Софья Васильевна подняла голову. Было что-то птичье, резкое и стремительное в ее лице: тонкий нос с горбинкой, покатый лоб, чуть выдвинутый вперед подбородок.
- Он ушел в прошлую среду и ничего мне не сказал, - ответила она резко, - с тех пор я о нем ничего не знаю.
- Почему вы не предприняли никаких мер по его разысканию, не заявили в милицию?
- Муж - серьезный человек. Раз куда-то уехал, значит, по делу.
- Но к вам же приходили с работы, спрашивали о нем…
- Муж часто отлучается… Я даже не пойму, что, собственно, вас тревожит?
- Софья Васильевна, будьте с нами откровенны, - попросил капитан, - расскажите все, что знаете о том, как вел себя муж перед исчезновением.
- Вел как всегда!
- Вы, кажется, не хотите помочь нам в розысках?
- Я не знаю для чего его разыскивать? Он не преступник.
- Но странно: исчез человек неделю назад, на работе беспокоятся, и только жена совершенно спокойна. Это наводит на мысль, что вам известим причины его исчезновения.
- Ничего, - каменно застыв, ответила Дорохова.
- Хорошо. - Капитан встал и выдвинул на середину комнаты стул со свертком. - Гражданка Дорохова, прошу вас осмотреть вещи вашего мужа и по освидетельствовании расписаться в протоколе.
Дорохова вскочила. Капитан готов был поклясться, что она потрясена. Даже жест - кулачок, вздернутый к губам и словно удерживающий крик, был неподделен.
Она быстро прошла к стулу со свертком, вскинула к свету брюки, положила, потом взяла пиджак. Он выпал у нее из рук.
- Его одежда? - спросил капитан.
- Как это произошло? - тихо спросила женщина.
- Два дня назад старик пенсионер поехал на рыбалку. Это в семнадцати километрах по Краинке, на излуке… Одежда была аккуратно свернута, лежала у самых кустов, рядом лежала шляпа. Он всегда в шляпе ходил? Даже в жару?
- Всегда!
- Старик съездил в райцентр, сообщил о находке, организовали поиск тела. Искали и ищут второй день. Тела пока нет. Ни выше, ни ниже на реке труп не обнаружен.
Дорохова была бледна, сидела молча.
- Как это могло произойти, Софья Васильевна? - спросил капитан. - Он хорошо плавал?
- Плавал? - спросила она словно в забытьи. - Ничего… Плавал, как все.
- Еще один вопрос, - тихо сказал капитан. - Я вот о чем хотел спросить: не было ли у вашего мужа поводов для самоубийства?
Дорохова не отвечала, смотрела на него широко открытыми глазами, потом, взяв себя в руки, заговорила:
- Не знаю. Он очень сложный человек. Он ни с кем не делится своими мыслями. В последнее время он ходил мрачный. У него военная травма. На нервной почве. Он иногда вспоминает лагерь, и тогда я не смею с ним заговаривать. Не знаю…
- Были ли у него раньше мысли о самоубийстве?
Дорохова быстро взглянула на капитана и опустила глаза.
- Не знаю… - ответила она торопливо, - раз он действительно пробовал повеситься в ванной. Я тогда случайно вошла и не дала ему этого сделать… - Она покраснела, взглянула на капитана и опустила глаза. - Ничего больше не могу сказать.
- Хорошо, я не настаиваю. Сейчас напишу протокол, вы подпишете.
Пока в комнате скрипело перо, Дорохова сидела совершенно безмолвно. Потом, подписав протокол, спросила:
- Я могу взять вещи?
- Нет, - сказал капитан. - Следствие еще не кончено.
- Вы мне скажете, когда оно кончится?
- Разумеется.
Дорохова пошла к двери.
В шесть часов Луганов и Миронов встретились у машины; через минуту подошел Скворецкий, ведя за руку мальчика.
- С кем незнаком, Валерий? - спросил он у мальчика. - Это Василий Николаевич, ты его знаешь. А вот это майор Миронов, Андрей Иванович.
Валерку посадили на почетное место рядом с водителем, и тот сразу нашел общий язык с мальчиком. Всю дорогу они разговаривали о марках автомобилей.
Машина с трудом пробиралась в вечернем автомобильном потоке. Скворецкий вполголоса говорил товарищам:
- Хочу кое-что проверить. Давно это не дает мне покоя. Когда будем возвращаться, напомните, пожалуйста.
- К мальчику имеет отношение? - спросил Миронов.
- Самое прямое.
Наконец они вырвались на шоссе. Бетонная лента дороги все быстрее летела под колесами. Полковник рассказывал о боях, которые шли в этих местах.
- А тот городок, где сейчас лежит Мехошин, был как раз в центре партизанских действий. Здесь немцы никого не жалели. Все население было партизанами.
- А полицаев разве не было? - спросил Миронов. - Помните, Кирилл Петрович, как я в разведку ходил и был полицаями взят? Если бы не женщина, жена одного из них, они бы меня в живых не оставили…
- Да, зверье… - сказал Скворецкий. - Вот они-то сейчас там, на Западе, основной резерв агентуры иностранных разведок. Однако срок их годности кончается. Уже большинству невозвращенцев лет под пятьдесят. Скоро иностранной разведке станет сложновато работать: Россия - страна особая, американцу, англичанину, немцу прикинуться русским нелегко. Недаром они всегда предпочитают засылать к нам бывших соотечественников.
- Интересно, кто по национальности этот резидент?
- Поймаем - узнаем, - ответил полковник.
Так за разговорами не заметили, как въехали в небольшой зеленый городок.
В больнице их уже ждали. Главврач, невысокий, молодой, поздоровался со всеми, назвал себя и сразу же предложил провести в палату, где лежит Мехошин.
- Одну минуту… - попросил полковник. - Как он?
- Жить будет, - сказал главврач. - Операция сложная, но организм здоровый, молодой, кое-что восстановит. Думаю, будет жить и работать.
Они шли тихими коридорами. Больные уже спали, только дежурные сестры бесшумными белыми тенями входили и выходили из палат.
- А как тот? - спросил Скворецкий.
- Второй? - Врач приостановился. - У того дела очень неопределенные. Пока ничего не знаем. С памятью, конечно, процесс затянется. Но этого мало. Сейчас мы даже не можем знать, выживет ли он.
- Надо, чтобы выжил.
- Видите ли, его надо в специальную лечебницу.
- Завтра его перевезут, - сказал полковник. - Но за Мехошина вы ручаетесь?
- За Мехошина ручаюсь.
Когда они вошли в небольшой бокс, Мехошин приподнялся на кровати. На бледном узком лице появилась улыбка, глаза оживились. Сестра подсунула ему под спину подушку, чтобы ему было удобнее разговаривать с товарищами.
- Как самочувствие, герой? - спросил полковник после того, как врач и сестра ушли, предупредив, что разговор не должен продолжаться больше пятнадцати минут.
- Ничего, товарищ полковник, - ответил Мехошин, - скучно только.
- Боли бывают? - спросил Луганов.
- Редко. Вы уж извините, товарищ майор, что так все вышло…
- Все правильно вышло, - сказал Луганов, - ты не имел права его упускать, ты и не упустил.
- Понимаете, в чем дело, товарищи, - заговорил Мехошин, торопясь выложить то, что так долго в нем кипело, - когда он в вагоне был, я старался ему на глаза не попадаться. Но, конечно, учитывал, что глаз у него зоркий и что он меня, как и всех вокруг, на заметку взял. Но когда он выпрыгнул, тут я немного дал маху… В лесу я все рассчитал как будто правильно. И направление, куда он пойдет, и скорость. Но вот не успел принять точного решения: сразу буду брать или дойду с ним до первого населенного пункта. Словом, сплоховал… Это и подвело. Он меня услышал раньше, чем я его. Он и решение раньше принял. Когда я услышал шорох и оглянулся, он был уже близко. Он спросил: "Тебе дать закурить?" Мне бы сразу: "Руки вверх!" - и обыскать его. А я взял сигарету, он и воспользовался…
Тут мне объяснили, что подняться, бежать за ним и ударить его я мог только сгоряча. Но я не то чтоб очень был зол, нет, только чувствовал, что не выполню приказ, если уйдет, я и кинулся за ним… - Он улыбнулся бледным ртом. - Догнал все-таки.
- В основном все было правильно, - сказал полковник. - Молодец, лейтенант.
Бледные щеки Мехошина покраснели.
- Спасибо, товарищ полковник. Я тут лежу, мучаюсь, думаю, как там в управлении решат.
- В управлении решили, что лейтенант Мехошин в трудных условиях выполнил свой долг.
- Пора, товарищи, - сказала медсестра, появляясь в дверях.
Все пожали руку Мехошину, полковник положил в тумбочку привезенные для него сладости - товарищи сказали, что Мехошин любит конфеты, - и прошли в ординаторскую, где их ждали главврач и Валерка.
Полковник отвел главврача в сторону, о чем-то поговорил с ним, и через минуту тот, взяв за руку Валерку, ушел.
Ждать их возвращения пришлось недолго. Минут через десять главврач и Валерка вошли в ординаторскую.
Скворецкий отвел мальчика в сторону и о чем-то спросил его. Валерка отрицательно покачал головой и что-то сказал. Ответ его огорчил полковника, он нахмурился, но тут же улыбнулся мальчику, пожал руку главврачу, и скоро все они сидели в машине, уносящей их в сторону Крайска.
Когда Валерка и шофер занялись разговором, полковник негромко сказал:
- Все время мучила меня мысль. Я вам ее высказывал… Нет ли прямой связи между убийствами Рогачева, Димы Голубева и резидентом. То есть не является ли полковник Соколов резидентом. Сегодня специально для этого захватил мальчика. Попросил главврача показать ему Длинного. Тот лежит в боксе и пока не приходит в сознание. Валерка был введен в бокс, долго приглядывался, но в Длинном никого из знакомых не узнал. Я ему, конечно, не говорил, кого именно он должен узнать. Так что по-прежнему мы перед двумя задачами: надо обнаружить и взять обоих - власовца и резидента.
* * *
Майора Луганова беспокоил Варюхин. Всю неделю до пятницы Варюхин развивал многообразную деятельность: ездил по друзьям, играл в преферанс в нескольких компаниях, уезжал за город будто бы по служебным делам, которые при выяснении оказывались совсем не служебными, и чаще всего это происходило в рабочее время. Часам к девяти Варюхин возвращался домой. Круг его знакомств был чрезвычайно велик. Чем больше собиралось сведений о Варюхине, тем больше интересовала Луганова одна особенность этого человека: он был разговорчив, любил приложиться к бутылке, общительность его не знала предела, и тем не менее, как выяснилось, почти никто из его знакомых не мог припомнить никаких подробностей из его биографии. Видимо, Варюхин был из тех, кто следовал правилу, что язык нам дан не для того, чтоб раскрывать свои мысли, а для того, чтобы скрывать их. Никаких компрометирующих сведений о Варюхине у майора не было. Из Центра новых подробностей о пребывании Варюхина в плену в Югославии не пришло. В темные дела Варюхин, кажется, замешан не был. Однако, несмотря на семью, несмотря на не слишком большую зарплату, деньги Варюхин имел. Может быть, деньги давал преферанс, но там играли по маленькой, а у Варюхина водились суммы покрупнее. Это настораживало и заставляло Луганова выискивать источники этих сумм.
С Дороховым дела тоже шли не блестяще. Труп в реке найден не был. Однако выдвинутая капитаном милиции версия о том, что Дорохов был человеком психически неуравновешенным на почве перенесенных на войне и в плену страданий, нашла подтверждение у психиатра облполиклиники, где несколько раз за последнее время появлялся Дорохов. Записи врача говорили о глубокой меланхолии этого человека, о том, что он не может забыть военные годы. Дорохову снились страшные сны, часто он просыпался от сердцебиения.
Тем временем Миронов, закончив с помощью своих сотрудников проверку жильцов дома, который его интересовал, обратил особое внимание на квартиры северян, сданные жильцам. Обо всех этих людях уже были собраны сведения кроме одного. Известно было, что он - инженер и в снимаемой квартире порой не появляется неделями и даже месяцами. Через Магаданское управление владельцы квартиры - Демьяновы - были запрошены о том, каким образом и кому была сдана квартира. Из ответов выяснилось, что с человеком, которому сдавали квартиру, хозяева познакомились на даче, он снимал неподалеку комнату. Фамилия его Григорьев, он инженер, ушел от жены и жил между небом и землей, не зная, где будет ночевать на следующий день. Хозяева согласились сдать ему квартиру, с тем чтобы тридцать рублей он ежемесячно уплачивал их сестре. Сестра Демьяновых регулярно получала от Григорьева деньги. Случалось, он сам заносил их, но последнее время он пересылал деньги по почте. Проверили обратный адрес переводов. Это был адрес квартиры, которую Григорьев временно снимал.
По рассказу дворничихи и соседей, Григорьев был невысокий, плотный человек среднего возраста, с темной бородкой, он ни с кем не общался, при встрече с соседями раскланивался молча и спешил войти в квартиру. Дома он вел себя тихо. Изредка включал радиолу. Посетители у него бывали крайне редко. Однажды видели, что вечером к нему заходила женщина лет тридцати, блондинка. Несколько раз заходил какой-то человек. Его наружность не запомнили. Вот все, что было известно об инженере Григорьеве. В последнее время его не было видно. Но это случалось часто, поэтому жильцов отсутствие Григорьева не удивляло. Миронов попробовал было найти Григорьева через адресное бюро, но Григорьевых было тысячи, и сотни из них были инженерами, и многие были разведены с женами. Миронов предполагал, что у инженера, снявшего квартиру у Демьяновых, была иная фамилия. Однако предположение требовало доказательств, и Миронов день за днем обдумывал все новые и новые варианты того, как вел бы себя резидент в сложившейся обстановке.
Однажды по поручению Миронова сотрудник показал дворничихе несколько фотографий. И вот тут в первый раз забрезжила удача. Перебирая снимок за снимком, дворничиха вдруг наткнулась на фотографию Длинного. Он был снят сбоку, когда подходил с Мироновым к дому. У службы наблюдения было несколько снимков Длинного.
- А этого я видала, - сказала дворничиха, вглядываясь в равнодушное, тяжелое лицо с надвинутой на лоб кепкой. - Ей-богу, знаю! Это он к нашему жильцу ходил.
- К какому жильцу? - поинтересовался сотрудник.
- Да к этому… Вот что у Демьяновых-то снимает.
Итак, замкнутый круг был разорван. Теперь можно было просить у прокурора санкций на обыск квартиры. Связь Длинного с таинственным инженером Григорьевым больше не вызывала сомнений. В тот же день Миронов с двумя сотрудниками произвели обыск в квартире Демьяновых.
Комнаты были запущенные. По углам серебрилась паутина, на кухне в беспорядке стояла немытая посуда. В коврах и дорожках давно уже скопилась пыль. Миронов обошел все три комнаты, попросил одного из сотрудников внимательно просмотреть библиотеку, другого - обратить внимание на вещи. Сестра Демьяновых, пожилая женщина, испуганно спрашивала у майора, что случилось.
Миронов объяснил ей, что жилец их был человек подозрительный и поэтому они вынуждены проверить, не оставил ли он на этой квартире чего-либо важного для следствия.
Узнав, что ее брат и его семья здесь ни при чем, женщина успокоилась и рассказала Миронову все, что знала о жильце. Он был немногословный, голос тонкий, глаза серо-зеленые. Черная бородка. Очень вежлив. Однажды она зашла посмотреть, как он живет. Он открыл ей дверь, пригласил войти. А потом попросил ее больше таких визитов не делать. Он аккуратно платит деньги за квартиру и не хочет, чтобы его беспокоили. Если к нему будет какое-либо дело, он просит предупредить его заранее письмом. Иначе он съедет с квартиры. После этого выговора он опять стал любезен, предложил чаю, и сестра Демьянова ушла успокоенная. С тех пор она уже не проверяла, как живет жилец в квартире ее родственников.
На кухне сидели женщины-понятые и разговаривали. Оба сотрудника находились у шкафов: один - у книжных в гостиной, другой - у шифоньеров в спальне. Сестра Демьянова пошла в спальню объяснить, что из вещей принадлежит Демьяновым, что их жильцу.
Миронов внимательно оглядывал квартиру, думая о том, что и как мог бы здесь держать Григорьев, если бы он был резидентом. Приспособления для тайнописи? Рацию? Но рацию ему должен был передать Климов. Та, что была, видно, вышла из строя. Да и была ли она? Какой-то канал связи у резидента безусловно имелся. Иначе его шефы на Западе не знали бы, что́ нужно их резиденту. Но канал, видимо, не удовлетворял резидента. Скорее всего, это была обычная почтовая связь. Кому-то он писал внешне ничем не примечательные письма. Кто-то писал ему в ответ такие же, ничем не приметные ответы. Миронов взглянул на штору на окне гостиной. Она была собрана в жгут посреди окна. Он вспомнил взгляд Длинного на окна дома и его внезапное паническое состояние. Может быть, это был сигнал? Миронов подошел и выглянул в окно. Да, из него прекрасно видно людей на той улице, по которой они проходили с Длинным. Значит, что-то в его виде напугало резидента? Неужели Климов что-то наврал? Центр после перепроверки считает, что причины в ином, но кто знает…
- Товарищ майор… - прервал его раздумья голос сотрудника.
Он обернулся.
- Смотрите, что я нашел в книге. - Сотрудник протянул ему раскрытый том Диккенса, в котором лежали серые книжечки.
Он взял книгу, приподнял тонкие книжечки. Это были бланки паспортов. Пролистал их. Они были не заполнены.
- Может быть, и печати найдем? - сказал Миронов.
Глубоким вечером в специальном приспособлении, приваренном внутри газовой плиты, они нашли добротно сделанные печати с вырезанными в резине данными шестого отделения милиции города Крайска.
С утра Луганов и Миронов были у полковника. Сообщение Миронова о найденных на квартире мнимого Григорьева бланках для паспортов, а также о том, что Длинный ходил именно в эту квартиру, было большой удачей. Теперь они кое-что знали и о самом резиденте. Его рост, внешность - хотя и очень приблизительно описанную - и некоторые другие детали. Миронов считал, что по хаосу в квартире можно судить о том, насколько внезапно для резидента было какое-то известие или наблюдение, заставившее его скрыться.
Полковник улыбнулся этому заявлению.
- Все пока шло правильно, Андрей Иванович, - сказал он, - но тут торопишься. Очень многие холостяки, а тем более разведенные мужчины не умеют следить за квартирой. Вполне возможно, хаос в квартире существовал давно. Кроме того, он не так уж часто, судя по всему, в ней появлялся. Но вот что интересно: у нас прибавилось данных о резиденте и все-таки нельзя сказать, что мы продвинулись вперед. Ясно одно: теперь резидент где-то затаился, и самое важное для нас - выйти на его убежище. Плохо, что он уже знает о наших поисках. Собственно, и сбежал он в тот момент, когда понял, что мы вышли на след. Так что, несмотря на ряд удач, дело у нас фактически не сдвинулось…
- Что у вас, Василий Николаевич?
Луганов вынужден был сообщить, что и он в своих поисках полковника Соколова пока не достиг существенных результатов.