Глава вторая
Человек с "Одиссея"
От Махинджаури, куда светловолосый пассажир "Одиссея" добрался рейсовым автобусом, путь его лежал на север, и ехал он, если можно так выразиться, на перекладных, то есть на попутных машинах. Обычно на окраине очередного населенного пункта он "голосовал", и кто-нибудь обязательно его подсаживал. Это были автомобили самых различных марок и назначений - и "Жигули", и самосвалы, и молоковозы, и легковые со строгими надписями по борту: "Связь" или "Специальная", а один раз его подвез даже огромный желтый автокран КрАЗ. У пассажира был только черный потертый портфель, и это намного облегчало путешествие. Плохо ли, хорошо ли, но на четвертые сутки он добрался до большого города С.
Именно такой способ передвижения был обусловлен инструкцией, данной ему центром. Железнодорожный транспорт инструкция категорически исключала.
Но, кроме необходимости передвигаться к намеченному пункту оседания, существовала еще необходимость как-то питаться. По инструкции он должен был покупать пищу в магазинах, то есть жить на сухомятке. В крайнем случае разрешалось пользоваться небольшими кафе и закусочными, но ни при каких условиях не появляться в ресторанах. А спать ему рекомендовалось где угодно, но только не в гостиницах и вокзалах. Так оно и шло до города С.
И вот человек с "Одиссея" в С. позволил себе слегка отклониться от инструкции - зашел пообедать в один из ресторанов и пожалел об этом.
Была суббота, третий час дня. Ресторан оказался заполненным чуть ли не до отказа.
"Тем лучше", - подумал истосковавшийся по горячему человек, выбирая из нескольких свободных мест то, которое было бы подальше от прохода, делившего зал, как косой пробор на голове, на две неравные части.
Ему приглянулся столик, за которым сидели спиной к двери две женщины, а напротив них дымивший сигаретой мужчина лет под сорок с крупным красным лицом. Он был явно нетрезв и явно скучал.
Человек с "Одиссея" подошел, спросил у женщин, свободно ли четвертое место. Женщинам было лет по тридцать, и они чем-то неуловимо походили друг на друга.
- Да, да, свободно, пожалуйста, - обрадованно сказала одна из них.
Женщины переговаривались между собой полушепотом. Мужчина дымил, глядя куда-то в пространство. Судя по пустым тарелкам и тарелочкам, женщины уже пообедали и ждали официанта, чтобы расплатиться. Человек с "Одиссея" моментально определил, что мужчина не имеет к ним никакого отношения. Он отметил также, что верхняя губа у краснолицего сильно припухла. Все это ему не понравилось. Попасть в общество любителя подраться было бы совсем не кстати.
Официант все не подходил. Краснолицый мужчина, перед которым стоял графинчик с водкой и остывший непочатый бифштекс, налил себе из графинчика в фужер и вдруг обратился к соседу густым басом:
- Выпьешь со мной, приятель?
- Я не пью, - вежливо сказал пассажир с "Одиссея".
Мужчине это не понравилось.
- Ты не пьешь, они не пьют, - он кивнул на женщин, - мы не пьем. Только я пью. Зачем тогда пришлепали сюда?
Женщины склонились друг к другу и что-то тревожно шептали.
- Чего молчишь? - грозно спросил пьяный краснолицый.
- Я же вам сказал: не пью, - еще более вежливо объяснил человек с "Одиссея". Боясь назревавшего скандала, он решил уйти.
- Ну так выпей! - И с этим возгласом краснолицый выплеснул водку из фужера в лицо уже вставшему из-за стола человеку с "Одиссея".
Тот машинально правой рукой прикрыл залитые водкой глаза. А в это время краснолицый, потеряв равновесие, свалился со стула и ударился затылком об пол.
Женские крики, грохот, звон посуды…
Первым побуждением человека с "Одиссея" было бежать. Но он ничего не видел, глаза жгло огнем.
Одна из женщин, смочив носовой платок минеральной водой из бутылки, бросилась к нему на помощь.
Сбежались официанты и официантки, гам стоял невообразимый. А через минуту явились три дюжих парня с красными повязками на руках - дружинники…
Глаза у человека с "Одиссея" понемногу пришли в норму, но он понимал, что просто так ему отсюда уже не выбраться. И клял себя на чем свет стоит. И этого пьяного краснорожего обормота проклинал последними словами. Сейчас наверняка поведут в милицию, а при нем пистолет, да еще необычного образца, куча денег, документов разных… Что будет? Как выпутываться? Какая глупая неожиданность! А что, если все это подстроено?
Дружинники попросили человека с "Одиссея" отойти в сторонку. Возле него встал, загораживая путь к выходу, один из парней. Двое других подняли лежавшего обормота. Он все еще на ногах держался нетвердо.
- Так, - оказал один из дружинников, - накушались. - И обращаясь к женщинам: - Вы видели, что тут произошло?
- Да, да, - сказала та, что держала в руке мокрый платочек.
- Идемте с нами в отделение милиции. Здесь рядышком. Будете свидетелями.
Тут вмешалась официантка:
- Они со мной не расплатились. И этот тоже.
- Ну, так рассчитайтесь.
Женщины отдали деньги - их счет у официантки был готов. Официантка быстро составила счет краснолицего.
- Платите, - сказал дружинник тому в самое ухо.
Краснолицый помотал головой и тупо, как попугай, повторил, икнув при этом:
- Пла-а-тите.
Кто-то из сидевших за соседними столиками заразительно расхохотался, и вся сцена, выглядевшая до сего момента довольно безобразно, обрела комический оттенок. Было ясно, что какие-либо расчеты с находившимся, по терминологии боксеров, в состоянии грогги пьяным человеком бесполезны.
- Давайте счет, мы с него получим в милиции и занесем вам, - сказал официантке старший из дружинников.
И они отправились в отделение милиции - впереди трое об руку, за ними человек с "Одиссея", придерживаемый за рукав дюжим парнем, сзади две женщины. Больше желающих быть свидетелями не оказалось, да, собственно, дружинники никого больше и не приглашали.
Бородач мог бы, конечно, попытаться сбежать. Однако он хорошо успел рассмотреть дружинников и понимал, что и на дистанции сто метров и на тысячу они дадут ему большую фору. Значит, стрелять? Это уж верная крышка. Лучше пройти через милицию. Женщины, судя по всему, будут свидетельствовать в его пользу, они же видели, что не он начинал. И тут же в подтверждение своих мыслей он услышал голос той, что промывала ему глаза:
- Вы не бойтесь, мы все расскажем, как было. Это хам какой-то. Он и к нам приставал…
Отделение милиции оказалось совсем близко. Старший из дружинников коротко объяснил дежурному старшине, кого они привели.
- Документы, - сказал старшина.
Краснолицый уже более или менее очухался.
- А-а, начальничек! - шутовски воскликнул он. - Па-а-жалуйста! - Запустил руку в карман, достал совсем новенький паспорт.
Старшина развернул его, листнул странички.
- Что же это вы, Попов? Только-только срок отбыли, жить начали, и опять?
- Меня же в зубы и меня же опять?! - заорал Попов. - Во, смотри, начальник! - Он ткнул пальцем себя в верхнюю распухшую губу. - За что он меня, этот фраер?
- Неправда! - в сердцах воскликнула женщина, все еще сжимавшая в руке платочек. - Он его не бил.
- Обождите, гражданка, разберемся, - успокоил ее старшина и обернулся к человеку с "Одиссея": - Ваши документы, гражданин.
Тот держал паспорт наготове.
- Та-а-ак, - произнес старшина, пролистав паспорт, и в голосе его определенно обозначилась вдруг некая мягкость. - Вы, значит, в Ижевске живете, гражданин Жолудев?
- Да. Был на юге, отдыхал. Вот решил ваш город поглядеть, и поглядел…
- Ничего, разберемся. - И к женщинам: - Ну, расскажите, как было дело.
Та, что с платочком, сказала, что они командированные из Москвы, а затем описала все по порядку. Из ее слов явствовало, что виноват только Попов, а Жолудев - пострадавший.
- Имеете что-нибудь добавить? - спросил старшина у второй женщины.
- Нет, она правду сказала.
- Ясно.
Старшина посоветовал дружинникам усадить Попова на скамью, стоявшую у стены, а сам принялся составлять протокол. Потом дал его женщинам прочесть и подписать, что те и сделали.
- Вы свободны. Спасибо, - сказал им старшина, и они ушли, улыбнувшись на прощание человеку по фамилии Жолудев, по имени Михаил Иванович, 1935 года рождения.
Он улыбнулся им в ответ и услышал голос старшины:
- Я сам из Ижевска, только пять лет уж не бывал. Как там, новую гостиницу-то построили наконец?
- Построили.
- Наш дом как раз на том месте стоял, а теперь старики мои у сестры живут, в Коломне. Там им лучше. А я тоже в отпуске был, только вчера вернулся.
Старшина был настроен благожелательно. Видно, он от рождения был мягок и общителен.
- Вот что, товарищ Жолудев… Как бы вам сказать? В общем, вы не против, если мы этот протокол аннулируем?
- Я не против, - как можно спокойнее, стараясь не выдать радостного волнения, согласился Жолудев.
- Понимаете, если его, - он кивнул в сторону пьяного, - опять по двести первой пустить, за хулиганство значит - ему срока не миновать. Он уже отбывал два года по этой статье. - Старшина как будто бы даже оправдывался.
- Понимаю.
- Но мы сейчас другой протокол составим, а его в вытрезвитель отправим, потом штрафанем как надо и работку проведем, может, подействует, одумается.
- Понимаю, - со вздохом повторил Жолудев.
Старшина быстро составил новый протокол, дал его подписать дружинникам, а затем протянул Жолудеву вместе с авторучкой, и тот, не читая, поставил внизу свою подпись.
- Ну, ребята, спасибо за службу, - обратился старшина к дружинникам, стоявшим у скамьи, где сидел Попов. - Продолжайте дежурство.
Дружинники ушли.
- Домой, значит? - улыбаясь, опросил у Жолудева старшина.
- Сначала пойду поем, - пошутил он. - Скандал мне обед испортил.
- Ну, тогда приятного аппетита!
Жолудев, разумеется, в ресторан уже не пошел. В тот момент, когда дежурный по отделению милиции отправлял Попова в вытрезвитель, он покупал в булочной буханку белого хлеба. Из булочной отправился в продовольственный магазин, где купил две бутылки молока, полкило сыра и банку болгарского сливового джема.
У молоденькой продавщицы он узнал, как называется ближайшее дачное место по шоссе на север, а выйдя из магазина, нашел такси и, совершенно счастливый, плюхнулся на заднее сиденье. Настроение ему, и то лишь на секунду, испортил водитель, который, услышав, куда надо ехать, сказал брюзгливо:
- Попрошу деньги вперед.
- Что, или я рылом не вышел? - обиделся человек с "Одиссея". - Почему не верите?
- Видимость у всех хошь куда, а потом наездют, а сами не плотют.
Водитель, как видно, был о человечестве не очень-то хорошего мнения. Жолудев свободной рукой выдернул из кармана брюк пятерку.
- Хватит?
- Еще останется, - сразу подобрев, сказал водитель и добавил примирительно: - Не по городу, а за город едем…
- Ладно, шеф, - перебил его Жолудев. - Все ясно. Нажми-ка лучше.
Ему не хотелось слушать никаких объяснений. Ему хотелось есть.
Глава третья
Пункт назначения
В город, куда стремился Жолудев, можно было попасть теплоходом по реке, но, подчиняясь инструкции, он продолжал "голосовать" на шоссе и проселках. Спустя три дня, 22 мая 1971 года, он наконец добрался до пункта назначения, прибыв туда на колхозном грузовике, везшем на плодоовощную базу парниковые огурцы. Шофер, молодой, веселый парень, исполнял и должность экспедитора, поэтому место в кабине было свободно. От трешки парень отказался и в ответ предложил взять пару огурчиков, но человек с "Одиссея" тоже отказался.
С плодоовощной базы Жолудев отправился к центру пешком. Ему не надо было спрашивать дорогу. Он видел сотни фотографий и кинокадров этого популярного среди иностранных туристов древнего города, часами просиживал над его планом и теперь мог бы ходить по улицам с закрытыми глазами и не заблудиться и выйти к дому, который ему был нужен, наикратчайшим путем. Но он долго кружил, опять-таки подчиняясь требованиям инструкции, отчасти же из обычного человеческого любопытства. Даже посидел с рыбаками, удившими в сотне метров от пристани. Потом взял билет в кинотеатр на пятичасовой сеанс. Фильм был старый, назывался "Ко мне, Мухтар!". Жолудеву он понравился, но, не досидев до конца минут пятнадцать - тоже по инструкции, - он покинул кинотеатр через служебный ход. Собственно, все это были излишние предосторожности. Он чувствовал, более того, твердо знал, что никакой слежки за ним нет. Но после города С. он был пуганой вороной и от инструкции больше не отходил ни на йоту.
После кинотеатра он перекусил в кафе "Момент", а когда сумерки опустились на малоэтажные улицы города и солнце видела лишь золотая маковка старинной церкви, в которой располагался областной краеведческий музей, он отправился по нужному адресу.
Это был двухэтажный четырехквартирный дом с двумя входами, расположенный на окраинной улице, окруженный высокими кустами сирени, еще не расцветшей. Во всех окнах горел свет.
Человек с "Одиссея" поднялся на второй этаж, позвонил в квартиру № 4, откашлялся в кулак.
- Кто? - спросил за дверью низкий женский голос.
- Домна Поликарповна? - тихо спросил пришелец.
Дверь открылась. Перед ним стояла пожилая, лет под шестьдесят, женщина с проседью в черных волосах, с густыми черными бровями. Она была очень высока ростом, никак не ниже ста восьмидесяти. Человек с "Одиссея" знал ее по описаниям довольно хорошо, но сейчас, увидев наяву, был несколько удивлен. Домна Поликарповна производила очень внушительное впечатление, несмотря на то что облачена была в довольно засаленный халат малинового цвета. Вероятно, в молодости она была весьма недурна собою.
- Вы ко мне? - удивленно спросила она своим почти мужским баритоном, глядя на него сверху вниз.
- Именно к вам.
- Но я вас не знаю… - Она пожала плечами. - Впрочем, заходите, не через порог же разговаривать…
Она провела его на кухню, которая не блистала чистотой и была насквозь пропитана запахом кофе. Показав ему на старенький венский стул, взяла из лежавшей на столе пачки "Беломора" папиросу, чиркнула спичкой, закурила и сказала:
- Что же вы молчите? Вас Борис Петрович прислал или кто?
- Какой Борис Петрович? - Он сел, поставив портфель между ног.
Домна Поликарповна показала папиросой на пол.
- Ну, сосед мой снизу… Вы по поводу жилья?
Человек с "Одиссея" улыбнулся.
- Да, квартира мне нужна, но прислал меня к вам не Борис Петрович. Я из очень далеких краев, Домна Поликарповна.
- Загадки какие-то! - раздраженно сказала она. - Послушайте, довольно кокетничать, мне не семнадцать лет. Если вы хотите снять комнату - пожалуйста! А рассусоливать тут нечего.
- Вы бы присели, а то как-то неудобно - я сижу, вы стоите, - сказал он. - Можно, я тоже закурю?
- Ради бога! - Она села на стул по другую сторону стола. - Так в чем дело?
- Видите ли, Домна Поликарповна, как бы вам объяснить… - Он мялся, но делал это рассчитанно.
- Слушайте, молодой человек, не морочьте мне голову. Говорите прямо, кто вы и что вам нужно. - Она начинала сердиться, но голоса не повышала, как будто бы они с самого начала договорились не кричать. Со стороны их можно было бы принять за людей, которые только для посторонних хотят казаться взаимно недоброжелательными, а на самом деле испытывают друг к другу глубокую симпатию.
- Домна Поликарповна, я вас так хорошо знаю, вернее, вашу биографию, что вы сейчас удивитесь.
- Ну-ну! - подбодрила она его, сделав затяжку и пустив к потолку столб дыма.
- Вы ведь перед войной работали в германском посольстве.
Она не стала хвататься за сердце и не побежала в комнату за валерьянкой, как он ожидал. Она смотрела на него широко открытыми серыми глазами из-под густых черных бровей, а ему казалось, что она смотрит сквозь него. Ему даже страшновато стало от задумчивого взгляда этих больших и, по всей вероятности, немало повидавших глаз. В ее голове шла какая-то сложная работа, а он молчал, не зная, что говорить дальше…
Она заговорила сама.
- Вы слишком молоды, вам ведь не более тридцати пяти…
- Тридцать шесть, - уточнил он.
- Все равно, вы не могли знать меня тогда. Здесь об этом никто не знает тоже… Откуда вам известно?
- Это не имеет значения, вы не бойтесь…
- Я и не боюсь. - Она усмехнулась. - Насколько понимаю, бояться скорее надо вам.
- Вы ведь на оккупированной территории были.
- Ну, об этом я и в анкетах писала.
Нет, она действительно не была напугана. Может быть, чуточку нервничала. Ему нравилась выдержка этой пожилой женщины.
- Но вы ведь не писали в анкетах, что сотрудничали с оккупационными властями?
- Нет, разумеется, - спокойно сказала она. - Но давайте лучше начистоту. Вы сюда явились не для того, чтобы меня шантажировать, не правда ли?
- Это, конечно, не шантаж.
- И раз вы пришли ко мне, значит, вы меня не боитесь?
- Я привез вам привет от Веры Александровны.
Это был уже пароль, и она произнесла отзыв почти торжественно:
- Вы давно ее видели?
- Неделю назад.
Домна Поликарповна вздохнула.
- Вам действительно нужна квартира?
- Да.
- Комната у меня свободна. Что вам еще необходимо?
- Ваш совет.
- Пожалуйста…
- За кого я должен себя выдавать? За вашего племянника?
- Зачем? - удивилась она. - Я постоянно сдаю эту комнату, совершенно официально. Все это знают. Два месяца назад съехал последний жилец, завербовался на Север…
Он задумался на секунду и сказал:
- Мне удобнее было бы объяснять соседям, почему перебрался сюда, если бы вы были моей теткой.
Домна Поликарповна отрицательно покачала головой.
- Это отпадает. Я живу здесь пятнадцать лет, и решительно каждой собаке известно, что нигде никаких родственников у меня нет. И это правда. Да и зачем вам кому-то что-то объяснять? Каждый живет там, где ему нравится, чего ж тут оправдываться?
- Тогда как же я к вам попал?
Казалось, у нее на все был готов разумный ответ уже заранее.
- Очень просто: познакомились сегодня в кафе.
- "Момент"?
- Нет, оно называется "Снежинка". Я им печатаю на машинке меню.
- Вы работаете машинисткой?
- Вообще-то давно на пенсии. Но у меня есть машинка, старенькая правда, и я подрабатываю иногда.
- А кто ваши соседи? Кто такой Борис Петрович?
- Он работает в горжилуправлении бухгалтером. Серьезный человек, большая семья. Я его детей, можно сказать, вынянчила. У него есть телефон. В первой квартире старик со старухой, пенсионеры. Во второй - молодая пара, малыш у них. В общем, живем дружно.
- Прописаться трудно будет?
- Вы же собираетесь устраиваться на работу?
- Конечно.
- Тогда это не сложно. Все, кто у меня жил, прописывались без задержки. Документы у вас в порядке?