Олекса невольно посмотрел на руки венгра. На его пальцах не было никаких колец и на черноволосой голове не красовался берет - она был не покрыта. Подняв кверху лицо, энергичное, молодое, белозубое, с черной полоской усов на пухлой губе, он быстро, вперемежку, то по-венгерски, то по-русски, то по-украински, то опять по-венгерски, проговорил:
- Ио напот киванок! (День добрый!) И локомотив новый и механик новый. Хороший локомотив, таких еще не было в Тиссаваре. Дуже добре! Как тебя зовут?.. Олекса? Розумию. По-мадьярски - Шандор. А я - Золтан Сабо. Пали!
Венгр угостил Олексу и его бригаду сигаретами. Все закурили и, улыбаясь, некоторое время молча смотрели друг на друга. Венгр пристально посмотрел на букетик горных фиалок в кармане Сокача.
- Золтан, вы составитель? - спросил Олекса на таком чистейшем венгерском языке, что Сабо изумленно раскрыл глаза и воскликнул:
- Шандор, ты знаешь мадьярский? Молодец! Я рад, что мы вместе с тобой будем работать.
- Хорошо будем работать или так себе? - спросил Олекса.
- Хорошо, Шандор! Только хорошо! Как у вас. Я - эльмунгаш. Передовой рабочий.
- Если так, готовь мне настоящий поезд. Большой, тяжеловесный. Не меньше ста осей.
- Сто осей? - Правая рука Золтана, несшая ко рту сигарету, остановилась на полпути. Внимание Олексы привлек указательный палец Золтана: на нем уже сияло толстое кольцо с камнем в виде игральной карты. - Сто осей! - с восхищением проговорил венгр. - Не вытянешь!
- Вытяну!
- О, Шандор!.. - Золтан достал из кармана черный берет, хлопнул им об пол. - Я сейчас же побегу к Лайошу, нашему секретарю, и все ему расскажу. Жди меня, Шандор! Да, какая у вас в Яворе погода?
- Такая же, как и у вас, хорошая, - быстро ответил Олекса.
- Очень хорошо! Так жди меня, Шандор!
Не признавая ступенек паровозной лестницы, венгр спрыгнул на землю и, водрузив берет на голову, скрылся под вагонами.
На путях послышался тот неприятный механический грохот, по которому каждый тяговик может узнать, что идёт паровоз с разболтанной ходовой частью. Олекса выглянул в окно. Действительно, на соседний путь подходил узкий и длинный паровоз. Он был асподно-чёрный, с таким наростом мазутной грязи под брюхом котла и наколёсах, так парил многочисленными сальниками, что Олекса засомневался: да рабочий ли это, эксплуатационный локомотив?
Паровоз остановился рядом с "Галочкой", труба к трубе. В окне показался пожилой человек, повидимому механик. На сильно загорелом и обветренном лице его резко выделялись густые, коротко подстриженные седые усы. Он с изумлением смотрел на советский паровоз.
- Какая роскошная реклама! - сказал он по-венгерски, уверенный, должно быть, что его не поймут заграничные железнодорожники.
- Факт, а не реклама! - сказал Олекса по-венгерски.
- Вы знаете мадьярский! - обрадовался механик.
Олекса достал пачку "Верховины", рассыпал сигареты на ладони, ловко водрузил четыре штуки между пальцами, зажег их и все сразу роздал - венгерскому механику, его помощнику и кочегару, одну оставил себе. Паровозники, как и все паровозники в мире, когда на их долю выпадает свободная минута, расселись на рельсах.
- Скажите, почему у вас такая машина? - спросил венгерский механик.
- Какая?
- Красивая-красивая. Как на картинке. Зачем это?
- На красивой машине красиво работается.
Олекса говорил дружелюбно, с приветливой улыбкой: он уже предвидел, какое направление примет беседа.
- Рассказывайте!.. Каждый день бывают у нас ваши рабочие локомотивы. - Венгр усмехнулся, пощупал грубыми пальцами свои короткие усы. - На выставку в Будапешт едете, да?
- Нет. Доставили, как видите, поезд с рудой. Вернемся в Явор тоже с поездом.
Отвечая на вопросы венгра, Сокач осторожно косил взглядом за окно - не идет ли Золтан Сабо.
•- А завтра что вы будете делать? - спросил Механик и насмешливо прищурился, полагая, что поставил Сокача в тупик.
- Поедем, куда назначат: в Карпаты, в Чехословакию или в Венгрию, в Румынию или к польской границе.
- Значит, это самый простой, рабочий локомотив? - недоверчиво допытывался венгр.
- Самый настоящий рабочий.
- Янош Надь двадцать пять лет работает
на железной дороге, в первый раз видит такой локомотив. Янош Надь - это я. - Он приложил руку к груди. - А вы… кто вы?
- Олекса Сокач. Механик.
- Такой молодой - и механик?! - воскликнул венгр. - Я только в тридцать лет был допущен к экзаменам. Правда, это было в старой Венгрии.
- В старой Венгрии я тоже был пастухом и батраком.
- Вы мадьяр?
- Нет, я закарпатский украинец.
Венгр попросил у Сокача разрешения посмотреть его машину. Сопровождаемый своей бригадой, помощником и кочегаром, он опустился на землю. Молча, многозначительно переглядываясь друг с другом, венгры трижды обошли вокруг "Галочки". Все их изумляло: вороненая чистота котла, зеркальные брусья параллелей и дышел, алые с белым колеса, золотые подшипники, никелированные поручни лестницы. Еще больше изумились венгры, когда залезли в будку машиниста и увидели начищенную до блеска арматуру, кресла, обитые оленьей кожей, шелковые занавески на окнах, скоростемер, радиопередатчик.
- Не локомотив, а игрушка! - Янош Надь неодобрительно, даже с укоризной покачал головой. - Белоручка! На такой машине можно прогуливаться, но нельзя работать.
- Нет, товарищ Надь, и работать можно. - Олекса кивнул на венгерский паровоз: - Не хуже, чем на вашей. С какой скоростью вы ездите?
- Тридцать, сорок, пятьдесят километров в час.
- Какой вес поезда?
- Семьсот-восемьсот тонн. А как у вас? Олекса помолчал, сбивая с сигареты пепел и сдержанно улыбаясь.
- Мы набираем, - сказал он, - шестьдесят, семьдесят, а то и все восемьдесят километров.
- Одним паровозом, конечно. Без поезда?
- Нет, с поездом. Да еще с каким!.. Не менее двух тысяч тонн, если по равнине. Бывает так, что и три тысячи тянем. Только в горных поездках мы снижаем нормы.
- Не может быть! - решительно сказал Янош Надь. - Машина, как и человек, имеет свой предел.
- Не верите?
Венгр неопределенно пожал плечами. Олекса сказал:
- Домой я буду возвращаться с тяжеловесным поездом. До границы можете доехать
со мной на паровозе, убедитесь, как будет
работать наша "белоручка".
- Хорошо, поеду. Обязательно.
- Договоритисъ! - Олекса протянул руку Яношу Надю.
Из-под вагона выскочил Золтан Сабо. Размахивая своим черным беретом, он закричал:
- Шандор, Шандор!..
- Я здесь, Золтан. - Олекса выглянул в окно будки паровоза.
- Готово! Договорился! Я сформирую большой состав. Бегу!..
Он снова исчез под товарным вагоном.
Весть о том, что советский машинист вызвался постоянно водить за Тиссу тяжеловесные поезда, быстро разнеслась по станции. Интерес к этому событию был вполне естествен и закономерен для железнодорожников станции Тиссавара. На перевалочной базе тиссаварцы перегружали с поездов широкой колеи на узкоколейные поезда троллейбусы из Москвы, тюбинги для будапештского метро, самоходные запорожские комбайны, молотилки Ростсельмаша, люберецкие жатки, челябинские и сталинградские тракторы, станки "Красного пролетария", слитки донецкого чугуна, горловские врубовые машины для горного бассейна Печ, сложнейшие агрегаты для Сталинвароша, кокс и руду, марганец и автомобили.
Только богатый, щедрый друг, друг на всю жизнь, мог, посылать все это.
Был обеденный час.
К девятому пути, откуда должен был уйти за Тиссу тяжеловесный состав, вышло почти все рабочее население станции.
Больше всего людей было в голове поезда, у первого вагона, куда должен был подойти паровоз. Железнодорожники в обмундировании стального цвета и в огромных картузах. Русые, черные, золотистые головы девушек. Босоногие, в перекрещивающихся помочах мальчишки. Слесари в замасленных комбинезонах. Землекопы в помятых шляпах и жилетах поверх рубах, с засученными рукавами. Пограничники с карабинами и в табачных штанах навыпуск. Плотники в кожаных фартуках. Рыбаки со жгутами сетей на плечах и трубками в зубах…
Десятки, сотни глаз, полные любопытства, дружеского внимания и одобрения, смотрели на паровоз "ЭР 777-13", медленно подходивший на девятый путь со стороны восточных ворот станции.
Тут же, на восьмом пути, стоял безнадежно замурзанный паровоз Яноша Надя. Седоусый механик выглядывал из окна и мрачно дымил сигаретой.
Олекса помахал рукой:
- Прошу сюда, дядя Янош!
Венгерский механик, не дожидаясь вторичного приглашения, перекочевал на советский паровоз. Заняв скромное место в углу будки машиниста, он молча, не переставая дымить сигаретой, наблюдал за работой Сокача.
Все сверкало, все горело на "Галочке" в ярких лучах полуденного весеннего солнца. Все говорило о ее силе: черные клубы форсированного дыма над ее трубой, сдержанные, четкие выхлопы пара воздушного насоса, почти бесшумное движение ведущей оси.
Сокач осторожно, тщательно пропесочивая путь, осаживал паровоз.
Янош Надь высунулся в окно, пытливо смотрел на железнодорожный путь. Из труб, подведенных к трем осям паровоза, тонко струился песок, оставляя на рельсах золотистую дорожку. Это сделано для того, размышлял Янош, чтобы подготовить хорошее сцепление колес тяжеловесного поезда с рельсами. Интересно! До сих пор все венгерские машинисты пользовались песочницей только в дождь, в гололедицу, а этот, советский, и в сухую погоду пропесочивает рельсы. И не зря. Конечно же, не зря. Янош Надь по долголетнему опыту знал, что головки рельсов на станционных путях почти всюду и всегда загрязнены, замаслены. Именно здесь чаще всего буксует паровоз. Спросить бы, так ли думает и советский машинист… Нет, Янош Надь, старый механик, поседевший на локомотиве, не будет задавать никаких вопросов.
Олекса так аккуратно поставил "Галочку" во главе поезда, что водомерное стекло не показало ни малейшего колебания воды в котле.
В толпе, собравшейся проводить поезд, в ее первом ряду Сокач увидел составителя Золтана Сабо.
- Ну как, Шандор, не страшно? - спросил Золтан Сабо, кивая на состав, хвост которого пропадал где-то у западных ворот станции. - Не раздумал? - добавил он, сверкая белой полоской зубов и пощипывая свои усики. Олекса ответил не сразу, он изо всех сил старался быть спокойным, не показать, о чем думал. А думал он о Золтане Сабо: "Какой мерзавец! Как маскируется!"
Золтан Сабо по-своему понял сдержанность Сокача. Ему показалось, что советский механик не уверен в себе. Выражение озабоченности, тревоги и даже разочарования показалось на лице составителя.
- Конечно, не раздумал, - поспешил сказать Олекса. - Что за вопрос!
- Дай руку, Шандор! - Золтан широко размахнулся, с веселым звоном шлепнул ладонью по ладони Сокача и вручил ему овальную медную пластинку с латинскими, штампованными буквами. - Получай нашу гарантийную марку! Мою! Автоматчиков! Вагонных мастеров! Грузчиков! Всех рабочих и служащих станции Тиссавара. - Тихо, шепотом, он добавил: - Посылка на дне тендера, под водой. - Он еще раз размахнулся и ударил Олексу ладонью по ладони: - Пойдем принимать поезд!
Олекса и Золтан быстро, словно стараясь обогнать друг друга, шли вдоль состава.
Один - высокий, широкоплечий, плотный, русоволосый, с опущенными ресницами, с застенчивым выражением очень юного и очень красивого лица. Другой - высокий, сутулый, верткий, скрывающий свою худобу огромными ватными плечами безукоризненно сделанной форменной тужурки, с приглаженными, напомаженными волосами, с модными усиками, с откровенно хвастливым выражением лица: "Смотрите, смотрите, с кем я иду… И вы знаете, что он собирается совершить? Чудо! А кто его организовал? Я, Золтан Сабо. Да, представьте, я! Можете меня поздравить".
После осмотра поезда они вернулись к паровозу. Народу заметно прибавилось. Появился даже оркестр с новенькими белыми трубами. Над толпой развевался трехцветный национальный флаг и советский красный. На земле лежали велосипеды, брошенные так небрежно, словно они уже никогда не могли понадобиться их владельцам. В кузове грузовика стояли пионеры в темносиних с белой полоской шапочках, в белых рубашках с синими галстуками, узлы которых были перехвачены красными кольцами. В руках у каждого пионера - трехцветный флажок с изображением кирки. Мальчики и девочки подняли их над головами и дружно приветствовали Сокача:
- Элоре, пайташок!
Олекса по смыслу возгласа - "Вперед, друзья!" - и по его торжественному звучанию понял, что это боевой клич пионеров.
- Все в порядке? - подойдя к паровозу, спросил главный.
Десятки людей молча, глазами, беспокойным выражением лиц повторили этот вопрос.
Сокач кивнул головой и поднялся на паровоз.
- Что делается, что делается! - взволнованно пробормотал Иванчук. - Как в нас верят! Да если мы на вытянем такую махину на подъем и растянемся, так это же будет позор на весь мир.
Сокач посмотрел на кочегара, потом на манометр, на водомерное стекло. Воды и пара в котле было достаточно. В топке бушевало белое пламя. Воздушный насос работал нормально.
Гул на путях затихал. Праздничная толпа придвинулась к паровозу. Сотни людей ждали, как "ЭР 777-13" тронет с места такой необыкновенно длинный к тяжелый поезд, как поведет его на подъем, к мосту через Тиссу.
Автоматчик выдал справку о тормозах. Начальник станции собственноручно вручил путевую телеграмму из Явора. Главный дал свисток.
Над толпой затрепетали платки, кепки, шляпы, трехцветные флажки. Духовой оркестр грянул марш. Послышалась дробь пионерских барабанов. Юные голоса закричали: "Элоре, пайташок!" И все это было вдруг заглушено гудком паровоза. Что это был за гудок! Мощный и нежный. Протяжный и в то же время резкий, как вспышка молнии. Ликующий и властно зовущий.
- Ишь, как запела наша "Галочка"! - проговорил Иванчук. - Гимн, а не гудок.
- Гудок как гудок, - проворчал Сокач.
Сжав зубы так, что скулы окаменели; он отпустил реверс вперед на все зубья и осторожно открыл регулятор на малый клапан. Состав тронулся легко, плавно. Длинная линия автоматического сцепления растягивалась равномерно, почти без всякого грохота.
Сокач внимательно следил за выхлопами в трубу. Они были редкими, напряженными, полнозвучными. В них, в этих - выхлопах, чувствовалась уверенная сила паровых машин, действующих в строгом соответствии с возможностями ходовой части и рельсового пути.
Выхлопы в трубу стали чаще, менее напряженными, почти свободными.
И только теперь Олекса перевел дыхание, вытер мокрый лоб, выглянул в окно.
С земли донеслось певучее, тонкоголосое:
- Элоре, пайташок!
Поезд пошел мимо пионеров, мимо брошенных велосипедов.
Вырвавшись на простор, Сокач открыл регулятор на большой клапан, а реверс подтянул до четвертого зуба.
Локомотив теперь шел на самом экономичном ходу: с минимальным расходом пара и топлива. Несмотря на это, скорость не снижалась.
Все ближе и ближе Карпатские горы. Скорость нарастала. Пятьдесят, пятьдесят пять, шестьдесят километров… Телеграфные столбы мелькали один за другим. Хлебные поля сливались в сплошной зеленый массив.
На той стороне пограничного моста, на правом берегу Тиссы, Олекса по знаку пограничников остановил поезд. Из рощицы, зеленеющей у основания железнодорожной насыпи, вышла группа военных и штатских. Среди них Олекса узнал майора Зубавина и своего друга лейтенанта Гойду.
Олекса спустился с паровоза на землю.
- Ну, как? - с тревогой спросил Зубавин.
- Поручение выполнено, товарищ майор. Посылка на дне тендера, под водой. - Олекса не мог сдержать гордую, радостную улыбку.
- Спасибо, товарищ Сокач! - Зубавин крепко пожал руку разведчику-добровольцу.
Василь Гойда между тем молча, деловито расстегнул ворот рубашки, снял пиджак, расшнуровал ботинки. Оставшись в одних трусах, он спросил, обращаясь к Зубавину:
- Разрешите нырнуть, товарищ майор?
- Ныряйте. Да осторожнее.
Гойда полез на тендер, полный угля и воды. Опустив ноги в люк и держась руками за его железную крышку, он медленно, с силой втягивая в легкие воздух, стал погружаться в темную холодную воду. Когда вода дошла ему до подбородка, он разжал руки и нырнул. На стальном днище тендера он скоро нащупал упругий резиновый, должно быть герметически закрытый ящик небольшого размера. Ориентируясь на светлое пятно люка, он благополучно поднялся на поверхность, держа "посылку" над головой. Пять или шесть пар рук подхватили ее.
Через пять минут Олекса получил разрешение следовать дальше, в Явор.
Хорошо было мчаться на юг, от подножия прохладных гор, с севера на юг, - к Тиссе, к жаркой равнине… Шире и шире, все приманчивее была весенняя земля, все прозрачнее воздух. Стоило подняться еще чуть-чуть выше, хотя бы туда, где пел жаворонок, и сразу бы ты увидел далеко на западе Будапешт, а на юге Сегед и Балканские горы, а еще левее - Трансильванские Альпы.
Хорошо мчаться и теперь, с юга на север, от равнины к подножию Карпат, навстречу белоснежным вершинам гор… Прохладнее становится воздух. Вырастают холмы, рощи. Новые и новые горы поднимаются на горизонте. Звонче поют колеса на стыках рельсов. Небо, такое недоступное там, на равнине, теперь все ближе и ближе к земле, небо Закарпатья, небо Родины.
Ровно в тринадцать часов поезд № 733 прошел под пограничной аркой станции Явор.
Медленно, как океанский теплоход, проплыл дворец вокзала, отделанный гранитом и мрамором, с бемскими стеклами в дубовых дверях и окнах.
Поезд шел тише и тише. Не доходя метра три до контрольного столбика, он остановился.
- Эй, механик, где ты там? - донесся снизу, с земли знакомый голос.
Олекса выглянул в окно. У паровоза стоял бритоголовый, с красным и мокрым лицом инженер Мазепа.
- Как у тебя с углем? - тяжело дыша и ласково трогая свою лысину, спросил он. - Еще на рейс хватит?
- Если в Венгрию или в Чехословакию поеду, то хватит туда и обратно.
- А воды?
- Немного надо добавить, кубиков пять.
- Топка не зашлакована?
- Почистим, пока воду будем брать.
- Больше я ничего не спрашиваю. А буксы и подшипники и весь паровоз, конечно, в идеальном порядке?.
- Вроде бы так, - скромно ответил Сокач.
- Вот и хорошо. Поведешь пражский поезд с делегатами Всемирного конгресса сторонников мира.
На главном пути станции Явор уложено четыре рельсовых пути: два узкоколейных - для заграничных поездов и два ширококолейных - для советских. Сюда и были поданы вагоны пражского экспресса, расцвеченные национальными флагами СССР, Китая, Румынии, Венгрии, Чехословакии, Польши и других стран.