Тут гнев Ванденгейма вспыхнул с новой силой:
- Четыреста восемьдесят заморских баз?! Ну, еще четыреста восемьдесят и еще девятьсот шестьдесят, а толк? Вколачиваешь деньги в какие–то вонючие островишки без надежды получить хоть цент дивиденда! Знаю я, чем это кончается. К чорту! Где миллиарды, которые мы вложили в Гитлера?.. Крах!.. Где деньги, вложенные в Муссолини?.. Крах! Где шесть миллиардов, брошенных в пасть Чан Кай–ши?.. Крах! Мы, деловые люди Америки, никогда не простим Маку этой отвратительной глупости с Китаем. Проиграть такое дело!
- Быть может, он еще вывернется? - нерешительно проговорил Фостер.
- Не стройте из себя еще большего кретина, чем вы есть! - завопил Ванденгейм, окончательно выходя из себя при воспоминании о катастрофе в Китае. - Крыса тоже думает, что прекрасно вывернулась, когда прыгает в море с тонущего корабля. А куда она может приплыть? На вашу паршивую Формозу? Что я там получу, на этой Формозе? Запасы алюминия? Не нужен мне ваш алюминий, не хочу алюминия! У меня самого его больше, чем может сожрать вся Америка, весь мир! Нефть! Так ее давно уже глотает Рокфеллер. Шиш мы получим от этого дела, Фосс! Катастрофа в Китае непоправима…
- Вы становитесь пессимистом, Джон.
- С вами можно не только стать пессимистом, а просто повеситься. За каким чортом я вас посылал в Китай?.. Ну, что вы молчите? Распустили слюни, растратили еще сотню миллионов без всякой надежды вернуть хоть цент…
- То, что вы так умно задумали теперь с бактериологией…
- Бактериология!.. Да, бактериология - это моя заслуга. Я не дам вам примазаться к этому делу. Никому не дам. Если опыт в Тайюани пройдет удачно, чума и прочее станут моей монополией. Болваны из военного министерства заставили меня летать на край света с опасностью попасть в плен к красным, чтобы организовать это дело.
- Теперь–то Баркли доведет его до конца.
- Ваш Баркли! Такой же болван, как остальные. Думает о мелочах. Погряз в своих операциях с опиумом и не видит, что его выпихивают из Китая раз и навсегда. Если бы я был президентом, то ввел бы закон: генерал, проигравший войну, должен сидеть на электрическом стуле. Только так можно их заставить не делать глупостей… Ах, Фосс, если бы вышло это с чумой в Китае!
- Выйдет, Джонни, непременно выйдет.
- Мы раздули бы дело на весь мир. Мы заставили бы всю Европу, да и не только Европу, брать нашу вакцину и чумных блох в счет помощи по плану Маршалла. Это было бы шикарно!
- Да, это было бы великолепно, Джонни! Европа покупала бы американских блох.
- Но ведь даже этих проклятых французов не заставишь купить ни одной блохи, если мы не покажем, чего она стоит.
- Покажем, Джонни, непременно покажем! Операция в Тайюани будет вторым Бикини, еще более эффектным, так как вместо десятка коз там подохнет несколько миллионов китайцев.
- Да, Фосс, если бы наши ребята сумели как следует провести опыт в Тайюани, я простил бы им проигрыш китайской войны. Конечно, я имею в виду временный проигрыш, пока мы не подготовим Чан Кай–ши к следующей войне. Чан Кай–ши и джапов. Эти полезут на материк очертя голову, если им обещать там немного места за счет России… Да, Фосс, следующая война должна быть удачной, иначе мы банкроты, полные банкроты.
- Следующая война должна быть удачной, - пробормотал Фостер.
- А что вы сделали, чтобы она окончилась не таким же конфузом, как прошлая? Я вас спрашиваю: что? Атомная бомба? Бросьте ее в помойку, эту бомбу, если не сумеете поднять народ на войну против русских!
- Вы не верите в победу, Джон?
- "Победа, победа"! Вы напичканы звонкими словами и суете их кстати и некстати. "Победа"! Такая же победа, как в тот раз? Еще половина Европы, на которой можно будет поставить крест, как на партнере? Это победа? Еще двести миллионов потерянных покупателей? Победа? Да что я говорю - Европа, а три четверти Азии?.. Ее тоже прикажете списать в убыток? Еще миллиард покупателей со счетов… "Бомба"! Нет, Фосс, прежде чем удастся пустить ее в ход против России, мы должны твердо знать: новая война вернет нам не только все, что мы затратим на ее подготовку, но и все, чего не заработали на прошлой.
- Не гневите бога, Джон! Вам мало семи десятых золотого запаса мира? Вам мало…
- Что вы тычете мне эту детскую арифметику! Вроде ваших четырехсот восьмидесяти баз - какие–то клочки по всему глобусу. А нам нужна четыреста восемьдесят первая база - Европа! Нам нехватает четыреста восемьдесят второй базы - Азии! Дайте нам четыреста восемьдесят третью - Африку! Всю Европу, всю Азию, всю Австралию, всю Африку! Вот тогда мы поговорим о том, что делать с остальным.
- Но ведь ничего же и не осталось! - недоуменно воскликнул Доллас.
- А Россия?!
- Даст бог, Атлантический пакт… - начал было Доллас.
- Что же, может быть, из этого что–нибудь и выйдет! - морщась, произнес Ванденгейм. - Но хотел бы я знать, почему "Атлантический"? При чем тут вода? Нас не интересует вода.
- Увы, не все можно называть своими именами.
- Вот! В этом наша беда, Фосс: мы почти ничего не можем назвать своим именем, если не хотим, чтобы наши же янки нас линчевали.
- К чему мрачные мысли, Джон?
- Ну да, вы–то вечно, как страус, прячете башку в траву и подставляете зад всякому, кто захочет дать вам пинка. Мы не можем итти на то, что у нас снова будет семнадцать миллионов безработных.
- Отличный резерв для набора в армию…
- Или в компартию!.. Смотрите, какой кавардак творится опять в Европе! Помните, как мы когда–то, едучи с вами в Европу на этом… - он щелкнул пальцами и потер лоб.
- На "Фридрихе Великом", - подсказал Доллас.
- Вот, вот!.. Тогда мы с вами тоже рассуждали о том, какими мерами прекратить кавардак в Европе. И вот снова: французы "не желают" плана Маршалла.
- Найдем таких, которые пожелают…
- Знаю, но это снова деньги, деньги! Опять списывать в убыток то, что заплатили болтуну Блюму.
- Он кое–как делал свое дело.
- Нужно мне его "кое–как"! Дело, сто процентов дела давайте нам за наши доллары! А миллионы французов позволяют себе во всю глотку орать: "Не хотим маршаллизации!" Итальянцы вопят: "Не хотим!" Эти чортовы подонки лейбористы не могут навести порядок даже у себя на острове, не говоря уже обо всей их собственной "империи", которая разваливается, как гнилое бревно.
- Вот тут–то и понадобится бомба, Джон!
Несколько мгновений Ванденгейм смотрел на Фостера с недоумением, потом вдруг расхохотался:
- Бомба или новый Гитлер, а?
Доллас пожал плечами:
- А разве можно отделить их друг от друга?
- В вашем ослином упрямстве есть своя логика! Но боюсь, что эти людишки в Европе не дадут навязать им второго Гитлера: ни в Германии, ни во Франции, ни где–либо в ином месте.
- Черчилль, Джон! Вот с кем можно делать игру…
- Нет, крап на этой карте виден уже всем игрокам. Нужен такой же тип, но еще не расшифровавший себя всему миру… В общем, конечно, дело еще не потеряно: ищите и обрящете.
Фостер Доллас приободрился, выражение загнанной крысы сбежало с его острой, покрытой глубокими морщинами, словно изжеванной, физиономии, и она снова стала похожа на морду хорька. Оживленно жестикулируя и брызжа слюной, он прокричал:
- Пусть все эти миллионы в Европе и миллиарды в Азии и по всему миру ждут, что мы ответим на письма и заявления Сталина о том, что СССР хочет мира, пусть ждут. Мы будем молчать и делать вид, будто помимо нашей воли просачиваются сообщения о том, что в ответ на каждое из этих заявлений мы изготовили еще сто бомб, еще тысячу, еще десять тысяч!
От возбуждения весь череп Фостера блестел испариной. Он рассеянно вытер о брюки руки, липкие от пота. Но все его оживление сразу пропало, когда Ванденгейм отвернулся от него и, обращаясь к молча сидевшему Аллену Долласу, проговорил, кивком головы указав на Фостера:
- Этот старый осел перестал понимать что бы то ни было. Вам, Аллен, придется взять на себя его дела. Контору вернете ему, сами поедете в Европу. Нужно искать, днем и ночью искать тех, кто может быть нам полезен. Только прямым ударом сделать ничего нельзя. Мобилизуйте всю команду, на которую истратили столько денег во время войны.
- Я ни цента не потратил напрасно, - обиженно заявил Аллен. - Каждый, кто получил от меня деньги хотя бы раз, мой до могилы!
- Вы называли мне десятки имен всяких типов, которые якобы пригодятся нам, когда пойдет крупная игра против коммунизма. Где они?.. Я вас спрашиваю: где вся эта шайка хорватов, югославов и прочей публики, которую вы коллекционировали?
Аллен опасливо покосился в сторону старшего брата и умоляюще произнес:
- Прошу вас, Джон… Не нужно имен…
Ванденгейм свирепо посмотрел на притихшего Фостера и грубо крикнул:
- Посидите здесь!
А сам, сопровождаемый Алленом, вышел в сад.
- Я и в детстве не любил играть в заговорщики… - недовольно пробормотал он на ходу. - Ну, что у вас? Выкладывайте.
Но Аллен молчал, пока они не отошли от павильона на такое расстояние, что их не мог слышать Фостер.
- Вы гений, Джон!.. Истинный гений! - сказал он наконец.
- К делу!
- Честное слово, я вовсе не льщу, - продолжал Аллен. - Можно подумать, что вы читаете чужие мысли; ведь именно о них, об этих балканских людях, я и хотел вам сказать. Мой человек, Миша Ломпар…
- Можете не называть имен, я их все равно не запоминаю.
- Но я должен вам все же напомнить: Ломпар - тот человек, который привел ко мне… - Аллен понизил голос до шопота: - Джиласа и Ранковича.
- Джилас и Ранкович? - машинально повторил Ванденгейм.
- Тсс! - зашипел Аллен. - Это страшный секрет, Джон… Пожалуй, самый большой секрет, какой у нас когда–либо был по этим делам…
Он продолжал шептать, и Джон напрягал слух, чтобы слышать его слова, заглушаемые шуршанием песка под его собственными тяжелыми шагами.
Младший Доллас называл еще какие–то имена, среди которых Ванденгейм разобрал несколько знакомых. Это были не то венгерские, не то югославские или болгарские министры, промышленники или какие–то политические интриганы. Наконец Джону показалось, что он услышал имя югославского маршала Тито. Джон думал, что ослышался, и, чтобы шум шагов не мешал ему, приостановился:
- Повторите–ка, - сказал он, - кажется, я что–то спутал: Броз Тито?
- Тсс, - Аллен испуганно схватил его за рукав, - умоляю, Джон!.. Один лишний звук, и мы провалим самую крупную игру, которую когда–либо вели против России!
Но Ванденгейм окончательно остановился и, негодующе вырвав свой рукав из цепких пальцев Аллена, прорычал:
- И вы туда же, за своим братцем?!. И вы хотите меня морочить и вытягивать из меня деньги вашими идиотскими сказками?!
- Что с вами, Джон?! - Аллен испуганно попятился от рассвирепевшего патрона. - Какие сказки?
- Я наверняка знаю, что этот ваш Тито давно закуплен англичанами. Вас морочат, как последнего сосунка!
При этих словах Аллен смешно затоптался на месте, как раскачивающийся в пляске индеец, и наступившую в саду минутную тишину разрезал скрип его смеха.
- Вот, вот! - воскликнул он, захлебываясь. - Вот, вот! Прекрасно! Значит, эти дураки настолько уверены в том, что господин маршал куплен ими, что уверили в этом даже вас!.. Это отлично, Джон! Хотя я и не ожидал, что они доверят эту тайну кому бы то ни было. Хвастовство не доведет англичан до добра. Я бы никогда не стал афишировать такую связь: слишком большая ставка, Джон! Слишком большая! - И в аллее снова раздался такой звук, словно провели мокрой пробкой по стеклу. - Хе–хе… Так вот что, дорогой патрон, я вам скажу, но клянусь небом, если вы проболтаетесь даже на исповеди…
- Ну, ну, за кого вы меня принимаете!.. - уже благодушно и, повидимому, заинтересованный пробормотал Ванденгейм.
- Я вам скажу, но только вам. До сих пор это было тайной моей и господина Тито: он наш, наш, с волосами и кишками. Я перехватил его у англичан из–под самого носа!
- Смотрите, Аллен, не дайте себя надуть!
- Хе–хе, - Аллен быстро потер руки тем же движением, как это проделывал его старший брат. - Если бы я вам сказал, как дешево нам обошелся этот маршал, вы бы поверили, что все в порядке… Весь смысл именно в том, что ко мне в руки попала тайна его сговора с Интеллидженс сервис. Это дало мне возможность отделаться такими пустяками, что на них этот маршал едва ли купит себе новый галун на шапку.
- Поверьте мне, гончая только тогда чего–то стоит, когда за нее хорошо заплачено, - в сомнении проговорил Ванденгейм.
- Или… - Аллен многозначительно поднял костлявый палец. Рыжий пух на нем светился так же, как на черепе Фостера. - Или… - загадочно повторил он, как будто рассчитывая, что Джон договорит за него, - …пес прекрасно ведет себя, если ему на шею надет парфорс. - И он снова затоптался от удовольствия. - А я нашел парфорс для Тито и всей его шайки, понимаете: такие клещи, из которых они не вырвутся, даже если бы пожелали; но не думаю, чтобы такое желание у них и появилось, им с нами по пути, потому что другого пути у них уже нет.
- А англичане? Они не могут провалить нам все дело?
- Фью, Джон!.. С каждым днем они все больше понимают, что их песенка спета.
- Бульдог перед смертью может больно укусить.
- Если он подыхает без намордника, Джон!
- У вас какие–то странные сравнения сегодня… Мне совсем не нравится ваша веселость. Не рановато ли развеселились, Аллен? - В голосе Ванденгейма зазвучала несвойственная ему неуверенность. - Игра становится все трудней, с каждым днем трудней! Я вам говорил: теперь уже прямым ударом против коммунизма ничего не сделаешь. Ставка на вас, Аллен. На всю эту вашу банду… И, честное слово, мне делается иногда страшно, когда подумаю, что наша судьба в руках сволочи, торгующей собою на всех перекрестках.
- Ничего, Джон, на наш век проходимцев хватит.
- Даже если считать, что в такой игре один ловкий негодяй стоит десятка простаков, приходится задумываться: а что, если все, кого мы покупаем, все, на кого делаем нашу ставку, ничего не стоят? Если это вовсе не сила, какою мы ее себе рисуем?!. Что, если вся эта мразь разбежится, стоит русским топнуть ногой?!. Вам никогда не бывает страшно, Аллен, когда вы думаете об исходе игры?
Аллен нервно передернул плечами. Ему так ясно представилось то, что говорил патрон, как даже тот сам не мог себе вообразить. Ведь именно он, Аллен, имел дело с легионом человеческого отребья, именно он покупал и перекупал тех, чьему слову можно было верить только тогда, когда уже не существовало ничего святого. Разве Джон имел представление о том, сколько агентов перекупили у Долласов другие службы? Разве Джон мог себе представить всю длинную цепь провалов, которые сначала Фостеру, а теперь Аллену приходилось скрывать от своего патрона? И если у Джона, даже при том, что ему никогда ничего не говорили о неудачах, никогда не называли ему имен агентов, провалившихся во всех странах - от России до Китая, куда их посылала контора братьев Доллас, - если даже у Джона могло возникнуть сомнение в надежности этой самой продажной из армий, то каково же должно было быть настроение у самого Аллена, знавшего все ее слабые стороны, все поражения, все бесчисленные провалы его агентов!
Не было ничего удивительного в том, что, сам того не замечая, Аллен отер со лба холодный пот, хотя мысленно твердил себе, что все дело только в размере затрат, что нет таких душ, которые нельзя было бы привязать к себе блеском золота. И губы его машинально шептали:
- Дело в деньгах… Побольше денег… Много денег - и все будет в порядке…
Некоторое время они шли молча.
Джон остановился, подумал и повернул обратно к павильону.
Когда они были уже у дверей, Ванденгейм сказал:
- Если мы проиграем эту партию - крышка! Нужно драться зубами, Аллен! Слышите? Зубами! Чего бы это ни стоило, но мы должны выиграть схватку, иначе…
Он не договорил, и Аллену показалось, что на этот раз его патрон провел рукою по вспотевшему лбу.
- Покупайте всех, кого можете. Всех, всех!.. - С этими словами Джон перешагнул порог павильона и подошел к столу, не обращая никакого внимания на застывшего в ожидании Фостера. Кажется, старший Доллас не сделал ни одного движения с тех пор, как остался тут один.
Вошедший следом за Джоном Аллен машинально повторял:
- Деньги, больше денег!
- На этот раз мы не будем так расточительны, - сказал Ванденгейм. Вовсе не обязательно платить всяким Гаспери и Шумахерам нашими долларами. Я позабочусь о том, чтобы снабдить вас любым количеством франков, лир, марок; мы наладим у себя и печатание фунтов. Можете швырять их налево и направо.
- Фунты?.. Это лучше… - встрепенувшись, пробормотал Аллен и плотоядно потер руки. - А то с этими франками и прочим мусором далеко не уедешь. Фунт еще кое–как живет старым кредитом.
- И дело, Аллен, прежде всего реальное дело! Довольно теоретической возни. Если философия - то такая, чтобы от нее у людей мутился разум; если искусство - то такое, чтобы люди не разбирали, где хвост, где голова. Смешайте все в кучу, Аллен, чтобы французы перестали понимать, где кончается Франция и начинается Турция, чтобы итальянцы перестали вопить о своем сапоге как о чем–то, что они обожают больше жизни. Никаких суверенитетов, никакого национального достоинства - к чорту весь этот вредный хлам!
Тут раздался робкий голос Фостера:
- Позвольте мне, Джон, заняться Соединенными Штатами Европы…
Но Джон только с досадою отмахнулся.
- Сейчас я вам скажу, чем вы будете заниматься, Фосс, а пан-Европа проживет и без вас. Она будет, чорт меня возьми, или я не Джон Ванденгейм! Она будет потому, что она нужна. Слышите, Аллен, нужна! В Западной Европе не должно быть никаких границ. Никаких! Только одна национальность будет иметь право считать себя суверенной в любой из этих паршивых с гран, - мы, янки! Вбейте в голову всем от Анкары до Парижа, что за слово "гринго" мы будем линчевать. И пусть не воображают, что именно мы сами будем марать об них лапы. Турки будут вешать французов, испанцы - греков. Всюду мы поставим свои гарнизоны из бывалых эсесовцев. Эти не дадут спуска никому.
Фостер сделал последнюю попытку вмешаться в разговор:
- Вы должны оценить, Джон, то, что мною сделано, чтобы стереть национальные границы в искусстве, в литературе.
- Опять будете сейчас болтать про вашего ублюдка Сартра! Больше ни одного цента этому идиоту. Работать нужно чисто. Грош цена агенту, которого раскрывают, прежде чем началась война. Нет, Фосс, ваша песенка по этой линии спета.
- Вы пожалеете об этом, Джон… Таких помощников, как я…
- Не беспокойтесь, вы не пойдете ни на покой, ни на свалку. Я вам дам дело, и дело не маленькое. Хотите быть вторым Майроном?
- В Ватикане нечего делать двоим.
- Вы меня не поняли: Ватикан Ватиканом, это вотчина Моргана, но он ничего не стоит там, где кончается католицизм. Займитесь остальными: протестантами, баптистами, евангелистами и всякой там публикой… Соберите их в кулак так же, как папа собрал своих католиков. Сделайте их таким же орудием в наших руках, каким Майрон сделал Ватикан. Вот вам дело.
Фостер покачал головой:
- Начинать на чистом месте?