Это ледяное дыхание морозило кожу и спинной мозг – удивительно неприятное и давно забытое чувство. Кабинетная работа развращает, подумал Морис. А ведь лет двадцать назад я бы тебя, мальчик, без соли съел. И не подавился бы.
Хотелось ругаться и угрожать – первый признак бессилия и того, что партия проиграна целиком. Тут уж явно не помогли бы никакие гроссмейстерские навыки, – какие уж здесь умные игры, когда человек, сидящий напротив, готов с размаху влепить противнику шахматной доской по физиономии? Морис хорошо знал, что в прямом столкновении грубой силы и ума всегда выигрывает грубая сила, а у ума случается сотрясение. Для того, чтобы одолеть силу нужна дистанция и минимум времени. Ни того, ни другого у француза не было. Оставалось надеяться на опыт и на то, что он окажется хитрее, но надежда, если говорить откровенно, была слабенькая – Шульце тоже работал не первый год, научился, сукин сын, ворочать своими мозгами спортсмена.
– Скажи мне, Морис, а кто докладывает наверх? Кто пишет доклад Первому? Ты?
– Я, – сказал Морис, не отводя взгляда, хотя это давалось нелегко. Практически, он уже взял себя в руки и, если даже все еще не владел собой полностью, то уж иллюзию железной выдержки создать мог вполне. – Докладываю Первому я, Карл. Но есть нюанс…. Я не уверен, что мой доклад Первому о текущих событиях – единственный. Я в бизнесе не один десяток лет, герр Шульце, но о том, как построена цепочка, ведущая вверх, знаю не больше, чем знал в самом начале пути. Понимаешь, друг мой, все построено так, чтобы никто и ни при каких обстоятельствах не добрался до конца цепи. Я не знаю, на кого работаю. Я не знаю тех, кто работает с тобой. Я знаю тебя. Я докладываю тому, кого считаю Первым, но понятия не имею, Первый ли он, – Морис пожал покатыми плечами, – или просто очередная кукла в руках Первого. И мы с тобой исполняем чертову кучу каких-то непонятных ритуалов – монеты, девизы, звонки, тайные знаки – не зная, что в действительности означают наши действия и означают ли они что-нибудь вообще? Почему в отряде должно быть только двенадцать бойцов? Ты знаешь? Я – нет! Почему, если передо мной стоит трудная задача, я не могу собрать двадцать человек? Или сто? Почему вместо электронных чипов мы пользуемся хитро распиленными монетами? Это что – надёжнее? Чушь! Хорошо, что нам разрешено делать свою работу любым оружием – хороши бы мы были таская за собой, например, двуручный меч! Зачем в двадцать первом веке эта идиотская пляска с бубнами? Чьи заветы мы исполняем? Во имя чего убиваем каких-то странных людей в разных странах и получаем за это сумасшедшие деньги? Не знаю! Ты спрашиваешь меня, на кого я работаю? Отвечаю тебе – и этого не знаю. Это правда, Карл….
– Да мне, в общем-то, плевать, на кого ты работаешь, – сказал Карл и бросил себе в рот фисташку из блюдца, стоящего перед ним. При одном виде этих орешков Морис представлял себе сотню тараканов, бегающих по подсоленным орешкам туда-сюда. Кухня, таки да, внушала определенное настроение. – И плевать, на кого работаю я. Функции известны – ты даешь информацию наверх, ты передаешь ее мне, когда она приходит сверху. Монеты, девизы и прочая жидомасонская херь меня волнует мало. Если мне платят большие тысячи за то, чтобы я задавил какого-то книжного червя – мне не надо знать ничего, кроме суммы и места, где я могу этого книгочея найти. Зачем мне, обеспеченному человеку, охотится на такого урода, как этот твой Кац, и рисковать жизнью? Я бы лучше еще дюжину библиотекарей прибил, чем бегал за этим ненормальным! Так что, Морис, прими к сведению: для меня в этой истории крайний – ты! Ты передал мне приказ, и, если ты доложишь Первому, что я обосрался – пеняй сам на себя: достану с того света! Мне нужно время, мне нужны люди. Я найду этого еврея и его дружков, но ты дашь мне то, что требуется. И закроешь рот. А если ты его откроешь, то однажды утром проснешься с собственными яйцами в глотке. Я закажу, чтобы тебя убили именно так!
– Ты меня совсем не боишься? – спросил Морис бесцветным, как выцветшая бумага, голосом. И глаза у него стали мертвыми, подернулись пленкой, словно вода в стоячем пруду. – Почему? Ведь ты ничего не знаешь обо мне, Карл. Если я решу исчезнуть, где ты собираешься меня искать? Я – единственная нить, соединяющая тебя и наших работодателей. А вдруг за мной стоят такие силы, что никакой твой заказ не исполнится по факту? Хватит у тебя воображения представить, что в мире есть огромное количество людей, для которых ты – даже не прыщ на заднице, не угроза, не помеха, а, вообще – никто? Ты вызвал меня в этот притон, ты просишь моей помощи, и при этом ты мне угрожаешь!? Здоров ли ты, герр Шульце? Или несчастья последних дней съели твой мозг? Ты меня не пугать должен, ты должен всем своим видом показывать, что готов у меня даже отсосать, только бы получить еще сутки!
Карл засмеялся. Сначала негромко, потом смело, почти во все горло.
– Ты блефуешь, жабоед! – Шульце, быстро наклонился вперед, над столом, не переставая скалиться. От него пахло потом и порохом, и еще – пылью. Морис ненавидел этот запах, слишком он походил на душок тлена, но деваться было некуда, немец был так близко, что можно было рассмотреть даже мелкие волоски, растущие на пористой коже носа. – Блефуешь и думаешь, что способен обмануть меня? Знаешь, в чем между нами разница, Морис? В том, что ты грозишь мне будущим, которого у меня нет. А я рассказываю о будущем, которое у тебя пока есть. Отсосать, говоришь? Здесь, в этой квартире, сидят бойцы – преданные солдаты человека, которому я только что заплатил просто нереальные деньги. Для него и его сброда я – царь и бог, и ненадолго, пусть только на сегодня, но я значу больше, чем Аллах. Как ты думаешь, кто у кого отсосет прямо сейчас, если показать им моего врага – кяфира? Я не боюсь тебя, Морис, потому, что мне больше нечего терять, так что сегодня пришел черед бояться тебе. Понял? Ты нихера не сойдешь с этой лодки – мы или сдохнем вместе, или вместе выплывем….
Некоторое время они смотрели друг на друга молча. За дверями бубнили голоса, слышен был звук работающего телевизора. Гудящий кондиционер неровно выдыхал в кухню холод, поскрипывали поворотные жалюзи.
– Тебе нужны люди? – спросил француз, недобро щурясь. – Я позаботился об этом – вызвал дублирующую команду. Она здесь, в получасе езды. Полностью экипированы, готовы к действию. Остается только их сориентировать. Ты готов?
– Дублеры? – непритворно удивился Шульце. – Второй европейский легион?
– Ты думал, что тебе нет замены? Огорчу твое самолюбие – она есть. Так ты готов направить второю команду по следу?
– Я должен ее возглавить?
– Ну, зачем?.. У этой команды уже есть легат, и во втором нет необходимости, – сказал Морис, не в силах скрыть враждебность, сквозящую в каждом произнесенном звуке. – Возьмешь тех, кто у тебя остался, и поработаешь на общее дело. Заодно постараешься исправить ошибку, если сможешь. Теперь пункт два – мое молчание. Докладывать не побегу, но если меня найдут и спросят, как обстоят дела – скажу, как есть. Вранье будет стоить мне не должности, а жизни. Я не готов отдавать за тебя жизнь, Карл.
– Пункт три?
– Дать тебе время? – спросил француз.
– Да.
– Вот тут промашка! Время – не моя епархия. Насколько я знаю, о продлении срока операции договориться не удалось, и, если мы не закончим всё этой ночью, нам будут противодействовать.
– Насколько серьёзно?
– Думаю, что очень серьезно. Так серьёзно, что мы костей не соберем!
"Ты! Ты костей не соберешь! – мысленно проорал Морис в лицо этому наглому швабу. – Ты!"
И тяжело вздохнул.
– Тогда я все делаю правильно, – сказал Карл. – Мы выиграем минимум 12 часов, а, если повезет – и больше!
– Да, ну… – ухмыльнулся француз. – И как ты собираешься это сделать?
– Я собираюсь сделать так, чтобы израильтянам было не до нас….
– Не понял, – поморщился Морис, хотя догадка уже вспыхнула у него в мозгу. Идея была хороша, но… каким же безумцем надо быть, чтобы надеяться на ее благополучное воплощение! Интересно, какое место выбрал герр Шульце?
– И не удивительно, мой маленький друг, что ты ничего не понимаешь, – издевательски произнес Вальтер-Карл. – Ты же у нас кабинетный работник, так?
"Самодовольный шваб, – подумал Морис, изображая неведение. – Это я-то кабинетный работник? Как же такой вот прямой и противный, как кишечная палочка, тип сумел столько лет успешно руководить легионом? И я ему в этом всячески способствовал! Я! Как? Ума не приложу!"
– Пока я пойду по следам профессора, – продолжил немец, всем своим видом выражая превосходство над собеседником – так огромный кудлатый волкодав поглядывает на йоркширского терьера, которого может проглотить в одно движение. – Мои здешние друзья устроят шум в Иерусалиме и Эйлате. Деньги у них теперь есть, евреев они не любят больше, чем мы с тобой, так что мое предложение пришлось им очень даже по душе! Думаю, что Шин Бету ближайшие пару суток будет не до профессора и его проблем.
Карл торжествующе поглядывая на собеседника, откинулся на стуле, закачался на хлипких ножках, которые, казалось, не выдержат веса массивного тела. Но стул выдержал.
Француз вспомнил их первую встречу в маленьком парижском бистро – выступивший тогда на лбу испуганного Карла пот, сведенные в напряжении плечи, нервное подергивание щеки и глаза, в которых то и дело вспыхивал страх, ожидание удара и неуверенность. М-да… Как же меняет людей власть и ощущение собственной безнаказанности. Ну, ничего, старичок, ты еще повернешься ко мне спиной! Радуйся, что пока нужен, но нужен ты не вечно… Нужно терпеть твою самонадеянность, твое хамство. Нужно выдержать…
И Морис выдержал, сохраняя на лице нейтральное выражение, и ничего не сказал. Даже накатившаяся было удушливой волной ярость затихла – ярость плохой советчик, если грозит опасность, а в голове француза зазвенел тревожный звонок. Это был даже не звонок – завыла сирена тревоги. Уж с чем-чем, а с интуицией у него все обстояло хорошо! Без этого важного качества он превратился бы в покойника уже много лет назад. Интуиция подсказывала, что когда заваривается такая каша, то надо не "держать лицо", а лететь из страны первым же рейсом, причем неважно куда. Мертвому репутация без надобности! Что толку слыть храбрецом посмертно? Шин Бет – не та контора, с которой можно играть в кошки-мышки. Вот это влип! Если не завалят свои – доберутся чужие! Немедленно доложить наверх! Немедленно! Пусть они разбираются, пока не поздно!
Он смотрел на Карла, стараясь, чтобы даже тень испытываемых эмоций не проскользнула во взгляде. Такие люди, как легат, очень часто действовали чисто интуитивно – работа требовала от них быть чуткими к чужим эмоциям и страху. Эмпату легче выжить во враждебной среде, ему комфортнее принимать решения, основываясь не на логике, а на ощущении опасности, бить еще до того, как угроза станет явью.
– Мой человек, – продолжил Карл, не замечая, что его собеседник слегка закаменел лицом, – сейчас следит за Кацем – мы засекли его по мобильному номеру и отслеживаем перемещения трубки. Сейчас они едут в сторону Иерусалима. Где дублеры?
– Выехали из Иерусалима на юг и ждут команды, – ответил Морис.
– Они в моем подчинении?
– Нет, в моем…
– Тогда – распоряжайся, мой французский друг, – приказал Шульце, скалясь. – Пусть переходят в моё. Не думаю, что нам поможет посредник! Не стесняйся, звони, и передашь мне трубку.
– У них есть свой легат, – сказал Морис твердо. – Рекомендую не нажимать чрезмерно.
– Плевать! Без меня они не успеют ничего сделать! Смирись, малыш, сейчас главный – я, а вовсе не ты!
В горле Мориса стал жесткий ком, будто бы он пытался сглотнуть жеваную тетрадную страницу, а та застряла между миндалин и не желает двигаться дальше. Он чувствовал, что глаза у него белеют от ненависти, на затылке кожа собирается складками и желчная горечь стекает на язык, но ничего не мог поделать – Карл Шульце был совершенно прав. Без его участия не обойтись, только он мог помочь команде Кларенса найти беглецов. Неужели придется подчиняться? Как же это унизительно – до боли в кишечнике, до зубовного скрипа!
– Ну, так ты звонишь? – Вальтер-Карл улыбался, и что из того, что это было мало похоже на усмешку, и глаза его выжигали дыры на лице Мориса?
Он ничего не мог противопоставить легату без легиона. Ничего. Только подчиниться.
– Кларенс, – сказал француз в микрофон сотового, с трудом процеживая слова сквозь стиснутые зубы. – Я передаю трубку Вальтеру.
– Это тот неудачник? – спросил Кларенс.
Он сидел, спрятавшись от все ещё горячего закатного солнца за тонированным стеклом минивэна и пил ледяную минералку из запотевшей бутылки.
– Да.
– Он что-то выяснил?
– Да. Так что он ведет этот этап операции…
Канадец усмехнулся.
– Конечно, конечно… Нет вопросов. Подчиняюсь. Надеюсь, что у тебя есть еще пара групп в запасе, Морис? Одну он уже угробил.
– Посмотрим, что будет с твоей, – отозвался в наушнике низкий голос с жестковатым немецким акцентом. – Я – Вальтер. Да исполнится воля Первого!
– Да исполнится, – поддержал Кларенс. – Я – Кларенс. Слушаю тебя, коллега.
– Слушаешь? Это хорошо. Сейчас я переведу на тебя звонок. Этот человек – спец по компьютерной и электронной разведке. Хороший спец. Он не в курсе того, кто мы, чем и почему занимаемся. Он получает задание и профессионально его выполняет. Его зовут Хасим.
Мимо Кларенса по шоссе лился поток машин, спешивших на юг. Автомобилей, едущих на север, было гораздо меньше.
Тоновые сигналы соединили три сотовых телефона.
На экране лэптопа, стоявшего перед Хасимом, на карте мерцала красная точка. Она пульсировала неподалеку от линии, обозначавшей шоссе, но все еще не выбралась на нее.
– Я их вижу, Вальтер, – сообщил араб. – Они только что говорили с кем-то и телефон пока еще с ними. Они в десяти минутах хода от шоссе, даю координаты…
Кларенс, прижимая трубку к уху, ввел в GPS долготу и широту. Прибор пискнул и выдал фрагмент карты, где работал, посылая сигнал базовым станциям, телефон Якуба Доу.
– Наш разговор слушает мой хороший друг, – сказал Вальтер не без издёвки в голосе. – Он сейчас задаст тебе несколько вопросов и будет на связи, пока мы не найдем объект. Его зовут…
– Меня зовут Кларенс, Хасим, – представился канадец, не дожидаясь, пока Вальтер закончит говорить. – Я сейчас на шоссе № 1 и начинаю движение на запад, к перекрестку Бейт ХаАрава. IMEI моего телефона 32 451247 255140 9. Записал?
– Да.
– Можешь его засечь?
Два микроавтобуса вырулили с автозаправки и встроились в бегущий мимо поток автомобилей.
– Попробую, – пискнул Хасим. – В какой сети работают пелефоны?
– Эта трубка – в ORANGE.
– Ок. Мне нужно время. Продолжайте двигаться на юг.
– Ты понял, что мне надо? – спросил Кларенс, закрепляя трубку в гнезде "громкой связи".
Теперь их разговор могли слышать все пассажиры автобуса, в том числе и женщина, сидевшая за рулем минивэна.
Хасим хмыкнул.
– Проще простого. Я проведу тебя к ним, как по ниточке. Жди. Перезвоню.
В трубке пискнуло, но связь не исчезла.
– Вальтер? – позвал немца Кларенс. – Ты на линии?
– На линии, – отозвался Шульце.
– Ты же не хочешь, чтобы все лавры достались мне?
– Конечно же, нет, – сказал Вальтер, не спуская глаз с Мориса, сидящего напротив него. На его сотовом тоже была включена громкая связь и француз мог участвовать в беседе, если бы захотел. Но он не хотел. На щеках Мориса играли желваки, и выглядел он не очень дружелюбным. А даже совсем наоборот. – Разве я могу допустить, чтобы ты укусил первым?
– Тогда почему ты всё еще не пытаешься меня опередить?
– А ты думаешь, у тебя все получится?
– Я не думаю, я уверен.
– Я тоже был уверен все эти дни.
– Ты пытаешься меня предупредить или испугать, коллега?
– А ты реши сам… И не волнуйся, Кларенс, как же я могу оставить тебя в одиночестве? Я уже еду!
– Я не обещаю тебя подождать… Что передать профессору?
– Ничего, коллега! Не надо беспокоиться! Я все скажу ему сам!
– Спасибо за Хасима, – улыбнулся Кларенс, разглядывая номер, высветившийся на
экране сотового. – Как раз он звонит! До встречи, коллега!
– Обязательно! – сказал Шульце, и отключился.
– Ну, – процедил Морис, глядя на легата с неприязнью. – Что? Антракт закончен? Твой выход?
– Почему мой? – спросил Карл, вставая. – Ты думал, что я разрешу тебе уехать? Нет, мой французский друг, мы пойдем вместе до конца! Выход не мой, Морис. Выход наш. Я надеюсь, что стрелять ты не разучился?
Глава 25
Иудея. 70 год н. э.
Крепость Мецада.
Кровь была повсюду. Трудно было представить, что в тысяче человек может быть столько крови. Теперь запах бойни перекрыл собой все остальные запахи, даже гарь пожара. Казалось, что камни источают терпкий соленый аромат только что пролившейся крови. Тела лежали повсюду: на ступенях синагоги, возле микв, у входа в Западный дворец. На пороге бань было убито несколько десятков человек. Если судить по положению тел, некоторые пытались бежать, но убийцы настигли их у выхода. Рубили и кололи сплеча, трупы были изуродованы, несколько человек были проколоты одним ударом копья, словно рыбы гарпуном. Под ногами у Иегуды захлюпало, стараясь не опускать взгляда и не поскользнуться, он зашел в баню, и тут его вырвало второй раз.
Здесь расстались с жизнью сотни человек – воины и члены их семей лежали вперемешку. Трупы громоздились друг на друга так плотно, что дорогие изразцы, покрывавшие пол были не видны, а стены из расписанного сгукко оказались забрызганы бурыми пятнами на высоту человеческого роста. Смерть порезвилась здесь, но забрала не всех – истекающая кровью человеческая каша все еще стонала и шевелилась. Иегуда прижался к стене, замирая от отвращения. Такого он не видел даже в Ершалаиме, хотя там смерть показала свое лицо во всей красе. Здесь, в царских банях, построенных по образцу римских Терм, воины рубили беззащитных детей и женщин, подставлявших тела под удары мечей. Тех, кто не хотел умирать, все рано убивали – Иегуда видел тела без рук: люди пытались прикрыться от ударов гладиусов, но сталь разила наповал.