- Но может быть, вам не понравится смотреть. Может быть, вы решите, что вам лучше занять место этой женщины и самой отвечать на наши вопросы. Да, мы и это сможем сделать. Но только если вы будете говорить правду. Иначе достанется вам обеим.
Она все еще ничего не понимала, но задавать ему вопросы не посмела. Камаль завязал ей глаза и повел по коридору. Они сделали несколько поворотов, прошли по одному коридору, по другому и наконец подошли к комнате, откуда доносились голоса. Войдя в комнату, она услышала громкий мужской голос:
- Хейаха. А вот и она. Вот наш информатор. Вот кто рассказал нам все о твоих преступлениях.
Камаль снял с нее повязку. Лина открыла глаза и издала короткий крик: "Йумма!" ("Мамочка!") У стены была подвешена на веревке та добрая иракская женщина, которая приласкала ее ночью. С нее сорвали жалкие лохмотья. Тело ее состояло, кажется, из одних костей; старая кожа просвечивала, груди висели, как пустые мешочки. Перед ней стоял толстый мужчина с огромной головой; его тело напоминало спрессованную массу железного лома. В руке у него был "кайбул" - металлический хлыст. Он снова заговорил с седоволосой женщиной.
- Эта леди из Лондона все рассказала о тебе, старуха. Про все, что ты говорила ей сегодня ночью. Про твои высказывания против партии. Про твой заговор против иракского народа. И про твой сговор с евреями против арабской нации. Она все нам рассказала. Она предала тебя.
Лина не смогла вымолвить ни слова. Старая женщина посмотрела прямо ей в глаза. Лина отвела взгляд.
- Йа гахба! - крикнул большеголовый и занес металлический хлыст над головой. - Ты шлюха. Мы должны наказать тебя за эти страшные преступления против нации и партии. - Он сильно ударил старую женщину хлыстом, отчего ее слабые кости хрустнули, как сухие прутья.
Лина закричала так громко, что заглушила крик старухи.
- Йа кальба! (Ты, сука!) - выругался большеголовый, снова поднимая хлыст и опуская его. Женщина издала сдавленный стон. Последовал новый удар, и еще один.
Лина снова закричала. На этот раз она выкрикнула: "Кафи!" ("Прекратите!") Старая женщина уже безмолвно корчилась на веревках, болтаясь, как марионетка на ниточках. Она снова смотрела на Лину. В ее глазах не было злобы - только прощение.
- Прекратите! - еще раз крикнула Лина. Но было уже поздно. На женщину обрушился очередной удар. Вместо крика из нее вырвался короткий, оборванный звук, и ее избитое лицо стало синеть. Лина вдруг представила себе лицо своей тети Сохи - примерно ровесницы этой несчастной, - которая, наверно, погибла таким же трагическим образом. - Возьмите меня! - закричала Лина. - Я пойду на ее место. Прекратите! Возьмите меня вместо нее.
Своим криком Лина задержала очередной удар, но было уже поздно. Лицо старой женщины стало багрово-синего цвета, голова безвольно свесилась. Они оставили ее висеть так некоторое время, а потом выплеснули на нее ведро воды; но она не ожила. Уже потом они обнаружили, что, когда началось избиение, она откусила себе кусок языка и подавилась собственной кровью и рвотой. Теперь она освободилась для вечной жизни.
- Ты хочешь, чтобы начали допрос сейчас или попозже? - спросил Камаль.
- Сейчас, - ответила Лина. Она была готова умереть.
- Тогда мы начнем попозже. - Камаль засмеялся, ему было весело. Они увели Лину обратно по коридору. Все устали, и допрос был перенесен на завтра.
Глава 33
Это произошло, когда Сэм Хофман шел по Гановер-сквер в библиотеку Британского музея, где хотел взять полный комплект документов по правовому регулированию банковского дела в Швейцарии; он надеялся, что это поможет перестроиться для новой атаки на Назира Хаммуда. Вдруг он почувствовал легкий толчок сзади. Сначала он не обратил на это внимания, но потом его толкнули в локоть еще раз, уже сильнее, и кто-то проговорил рядом с его ухом:
- Не оборачивайтесь. У меня есть новости о вашей знакомой, Лине.
Хофман моментально оглянулся налево и увидел в шаге позади себя загорелое лицо Мартина Хилтона.
- Вы идиот, - прошипел Хилтон. - Я же сказал, не оборачивайтесь. Вы что, не знаете, что за вами следят?
- Плевать, - сказал Хофман. - Кто за мной следит?
- Все. Закройте рот и делайте то, что я говорю; тогда я расскажу вам о Лине. Через час будьте в Кью-Гарденз, перед Палм-Хауз. Если за вами не будет хвоста, я подойду к вам и попрошу сигарету. Тогда мы сможем поговорить. Ровно через час.
Они дошли до угла. Хилтон повернул на девяносто градусов, чтобы перейти на другую сторону. "Она жива?" - прошептал Хофман, но Хилтон не ответил. Он уже переходил улицу.
Через час Хофман стоял около стеклянного павильона, известного под названием "Пальмовый домик", рассматривал посаженные вокруг него розы и гадал, где может быть Хилтон. Кью - это длинная аллея на западной окраине Лондона, но трудно было представить, что Хилтон куда-то может опоздать. Хофман подождал пять минут, десять, пятнадцать и уже почти отчаялся, как вдруг какой-то мужчина в соломенной шляпе с остроконечной ван-дейковской бородкой попросил у него сигарету. Сначала он подумал, что это гомосексуалист, который хочет познакомиться, но потом узнал тщательно замаскированное лицо Мартина Хилтона.
- Давайте пройдемся, - сказал Хилтон. Он вывел Хофмана на тропинку, ведущую в дальний конец Кью-Гарденз к японской пагоде.
- Где Лина? - сразу же спросил Хофман. Он и ждал ответа на этот вопрос, и боялся его.
- Она в Багдаде. Они схватили ее вчера в Женеве и посадили в самолет. Мы достали в аэропорту полетный план этого самолета и знаем, что он приземлился в Багдаде.
- Она жива?
- Этого мы не знаем. Вероятно, ее повезли в главную тюрьму. Что с ней стало потом, нам неизвестно.
- Кто это "мы"? Вы все время говорите "мы".
- Государство Израиль.
- Черт! Вас ей только не хватало.
Глаза Хилтона вспыхнули, но он сдержался.
- Кроме нас, у нее сейчас никого нет. Но, к сожалению, мы ничего не можем для нее сделать. В Багдаде у нас сейчас очень мало людей.
- Черт, - снова сказал Хофман.
Они проходили мимо еще одной стеклянной оранжереи. Под высокой арочной крышей из стекла и железа были устроены миниатюрные джунгли - с драконовыми деревьями, водяными лилиями и цветущими камелиями. Это была маленькая тюрьма, в которой джунгли содержались посреди Лондона против их воли. Хофман обернулся к израильскому агенту.
- Что я могу сделать, чтобы вытащить ее оттуда?
- Это зависит от того, есть ли у вас связи в Багдаде.
- Нет, - ответил Хофман после короткого раздумья.
- Может, вы знаете кого-нибудь, кто может повлиять на нужных людей в Багдаде - политически или, например, с помощью денег.
Хофман снова задумался. Он понял, что такой человек есть, хотя мысль эта была ему отвратительна. Это был его давний друг, в последнее время обернувшийся недругом, - принц.
- Может быть, - сказал Хофман.
- Думаю, вам следовало бы использовать любое такое влияние как можно быстрее. Боюсь, что у вас мало времени.
Они приближались к веретенообразной японской пагоде. Хофман снова обернулся к своему спутнику. В своей соломенной шляпе и с остроконечной бородкой израильтянин выглядел смешно и нелепо.
- А почему вы мне об этом сообщили? - спросил он. - Вам-то что до этого?
- Мы используем все возможности создавать проблемы для Ирака и для тех, кто его поддерживает. А у вашей Лины это замечательно получается; лишь бы нам сохранить ее в живых.
- Какое же вы дерьмо! - сказал Хофман. - Вы просто используете ее.
- Уф, Господи, грешен я! - Хилтон закатил глаза, желая показать, какой дурак Хофман.
- Сделайте для нее что-нибудь… вашу мать!
- Ну, я пошел, - сказал Хилтон. - Пока! - Он послал Хофману воздушный поцелуй и, оставив его стоять у псевдояпонской пагоды, свернул на другую тропинку; она вела к еще одному дурацкому сооружению - руинам арки, которую кто-то из прежних королей или королев счел памятником эпохи Древнего Рима.
Хофман попытался избежать неизбежного. Позвонил в офис Асада Бараката, но секретарша ответила, что банкир-палестинец в деловой поездке. Он даже попробовал дозвониться своему отцу в Афины - вдруг у того возникнет идея, как можно надавить на новых руководителей в Багдаде. Но отец тоже уехал по делам. Оставалась единственная возможность. Подъезжая на своем "БМВ" к Гайд-Парк-сквер, Хофман подумал, что возвращается на эту встречу через пять лет, как бумеранг, возвращающийся на то место, откуда его бросили.
Во дворце наслаждений принца Джалала горел свет; перед парадным входом был припаркован "роллс-ройс корнике", а это значило, что хозяин дома. Сэм решил по телефону заранее не звонить - так будет проще. Он нажал кнопку дверного звонка. Дверь открыл прежний охранник-англичанин. За ним, на лестнице, ведшей в частные покои, Сэм увидел самого принца. Одетый в длинную белую "тхобу", сияющий чистой кожей кофейного цвета и со своей нафабренной бородой принц был похож на какого-то бога, восходящего по небесным ступеням. Он обернулся и, увидев Хофмана, на мгновение смутился, потому что вел за руку подростка. Потом он слегка шлепнул юношу по заду и послал его наверх.
- Мой дорогой Сэм! - сказал принц Джалал, спускаясь с лестницы к гостю. - Какой сюрприз! А я боялся, что в следующий раз мы увидимся еще лет через пять. Очень приятно, очень приятно. - Он взял Сэма за руку и расцеловал его в обе щеки.
- Прошу прощения, - сказал Сэм. - Я, видимо, не вовремя.
- Вовсе нет, дорогой мой. У меня нет от вас секретов. Мне следовало познакомить вас с моим юным другом. Очаровательный мальчик. Кажется, его нашли в Дании. Вылитый ангел, красивый голос. Ведь без разнообразия жизнь станет пресной, не так ли?
- Да, - ответил Сэм, - конечно, пресной.
Принц провел Сэма в одну из зал на первом этаже - огромную комнату высотой чуть ли не десять метров, окрашенную в густой нежный цвет взбитых сливок. Принц сел на широкий диван и жестом пригласил Сэма сесть рядом. Он хлопнул в ладоши, и появились слуги с чаем и конфетами, а потом и с кальяном. В отдельной вазочке принесли порцию гашиша величиной с кусочек сахара. Принц глубоко затянулся и предложил черенок трубки гостю. Когда Сэм отказался, он опустил черенок на колени и посмотрел на посетителя затуманенным взглядом.
- Что же привело вас ко мне - ведь мы виделись так недавно? Вы передумали насчет румынских девочек? Боюсь, они уже не девственницы, хотя по-прежнему очень милы.
- Нет, совсем не то. На самом деле я хочу принять другое ваше предложение.
- А, это хорошо. Какое же?
- То, которое вы мне делали пять лет назад, - помочь вам спрятать деньги. В последний раз вы сказали, что это предложение остается в силе, и теперь я заинтересован в нем.
Джалал простер к нему руки. Его голова словно выплыла из облака гашиша.
- Ну наконец-то, мой дорогой друг. Наконец-то вы узрели свет. Ахлан ва сахлан. Добро пожаловать в содружество цивилизованных людей.
- Но есть одно условие, Джалал. Мне не нужна плата за мои услуги.
- О Господи! Почему?
- Потому что вместо этого мне нужна ответная услуга. Я просил бы вас использовать деньги, которые вы собирались мне заплатить, на то, чтобы купить жизнь моего друга.
- "Купить жизнь друга". Как трогательно. И кто же он?
- Не он, а она. Это женщина.
- Ах, хабиби. Я тронут. Конечно, я помогу вам. Такую сделку я понимаю. Бывает, что женщина становится дороже денег, правда? Так кто она?
- Ее зовут Лина Алвен. Родом из Ирака, работает у Назира Хаммуда.
- Опять он. - Джалал сделал движение рукой, словно отгонял от тарелки надоедливое насекомое. - Как надоел! Но Бог с ним. Где же эта женщина, которую я должен для вас купить?
- В Багдаде. Она там в тюрьме. Ее выкрали вчера, из Женевы. Вы можете вызволить ее оттуда?
- Трудно, но возможно. Деньги - везде деньги, дорогой мой, даже в Багдаде. Это железный мировой закон. И к счастью, наш посол в Ираке - мой приятель. Я ничего не обещаю, но мне так хочется, чтобы вы были мне чем-то обязаны, что я очень постараюсь.
- Благодарю вас, - сказал Хофман и в знак благодарности по-арабски приложил руку к сердцу. Но принц рассмеялся: это ведь был бизнес.
- Ну, а теперь мы должны поговорить о вашем вкладе в эту сделку, дорогой Сэм. Я ведь делаю для вас нечто совершенно особое, значит, и вас буду просить о совершенно особой услуге. Это ведь справедливо, не так ли?
- Да, это справедливо. Скажите, что я должен сделать, и я это сделаю.
Принц минутку подумал, поглаживая указательным пальцем свою замечательную раскрашенную бороду. Наконец он сказал:
- У меня есть друг в Турции, банкир. Он очень много для меня сделал. Но сейчас у него возникли трения с законом. В Турции, в Америке, повсюду. У него где-то есть деньги, кажется на Каймановых островах, спрятанные еще до того, как его банк лопнул. Но ему страшно к ним прикасаться, потому что могут узнать власти США или Англии и причинить ему еще больше хлопот. Так что, понимаете, ему нужна помощь. И вы как раз такой человек, который мог бы ему помочь, - с хорошей репутацией, со связями. Именно такой человек.
- Что я могу для него сделать?
- Купить для него банк в Америке. Он уверен, и не без оснований, что это единственный безопасный способ сохранить его деньги. К сожалению, сам он владеть банком в Америке не имеет права: почему-то все думают, что эти деньги он украл. Вы должны стать для него владельцем такого банка. Мы возьмем на себя все хлопоты. Это ведь несложно, правда?
Сэм безразлично кивнул. Сам с собой он уже совершил сделку перед тем, как позвонил в эту дверь.
- Ура! Я попрошу моего адвоката в Вашингтоне подготовить бумаги. Когда найдут подходящий банк, вам, наверно, придется съездить в Штаты - подписать кое-какие документы и все прочее. Неприятно, конечно, но тут уж ничего не поделаешь.
Сэм еще раз кивнул. Он почти физически ощущал, как рушится образ, который он так тщательно создавал для себя в последние пять лет. Оказалось, что для таких, как он, не существует ни чистоты, ни независимости. Он мог быть незапятнанным и независимым лишь постольку, поскольку не нуждался в услугах других людей; но стоило попасть в сложную ситуацию - и он должен был забираться в такое же дерьмо, как и остальные. Хофман почувствовал, что у него болит сердце; ему хотелось уйти из этого дома. А на лице принца сияла улыбка триумфатора - победителя в долгом споре.
- Дорогой Сэм, раз уж мы снова друзья, давайте отметим это. Может, посмотрим кино? У меня есть новая вещица, я получил ее вчера от одного кувейтского приятеля. Называется "Филиппинские медсестрички". Он балуется съемками у себя дома; уверяет, что все снятое - подлинное.
- Нет, - сказал Хофман. - Не надо кино. - Он вспомнил лицо жены Рамона Пинты на полицейской фотографии, которую принес ему повар-филиппинец. С того дня, казалось, прошла целая жизнь.
- Ну, может, выпьем? Покурим трубочку? Или хотите приятную компанию?
Сэм встал с дивана.
- Мне нужно идти, - сказал он.
- Конечно. Я понимаю. Вы волнуетесь за свою маленькую подружку. Как ее зовут? Лина Алвен. Я займусь этим сейчас же. Как только позвоню своему другу в Турцию и сообщу приятную новость.
В тот день в Вашингтоне, в комнате для банкетов юридической фирмы "Хаттон, Марола и Дьюбин" ее глава Роберт Хаттон давал ленч. Он просил его не беспокоить, поэтому сначала ему не сказали, что звонит клиент из Лондона. Для Хаттона этот ленч был важным событием - ежегодным собранием секретной группы, которую он организовал много лет назад и которая называла себя "Друзья Арабии". Группа была в своем роде замечательная: три бывших члена кабинета, полдюжины отставных сотрудников заграничных служб, несколько видных членов вашингтонской адвокатуры.
Такими ежегодными собраниями отмечались годовщины гигантского предприятия, длившегося в общей сложности уже более пятидесяти лет. Если бы кто-то узнал о существовании группы, он несомненно обвинил бы ее членов в элитаризме, империализме, арабизме, расизме и всех прочих "измах". Но сами они считали эти слова просто мусором, который используют люди, не имеющие ни малейшего понятия о том, как на самом деле устроен мир. Как любил говорить Хаттон в своих ежегодных тостах, единственное, в чем виноваты "Друзья", - это в том, что защищают национальные интересы Соединенных Штатов. Америка взвалила на свои плечи решение тяжелейшей задачи: в одной руке у нее мировой рынок нефти, а в другой - арабо-израильская бомба, всегда готовая взорваться. И пока что, слава Богу, нация успешно решает эту задачу. Нефть по-прежнему течет, а бомба, хоть временами и взрывается, не разносит вдребезги весь дом. И этим весь мир обязан "Друзьям Арабии", хотя, конечно, благодарности за это никто никогда не услышит.
Секретарша все же подошла к Хаттону сразу после того, как он закончил речь. Клиент из Лондона звонил еще раз. Он сказал, что дело очень срочное и не терпит отлагательств. Хаттон извинился и отошел поговорить с одним саудовским принцем, много лет входившим в сеть его клиентов. Слегка сонным голосом принц объяснил, что у него две довольно сложные проблемы. В Ираке сложились такие обстоятельства, что необходимо было направить туда большую сумму денег с банковского счета в Бахрейне; деньги должны быть отправлены как можно быстрее чартерным авиарейсом. А вторая проблема связана с делами турецкого господина, старого знакомого фирмы "Хаттон, Марола и Дьюбин". Здесь тоже речь идет о крупной сумме, которая сейчас покоится на номерном счету в Джорджтауне, на Каймановых островах, но хочет переселиться в Соединенные Штаты. Найден человек, который сможет приобрести для этого какой-нибудь банк. Турецкое дело может немного подождать, а багдадское дело требует немедленных действий.
Хаттон тут же вызвал младшего партнера и дал ему указание оформить снятие средств со счета в Бахрейне и провести переговоры о чартерном авиарейсе с какой-нибудь компанией в Аммане. В течение нескольких минут все колеса завертелись в нужную сторону. Это позволило Роберту Хаттону вовремя вернуться к гостям, чтобы выпить бренди и выкурить сигару.
Глава 34
Этой долгой ночью Лина не сомкнула глаз. Ее снова поместили в одиночную камеру, но на этот раз в камере все время горел свет. В остальном она была точно такой же: шероховатые бетонные стены, испещренные посланиями и именами; вонючая дыра в углу; успокаивающая прохлада каменного пола. Лина не боялась смерти, просто не хотела терять ни минуты того времени, когда работало ее сознание. Она лежала лицом к полу, и перед ее мысленным взором шли персонажи ее жизни, словно актеры, выходящие на прощальные поклоны. Она думала о матери, которая умерла так давно, что осталась в памяти Лины лишь проблесками отдаленного маяка. Но именно мать стала первой жертвой: ее убило их вынужденное бегство из Багдада. Потом Лина думала об отце, арабском аристократе, у которого было слишком мало денег, чтобы позволить себе презирать новый образ жизни арабов. Как же он оказался прав! Это действительно был новый век невежества - "Ашр аль-Джахилийя". Отец тоже стал жертвой.