- В Берлине на свары русских эмигрантов не обращают внимания. Какая разница, кто кого из них убил… Они ненавидят большевиков и потому временные наши союзники. Плюньте, не тратьте время!… В эмигрантских склоках сам дьявол не разберется. Сейчас я работаю с военнопленными. Переубеждаю… Они пойдут с нами, немцами, до конца. До своего, разумеется, конца…
- В больнице лежит нетранспортабельный тяжелораненый советский полковник, начальник штаба корпуса, и я тоже надеюсь его переубедить, но пока никак не поддается… Твердый орешек!
- У нас в Берлине идет обработка красных генералов. Вот это орешки! Читали Достоевского, этого знатока русской души, исполненной противоречий и загадок, на которую действуют одновременно сердце, прозорливая мысль и какое-то таинственное мистическое начало? Трагический роковой элемент проявляет себя в конгломерате резких контрастов ненависти и любви, звериной жестокости и подвигов самоотречения, а порой и ангельской чистоты. - Граков сделал долгую паузу и добавил: - Денисенко я знаю по Берлину и даже но Белграду. Служили вместе у Сименса. Он вряд ли способен убить нашего человека. Это, поверьте, недоразумение. Не спешите, господин оберштурмфюрер. Зачем возбуждать "солидаристов" против себя? Они воображают себя силой…
- "Третьей силой"! - шутливо добавил немец и захохотал.
- Совершенно точно. Верят в бригаду небезызвестного нам Каминского.
- Хулиганское отребье, сборище бандитов у этого Каминского. Заводит в округе "русские" порядки. Мнит себя русским фюрером!
- Зато успешно ведет борьбу с партизанами! Побольше бы таких "бригад", и мы перекрыли бы все леса. И в наш тыл не проникали бы советские агенты, связники, вожаки подполья и не переправлялось бы оружие. Пусть Каминский пока разбойничает. Этот маленький русский фюрер нам не повредит. Часть своих людей я переправлю через эти самые "витебские ворота", с остальными поеду к Каминскому в Локоть. Надо быть в курсе дела…
- У вас берлинский масштаб мышления, господин Шульц, - вытягиваясь, ответил Бременкампф. - Мне нужен надежный русский агент. В окрестностях Витебска орудует весьма опытный подпольщик, командир партизанского отряда, некий Минай Шмырев, по кличке "батько Минай", хотелось бы заманить волка в капкан. Может быть…
- Я зайду к вам на Успенку, - пообещал Граков. - А сейчас засвидетельствую свое почтение мадам Соколовой, есть и кое-какие дела, - многозначительно заключил он. И щелкнул каблуками. - Хайль!
Бременкампф вытянулся, вскинул руку, поклонился стоявшим в стороне Околовой, главврачу Черткову и Дольфу, повернулся и зашагал к выходу. Заметив у двери Денисенко, бросил:
- Господин Денисенко, загляните ко мне как-нибудь на днях. К вам есть интерес!
Алексей молча поклонился. "Операция" со слепком ключа Лео Брандта, значит, еще не кончилась. Он вспомнил, как заместитель бургомистра блевал в машине, как вытащил его перед домом, взял из кармана ключи, отперли калитку, как не хотела поддаваться входная дверь, как наспех делали на мягком воске слепки и, наконец, отпустив шофера, который на чем свет стоит ругал слабаков, не умеющих толком пить, пробирались задами на конспиративную квартиру, где их ждал капитан Боярский. Делалось все грубовато, торопливо, вот оставили против себя улики!
Пристальный взгляд Дольфа отвлек его от навязчивых мыслей. "И этот что-то знает!" Денисенко с тревогой проводил взглядом прошедшего обер-лейтенанта и направился вслед за главврачом Чертковым, Граковым и Околовой в кабинет. Там, быстро посовещавшись, они разошлись, чтобы не привлекать внимания персонала.
6
Боярский назначил свидание Гракову на четверг, 2 апреля. Чувство неприязни к белякам, убившим его отца в бою под Перекопом, крепко засевшее в нем еще с детства, так и не покидало его до конца. Прибывавшие на оккупированную территорию белоэмигранты, члены пресловутого НТС, тщатся сохранить некое достоинство. Денисенко и Чегодов уверяли, будто основная масса русских за кордоном не пошла с немцами и даже как-то им противостоит. "Но что значит противостоит?" Порой с оружием в руках! Главное, что в голове у них бродят свои особые, для советского человека крамольные, мысли!
Боярский не опасался пригласить Гракова на конспиративную квартиру, но все-таки решил встретить его на улице, чтобы в случае чего повести в другое место.
Однако, увидев крепкого, уверенного, веселого парня, проникся сразу к нему симпатией: "С таким хоть в разведку! Надежный хлопец!"
Проведя Гракова узкой тропинкой через парк в безлюдный, с разрушенными домами проулок, он предложил подняться на пригорок, где стояла покосившаяся изба. И спустя пять минут они, сидя друг против друга, вели задушевную беседу, будто были знакомы сто лет. Граков рассказал о психологическом сдвиге в Европе, о движении Сопротивления, инициаторами которого зачастую становятся белоэмигранты, о РОКе и казни Павского, о работе "солидаристов" в спецлагерях для русских военнопленных, об их деятельности на оккупированной территории…
Потом Граков снял сапог, отвинтил каблук, достал пленки и шифровку:
- Это для вас. В Белграде, Яков Иванович, уже много лет работает советский разведчик "Иван"; от него важное сообщение в Центр. - Граков извлек из кармана бумажник и вынул фотографию уже немолодой женщины, на обратной стороне было написано несколько слов. Боярский прочел: "Дорогому сыночку от любящей мамы. Храни тебя Бог!"
- Эту фотографию и пленки нужно доставить в Центр на Большую землю. Приехал я не один. Со мной еще две группы диверсантов, по четыре человека в каждой. Задание первой группы: а) проникнуть через "витебские ворота" в тыл Красной армии; б) связаться с агентурой, оставленной немцами при отступлении, и активно использовать ее в шпионских целях; в) собирать и передавать по радио сведения о передвижении войск, для чего под маской находящихся в командировке офицеров фланировать на ближайших железнодорожных и шоссейных коммуникациях Брянского и Калининского фронтов, ведя визуальное наблюдение и прислушиваясь к разговорам на станциях и в местах скопления военнослужащих; г) передавать все по радио, меняя каждый раз место во избежание пеленгации. Это я вызубрил, Яков Иванович. - Граков вынул кисет, трубку и принялся набивать ее табаком.
- Где и когда они пойдут? - Боярский взял ручку и бумагу и принялся записывать.
- Надо сделать так, Яков Иванович, чтобы они в лесу "не пустили пузыри". Радист - наш человек, младший лейтенант Новиков. Раненым был взят в плен, просидел в тяжелейших условиях в лагере, где-то под Варшавой. По приказу подпольного комитета дал согласие сотрудничать с немцами и был переведен в Цитенгорст, недалеко от Берлина. Мне подсказали дать ему направление в "Свободный лагерь Вустрау", где он закончил школу радистов и разведшколу абвера. Его считают антисоветски настроенным сыном белого офицера, имеет военный опыт и хорошее физическое развитие.
- Он действительно сын белого офицера? - насторожился Боярский.
- Легенда ему придумана подпольным лагерным комитетом, - засмеялся Граков. - Да вы не бойтесь! Я сын белого офицера, ну и что?
- М-да… - покачал головой Боярский. - А какое задание ему дал комитет?
- Этого я не знаю. Ему же я верю, как себе. Что касается остальных, то они отъявленные негодяи. Петруся Шлихова следовало бы тут же прикончить. Но у него ключ от шифра. Это крепкий мужик, белорусский националист. Немцы его в последний момент подсунули.
Боярский молча пил чай. "Пропускать в тыл Красной армии вражескую группу без разрешения - опасно, а времени для запроса нет. Розыскники военной контрразведки, имея все приметы, конечно, их изловят, но придется вслед за ними посылать наблюдателей из партизанского отряда "батьки Миная" или Бирюлина. Хлопотно…"
- А другие двое? Как они настроены?
- Пожалуй, поддержат Новикова. Они ведь запуганы, боятся, что их расстреляют как изменников. Фашисты их прикормили, обработали, вот и все… Плен - штука ужасная…
- Да, в плен лучше не попадаться! Этих хлопцев, если будут вести себя достойно, сурово не осудят. Ну а остальных? Зачем вы их привезли?
- Вторая группа - надежные ребята. С ними я еду в Орловскую область в бригаду Каминского создавать "третью силу"! Задача - связаться с партизанами, перетягивать заблудших на свою сторону, а гадов - уничтожать!
- Хорошо… В Локоть поехал Чегодов. Его самого вы знаете? Он ведь тоже из Югославии.
- Олег был любимчиком того самого разведчика "Ивана". Самолюбивый, но славный парень. Бежал из Черновицкой тюрьмы! И зачем только НКВД упрятало его туда? Мне Лесик Денисенко рассказывал…
- Стоп! Вы, значит, от "Ивана"? Да это же Хованский! Вы лично его знаете? - изумился Боярский.
- О! И вы с Алексеем Алексеевичем знакомы? - удивился, в свою очередь, Граков. - Из Белграда я выехал в феврале. Был понедельник. Мы слушали радио: постановление Комитета обороны мобилизовать, помимо призываемых НКО на общих основаниях, сто тысяч коммунистов и двести тысяч комсомольцев для доукомплектования дивизий, бригад, военных училищ и полковых школ, а также в ПВО. Нас все это радует!
- С Хованским я знаком заочно. Не знаю, придется ли нам встретиться? Время военное, все, как говорится, под Богом ходим, но надеюсь, что на обратном пути из Локотя вы зайдете в соседний двор. Вон видите то большое дерево?
- Этот вяз? - глянул в окно Граков.
- Да. Под ним с этой стороны будет зарыта жестяная коробка. Я надеюсь к тому времени получить для Хованского ответ из Центра. Учтите, у нас тут назревают события. По возвращении будьте предельно осторожны. Немцы рвут и мечут, расстреляли детей Миная Швырева, действуют подкупами, угрозами, провокациями. Совсем в зверей превратились! Рыщут, стараются найти тех, кто казнил заместителя бургомистра. Подозревают Алексея Денисенко… Дядю Ксении Сергеевны, профессора Леонида Евгеньевича… На Орловщине держите ушки на макушке и передайте привет Чегодову. Он связан с нужными людьми - вам поможет. Вот для него письмецо. А теперь поподробнее о белградских делах.
- Добро, - принимая малюсенький бумажный шарик и пряча его в карман, кивнул головой Граков и принялся за рассказ…
Вдруг вбежал без стука Денисенко. Запыхавшись от быстрого бега, с трудом переведя дух, выпалил:
- Арестованы Леонид Евгеньевич Околов и его жена. А Владимир Брандт вроде при смерти…
- Ну что же, в Витебске останется еще один Брандт! - хмуро предупредил Боярский. Потом огорченно покачал головой и, не выдав ни единым движением своего волнения, сухо произнес: - Эх, Леонид Евгеньевич, Леонид Евгеньевич! Предупреждал же, поменьше болтать! Что теперь сделаешь? - И уставился в окно. - Теперь вам, Алексей, с Ксенией Сергеевной и Любой Леоновой придется быстренько сматываться из города. Надо захватить и полковника Тищенко, да и вы, Граков, лучше уезжайте подобру-поздорову… Тут такое начнется! Немцы не идиоты. Докопаются. Особенно после смерти Вилли Брандта!…
- Но, Яков Иванович…
- Без всяких "но"! - строго прервал Денисенко Боярский. - Максимум через неделю чтоб и духа вашего здесь не было! А с третьим Брандтом мы уже разделаемся сами.
- Да, унд дер дритте Брандт верде аух фебрант! - скаламбурил Граков.
- Что? - не понял Боярский.
- Чтоб сгорел и третий Брандт, - пояснил Граков.
- Яков Иванович, - не унимался Денисенко, - я знаю и Дольфа, и Бременкампфа как облупленных: они, прежде чем брать, будут по крайней мере месяц устанавливать наши "подпольные связи". Тем более в субботу предстоит "операция" с Игнатом, а Дроздовская клянется и божится, что не скажет ни слова. Понимает, чем это пахнет!
Боярский ничего не ответил, но видно было, что решение его твердо.
- Ну что ж, Александр Павлович, ни пуха ни пера вам! Очень, очень рад, что среди белоэмигрантов есть такие люди, как вы… - И крепко обнял Гракова.
7
Арест Леонида Евгеньевича Околова спутал Бременкампфу и Дольфу карты. Сначала профессор, близоруко щурясь, то и дело снимая и протирая очки, недоуменно пожимал плечами и уверял, что ни о чем не имеет понятия; но когда принялись его бить, профессор тут же "признался", что вытащил у пьяного заместителя бургомистра ключ из кармана, сделал слепок и передал высокому мужчине, настоящему великану, широкоплечему большеголовому человеку с пронзительными глазами, как он полагает, командиру партизанского отряда "батьке Минаю".
- Какого дьявола ты это сделал? - рявкнул Дольф.
- В тот вечер, когда они пили, ко мне подошел на улице человек в маске, по фигуре и жестам напоминавший переводчика вашего отдела СД Куницына. Но я не уверен. И, пригрозив пистолетом, потребовал зайти к Кабановым, взять из пальто Лео Брандта ключ и сделать слепок… и сунул мне в руки воск…
Этой же ночью арестовали Куницына, но у него было неопровержимое алиби…
В течение нескольких дней Околов изменял свои показания, все больше запутывая следствие. Через неделю никто из допрашивающих уже не понимал профессора.
Бременкампф и Дольф поняли, что этот с виду слабый русский интеллигент силен духом и умом, тянет время, надеясь на заступничество своего племянника, начальника "Зондерштаба Р" Смоленска.
Действительно, вскоре пришел запрос из Варшавы.
- Сообщите в Варшаву, особо не вдаваясь в подробности, что Евгений Околов расстрелян, - приказал Бременкампф.
А на Марковщине произошли новые события: умер Вилли Брандт. В то же утро под мостом был обнаружен труп сторожа Игната и, наконец, исчез полковник Тищенко.
Дольф осмотрел место убийства служителя больницы Игната: тот лежал, раскинув руки, в груди торчал немецкий штык-нож; за ворот заткнута записка: "Каждому предателю - смерть!"
Врачи и медсестры на Марковщине уверяли, что понятия не имеют об убийстве сторожа. А о полковнике Тищенко давали разноречивые ответы: одни клялись, что такого вовсе не знают, другие - будто живет он в городе и является на костылях только на перевязку, третьи - будто пришла немецкая машина и его увезли… Но самым подозрительным был ответ врача, Ксении Сергеевны Околовой:
- Ей-богу, господин обер-лейтенант, я просто не помню, о ком идет речь! Каждый день через мои руки проходят десятки лиц… Тищенко? Фамилия знакомая, но я смутно себе его представляю. И зачем калека вам понадобился?
- Черт возьми, мадам, нас интересует этот полковник и его политическая позиция. Мы ведь с вами уже вели разговор о господине Тищенко, - улыбаясь и пристально всматриваясь, какова будет реакция, сказал Дольф.
- Все они для меня больные, и только, будь это маршал или рядовой боец.
"Она не сказала: фельдмаршал и простой солдат! - подумал обер-лейтенант. - Изменилась она, очень изменилась. Самоуверенней стала! Как и все эти русские… чует, что наши дела плохи. Слушает сводки Совинформбюро о наступлении красных на Калининском и Западном фронтах. И Дроздовская меня избегает, отмалчивается, отнекивается: ведать, мол, ничего не ведаю, не слыхала, не видела… Трусит, наверняка знает, кто убил Игната… боится, что убьют, если проговорится. До чего стало трудно работать…" И, как обычно, обойдя кругом больницы, отправился к Бременкампфу.
- Хайль, Отто! - встретил его тот. - Какие новости на Марковщине?
- Хайль Гитлер! Полагаю, врач Околова связана с партизанами.
- Я тоже, Отто, склонен так думать. А где доказательства? Не забывайте, что ее брат - наш человек. Резидент в Смоленске. У нас уже возникают неприятности из-за его дядюшки, профессора. Поторопились мы с ним… Доподлинно известно, что в больнице помогали бежать военнопленным, преимущественно офицерам; один из них недавно был убит в бою, при ликвидации в Должанской волости группы партизан; при нем обнаружена справка-отношение Витебского горздрава, напечатанная на машинке от имени врача Околовой, удостоверяющая, что больной в сопровождении шофера (фамилия и номер машины написаны от руки) направляется на дальнейшее лечение в Рубу. Почерк, я почти не сомневаюсь, принадлежит ей. Аналогичная фальшивая справка, если помните, была у проживавшего в Витебске на нелегальном положении партизана Люцко; у него обнаружены пистолет, взрывчатка, и, как выяснилось, он прибыл в город с диверсионным заданием. Тогда мы поверили Околовой…
- Помню, помню!
- Еще не все, господин оберштурмфюрер! - победоносно улыбнулся Дольф. - На днях на Ветеринарную, где проживает Околова с матерью и небезызвестным вам Денисенко, заходил среднего роста плотный мужчина, хромавший на левую ногу…
- Неужели Тищенко? Разыскиваемый нами полковник Тищенко? - прервал Дольфа Бременкампф, вскакивая из-за стола. - И его не взяли?
- Примерно через час неизвестный хромой вместе с Денисенко вышел из подъезда и через парк - на Задуновскую… и тут следовавший за ними агент потерял их из виду. "Как сквозь землю провалились".
- Большевики думают, что им позволено у нас под носом убивать безнаказанно преданных нам людей! - возмутился Бременкампф. - Усилить наблюдение за больницей и за домами Околовой и Леоновой. Следите, Дольф, за каждым их шагом, но с арестом не торопитесь: взять их надо тепленькими, господин обер-лейтенант. - И по привычке закинул ногу на ногу, уставился в свои начищенные до блеска сапоги.
Через три дня в абвер на Успенскую горку Бременкампфу позвонил агент:
- В больницу пришел хромой человек, чей словесный портрет совпадает с разыскиваемым полковником Тищенко.
Оберштурмфюрер тут же выбежал, вскочил в свой "мерседес" и велел шоферу гнать машину на Марковщину.
Через двадцать минут он вошел в приемный покой и быстро направился в кабинет. На топчане лежал полковник Тищенко… Бременкампф узнал его сразу. Околова двинулась ему навстречу с намерением закрыть простыней своего пациента, но было поздно…
- Господин полковник, наконец-то я вас нашел! - отстраняя Околову, со скрытым злорадством воскликнул оберштурмфюрер. - Где вы пропадали?
- Да вот никак не заживает рана. Похожу немного на костылях, и снова открывается. Прямо беда, - спокойно пожаловался Тищенко и лихорадочно подумал про себя: "Что делать? Если предложит поехать с ними, застрелю…"
- А я давно хочу поговорить с вами по поводу РОА.
- Так говорите!
- Нет, не здесь! Завтра я заеду за вами, подумайте и дайте окончательный ответ, согласны ли вы сотрудничать с нами, как мудро поступил генерал Власов. И, кстати, скажите, почему доктор Околова заявляла, что вас не знает?!
- Господин офицер, ничего в этом удивительного нет. Доктор видит меня лишь второй раз, я ведь, откровенно говоря, удрал из госпиталя: тяжко находиться среди увечных людей, да и сердцу не прикажешь - пленила меня одна сестричка… К ней перебрался…
- И кто же, если не секрет, счастливый предмет ваших нежных чувств? - И Бременкампф решил: "Если соврешь, возьму тебя сейчас же! Посмотрим, как будешь выкручиваться?!"
- Любовь… одно имя чего стоит! Любовь Леонова! Ваша, доктор, медсестра. А вы и не знали! - спокойно улыбнулся он Околовой.
- Вот уж не думала про Любу! - удивилась Ксения Сергеевна.