Через Перова органам удалось раскрыть ряд агентов "Цеппелина", осевших на Северном Кавказе, в частности Погосова, Баградзе, Кайшаури. Все эти данные о вражеских разведорганах и их агентуре позволили Центру спланировать ответные удары по врагу. Это и было нашей скромной лептой в тот успех, что ждал нас впереди. Но до победы было еще далеко.
Осень и зима принесли на побережье пронизывающие норд-осты, непрекращающиеся нудные дожди, промозглые холода. Наше и без того незавидное кочевое положение еще более ухудшилось. Особенно бедствовала наша группа от недоедания, от отсутствия горячей пищи. Необходимо было разжиться воинскими продаттестатами. Я знал и командарма 18-й К. Н. Леселидзе, и члена Военного Совета С. Е. Колонина. Прослышав про наши беды, начальник особого отдела армии Владимир Еквтимович Зарелуа, с которым мы контактировали по работе, сказал мне однажды:
- А ты обратись к нашему начальнику политотдела. Уверен, этот человек поможет.
С начальником политотдела 18-й армии полковником Л. И. Брежневым я виделся неоднократно. Всякий раз, когда кто-то из моих чекистов уходил в тыл врага или на связь с партизанами, я приходил в политотдел, чтобы взять там свежие номера армейской газеты "Знамя Родины", листовки и воззвания, отпечатанные специально для населения оккупированных районов края, и доставить все это по назначению. Выслушав мою просьбу относительно продаттестатов, он сразу развеял мои сомнения.
- Ну как же не помочь чекистам? - сказал он. - Обязательно надо помочь. Ведь мы делаем одно общее дело - бьем врага. Так почему же один сытый, а другой впроголодь? - Он что-то быстро написал на листке бумаги и протянул его мне. - Вот вам записка к начальнику тыла армии полковнику Баранову, он все сделает, будут вам продаттестаты.
В тот же день наш комендант Абубакиров представил в штаб тыла дислокацию наших групп, и каждую из них закрепили за соответствующей воинской частью. И к вечеру мы уже получили колбасу, сахар, концентраты, даже вино "Черные глаза". Наш жизненный, а стало быть, и боевой тонус снова был на должном уровне. А дорожка в политотдел была, как говорится, проторена, и мы еще не раз обращались туда за помощью.
Сейчас, по истечении стольких лет, вспоминая наши мимолетные деловые встречи с Леонидом Ильичом, я часто задумываюсь: что же отличало этого человека? Мне приходилось видеть его в различных ситуациях: за работой в политотделе, на передовой, в общении с командармом, а однажды на Малой земле - беседующего с бойцами. Конечно, никто тогда не знал, что он будет Генеральным секретарем нашей партии. Его воспринимали как опытного политработника и авторитетного начальника политотдела. Но уже тогда бросалось в глаза, что это человек волевой, энергичный, открытый и настойчивый. Импонировало его ровное отношение к людям, будь то рядовой боец или кто-то из высокого командования. С ним считались и командарм, и все остальные. Ему было свойственно обаяние молодого, сильного, симпатичного и красивого человека. Таким я его и запомнил.
В январе войска фронта приступили к подготовке по захвату плацдарма на западном берегу Цемесской бухты. Это было частью наступательной операции по освобождению Новороссийска и всего Таманского полуострова. К тому времени гитлеровцы уже начали отвод своих войск с перевалов Главного Кавказского хребта, наметился наш успех и на других участках фронта. Командованию 18-й армии требовались новые подробные сведения о противнике. Надо было активизировать действия партизан, разведывательную и диверсионную работу. Получила конкретное задание и наша оперативная группа.
Разослав своих людей по всем направлениям, на базу к Санину я решил идти сам. Вместе с Валентиной и проводником Сашей - бойцом морской пехоты мы отправились в путь. Вышли засветло. Дорога на гору Папай предстояла трудная - горными тропами, через ручьи и распадки, лес и заросли. Добирались мы почти целый день и умаялись изрядно. Валя, конечно, тоже. Но вида не подает, бодрится. И только в конце пути она с оттенком жалобы в голосе сказала нашему проводнику:
- Что ж вы, Саша, говорили: две горки перевалим, одну речку перейдем - и мы на месте? Я уже насчитала сорок шесть речек, а Папая все не видно.
- Так то ж, Валентина Александровна, одна и та же речка, только мы ее сорок шесть раз переходили. А как перейдем сорок седьмой, так и будет Папай...
Но перейти речку в сорок седьмой раз мы так и не успели - наскочили на партизанский пост. Нас задержали, обезоружили и посадили в коровник. Продержали до утра, пока не явился человек от Санина и не опознал меня.
- Хорошенькое дело, - с нарочитой обидой выговаривал я Бате, - никакого тебе уважения ни к форме, ни к чекистскому званию.
- Ничего не попишешь, брат, партизанская бдительность, - улыбался Санин.
Встретили нас партизаны хлебосольно. Напоили парным молоком, угостили хорошим холодцом.
- Богато живете, - заметил я.
- Так и воюем неплохо, - в тон мне ответил Санин. - Ну давай, рассказывай, что там у вас внизу, с чем пожаловал?
Услышав про готовящуюся операцию, он оживился.
- Вот и отлично! Мы тоже ударим. С другого бока. Поддержим армию двадцатью своими отрядами.
Потом мы обговорили детали задания, условились о связи и пустились в обратный путь. Жаль, не довелось повидаться с Ечкаловым. Он был на задании.
В другой раз, возвращаясь с Галимом Абубакировым от партизан, мы неожиданно попали в расположение какой-то румынской егерской части. Шел проливной дождь, было пасмурно. Передовой их пост, мимо которого мы проползли, в полном составе прятался в землянке. Рядом с землянкой к дереву был привязан пулемет, и от него к окну была протянута веревка. Время от времени из землянки дергали за эту веревку, и пулемет строчил в никуда.
- Ну и вояки, - заметил Галим, когда мы были уже вне опасности. - Скоро погоним их к чертовой матери с нашей земли...
В ночь с 3 на 4 февраля, как и было задумано командованием, произошла высадка десанта на Мысхако. Двести пятьдесят человек передового отряда майора Куникова зацепились за каменистый берег и держались там до подхода основных сил. Через полтора часа на плацдарме было уже 800 человек, а спустя пять дней - 17 тысяч.
Вскоре на Малую землю стали высаживаться и чекисты вашей оперативной группы. Они бывали там и до высадки десанта, но то была разведка с целью собрать больше сведений о противнике перед решающим броском на плацдарме. Теперь же перед чекистами стояли другие задачи: вместе с особыми отделами надежно обеспечивать тыл десанта, выявлять шпионов, сигнальщиков и паникеров. Одним из первых в нашей группе на Малую землю высадились капитан Леонтьев, Лапин, Таденко, Пономарев. Было это с 8 на 9 февраля. Не повезло Ивану Пономареву. Транспорт, на котором он шел, был торпедирован немецким катером. Он прыгнул в студеную воду. К счастью, до берега оставалось недалеко, и ему удалось спастись. Чекисты нередко вместе с защитниками плацдарма отбивали многочисленные яростные атаки гитлеровцев, все еще пытавшихся сбросить десант в море. В одной из таких стычек Пономарев был тяжело ранен и эвакуирован на Большую землю.
Довелось и мне дважды побывать на героическом плацдарме и видеть все своими глазами. Тут могли сражаться и выстоять только сильные духом и мужественные люди.
Но на войне так не бывает, чтобы все шло гладко и хорошо. Теряли мы и боевых друзей, случались у нас и неудачи. Помню, как мы подобрали в горах бывшего начальника Верхне-Бакинского райотдела НКВД Бабаева, выходившего в район Анапы. Он был полуживой, опухший, весь изъеденный комарами, оборванный. Полз ночами, питался кореньями, листьями, корой. От него мы узнали, что партизанские отряды Анапского куста, которыми командовал Егоров, были рассеяны гитлеровцами. И на то были веские причины. Кругом равнина, плавни - совершенно негде укрыться. Там объективно нельзя было вести партизанскую борьбу. Многие наши товарищи погибли.
Позже, когда уже шли бои на Малой земле, мы отправляли из Геленджика в тыл, в район Тамани, три партизанских отряда. В их составе было немало наших чекистов. На двух катерах-охотниках они вышли в море и больше не вернулись. Их торпедировали немцы. Спастись удалось немногим, в том числе секретарю Новороссийского горкома партии Шурыгину. Его выловили наши моряки почти в бессознательном состоянии, он чудом держался за какие-то доски в студеной февральской воде. В ту же ночь я навестил его в госпитале, и он с болью в сердце поведал эту трагическую историю.
Да, мы теряли боевых друзей, с которыми было столько и выстрадано и пережито! Утешало лишь одно - эти жертвы были не напрасны.
Вскоре, перейдя в решительное наступление на восточном участке нашего фронта, на рассвете 12 февраля 1943 года советские войска ворвались в Краснодар. В их составе действовали и партизаны.
А через полгода настала очередь и Новороссийска. И как ни сопротивлялся враг, как он ни укреплял свою оборону, она была прорвана, и наши войска после шестидневных упорных боев полностью овладели городом и портом. 16 сентября Москва салютовала доблестным воинам Северо-Кавказского фронта и морякам Черноморского флота. Немецкие солдаты знаменитой 73-й дивизии генерала Германа Бэмэ, когда-то первыми вступившие в Париж и прошагавшие с оркестром под Триумфальной аркой, были побеждены воинами 18-й армии, 55-й Иркутской стрелковой дивизии, частями морской пехоты. В их рядах сражались и чекисты нашей оперативной группы.
В общей сложности 15 месяцев продолжалась битва за Кавказ, закончившаяся полным поражением немецко-фашистских войск и срывом далеко идущих планов гитлеровского командования. Сто тысяч немецких солдат с эмблемой эдельвейса на груди остались навсегда лежать на этой земле.
Я видел трупы вражеских егерей на заснеженных гордых перевалах, в траншеях "Голубой линии" и на улицах Новороссийска и невольно вспоминал слова бесноватого фюрера из фашистского евангелия "Майн кампф".
"Мы, национал-социалисты, - говорилось там, - должны дать немецкому народу на этой планете достойную его территорию и землю..."
Что же, они эту землю получили.
Но борьба продолжалась. До полной победы было еще почти два года войны.
Игорь Фесенко
ПОЕЗДА ШЛИ ПО РАСПИСАНИЮ...
Поезд сделал минутную остановку и снова начал набирать скорость. Фомин прочитал за окном знакомое название станции. Много времени пролетело. Очень много. Рассчитался с официанткой вагона-ресторана и направился к себе в купе. В тамбуре столкнулся с грузным, розовощеким мужчиной. Тот, пройдя было мимо, остановился в раздумье. Обернулся:
- Геноссе Фомин? - спросил он.
- Да. А вы... Ваша фамилия, если не ошибаюсь, Блютнер?
Они обнялись.
- Вот это встреча, - сказал Фомин, освободившись из крепких объятий. - А я еду в Магдебург, к Еноку. Семьдесят лет - дата...
- Значит, обнимать его будем оба. Он должен встречать. Вместе с сыном. Его Ганс пошел дорогой отца. Майор.
За окном замелькали переплеты моста, и вагон заполнился тревожным басовым гулом.
- Помните этот мост? - спросил Блютнер.
- Взрыв прозвучал в назначенное время, - улыбнулся Фомин. - И радио с той стороны объявило о состоявшейся диверсии. Это было в сорок восьмом. Не ошибаюсь?
- В мае, - уточнил Блютнер. - Мне нужно собираться. Я сбегаю за чемоданом и вернусь сюда, геноссе Фомин. Вместе сойдем на землю Магдебурга.
Енока и его сына, молодого рослого мужчину в военной форме, они увидели сразу.
- Сейчас начнутся дни воспоминаний, - сказал Блютнер. - А ведь есть что вспомнить, геноссе Евгений. И нашу молодость, и погоню за "Призраком", и ловлю "Красавчика", и тот мост.
1
...Машинист служебной мотрисы Штальшлягер посмотрел на большие карманные часы, на высоко поднятую "руку" семафора, на серебрящиеся под утренним солнцем рельсы.
- Пора, Гюнтер, - сказал он своему помощнику.
- Есть, господин машинист, - встрепенулся тот. Выглянул из двери и, убедившись, что все пассажиры на месте, заученно крикнул: - Внимание! Внимание! Отъезжаем!
Вагон плавно поплыл вдоль платформы Цербстского вокзала и, набирая скорость, устремился вперед, слегка подпрыгивая на стрелках. Утреннее солнце обрамляло длинными тенями перелески и ленточки полей, кое-где уже тронутые золотом созревания. Благодатные земли Саксонии - Анхальт дышали спокойствием.
Вдруг вагон подпрыгнул, словно телега, наехавшая на булыжник. Внизу прогремел взрыв. Но мотриса не сошла с рельсов, а продолжала катиться дальше. Много поработавшие на своем веку жилистые пальцы Штальшлягера напряглись и еще крепче сжали рычаги управления. Он посмотрел на помощника, от лица которого отхлынула кровь, и с видимым усилием сказал как можно спокойнее:
- У нас, кажется, все в порядке, Гюнтер. А ну-ка, взгляни, что делается у пассажиров.
Гюнтер отодвинул узкую дверцу и шагнул в салон. Вернулся через минуту и доложил.
- Какая-то чертовщина взорвалась. В полу дырка, осколками дерева зацепило несколько человек. Дал им аптечку, но, кажется, ничего серьезного.
- Если не считать того, что сейчас мы могли валяться где-нибудь под насыпью вместе с мотрисой. Вот проклятые ублюдки. Все им мало, - неизвестно кому адресуя слова, проворчал машинист. - Гюнтер, возьмите управление. Остановимся у будки Дорфманкройца. Нужно срочно доложить обо всем главному диспетчеру Дирекции дороги. А сейчас я пойду посмотрю, что в салоне.
Вскоре, повизгивая тормозами, тяжелая мотриса остановилась у будки путевого обходчика. Машинист отворил дверь и услышал утробно-низкие призывные сигналы зуммера селекторной связи. Вызывали хозяина будки. А он куда-то запропал.
Машинист снял трубку и услышал замысловатое ругательство, из которого уяснил, что диспетчер никак не может понять, к каким чертям провалился этот старый баран Дорфманкройц, которому давно уже нужно было доложить о проследовании мотрисы и положении на участке.
- Момент, господин Тоденкопф, - прервал машинист гневную тираду диспетчера. - У селектора Штальшлягер... Да, да, с мотрисы... Подключите к нашему разговору дежурного по железнодорожной полиции.
- Что случилось?
- Не теряйте время. Подключили?
- Да, говорите.
- Докладываю: в районе сорок седьмого километра под мотрисой взорвалась какая-то чертовщина. Мотриса цела, а вот рельсы нужно срочно осмотреть. У нас в салоне зацепило несколько человек. Занозы в основном. Вот, собственно, и все. На переезде и в будке все в норме. Но путевого обходчика Дорфманкройца нигде нет. Не видел его и на перегоне. Для железнодорожной полиции - все. Теперь вопрос к диспетчеру: я могу следовать дальше?
- Следуйте. Но пока найдется обходчик, оставьте в будке своего помощника.
- У полиции нет вопросов?
- Нет. Спасибо. Можете следовать.
Штальшлягер услышал, как диспетчер передает распоряжения дежурному в Цербст, чтобы тот задержал скорый Вернигероде - Берлин. Потом другой голос потребовал подать специальное авто для полиции к платформе главного вокзала.
"Ну, началась карусель", - подумал Штальшлягер, осторожно опуская трубку...
2
Фомина разбудил настойчивый телефонный звонок.
- Это Енок, - услышал он знакомый голос начальника отделения Магдебургской криминальной полиции. - Доброе утро, геноссе капитан, - и Енок рассказал Фомину о происшествии на железной дороге.
Фомин набрал номер дежурного:
- Шарапов? Распорядись, чтобы мне быстренько машину до главного вокзала. Полковнику доложи, что я с Еноком и его коллегами срочно выехал к железнодорожникам. С места я ему доложу, и пусть радисты слушают радио, этих, из РИАСа. Прошлый раз они выдали сообщение чуть ли не через пять минут после бидерицкого взрыва. Помнишь?.. Ну все.
Одеваясь, снова подумал о РИАСе. Тут и в самом деле может проявиться определенная связь, если радиостанция снова первой и сразу продемонстрирует осведомленность. Этот младший партнер "Голоса Америки", вышедший в эфир в феврале 1946 года, старался вовсю и уже успел "накидать" в эфир кучу провокационной информации.
- Выхожу! - крикнул в окно Фомин, увидев подошедшую к дому машину, из окошка которой выглядывал шофер.
3
Енок ждал Фомина на перроне. К каменной стенке прижалась темно-зеленым боком приземистая дрезина "Мерседес-дизель", поставленная на железнодорожную тележку.
- Поехали, - сказал капитан, захлопывая дверцу. - Ничего нового?
- Пока нет. Вахмистр Блютнер - он со вчерашнего дня был по другому делу недалеко от места происшествия - перехватил мотрису. Допросил машиниста подробнее. В общем, все то же. Среди пострадавших три советских офицера. Перегон я распорядился временно закрыть. Разберемся, а уж потом подошлют ремонтников.
- Это точно, - согласился Фомин. - Я вычитал на днях у французского криминалиста Эдмона Локара: "Первые часы розыска неоценимы, ибо уходящее время - улетучивающаяся истина". Давайте прикинем, как мы используем эти первые часы.
Фомин оглядел сидящих в кабине. Коллег Енока он знал в лицо, много раз уже приходилось с ними распутывать разные замысловатые истории.
- Мы с вами и эксперт Линденау осматриваем место происшествия. Остальные ищут свидетелей. Кого-то попросим установить всех служащих, работавших в эту ночь.
- Этим занимается Блютнер, - сказал Енок. - Только, мне думается, не там лежит кончик, за который можно уцепиться. Искать нужно на перегоне...
- Подъезжаем, - громко сказал водитель. - Вон повреждена правая рельса, а вокруг черное пятно.
- Не пятно, дружок, а довольно солидная воронка, - заметил Енок, прижавшись лбом к переднему стеклу. - Стоп! - скомандовал он.
Все выскочили на насыпь.
- Заряд небольшой, - сказал Фомин.
- Сработала мина наживного действия, - доложил Линденау. - Заряд тола граммов на сто. - Он приложил к месту повреждения линейку. - Из рельсы вырван кусок в двенадцать сантиметров восемь миллиметров.
- Мотрисе повезло, - сказал Енок. - Вполне могла соскочить, ведь она достаточно тяжела, а уж о большем составе и говорить нечего, колеса вагонов раздвинули бы рельсы и...
- Обходчика до сих пор не нашли? - спросил Фомин. - Может быть, он и есть тот, кого мы ищем?
- Вряд ли. Он побывал в нацистских концлагерях. Человек честный, обязательный и четкий.
В десятке метров от места взрыва в насыпи было несколько глубоких вмятин. Создавалось впечатление, что тут кто-то специально топтался. Пониже, у основания насыпи можно было четко проследить две борозды.
- Похоже, тут происходила борьба, - стал рассуждать капитан. - А эти борозды вполне могли быть процарапаны каблуками, если один тащил другого. - Он спустился вниз. - Геноссе Енок, тут явно кто-то шел, вот измята трава... Видите?.. Тропинка ведет к кустарнику. Там, впрочем, уже ваш коллега...
Пока Енок, Фомин и эксперт добежали до кустов, полицейский выволок из них раненого человека.
- Что вы делаете, Бухгольц! - крикнул Фомин. - Нужно было сначала все осмотреть...