ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Как трое за столом читали записки неизвестного
Перед глазами, как сгусток красного пламени - длинный лоскут флага. Под толчками легкого ветра флаг вьется по верхней линии облупленного фасада. Еще дом - снова красный лоскут! Еще дальше - понурое полотнище чуть не задевает за головы прохожих. Мак вспомнил: завтра великий день города, авиационное торжество, выпуск эскадрильи "Ленин". Редакция ждет - нужно бы засесть за новый очерк, а тут эти дикие приключения…
На углу Советской Мак столкнулся с Фениным. Маленький техник крепко и сосредоточенно пожал его руку.
- Все осматриваете? А я вот без дела шатаюсь: отпуск мне двухнедельный вышел, а как-то чудно без работы! - Фенин начал свертывать цыгарку.
Мак предложил папиросу. Пока закуривали, разжигая на ветру гаснущие спички, Мак успел уже обдумать новую идею.
Ему пришла прекрасная мысль. Ведь такой именно человек нужен в деле с золотом. Энергичный, свободный, не болтливый. Еще неизвестно, как встретит Иванов неожиданное известие! А этот, кроме того, в несомненной дружбе с ним! Мак решил посвятить Фенина в тайну документов.
- Куда сейчас, товарищ? - прищурился техник.
- Я к Иванову… Дело одно есть… секретное… Но я хочу посвятить и вас. Вы согласитесь дать обещание молчать. Погодите-ка, я объясню вам…
Так был привлечен новый соучастник. Мак шел, вполголоса излагая ему всю историю дела.
Воспользовавшись их разговором, посмотрим, что делает в это время третье заинтересованное лицо - Иванов.
Иванов сидит посреди комнаты с тщательно опущенными занавесками на окнах. Освещение электрическое. Спина Иванова упирается в жесткую спинку кресла, ноги - в металлические педали около пола, между коленями - черный стержень, верх которого сжимает рука военлета. От кресла ползут по полу и теряются в стенах белые черви проводов. На стенах - ряды лампочек и странные стеклянные коробки.
В комнатном мраке тихо. Слышно только мерное дыхание сидящего. И если бы было светлее, если бы мы могли видеть сквозь стену тьмы, мы увидели бы, как быстро и уверенно, сообразуясь с сигналами, действует рычагами человек, сидящий в кресле. Вспышки на стене ускоряются, приобретают вид какого-то огненного танца. Но человек в кресле так же легко и уверенно ведет свою необычайную работу.
Затем дают свет, Иванов пересаживается в другое кресло, берет в кулак толстый конец уходящего в стену шнура. Снова мрак.
Он чувствует острый болезненный удар в ладонь - действие электрического тока. Боль не прекращается.
Он не отпускает резиновую грушу, но стискивает ее сильней. Боль усиливается, как будто огненная искра бьется в кулаке. Терпеливо, с каменным, строгим лицом Иванов сидит на месте.
Резкий звонок - он бросает провод, встает с кресла. Комната освещается. Входит толстый, добродушный человек в военной форме.
- И это все, доктор?
- Все! - доктор дружески хлопает по плечу Иванова. - Но, черт меня возьми, вы - настоящий образец идеального летчика. В нашей работе это немногочисленные случаи - такая точность и четкость рефлексов при полном спокойствии организма. Понимаете, в вас нет не крошки этой самой неврастении.
- Значит, годен! - улыбается Иванов.
- Еще бы не годен! Если бы все люди были такие, у нас не было бы нервных болезней. Да, совсем забыл, голубчик, там вас спрашивают двое… Ждут возле дверей.
Иванов вышел наружу. С низенькой скамейки поднялись две фигуры - Мак и Фенин.
- Вы за мной? Что так не вовремя? - Иванов дружески встряхнул протянутые руки. - А я вот здесь на испытании был. Психо-физическая лаборатория. Последнее слово науки! Испытывают весь летный состав. И чего только не выдумывают. Чудаки! - покрутил головой летчик.
Они отошли на несколько шагов. Мак остановился и пристально взглянул в бесцветные глаза Иванова.
- Есть одно дело, товарищ.
- Дело? Ладно, поговорим по дороге. Жена меня, верно, заждалась, со вчерашнего вечера дома не был. - Военлет, как ни в чем не бывало, двинулся вперед.
- Товарищ Иванов, вашей жены нет в городе. Она просила передать - на два дня уехала к матери в деревню. Вы…
Иванов резко обернулся и, уставившись на Мака, засунув руки в карманы, стал покачиваться всем своим угловатым телом.
- В деревню к матери? Не сказав мне ни слова? Право, вы удивляете меня. И она выбрала вас своим поверенным? Еще раз странно! Вы, конечно, сейчас же объясните…
Мак вынул из кармана пальто и снова спрятал пухлый пакет.
- Это касается золота, зарытого в лесу, - раздельно произнес Мак.
- Золота, зарытого в лесу? - Краслет смотрел изумленно.
- Ну да! Здесь все документы. Я приглашаю вас и товарища Фенина для того, чтобы совместно прочесть эти бумаги и предотвратить похищение народного имущества! - Мак потупил глаза. - Думаю, что в связи с этим вы уясните себе и отъезд вашей жены…
Военлет недоуменно грыз сорванную травинку.
- У вас странный тон, товарищ, - медленно сказал он, наконец, - я не возьму в толк… Значит, вы утверждаете, что отъезд Маруси имеет какое-то отношение к потрохам этого пакета. В таком случае… Но где же мы будем читать его?
- Если желаете, мы пройдем в мой номер. Или на вашу квартиру - пожалуй, ближе.
И вот мы застаем всех троих в уединенной столовой Иванова, вокруг обеденного стола, покрытого пестрой скатертью. Стол освещает двадцатипятисвечная лампочка, на тонком шнуре спускающаяся с потолка. На столе лежит белый запечатанный конверт.
Костлявый Иванов сидит на плетеном диванчике у стены, - на его лице немного обидное, скучающее удивление. Коренастый, темнолицый Фенин у стола подперся ладонями рук, внимательно рассматривая матерчатый узор перед ним. Бледный молодой человек в сером пальто сидит напротив. Его худые пальцы разрывают конверт, вытаскивают его содержимое. Это - аккуратна я стопка листков, исписанных машиночным шрифтом. Она распадается на два отдельных свертка, на одном, положенном отдельно листе, странный рисунок - нечто вроде контуров паука со многими странно надломленными лапами, подробный план местности. Лихорадочными движениями Мак взял первую пачку.
- Понимаете, товарищи, это копия подлинника. Записок, конечно, нельзя было взять, не вызвав подозрений. Но странно - здесь нет начала. Ага, вот пометка: "Читать с этого места". Ну, я начинаю.
Действительно, записки как бы не имели начала. Они начинались с полуфразы: "Третий день на этом полутемном чердаке". Дальше шел уже сплошной текст.
- …Третий день на этом полутемном чердаке, - немного монотонным голосом прочел Мак.
- У меня есть чистая записная книжка, есть нож, есть огрызок карандаша. Сегодня весь день, до назначенного времени, я пропишу эти записки. Вместе с планом местности они будут закопаны в определенном месте, там, где их не найдет никто, кроме меня и еще одного человека. Кто знает, чем кончатся мои скитания, мой сегодняшний побег. Я должен оправдаться этими записками, должен объяснить, почему не было выполнено задание, как погиб самолет, где скрыто золото.
Я не знаю, через сколько времени будут извлечены эти листки. К тому времени может забыться основная ситуация. Поэтому начну с описания положения, в котором находился наш авиаотряд перед тем, как я получил задание.
Мы, имеющие связь с военным делом, знаем наследство, полученное от империалистической бойни!
Несколько сотен вынесших долгую службу Сопвичей и Ньюпоров с расшатанными крыльями и переработанными моторами, - вот авиационная часть этого наследства. Новых самолетов, конечно, не выделывали, с трудом уберегали старые. Разве когда отобьешь у противника какой-нибудь аэро последней системы.
И все-таки мы летаем! На облезлых, потрескавшихся, заплатанных крыльях, с тяжелым грязным бензином, с винтами, носящими следы пулеметных пуль, на "летающих гробах", мы поднимаемся во всякую погоду, в дождь, в снег, в туман, мы поднимаемся навстречу вылощенным аэропланам противника! И наши красные орлы, сильные верой в рабочее дело, сбивают эти бездушные новенькие машины!
Хоть теперь, скажу откровенно, (я пишу эти строки в июне девятнадцатого года), положение воздушного флота дошло до точки. Помню, какой случай произошел незадолго до моего отъезда.
Двум товарищам было дано задание взорвать пути в тылу противника.
Поднялись на дряхлом Сопвиче, с динамитом, со всей снастью.
Прилетели к рельсам, спустились, прикрепили патроны к шпалам. Только видят - вдруг белый патруль к ним бежит. Однако, думают - успеем. Запалили фитили, бегут к самолету, добежали, уселись.
Пустили мотор на полный газ. Пропеллер крутится, а самолет на месте стоит. Машина как будто в порядке - самолет ни с места. Да тут еще сбоку белые наседают! Начали отстреливаться, те в штыки. Обоих прикололи, самолет уволокли. Так и не поднялся он. Потом один очнулся, дополз до деревни, оттуда и мы узнали. Это к тому я веду, в каком подлом состоянии наш воздушный инвентарь был.
Несем мы, главным делом, службу разведчиков и истребителей. Однако, и всякие другие дела делать приходится. При полупартизанском, растрепанном фронте странный вид принимает иногда наша работа.
Был случай, когда наш самолет во время разведки напал на батальон белых. Летя почти у земли, работая обоими пулеметами, он обратил в бегство целый участок фронта. Бывало - удачно брошенная бомба меняла все боевое положение. К таким вот экстренным поручениям принадлежало и мое…
В странное время мы живем теперь. Не Россия, не РСФСР, а огромный, грохочущий лагерь. Со всех сторон - наступления, интервенции, блокады, белые, иностранцы, бандиты. Никто не знает, где очутится завтра, как и в какую сторону изогнется фронт…
В то время наша эскадрилья стояла верстах в шестидесяти от Медынска. Белые шли на прорыв - работали мы, как бешеные, всякий день у каждого по несколько налетанных часов было. Но генералы перли и перли - должно быть, последние резервы собрали. В результате правый фланг армии пропал неизвестно куда.
Он исчез совершенно - точно ветром сдуло несколько полков. Поднимались мы на продолжительные разведки - не нащупывали никаких следов. В полное же уничтожение противником не верилось - очень уж значительная часть была отрезана. Работал телеграф, работала контрразведка, работали наши летчики. И вот внезапно пропавшая армия подала о себе весть.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Как самолет спустился на землю
…Это было после целого дня демонски-утомительной работы. С несколькими другими я как раз сделал длительный полет над фронтом противника. Спал, должно быть, как удавленный, и проснулся, почувствовав, как кто-то теребит теребит меня за плечо и стаскивает с койки.
Открыл глаза - а окне темно, разве только немного светлее обычной ночной черноты. Вгляделся - кто предо мной - вижу - начальник эскадрилья. Сел.
- Товарищ Штреб, - говорит начальник, - собирай свои манатки и пойдем.
- А сколько время? - спрашиваю, натягивая сапог.
- Время, - говорит, - детское. Четвертый в начале!
Пошли лагерной улицей. Вижу - ведет меня начальник будто к штабу. В чем дело? Тут он сам рассказывать подался.
- Товарищ Штреб, штаб только что получил известие об отрезанных частях. Оказались в полной сохранности. Они отступили и укрепились около Мавры - в ста трех верстах отсюда. Это вне линии боев, смекаешь! Население и крестьяне - ничего, прогнали наши ребята бандитов, установили там советскую власть. Только вот денег, понимаешь, не хватает. Начпобриг телеграммой просит тысяч двадцать золотом. В нашей кассе хватит! Мы посылаем туда эти деньги!
Помедлил начальник, кладет руку ко мне на плечо.
- Товарищ, это дело щекотливое, все-таки такая цифра. Но ты человек испытанный, тебе доверить можно. Нас разделяют белые, да леса вокруг - золото можно доставить только лётом. Чувствуешь? Доставишь мешок и привезешь расписку. Вылетите сейчас - я уже велел твою машину готовить. Как она у тебя?
- Машина ничего, работает!
- Ну, вот. Наблюдателем тебе даем Сумина. Он малый на ять - металлист бывший, подпольщик… А вот и штаб. Золото получить и командировку.
Хорошо - входим. Штаб как штаб, - все мы знаем, какие они из себя бывают. Прокуренная комнатка, по углам винтовки грудами, карты, пестрые плакаты. В середине стол, около него - человек пять столпились. Подошел ближе, смотрю.
Лежит на столе газета развернутая. На газете - груда золотых кругляков с четверть аршина высотой. Комиссар возьмет монетку, передаст начштабу, тот ее в брезентовый мешочек.
Комиссар возьмет монетку, передаст начштабу, тот ее в брезентовый мешочек.
Остальные смотрят, счет ведут. Смотрю и я.
Наконец, кончили, мешок завязали. Круглый, тугой, на двух ладонях уложится, а весом больше пуда. Руку так и оттягивает. Дали его мне с бумагами, пошли к самолету.
Интересно знать, что говорят всякие там кабинетные… спецы о теперешнем состоянии нашей авиации? В каком виде может быть самолет, из ночи в ночь стоящий без всяких крыш и футляров - прямо под открытым небом. Разве только мы брезентом наших летунов прикрывали, да в лучшем случае, на скорую руку навес сколачивали.
Вижу - совсем готов мой коняга. Выведен из под навеса, один моторист мотор проверяет, другой под брюхом возится. Стали пропеллер запускать. Подхожу и я.
Спрятал мешок под сиденье, привязал хорошенько. Еще раз осмотрел мотор, тросы управления, пулеметы - ни один летчик не подымется, своими глазами не увидав, все ли в исправности. Тут и Сумин подошел. Сели. Даю полный газ. Пошли.
Путь наш я еще до подъема вычислил. При скорости сто пятьдесят мы в Марве через три четверти часа будем. Мотор работал исправно, высоту хорошо забрали. У меня перед глазами измерительные приборы, карта, у наблюдателя сзади - полевой бинокль. Все в порядке.
Но тут-то и началась переделка.
Когда мы вылетели, на земле еще темновато было. А тут в высоте - полный свет. Летим над расположением белых. А они как начнут почем зря крыть.
Первая шрапнель разорвалась далеко - красивым таким желтоватым облачком. Разрыва за трескам мотора почти не слышно. Вторая ближе, третья еще. Нащупывают. Беру ручку на себя, забираю высоту и влево. Снова начиняют настигать. Разрывы так кругом и ложатся.
Странное ощущение - лететь в версте, в двух над землей и знать, что кто-то на тебя охотится, что каждое такое облачко, окажись оно около, и тебя, и машину твою в горячий бифштекс обратит! Мы-то привыкли, а вот если кому впервой - думаю, жутковато.
Однако, постреляли, постреляли и бросили. В чем дело? Чувствую - наблюдатель меня за плечо трогает.
Обернулся - вижу, приподнялся он на сиденье, из-под шлема - возбужденные глаза, показывает вниз черным пальцем в кожаной перчатке. Я посмотрел.
Земля - мутная, зелено-синяя мягко плыла на запад. Под ногами темно-синяя лента реки, светлые пятна домов, четкие морщины дорог и окопов. И вот над самой поверхностью выделяется, блестя плоскостями, крестик самолета.
Сквозь гром мотора улавливаю слова наблюдателя.
- Смотрите - еще один! - его палец показывает как будто уже и другое место.
Смотрю. Из светлого крестика выросла целая летная машина - идет, несомненно, к нам. А от земли еще одна такая же штука подымается.
Конечно, при других обстоятельствах я бы немедленно принял бой. Такая уж наша профессия - мертвых петель и пулеметных обстрелов. Однако, с пудом золота, при срочном задании…
Выдался пасмурный день. Как раз над нами висела темная завеса туч. Накручиваю высоту - 1000, 1200…
Мы теряемся в мокром густом тумане. Может быть, уйдем!
Пробив молочную занесу, снова набираю скорость. Ушли определенно! Нет! Немного позади из облачной каши выталкиваются две одноместных машины.
Все дело в том, что мой двухместный разведчик уступал в скорости одноместным Ньюпорам противника. Я оглянулся - Сумин хладнокровно и тщательно готовил пулемет. По стальному полукругу перед сиденьем передвигался короткий черный ствол. Я осмотрел свой - привинченный впереди над стеклянным щитком перед глазами. Пощупал рычажки у ручки - что ж, надо отгрызаться…
Высший пилотаж - вот, пожалуй, главное в воздушном сражении! При помощи разных сложных фигур и поворотов нужно зайти в наиболее уязвимое место противника - сверху, сбоку, с хвоста и полить его оттуда свинцовой струей. А когда перед вами не один, а целых два противника, наука крутых виражей, скольжений на хвост и на крыло и прочая летная мудрость приобретает особое значение…
Два врага - серебристые, стремительные, неподвижно распластанные хищники с сияющими кругами винтов впереди и внимательными лицами летчиков за ними - брали нас с разных сторон. Я воспользовался этим.
Я бросился на одного, сжимая пальцем пулеметную кнопку. Сзади била мерная чечетка суминского пулемета. Промчавшись мимо, - над моим ухом свистнул смертельный бич, - я круто забрал высоту и стал между солнцем и вражескими машинами.
Теперь я мог их рассмотреть сверху. Один из пилотов - с выступающими из кабинки офицерскими эполетами и лихо заломленной на голове фуражкой - тоже брал высоту, резко задирая нос машины.
Другой шел в боковой обход.
Я начал пикировать на первого противника.
Все, конечно, знают эту введенную немецкими летчиками фигуру. Я выключаю мотор и с двигающимся носом, мотором вниз, резко, несколько метров в секунду, лечу на находящегося подо мной. Получается впечатление, что я хочу сшибиться с вражеским аэропланом! Потом, когда противник уйдете дороги, выравниваю планы и снова становлюсь в позицию, уставившись вверх неподвижным лбом машины. Трюк рассчитан главным образом на нервность неприятеля! Хотя, сказать откровенно, ни один приличный летчик вообще не должен знать, что такое нервы!
Но мой золотопогонный враг, очевидно, не знал этого. Увидев отвесно падающий самолет с двумя гремящими пулеметами, он нелепо рванулся в сторону. Возможно, что и несколько десятков верно направленных пуль сыграли здесь свою роль. Как бы то ни было, машина белого начала кувыркаться и исчезла в серой поверхности под нами. Я повернулся ко второму.
Он не зевал в это время. Он бросился мимо, почти задев крылом наше хвостовое оперение. Я почуял ровный треск его пулемета и увидел мгновенно возникшую линию дыр, идущих от конца крыла к нашему мотору. Он сделал резкий вираж и снова пошел в атаку.
Можно представить себе эту картину - в голубой прозрачной бесконечности над темной линией туч вьются друг около друга два ядовитых огромных насекомых с широко разбросанными поверхностями мощных крыльев. Внутри каждого - человек, единственная мысль которого - уничтожить, сбросить, вывести из строя машину противника. Если принять во внимание, что летчик серьезно поврежденного самолета почти никогда не достигает земли живым, мы поймем серьезность и ожесточение такого боя!
Итак, наш противник оказался искусным и упорным бойцом. Но на полдороге к нам с ним произошла нежданная авария.
Серебристая машина начала медленно наклоняться - из-за стеклянного щитка за пропеллером смотрело совершенно бледное лицо. Потом по передней части корпуса пробежали почти невидимые голубоватые тени. Пополз легкий дымок. Мы подожгли вражескую машину!
Самолет перевернулся через крыло и выровнялся опять. Пламя быстро распространялось.