- Когда это случилось? - спросил он.
- Несколько дней назад. - Горгуля махнул рукой, зажмурился. - Пострадавший умер. Сын потребовал пять тысяч. Обещал молчать.
- И вы дали?
Горгуля кивнул:
- Три тысячи. Больше не было.
"Обыкновенный шантаж", - не без разочарования подумал Зубавин. Он подошел к телефону связался с районной автоинспекцией и попросил дать справку, когда и где убит автомашиной велосипедист. Тут же, не отходя от телефона, получил справку. Нет, за последние недели, даже месяцы в районе не было зафиксировано ни одного подобного происшествия.
Положив трубку, Зубавин вернулся к Горгуле:
- Вы говорите, что сбили велосипедиста на Краснополянской дороге?
- Да, - твердо ответил Горгуля. - Сбил и удрал, как самая последняя…
- Вы ошибаетесь, Василий Петрович! Зря на себя наговариваете.
- Я ошибаюсь? У меня до сих пор правая фара разбита и на крыле вмятина.
Зубавин попросил Горгулю рассказать со всеми подробностями, как все это случилось. Выслушав его, он решил, что нужно осмотреть машину и побывать на месте происшествия.
Сделав то и другое, он пришел к выводу, что велосипедист нарочно бросился под машину Горгули. Зачем он это сделал? Ясно, с целью шантажа. Кто он, этот шантажист? Андрей Лысак - подставное лицо (его три дня назад и в Яворе не было). Кто же его послал к Горгуле? Крыж? Да, похоже, что так. И стоявшая в стороне фигура Крыжа выдвинулась на передний план, приковала к себе внимание Зубавина. Именно через час после появления Крыжа в доме портнихи Андрей Лысак идет к Горгуле и вымогает деньги. Значит, уважаемый, почтенный Любомир Крыж, активист культурного фронта, продавец книжного магазина, превосходный мастер-любитель резьбы по дереву, владелец замечательной библиотеки и редкой коллекции всевозможных деревянных изделий, сделанных руками верховинских пастухов, плотогонов и охотников, нигде и ничем не запятнанный Крыж - шантажист? Нет, не может быть! Впрочем… Вспомнив сброшенного в пропасть кооператора Дзюбу и гвардейца Ивана Белограя, Зубавин сказал себе: "Всякое бывает. Поживем - увидим". Он попросил Горгулю и дальше никому не рассказывать, что с ним произошло, и приступил к глубокому изучению Любомира Крыжа. Ни один день, ни один час его жизни не оставлял вне наблюдений. Все фиксировалось: когда проснулся Крыж, опоздал или не опоздал на работу, куда пошел после закрытия магазина, с кем встречался, о чем говорил. Наблюдения долгое время не давали ничего интересного.
Однажды воскресным утром Зубавину доложили, что Крыж в сопровождении своего маленького приятеля, девятилетнего Коли Черевко, сына соседа, отправился на встречу пионеров с пограничником-следопытом старшиной Смолярчуком. О, это уже был многозначительный поступок! Почему Крыж направился во Дворец пионеров? Провожать Колю Черевко? Только за компанию с ним? А не потому ли, что надеется услышать, как Смолярчук в последнее время отличился в борьбе с нарушителями - границы? Если это так, чем можно объяснить интерес Крыжа к рассказу Смолярчука? Просто любопытством? Любовью к пограничникам? Вряд ли. А может быть, для него не безразличны судьбы этих самых нарушителей границы, задержанных и обезвреженных Смолярчуком? Может быть, он хочет узнать, как провалились его тайные сообщники?
Ставя перед собой такие вопросы и отвечая на них, Зубавин, разумеется, не считал, что постиг истину. Возможно, и ошибается. Он искал. А когда ищешь, не всегда находишь удачу. Он в любое время легко и с радостью откажется от своих предположений относительно Крыжа, если они не подтвердятся. Нет, он не будет самолюбиво упорствовать, не будет строить здание на песке, не станет утверждать, что белое есть черное, а черное - белое. Зубавин в свое время прошел замечательную школу. У него были хорошие учителя. Кузьма Петрович Громада много лет назад крепко внушил Зубавину, что советская разведка - лучший друг всякого честного советского труженика и смертельный враг его врагов. В соответствии с этим и должен действовать разведчик любого ранга. Каждый день имея дело с подонками человечества, с его заклятыми врагами-диверсантами, шпионами, террористами, ни на одно мгновение не утрачивай великую свою силу - человечность. Будь на уровне дел своей страны, своего народа, не забывай, что ты коммунист, помни, что ты только слуга государства, его часовой, его телохранитель, - и ты никогда не превратишься в горделивого петуха, в делягу, в независимого чинушу независимого департамента, в этакого "верховного надзирателя", стоящего над народом, над законами. Советская разведка - обнаженный меч в руках народа, безжалостно разящий тайных его врагов. Но грош тебе цена, разведчик, если твоего меча боится не только враг, но и твой друг. Будь бдительным, но не подозрительным. Борясь со шпионами, размахивайся осторожно, не бей заодно и своих. Охраняя государственную безопасность и благополучие народа в целом, не ущемляй ни прав, ни чести, ни достоинства отдельного человека. Каждый трудящийся должен жить и работать в полной уверенности, что его жизнь и покой находятся под надежной твоей защитой.
Всё вышеизложенное для Зубавина давно стало непреложным руководством в его повседневной тяжелой работе. Оттого-то он и был осторожен. Изучая Крыжа и Лысака, он заботился и о том, чтобы они никак не почувствовали себя изучаемыми. И это ему до сих пор вполне удавалось. Удавалось потому, что он действовал не только силами своих сотрудников, но и при ближайшем участии бесчисленных разведчиков-добровольцев. Яворяне активно помогали ему. Примечательным было то обстоятельство, что Зубавин многих из своих помощников впервые видел и не делился с ними, стало быть, тем, что думал о Крыже.
Светлана Андреевна Казанцева, кассирша книжного магазина Укркультторга, где работал Крыж, пришла к Зубавину и заявила следующее. Недели две назад к ним в магазин забрел проезжий иностранец. Какой он национальности, она не знает. Говорил с Крыжем по-немецки. О чем, тоже не знает. Он купил англо-русский словарь и направился к выходу, перелистывая книгу. Не доходя до двери, вдруг вернулся к прилавку и попросил заменить ему экземпляр словаря, так как этот, по его словам, оказался с браком. В то время как Крыж менял словарь, иностранец что-то шепнул ему. Нет, нет, она не уверена, что это был какой-нибудь особенный, тайный шепот. По совести сказать, она сразу не придала ему никакого значения. И только потом, когда увидела словарь, побывавший в руках иностранца, встревожилась. Почему она решила обратить внимание на этот словарь? А просто так: интересно было посмотреть, чем он не понравился покупателю, какой брак допущен на книжной фабрике. Случайно она увидела, куда Крыж положил бракованный словарь. На вторую полку, третьим с края, ближе к окну. Бегло осмотрев книгу, Светлана Андреевна не увидела в ней никакого дефекта. Ее любопытство разгорелось. Она стала внимательнее рассматривать книгу и обнаружила, что не хватает одного листа. Двести восемнадцатая страница есть, а двести девятнадцатой и двести двадцатой нет. Лист был вырван, как заключила Светлана Андреевна по свежему корешку, недавно.
- Видел Крыж, как вы осматривали этот словарь? - спросил Зубавин.
- Нет, он уходил в аптеку за лекарством.
- Очень хорошо, что не видел. Людей нельзя обижать необоснованным подозрением.
Лицо Светланы Андреевны стало растерянным, виноватым.
- Да я и сама этого боялась, - сказала она со вздохом. - И сейчас, признаться, боюсь. Любомир Васильевич всегда такой уважительный, культурный, образованный. Я столько от него хорошего узнала. Так что вы меня простите, товарищ майор, если я ошиблась, напрасно вас побеспокоила.
- Нас-то вы можете беспокоить в любое время, по любому вопросу, а вот…
- Я понимаю. Любомир Васильевич ничего не знает. Никто не знает. Только одному вам я рассказала о своих мыслях.
- Правильно делаете, - подбодрил Зубавин кассиршу. - Скажите, а почему вы не пришли к нам раньше?
- Да разве можно, не зная броду, соваться в воду? Я бы и сейчас не пришла, если бы…
- Случилось что-нибудь?
- Ну да! Крыж взял с полки забракованный экземпляр словаря, положил его в карман и унес домой. На другой день словарь был на месте. Но это уже был не тот экземпляр, я проверила: лист с двести девятнадцатой и двести двадцатой страницами не был вырван.
Зубавин записал все, что сказала Светлана Андреевна Казанцева, поблагодарил ее. Провожая кассиршу до двери, он попросил не стесняться, беспокоить его в любое время дня и ночи, когда она найдет это необходимым.
- Значит, вы думаете, я не зря пришла к вам? - обрадовалась Светлана Андреевна.
- Думаю, что не зря… То есть в каком смысле не зря? - спохватился Зубавин.
- Я насчет Любомира Васильевича. Может он оказаться не нашим человеком?
Зубавин ответил уклончиво:
- Пока ничего не могу сказать. Поживем - увидим. До свидания, Светлана Андреевна, заходите.
Когда дверь за кассиршей закрылась, Зубавин вернулся к столу, достал папку с надписью "Горная весна" и вложил в нее заявление Казанцевой.
Столь стремительное продвижение Зубавина к цели не было неожиданным для него. За много лет работы в органах безопасности он неоднократно убеждался, что вражеский лазутчик, засланный к нам или завербованный на месте, сможет существовать безнаказанно, в роли неизвестного до тех пор, пока активно не проявил себя или пока действует в одиночку, без всякого контакта со своими сообщниками. С тех пор как агент установил связь о себе подобными, он обречён. Об этом неплохо осведомлены и сами агенты по многочисленным провалам своих предшественников. Но что поделаешь: разведчик, работающий в одиночку, не представляет никакой ценности. Добытый им материал должен быть во-время переслан туда, где его ждут с нетерпением: за границу, в штаб, руководящий тайной войной. А разве все это можно сделать без связника, без резидента, без радиопередатчика, без денег, без "тайной почты"?
Как только полковнику Шатрову стали известны вынужденные признания железнодорожника Горгули и заявление кассирши Книготорга, он немедленно покинул Львов.
Вернувшись в Явор, Шатров сразу же, не отдыхая после бессонной ночи, не заезжая даже в гостиницу, направился на Киевскую к Зубавину и, не медля ни одной минуты, приступил к работе.
Труд такого разведчика, каким был, например, Василь Гойда, - это постоянное движение, самое высокое физическое и душевное напряжение, быстрота и натиск, ловкость и осторожность, предусмотрительность и молниеносная ориентировка в любых обстоятельствах. Труд же разведчика масштаба Шатрова более сложен и не каждому, пусть даже самому ловкому следопыту, по плечу. То, что обязан был делать Шатров, требовало большого опыта и зрелости.
Никита Самойлович Шатров принадлежал к той славной плеяде чекистов-дзержинцев, которые, отдаваясь работе всей душой и сердцем, все же тратили свою энергию расчетливо и мудро, действовали вдохновенно и осмотрительно, хладнокровно и методически, скромно и настойчиво. Имея за плечами не одну победу над врагами Родины, Шатров брался за каждое новое дело не с кондачка, не с налета, а фундаментально и творил его основательно, кирпичик за кирпичиком, до тех пор, пока не завершал. Люди такого склада, как Шатров, не умеют парадно шуметь и пускать "золотую пыль" в глаза, становиться в позу всезнающих, всеуспевающих начальников и безжалостно распекать, унижать своих подчиненных. Любя мыслить терпеливо и широко, Никита Самойлович любил и умел пробуждать мысль в каждом, с кем ему приходилось работать.
Большую часть своего рабочего времени Шатров проводил обычно в размышлениях. Это были лучшие часы его трудовой жизни. Тот разведчик, кто не умеет терпеливо, на протяжении многих часов и дней, изучать материалы секретного следствия и раздумывать над ними, кто не обладает способностью соединять в себе "лед и пламень" - хладнокровие штабиста и стремительность и отвагу оперативника, - кто не приучен рассматривать предмет со всех сторон, кто не натренирован путем анализа явлений докапываться до истины, кто не умеет мысленно перевоплощаться в того или иного своего противника, кому чужд высокий полет догадки, фантазии, - такой разведчик не умеет по-настоящему трудиться и не может, стало быть, рассчитывать на большой успех в борьбе с врагами народа.
Шатров уединился в отведенном ему кабинете, внимательно, лист за листом, прочитал все дополнительные материалы, подготовленные Зубавиным. Некоторые страницы дела 183/13 он перечитывал дважды. Особенно долго задерживался он там, где говорилось о Любомире Крыже. Время от времени он делал в своем крошечном блокнотике, величиной со спичечную коробку, какие-то замысловатые записи, похожие на стенографические знаки. Перечитав последнюю страничку дела, Шатров собрал все бумаги, обрез к обрезу, разгладил их ладонью, захлопнул папку и завязал тесемки. После этого он некоторое время молча, дымя папиросой, шагал из угла в угол и раздумывал. Проходя мимо красной папки с делом 183/13, он трогал ее рукой, как бы убеждаясь, на месте ли она. В кабинет постучали:
- Разрешите, товарищ полковник?
На пороге раскрытой двери стоял майор Зубавин. Лицо его было озабоченным, а молодые, синие-синие глаза тревожно вопрошали: неужели я опять что-нибудь не доделал?
Шатров понимающе, с сочувствием улыбнулся.
- Не беспокойтесь, Евгений Николаевич. На этот раз не вижу существенных потерь. - Он подошел к столу, похлопал ладонью по красной папке: - Досконально изучил все, что сделали без меня. Здорово продвинулись вперед. Но… не зазнавайтесь, товарищ начальник. Конец мне еще не виден. Самое сложное, по-моему, только начинается.
- Согласен, товарищ полковник. Я тоже так думаю.
- Вот и хорошо. Значит, будем с чистой совестью мучить друг друга вопросами, сомнениями, догадками и разочарованиями.
Шатров сел в кресло. Минут пять отдыхал, откинув голову, закрыв глаза и ослабив все мускулы. Это хорошо помогало в дни усталости, заменяло хороший сон. Зубавин смотрел на неподвижное, скульптурно суровое лицо Шатрова и готовился отвечать на поток вопросов, который, как он предчувствовал, должен обрушиться на него. Так оно и случилось. Шатров открыл глаза и раздумчиво, как бы продолжая размышлять про себя, спросил:
- Вызывал у вас хоть какое-нибудь подозрение Крыж до заявления кассирши Книготорга?
- Нет. Несмотря на свое сложное прошлое, не давал никакого повода заняться собой. Маскировка была глубокой, с дальним прицелом.
- Наблюдает за Крыжем, конечно, опытный сотрудник?
- Да. Я выбрал одного из лучших, опытных работников и дал ему двух помощников.
- Есть какие-нибудь результаты наблюдения?
- По магазину - никаких. Нам чрезвычайно трудно определить, кто приходит покупать книги, а кто - по тайному делу.
- Не пропустите момент, когда в магазин зайдет Ступак.
- Я уже предупредил. Ступак до сих пор не заглядывал ни в магазин, ни на Гвардейскую.
- Ждите. Обязательно заглянет. Ну, а как поживает Крыж после работы? Есть за что зацепиться?
- Есть. Мы установили, что он почти ежедневно покупает то в одном, то в другом "Гастрономе" коньяк, сухую колбасу, сыр, копчености, лимоны.
- Что, он любит выпить?
- Нет, до сих пор считался трезвенником.
- Почему же он теперь пристрастился к коньяку? Сам пьет, в одиночку или гостей приглашает?
- Нет, гостей у него не бывает. И сам, насколько нам известно, не пьет.
Шатров усмехнулся:
- Осторожный любитель коньяка. Ну, Евгений Николаевич, так что же вы думаете по этому поводу: зачем Крыж, непьющий, покупает коньяк в таком количестве? Коллекционирует?
Зубавин молчал, смущенно улыбаясь.
- Не кажется ли вам, Евгений Николаевич, что этот коньяк пьет кто-то другой? - спросил Шатров.
- Соблазнительный этот вывод, товарищ полковник. Но… мы наблюдаем за домом Крыжа круглосуточно. До сих пор к нему никто не заходил.
- А может быть любитель коньяка вошел в дом Крыжа до того, как вы установили за ним наблюдение?
- Возможно.
- После работы Крыж всегда идет домой?
- Да, как правило.
- А раньше, год или месяц назад, он тоже всегда направлялся домой? Не изменились его привычки?
- Я не ставил перед собой такого вопроса, товарищ полковник, - покраснев, ответил Зубавин.
- Зря. Поставьте. И как можно скорее. Днем дом Крыжа на запоре, конечно?
- Уходя, запирает на два замка, внутренний и висячий.
Шатров лукаво прищурился:
- А что в это время, пока отсутствует Крыж, делается с печной трубой? Дымок над ней не курится? Этого не замечал ваш лучший оперативный работник?.. Жаль, жаль… Удалось вам установить, чем занимается Крыж дома после работы?
- Обедает. Пьет чай. Вытачивает из дерева на токарном станке разные безделушки. Переплетает книги. Читает. Бывает и так, что он исчезает из поля нашего зрения.
- Не понимаю.
- Мы имеем возможность наблюдать за ним только издали, с помощью стереотрубы, через окна, выходящие из кухни, столовой и спальни. И только одна комната, где библиотека, недоступна нам: окна всегда зашторены.
Зубавин достал из дела 183/13 плотный лист бумаги - план дома Крыжа.
- Точно соответствует натуре? - быстро спросил Шатров, изучая план.
- Как будто так. Сделан по данным горкоммунхоза.
- Какого года данные? Не устарели? Дом не переустраивался?
Зубавину еще раз пришлось смутиться: он не мог ответить и на этот вопрос.
- Товарищ полковник, мы завтра же будем иметь точные данные о доме Крыжа. Мы проникнем туда под каким-нибудь благовидным предлогом.
- Осторожнее, Евгений Николаевич. Боюсь, как бы Крыж не понял, что разгадан. Это для нас сейчас самое опасное. Мы провалим всю операцию, и Крыж ускользнет от нас подобно Дзюбе. Мы должны взять его живым. С арестами нам не следует спешить даже в том случае, когда будем иметь все основания для этого. Я оставил на свободе львовского покровителя Ступака, старого агента иностранной разведки, чтобы не вспугнуть его единомышленников. Будем крайне осмотрительны, Евгений Николаевич. Мы должны до конца распутать весь клубок, иметь в руках все нити и только тогда начнем аресты. - Шатров некоторое время помолчал, глядя на план. - Под каким предлогом вы проникнете в дом Крыжа?
- Пошлем к нему инспектора пожарной охраны для проверки электропроводки.
- Предлог жидковатый. Есть у Крыжа близкие друзья, способные нам помочь?
- Марта Стефановна и ее сын Лысак - плохие для нас помощники. Они исключаются. А других друзей у Крыжа нет. Он любит одиночество.
- И книги, - подсказал Шатров. - И резьбу по дереву тоже любит. На этой почве с ним кто-нибудь общается?
- Да, я совсем забыл! - воскликнул Зубавин. - Крыжа знают все резчики по дереву. Особенно он близок с Иваном Васильевичем Дударем.