Гунер был единственным человеком, разговаривавшим с ним откровенно, не боясь критиковать его. Аддай иногда даже чувствовал некий вызов в словах Гунера. Впрочем, Гунер его не предаст, было бы глупо даже и думать об этом. Если Аддай не будет доверять и Гунеру, то не сможет выдержать тяжести ноши, которая была возложена на него еще с юных лет.
Послышался легкий стук в дверь, и Аддай торопливо открыл ее.
- Я разбудил тебя, Гунер?
- Я не сплю уже несколько суток. Мендибж умрет?
- Ты поднялся с постели, чтобы спросить про Мендибжа?
- Разве есть что-то более важное, чем жизнь человека, пастырь?
- Ты пришел меня мучить?
- Нет, Богу это не угодно. Я просто взываю к твоей совести, хочу, чтобы ты хотя бы в этот раз остановил безумие.
- Уходи, Гунер, мне нужно отдохнуть.
Гунер повернулся и вышел из комнаты, в то время как Аддай сжал кулаки, сдерживая охватывающий его гнев.
30
- Вы плохо провели ночь? - спросил Джузеппе у Анны, рассеянно откусывающей от булочки.
- А, это вы! Доброе утро. Да, я действительно плохо провела ночь. А где доктор Галлони?
- Она сейчас подойдет. Вы видели моего шефа?
- Нет, не видела. Я сама только что пришла сюда.
Все столики в гостиничном кафетерии были заняты, а потому Джузеппе без каких-либо колебаний подошел к столику, за которым сидела Анна.
- Вы не будете против, если я здесь выпью чашечку кофе?
- Вовсе нет. Как идет ваше расследование?
- Это надолго. А у вас как дела?
- Я с головой окунулась в историю. Прочла несколько книг, поискала информацию в интернете, хотя, откровенно говоря, вчера вечером, слушая Софию, я узнала больше, чем в течение предыдущих нескольких дней, посвященных чтению.
- Да, София умеет объяснять сложные вещи очень доходчиво. Я на себе это испытал. Скажите, а у вас есть какая-нибудь версия?
- Ничего определенного, да и вообще у меня сегодня голова идет кругом. Мне ночью снились кошмары.
- Ну, это значит, что совесть у вас нечиста.
- Как вы сказали?
- Так мне говорила моя мать в детстве, когда я с криком просыпался. Она меня спрашивала: "Джузеппе, что ты сегодня сделал такого, чего тебе не следовало делать?" Моя мать говорила, что ночные кошмары - свидетельство нечистой совести.
- Но я вчера не сделала ничего такого, из-за чего меня могла бы мучить совесть. Вы только полицейский или еще и историк?
- Я лишь полицейский, и этого для меня вполне достаточно. Хотя я считаю, что мне повезло с работой в Департаменте произведений искусства. За эти годы я многое узнал от Марко.
- Я вижу, вы все обожаете своего шефа.
- Да. Ваш брат вам, наверное, уже рассказывал о нем.
- Сантьяго его высоко ценит. Он как-то раз брал меня с собой на ужин к Марко домой. Кроме того, я его видела еще раза два или три.
София зашла в кафетерий и, увидев их, подошла к их столику.
- Что с тобой, Анна?
- Меня это уже начинает беспокоить. Неужели так заметно, что я плохо провела ночь?
- Ты как после битвы.
- Я и вправду была посреди битвы. Видела, как разрубают на куски детей, как насилуют их матерей, чувствовала запах черного дыма пожарищ. Это было ужасно.
- Заметно.
- София, я понимаю, что могу показаться назойливой, однако, если у тебя сегодня будет немножко свободного времени и если ты не возражаешь, мне хотелось бы вернуться к нашему разговору.
- Хорошо. Не знаю, в какое именно время, но, в принципе, мы можем встретиться днем.
К их столику подошел Марко. Он на ходу читал записку.
- Доброе утро всем. София, у меня тут сообщение от отца Шарни. Болард ждет нас через десять минут в соборе.
- А кто такой отец Шарни? - спросила Анна.
- Отец Ив де Шарни, - ответила София.
- Не будьте слишком любопытной, Анна, - сказал Марко.
- Мне приходится быть такой по долгу службы.
- Ну, если вы уже позавтракали, займитесь каждый своим делом. Джузеппе, ты…
- Да, я уже туда иду. Я позвоню тебе позже.
- Пойдем, София. Если мы поторопимся, то сможем прийти на встречу с Болардом вовремя. Анна, желаю удачного дня.
- Хорошо бы!
По дороге в собор Марко расспрашивал Софию об Анне Хименес.
- Она что-нибудь выяснила?
- Не знаю. Она задавала вопросы, но сама ничего не рассказывала. На первый взгляд, кажется, что она не очень-то компетентна в данном деле, хотя у меня складывается впечатление, что у нее за душой что-то все-таки есть и что она, несомненно, умная. Она все время задает вопросы, но при этом не проговаривается. Анна вроде бы ничего не знает, хотя я в этом не уверена.
- Она еще слишком юная.
- Но умная.
- Тем лучше для нее. Я поговорил с коллегами из Европола, они нам помогут. Будет организовано наблюдение на пунктах перехода границы, в аэропортах, на таможнях и железнодорожных вокзалах… Когда закончим с Болардом, пойдем в местное управление карабинеров. Я хочу, чтобы ты оценила то, что организовал Джузеппе. У нас будет не много людей, но, надеюсь, этого хватит. Думаю, мы сможем организовать слежку за немым.
- Как, по-твоему, он будет действовать, когда выйдет?
- Не знаю. Если он принадлежит к какой-нибудь организации, то у него наверняка есть контактный адрес, и ему придется туда пойти. Не переживай, "троянский конь" нас куда-нибудь, да и выведет. Ты будешь координировать эту операцию из местного управления карабинеров.
- Я? Нет, мне не хочется, я лучше пойду с вами.
- Яне знаю, с кем нам придется столкнуться, а ты ведь не полицейский, и я не представляю, как ты будешь бегать по Турину вслед за этим немым.
- Ты меня недооцениваешь. Я вполне могу участвовать в слежке.
- Кому-то все-таки нужно остаться в управлении карабинеров, и ты как раз для этого подходишь. Мы все будем поддерживать связь с тобой с помощью радиопередатчиков, так что ты будешь в курсе происходящего. Джон Бэрри убедил своих коллег из ЦРУ оказать нам неофициальную помощь, а именно предоставить микрокамеры, чтобы снимать немого везде, куда бы он ни пошел. Сидя в управлении карабинеров, ты будешь видеть на экране все так, как будто сама находишься на улице. Джузеппе договорился с директором тюрьмы, он позволил нам взглянуть на обувь немого.
- Вы хотите установить там микрофон?
- Да, попробуем. Проблема состоит в том, что у него нет никакой обуви, кроме кроссовок, а в них как раз труднее всего установить микрофон, но парни из ЦРУ помогут нам с этим справиться. В США больше привыкли к кроссовкам, чем в Европе, у нас же носят преимущественно туфли.
- Кстати, мне лишь, сейчас, пришло в голову… А у нас есть официальное разрешение на эту операцию?
- Надеюсь решить эту проблему не позднее завтрашнего вечера.
Они пришли в собор. Отец Ив проводил их в помещение, в котором Болард и другие члены научной комиссии осматривали Плащаницу. Вскоре отец Ив ушел, сославшись на то, что у него много работы.
31
- Господин, только что прибыл посланник от вашего дяди.
Балдуин вскочил с постели и, протирая глаза, приказал придворному привести к нему посланника.
- Господин, вам нужно одеться, вы ведь император, а посланник является знатной персоной при дворе короля Франции.
- Паскаль, если ты мне не будешь напоминать о том, что я - император, то я скоро об этом забуду. А теперь помоги мне. У меня осталась какая-нибудь горностаевая мантия, которую я еще не заложил или не продал?
Паскаль де Молесм, знатный вассал короля Франции, приставленный к его незадачливому племяннику, не ответил на вопрос императора.
И двор, и вся империя действительно испытывали недостаток в средствах. Совсем недавно пришлось даже снять свинцовую черепицу с крыши императорского дворца и заложить ее венецианцам, неплохо наживавшимся благодаря затруднительному положению Балдуина.
Когда император спустился в тронный зал, его придворные уже находились там и нервно перешептывались в ожидании известий от короля Франции.
Робер де Дижон преклонил колено и склонил голову перед императором. Тот показал жестом, чтобы он поднялся.
- Какие известия ты привез мне от моего дяди?
- Его величество король мужественно сражается в Святой Земле ради освобождения Гроба Господня. Я привез вам радостную весть о завоевании города Дамиетта. Король продвигается вперед, он намерен завоевать земли вокруг Нила по дороге к Иерусалиму. В данный момент он не может оказывать вам ту помощь, какую хотел бы, потому что расходы на военные действия значительно превысили годовой доход королевства. Он рекомендует вам иметь терпение и веру в Бога. Вскоре король пригласит вас к себе, как своего преданного и любящего племянника, и поможет вам разрешить проблемы, которые вы сейчас испытываете.
Балдуин изогнулся, словно от судороги, он еле сдерживал подступившие к глазам слезы, но, почувствовав на себе суровый взгляд Паскаля де Молесма, вспомнил, как ему подобает себя вести.
- Я также привез вам письмо от его величества. Рыцарь достал запечатанное сургучом письмо и передал его императору. Тот уныло взял письмо и, даже не взглянув на него, передал его Паскалю де Молесму.
Затем Балдуин протянул Роберу де Дижону руку, и тот в символическом поцелуе приблизил губы к перстню императора.
- Вы мне дадите ответ на письмо короля?
- Ты возвращаешься в Святую Землю?
- Сначала мне нужно съездить к донье Бланке де Кастилья: я везу ей послание от ее сына, славного короля Людовика. Один из сопровождающих меня рыцарей страстно желает возвратиться к королю, чтобы сражаться вместе с ним. Он и отвезет послание вашего величества королю, вашему дяде.
Балдуин кивнул в знак согласия, поднялся с трона и вышел из зала, не глядя по сторонам, подавленный известием о том, что его дядя, король Франции, не сможет ему помочь.
- Что же теперь делать, Паскаль?
- То, что вы делали раньше в подобных случаях, господин.
- Снова проехаться по монаршим дворам моих родственников, которые просто не способны понять, как важно для христианского мира удержать Константинополь? Они ведь помогают не лично мне. Константинополь - это последний бастион на пути мусульман, это христианская земля. А эти алчные венецианцы якшаются за моей спиной с турками, генуэзцы думают только о торговых барышах, мои же двоюродные братья во Фландрии утверждают, что у них нет достаточно средств, чтобы помочь мне. Ложь! Я снова должен унижаться перед разными монархами, умоляя их помочь мне сохранить империю? Думаешь, Бог простит мне то, что я отдал в залог терновый венец его распятого Сына? У меня нет денег на то, чтобы платить войску, придворным и моим рыцарям. У меня нет ничего - ни-че-го! Я стал монархом в двадцать один год. Я тогда мечтал, что возвращу этому царству былое великолепие, верну утраченные земли. И что мне удалось сделать? Ничего. С тех пор как крестоносцы разделили империю и разграбили Константинополь, мне едва удавалось не допустить полного краха этого государства. Иннокентий, Папа Римский, тоже глух к моим мольбам.
- Успокойтесь, господин. Ваш дядя вас не оставит.
- Ты что, не слышал, что сказал его посланник?
- Да, я слышал, он сказал, что король пригласит вас приехать к нему, как только он победит сарацин.
Сидя на еще недавно роскошном кресле, с которого по приказу императора были содраны золотые пластинки, Балдуин щипал себе подбородок и в отчаянии машинально подергивал левой ногой.
- Господин, вам нужно прочесть письмо короля Франции.
Паскаль де Молесм протянул Балдуину запечатанное сургучом письмо, о котором тот уже забыл, подавленный свалившимися на него несчастьями.
- А-а! Дядя написал мне письмо! Думаю, в нем он советует мне быть хорошим христианином и не терять надежду на нашего Господа.
Взломав сургучную печать, император впился взглядом в письмо, и на его лицо тут же легла тень.
- О Господи! Мой дядя сам не ведает, о чем просит.
- Король что-то просит у вас, господин?
- Людовик сообщает мне, что, несмотря на те трудности, которые возникли у него из-за больших расходов на крестовый поход, он готов прислать мне большое количество золота, если я отдам ему Мандилион. Он мечтает о том, чтобы показать его своей матери, набожной донье Бланке. Людовик просит меня продать ему эту святыню или хотя бы передать ему ее на несколько лет. Он рассказывает, что познакомился с человеком, который уверяет, что Мандилион обладает чудодейственной силой, что он исцелил царя Эдессы от проказы и что тому, у кого он есть, не грозят никакие напасти. Еще он сообщает, что если я уважу его просьбу, то детали передачи ему святыни нужно обговорить с де Дижоном.
- И как вы поступите?
- Ты меня об этом спрашиваешь? Ты же знаешь, что Мандилион принадлежит не мне и что при всем желании я не смогу передать его своему дяде, славному королю Франции.
- Вы могли бы попытаться уговорить епископа отдать Мандилион.
- Это невозможно! Я потратил бы на это несколько месяцев, и все равно ничего бы не вышло. А я не могу больше ждать. Скажи мне, что еще я мог бы отдать в залог? Нет ли у нас еще какой-нибудь ценной святыни, которая была бы достойна внимания моих кузенов?
- Есть.
- Есть? Какая?
- Если вы убедите епископа, чтобы он отдал вам Мандилион…
- Он никогда этого не сделает.
- А вы его просили?
- Он ревностно хранит Мандилион. Эта святыня чудесным образом пережила нашествие крестоносцев. Ему ее передал его предшественник, и епископ поклялся, что будет защищать ее даже ценой собственной жизни.
- Но вы же император!
- А он - епископ.
- Он - ваш подданный. Если он не будет подчиняться, пригрозите, что ему отрежут уши и нос.
- Какой ужас!
- Вы погубите империю. Это полотно - священное, и тот, кто им владеет, может не бояться ничего. Попытайтесь сделать это.
- Хорошо, поговорите с епископом. Скажите ему, что вы пришли от моего имени.
- Я это сделаю, но, если он не станет меня слушать, вам придется поговорить с ним самому.
Император в отчаянии заломил руки: он боялся спорить с епископом. Да и что он мог ему сказать, чтобы убедить его отдать Мандилион?
Он отпил глоток вина гранатового цвета и жестом показал Паскалю де Молесму, что хочет остаться один. Ему нужно было подумать.
* * *
Рыцарь в задумчивости ходил по морскому берегу под шум волн, накатывающихся на прибрежную гальку. Его конь - верный друг, побывавший с ним во многих битвах, - стоял непривязанным поодаль и терпеливо ждал.
Слабый свет вечерних сумерек освещал Босфор, и Бартоломей дос Капелос чувствовал в красоте окружающей его природы дыхание самого Господа.
Его конь навострил уши, и он, заметив это, оглянулся и увидел, как, поднимая дорожную пыль, к нему приближается всадник.
Бартоломей - жестом скорее инстинктивным, чем осознанным, - положил руку на рукоять меча и впился взглядом во всадника, пытаясь рассмотреть, этого ли человека он ждал.
Приехавший слез с лошади и стремительными шагами подошел к кромке берега, где его с нетерпением ждал португалец.
- Вы опоздали, - сказал Бартоломей.
- Я был с императором вплоть до самого ужина. У меня не было возможности покинуть дворец раньше.
- Ладно. Что вы хотите мне сообщить и почему именно здесь?
Прибывший мужчина был толстым, небольшого роста, с желтоватой кожей и крысиными глазами. Он внимательно посмотрел на рыцаря-крестоносца и решил, что с таким, пожалуй, нужно обращаться поосторожнее.
- Господин, я узнал, что император собирается попросить епископа отдать Мандилион.
Бартоломей дос Капелос даже и глазом не моргнул, как будто то, что он сейчас услышал, его абсолютно не интересовало.
- И откуда ты это узнал?
- Я слышал разговор императора с господином де Молесмом.
- И что император хочет сделать с Мандилионом?
- Это последняя ценная святыня, которая еще осталась у него, и он хочет отдать ее в залог. Вы же знаете, что император вот-вот разорится. Он отдаст Мандилион за плату своему дяде, королю Франции.
- Ладно. Возьми вот это и уходи.
Тамплиер дал мужчине несколько монет, и тот, вскочив на свою лошадь, мысленно поздравил себя с удачей: рыцарь щедро оплатил его услуги.
Он уже несколько лет шпионил во дворце в пользу тамплиеров. Он был уверен, что у рыцарей красного креста есть и другие соглядатаи, но не знал, кто они.
Тамплиеры были единственными богатыми людьми в этой обедневшей империи, а потому многие местные жители, включая знать, предлагали им свои услуги.
Португалец внешне никак не отреагировал на известие о том, что император подумывает отдать Мандилион в залог. Человек с крысиными глазами решил, что тамплиеры, скорее всего, уже узнали об этом от кого-то из своих соглядатаев. Ну и что, это уже было не важно, ему ведь неплохо заплатили.
Бартоломей дос Капелос прискакал к укрепленной крепости, которой владел в Константинополе орден тамплиеров. Эта крепость представляла собой расположенное неподалеку от моря и окруженное мощной стеной здание. В нем жили более пятидесяти рыцарей, а еще слуги и конюхи.
Дос Капелос вошел в зал, где в этот момент молились его братья. Андре де Сен-Реми, его начальник, показал жестом, чтобы он присоединился к молящимся. Прошел целый час с момента приезда Бартоломея, прежде чем Андре де Сен-Реми позвал его в свою рабочую комнату.
- Садитесь, брат. Расскажите мне, что сообщил вам виночерпий императора.
- Он подтвердил информацию, полученную от начальника императорской гвардии: император хочет отдать Мандилион в залог.
- Погребальный саван Христа…
- Он уже отдал в залог его терновый венец.
- Есть множество поддельных святынь… Однако Мандилион к их числу не относится. На этом льняном полотне - кровь Христа и его лик. Я надеюсь, что наш Великий магистр, Гийом де Соннак, даст разрешение выкупить это полотно. Несколько недель назад я направил ему послание, в котором объяснил, что Мадилион сейчас - последняя подлинная святыня, оставшаяся в Константинополе, и самая ценная. Нам обязательно нужно приобрести ее.
- А если у нас не останется времени на то, чтобы дождаться Гийома де Соннака?
- Тогда я сам приму решение, и, надеюсь, Великий магистр его одобрит.
- А епископ?
- Он не хочет отдавать Мандилион императору. Нам уже известно, что Паскаль де Молесм разговаривал с епископом и тот отказался отдать Мандилион. Теперь император лично будет просить епископа об этом.
- Когда же?
- В ближайшие несколько дней. Мы же постараемся сами переговорить с епископом, а еще я встречусь с императором. Завтра я скажу вам, что нужно будет сделать. А пока отдыхайте.
Еще не рассвело, когда рыцари завершили первую утреннюю молитву.
Андре де Сен-Реми составлял письмо императору, прося его об аудиенции.
Восточная Римская империя агонизировала. Балдуин был императором Константинополя и его окрестностей, не более того, и у тамплиеров сложились довольно сложные отношения с Балдуином, то и дело просившим у них денег взаймы.
Де Сен-Реми еще не успел убрать письменные принадлежности, как к нему в комнату стремительным шагом вошел брат Ги де Боже.
- Господин, с вами хочет поговорить некий мусульманин. Он пришел в сопровождении еще троих…