, что ее одиночество могло привлечь в первую очередь не воров, а жандармов, которые, конечно, потребуют у нее документы. У Салли их не было. Она держалась подальше от широких бульваров, передвигаясь по переулкам и узким улицам.
Почти в половине четвертого утра она перешла через Сену по мосту Александра Третьего, в темном небе высились купола Лес Инвалиде, луна уже зашла. Вдруг ее внимание привлекло какое-то движение, словно птица пролетела под сводом: она остановилась на мгновение у парапета и посмотрела наверх. Словно гром, зловеще загудел самолет. Должно быть, он был немецким - никто больше не отважился бы на такой полет в этот час над спящим Парижем, обнаженный город лениво лежал под звездами. Салли застыла с поднятой вверх головой, ожидая свиста падающей бомбы и вспышки огня.
Над узкими улочками Латинского квартала уже занимался свежий золотистый рассвет, когда она в последний раз закрыла дверь своей квартиры и вышла, крепко зажав чемодан в руке. Она улыбалась, потому что на маленьком столике в ее квартире-студии Таси оставила ей письмо от Джо Херста и триста франков, и теперь, слава Богу, она сможет купить себе чашку кофе. Тон записки Херста был сугубо официальным: "Если вы получите это, немедленно свяжитесь со мной через консульство", - но все равно было приятно, что он о ней подумал.
Щиколотки Салли болели после долгой ходьбы по улицам, и скоро чемодан показался ей очень тяжелым: но из ее головы тяжесть ушла и вместе с ней прошла и неуверенность. У нее было легко на сердце, как будто она перерезала некую веревку, которая ее связывала. Она плыла в открытое море.
По тротуарам брели люди с чемоданами в руках. Никто из них не выглядел таким радостным, как она. И что за причина была у нее для такой неуемной радости? Человек, за которого она собиралась замуж, умер. Ее город был на грани разрушения. Но, подходя к старой квартире Филиппа (мадам Блум в это время уже встала и подметала площадку перед огромными дверями во двор), она принялась тихонько напевать.
Глава восемнадцатая
- Я не понимаю ничего из того, что вы все делаете, - говорил Альер отрешенно, пока фон Галбан готовил кофе на газовой горелке, стоявшей в углу лаборатории. - Мое руководство говорит мне, что делать. C'est tout.
"Лжец, - про себя ответил фон Галбан, - тебе хватило знаний физики, чтобы в прошлом месяце объяснить все это британцам в Лондоне. Т.П. Томсон и Олифант и Кокрофт - они сказали, что это невозможно, и кто теперь крадет наши работы. Наши коллеги и конкуренты. Наши союзники в этой войне".
- У нас у каждого есть свое metier, - безразлично отозвался он. - Я лично ничего не понимаю в финансах. У меня всегда проблемы с деньгами.
- Но это, наверное, из-за жены! Женщины всегда тратят больше, чем им следует, n'est-ce pas? Ваша жена француженка, как вы сказали, правда?