- А черт его знает! - сердито ругнулся старик. - Хозяйка квартирная сказывала, что только под утро заявился. Хмельной. Где был - не сказывал...
"Вот те дела! - Володя промолчал, ошеломленный неожиданной новостью. - Неужто Назар?.."
- Так что имей в виду... - продолжал шептать отец. - Может, он не того... Но все же...
- Хорошо. Буду иметь в виду, - расстроенно буркнул Володя.
Уже лежа на своем сундуке, он напряженно соображал, как лучше и скорей сообщить новости Новгородскому. Капитан еще в Сосногорске сказал, что звонить и писать письма не следует, что он сам установит связь в нужное время. Это нужное время подошло, а обещанной связи не было. Сейчас, воззрившись в густую, теплую темноту комнаты, Володя сердился на Новгородского за эту медлительность.
Утром Володя уехал на участок. Описал поднятый ночными сменами керн. Описал быстро и сам удивился той легкости, с которой это ему удалось. Придирчиво просмотрев свои записи, он успокоился, хотя все равно испытывал чувство некоторой неуверенности из-за отсутствия Мокшина.
На буровой Осинцева царил хаос. Бригада занималась ликвидацией свежей аварии. Маленький Назар, скинув полушубок и шапку, командовал буровиками. Дюжие парни, взявшись за трос, выбивали ударной бабкой намертво прихваченный где-то в глубине буровой снаряд.
Володя сел на верстак в углу вышки и стал с интересом наблюдать за злыми, вспотевшими людьми. Бревенчатый тепляк наполнен грохотом и дымом, которым надсадно плевался одноцилиндровый, похожий на большой черный самовар, нефтяной двигатель. Через один из шкивов этого двигателя перекинут прорезиненный ремень. К обоим концам ремня прикреплены куски троса. За один трос держались буровики, к другому привязана цилиндрическая стальная бабка. Эта бабка имела в центре круглое отверстие и была насажена на буровую штангу, торчащую из скважины. Когда буровики натягивали трос, ремень плотно прилегал к шкиву, вращающийся шкив подхватывал ремень, и бабка стремительно взлетала вверх - ударяла по навернутому на конец штанги сальнику, через который закачивалась в скважину промывочная жидкость. Буровой снаряд вздрагивал своей головой-сальником и оставался стоять неподвижно.
"Бом... бом... бом..." - мощно ухало в вышке в ответ на нервный, захлебывающийся лай движка.
"Ну и прочность!" - подивился Володя, глядя на вибрирующую оконечность бурового снаряда. Хоть было это не в новинку, все равно казалось удивительным, что такая совсем не толстая стальная труба может выдерживать столь мощные удары.
"Бом... бом... бом..." - неслось по вышке, и Володя, отвыкший от многого, стал удивляться той могучей силе, которая намертво ухватила снаряд где-то в глубине.
- Какого лешего расселся! - заорал Осинцев, делая на штанге мазутную метку. - Нечего филонить. Помогай, ваше величество!
Володя улыбнулся. Назар орал изо всей мочи, но слышно его было плохо.
- Чего лыбишься? Помогай! А то в момент с вышки попру!
Володя бодро соскочил с верстака и ухватился за трос.
"Бом... бом... бом..."
Упругое тело снаряда натужно вибрировало, но не подавалось вверх. Володя, в ритм движениям рабочих, рвал трос на себя и отчего-то радовался этому грохоту, этому размеренному ритму. Было до странного радостно впервые за многие месяцы слышать и создавать грохот, который не нес смерти и разрушения.
"Бом... бом... бом..."
Пот начал заливать глаза, заныла раненая нога, а Володя с давно забытым воодушевлением напрягал все силы.
- Пошла! - вдруг завопил Осинцев, наблюдая за меткой. - Еще разок!
Володя и сам почувствовал, что в вибрирующей штанге стала исчезать упругость, удары стали глуше, мягче. Потом снаряд неожиданно подпрыгнул над устьем скважины, залязгал, мотаясь в обсадной трубе.
- Вот так и живем, - весело пожаловался Назар, когда буровики подняли весь снаряд и стали готовиться к рабочему спуску.
- Не скучно, - ухмыльнулся Володя, отирая потный лоб.
Они сидели на верстаке и наблюдали за сноровистой работой бригады.
- Скучать не приходится, - вздохнул Назар. - Разрез собачий. Сверху, метров двадцать, разруха, а дальше еще чище. Закарстованные известняки. Сам знаешь - не шутка. То плотные породы, то пустоты, заполненные песком и глиной. Нарвешься на кремнистые известняки - и мозолишься до обалдения. Крепки. По четверти метра в сутки. Если же дробью с промывкой начнешь по ним бурить - жди аварии. Проскочишь монолитный слой, а под ним карстовая полость. Прозевал - получай вывал в скважину! Видал, как прихватывает?
- Видал.
- Вот так и маемся. Чуть проморгал - готова авария. Ликвидируй потом дедовским способом. Аварийного инструмента нет. - Назар попробовал сдвинуть непослушные жиденькие брови, что означало - сердится. - Попадись мне та сволочь, из-за которой здесь повторно канителимся, живьем бы бабкой в скважину забил! Ей-богу!
- Ты можешь... - согласился Володя. У него поднялось настроение. - Как погляжу, ты сейчас все можешь. - А сам соображал, каким образом спросить Назара, где он был ночью второго декабря. Володя искоса рассматривал курносый профиль приятеля и чувствовал, что сам не верит своим подозрениям. Уж слишком мало Назар изменился с тех пор, как ушел из института. В нем оставалось столько ребячливого, мальчишеского, что было трудно поверить в его измену. Осинцев сидел на верстаке рядом, болтал короткими ногами, обутыми в большущие стоптанные валенки, и хвастливо орал:
- А бригада у меня - во! Всем бригадам бригада! Народ что надо. С таким народом не то что искать боксит, сам земной шарик пополам расколоть можно. Очень даже запросто!
- Ты скажешь!
- Что, не веришь?! Да кого угодно спроси - бригада мировецкая! С такой бригадой хоть в огонь, хоть в воду!
- Ладно. Верю, - продолжал улыбаться Володя. - Работаете и вправду здорово. А отдыхаете-то как? Как время свободное проводите? Где?
Но Осинцев уже не слушал. Взмахивая короткими руками, он скатился с верстака и, выскочив из распахнутой двери тепляка, отчитывал только что подъехавшего коновозчика.
- Ты что делаешь, раззява! Тебя кто учил так бочки швырять? И где ты швыряешь? Ты что, места не знаешь, к порядку не приучен?
Долговязый конопатый коновозчик, неловко скинувший бочку с нефтью, топтался перед коротышкой мастером и виновато бубнил:
- Поскользнулся, Назар Ильич... Хотел как лучше, а она, дура, возьми да треснись плашмя...
- Плашмя... Тебя бы самого плашмя... - ворчал Осинцев, оглядывая бочку. - Черт однопалый... Бочки в партии на вес золота. Да и нефть... А если бы разбил? Ведь беречь надо!
- Слушаюсь, Назар Ильич...
"Однопалый?" Володя сразу перестал улыбаться и тоже вышел из тепляка. Пока Осинцев с коновозчиком откатывали привезенную бочку и грузили на дровни порожнюю, он внимательно разглядывал однопалого. Ничего особенного Володя в нем не обнаружил. Обыкновенный деревенский мужик, какого можно встретить в любом русском селе. Конопатый нос картошкой, небольшие серые глаза на длинногубом, морщинистом лице...
"Неужели это он?" - с удивлением подумал Володя, и ему отчего-то стало не по себе. Было неправдоподобно видеть тайного жестокого врага в обыкновенном мужике с заурядной крестьянской внешностью. Но сомневаться не приходилось. Коновозчик работал без рукавиц. На левой изуродованной кисти его не хватало четырех пальцев и половины ладони. От этого уцелевший мизинец был страшен, длинен и походил на красную рачью клешню.
- Куда подвода пойдет? - спросил Володя Осинцева.
Тот в свою очередь обратился к коновозчику:
- Ты куда сейчас, Булгаков?
- Известно куда, на базу. Опростанную бочку залью, к Ушакову поеду.
- Тогда я с тобой до села доеду, - сказал Володя Булгакову. - Мне в контору надо.
По дороге в Заречье, примостившись на дровнях рядом с порожней бочкой, Володя с интересом разглядывал коновозчика. Никакого опасения он ему не внушал. Булгаков заметил это разглядывание, нахмурился.
- Чего глазеешь?
- Да не узнаю никак. Вроде не зареченский ты. А может, запамятовал. Ты уж не сердись. В последние годы домой только гостем приезжал. Не каждого узнаешь - кто вырос, кто состарился...
- Тихона Пантелеича сын, говорят? - скупо поинтересовался Булгаков.
- Ну да. По ранению. На шесть месяцев.
- М-да... - неопределенно хмыкнул Булгаков, помолчал, потом неохотно сказал: - Не тутошний я. Войной прибило.
- Что, тоже по ранению?
Булгаков только хмуро кивнул и зачем-то сунул искалеченную руку в карман грязного полушубка.
"Самострел!" - вдруг категорически решил Володя. Ему неожиданно вспомнилось, как осенью вырвавшиеся из окружения артиллеристы расстреляли пожилого солдата-сектанта, умышленно прострелившего себе руку, чтобы не везти боеприпасы на передовую.
- Ну и как, нравятся тебе наши места?
- Места ничего. Жить можно... - вздохнул Булгаков.
- "Ничего". Шикарные у нас места! - постарался поправдивее обидеться Володя. - Красота-то какая! Леса, горы... река. Живи - не хочу! Как ты к нам попал-то? Россия ведь большая.
- Да знакомый один зазвал. Вместе в госпитале лежали. На станции стрелочником работает... Вот и прижился здесь.
- Правильно сделал. Народ у нас подходящий. Зря не обидит, не обманет...
Булгаков промолчал.
- А где ранило-то? Миной, осколком?
Коновозчик вдруг на что-то озлился. Сердито дернул вожжи, выругался:
- А-а... Не все равно где! Руки не вернешь, сучье вымя... Что, мне легче от этого? Под Псковом. Псковской я!
- Н-да... Война везде найдет, - посочувствовал Володя.
Булгаков ничего не ответил. Всю оставшуюся дорогу он хранил угрюмое молчание, ожесточенно понукая прихрамывавшую лошадь.
У крыльца конторы Володя неожиданно столкнулся с Задориной. Оба смутились, неловко поздоровались и остановились, не зная, что друг другу сказать. Володя искоса рассматривал нежный профиль девушки и беспомощно напрягал память, подбирая разом забытые нужные слова. Он так и не нашел их.
- Вы уже работаете? - спросила Надя.
- Да, Надежда Сергеевна, работаю.
Она укоризненно посмотрела на него.
- Работаю, Надя, - осмелел Володя, радуясь ее взгляду. - А вы опять к нам?
- К вам... - Надя чуть нахмурилась.
- А как же наш уговор?
- Какой уговор?
- Насчет танцев... Я ведь жду.
- Этот вопрос надо обдумать, - улыбнулась Надя. - Стоит ли?
- Стоит! Надо ведь когда-то и отдыхать. Не все же о войне и работе думать!
Надя помолчала, глядя куда-то мимо Володи, потом призналась:
- Здесь неудобно. Я приезжаю сюда по делу. Только по делу... - Было в ее словах нечто недоговоренное, что заставило Володю заволноваться.
- Как это понять?
- В прямом смысле. - Надя посмотрела в синие Володины глаза и опять порозовела. - Дом у меня в Медведёвке. А здесь работа. Рабочее место. Понимаете?
- Понимаю. А если я приеду в Медведёвку?
Надя промолчала.
- А если я приеду в Медведёвку? - укрепляясь в своей решимости, повторил Володя.
- Приезжайте... - просто сказала Надя.
- Когда же?
- Я не знаю...
- Тогда я приеду в субботу! Бывают у вас танцы в субботу? Или что-нибудь подобное...
- Кажется, да. Но я точно не знаю...
- Ничего. Я узнаю! - заверил Володя и хотел взять Надину руку, но ему помешал вышедший из конторы Стародубцев.
- Привет геологам! - Следователь был зол, хмур, он стал рядом с Задориной и жадно закурил.
"Принесла его нелегкая!" - расстроился Володя, выжидая, когда следователь пройдет. Но Стародубцев никуда уходить не собирался. Ему, очевидно, надо было поговорить с Задориной, и он продолжал стоять, зло попыхивая папиросой, недружелюбно косясь на молодого человека. Прошло немало времени, пока Володя понял это.
- Ну, я пойду... - буркнул он и ступил на крыльцо.
- Иди, Ромео, иди, - не удержался от мрачной шутки Стародубцев.
Надя вскинула голову и так посмотрела на своего грубоватого коллегу, что тот осекся и неумело извинился:
- Простите, Надежда Сергеевна... Виноват. Черт за язык дергает.
Володя этого не слышал. Он с треском захлопнул за собой дверь конторы.
В геологическом отделе было пусто, холодно и дымно. Возняков одиноко копошился за своим столом и дымил огромной самокруткой.
- Я к вам, Олег Александрович. Проверьте мое первое описание, - сказал Володя, протягивая начальнику новенькую полевую книжку.
- Не до того! - отмахнулся Возняков. - Дайте проверить Мокшину.
- Так его же нет. Где он?
- А бог его знает... На участке, наверное... Ждите.
Володя с недоумением посмотрел на Вознякова и только сейчас заметил, что тот не в себе - чем-то сильно расстроен и даже бледен.
- Что с вами, Олег Александрович?
- А-а! Неприятность за неприятностью... В жизни такого не бывало, - угнетенно пробормотал Возняков.
- Что-нибудь случилось? - Володе показалось, что начальник готов расплакаться, так судорожно дергался кадык на худой шее.
- Не говорите... - Возняков резко задвинул ящик стола и встал. - Голова кругом идет. Вы уж с Мокшиным, голубчик, с Мокшиным... - Он накинул полушубок и, шаркая валенками, побрел к двери.
Оставшись один, Володя огорченно повертел в руках свою полевую книжку и сунул обратно в сумку. Оставаться в геологическом отделе не имело смысла. Он уже жалел, что соблазнился возможностью поближе познакомиться с Булгаковым и рано уехал с участка. Гадая, что могло случиться с Возняковым, Володя пошел из конторы и на пороге неожиданно столкнулся с Сажиным. Сажин был серьезен и строг.
- Ты-то мне и нужен, - озабоченно сказал он. - Слышал о новости?
- Нет. Вижу только, что что-то стряслось.
- Действительно стряслось... Возняков во время утренней оперативки обнаружил в своем столе исчезнувший авансовый отчет.
- Отчет?
- Вот именно. Тот самый подлинник, который отправлял с Николашиным. Все документы, кроме нескольких железнодорожных билетов и расходных ордеров, по которым деньги получил сам Возняков, целы.
- Что за чертовщина!
- Никакой чертовщины. Все абсолютно ясно, - жестко сказал Сажин. - Нервничают, подлецы!
- Пожалуй, - согласился Володя. - Юрий Александрович скоро будет здесь?
- Завтра. Есть что-нибудь новое?
- Да как сказать... - замялся Володя; он не знал, в какой степени можно быть откровенным с начальником райотдела милиции.
Сажин все понял. Полез в свою пухлую полевую сумку, достал миниатюрный браунинг.
- От него. Расписку завтра самому отдашь.
- Ага... - Володя проверил обойму, по-хозяйски взвесил пистолет в руке, потом спрятал в задний карман брюк. - Новости есть. Некто Булгаков, коновозчик из партии, ездил второго декабря на колхозной лошади за самогонкой.
- Куда? - Сажин оживился.
- Говорил конюху, что в Порошино.
- Вот как! Интересная петрушка получается. Надежде Сергеевне тоже удалось выяснить, что одного из работников партии, которого не опознали, видели на колхозной лошади на станции Хребет. Тоже второго и тоже вечером.
- Вот оно что... - Володя нахмурился. - У Ивана Булгакова есть знакомый стрелочник на станции. Он мне сам сказал. Будто бы лежали вместе в госпитале.
- Молодец! - похвалил Сажин. - Очень важная деталь. Срочно выясни, кто этот стрелочник. Только без шума.
- Не маленький.
- Ну-ну, - Сажин чуть улыбнулся. - Тебе это легче незаметно сделать. Задорина со Стародубцевым сейчас выясняют, кто был тот человек и к кому он ездил. Ты облегчил их работу. А на станции я им до поры до времени показываться запретил. Их повторное появление там может вспугнуть преступников.
- Не исключено, - согласился Володя. Ему стало приятно от сознания, что он чем-то помог Наде. Подумав, он все же решил сказать и о Назаре.
- Осинцев? Где же он был?
- Не знаю. Никто не знает.
- Что же ты... - Сажин нахмурился. - Это чертовски важно! И ты не пробовал узнать?
- Пробовал, но... - Володя рассказал о разговоре на вышке.
Сажин огорчился:
- Зачем ты так лобово спрашиваешь? Где время проводят... Это любого насторожит. Ведь если он враг... Понимаешь?
- Назар враг? - Володя не сумел сдержать улыбку.
- Ну в таких делах шуточки и безграничная доверчивость неуместны! - мрачно сказал Сажин. - Не вижу ничего смешного. Мало ли, что вместе учились... Ясное дело, он увильнул от ответа на твой вопрос...
- Да нет, коновозчик действительно чуть не разбил бочку. А Назар такой... Увидел - сразу выскочил.
- Не знаю. Все может быть. Только очень похоже, что ты вспугнул его своим вопросом. Так грубо действовать нельзя.
- Учту.
- Учитывать теперь поздно. Дело сделано. Постарайся по крайней мере узнать, где был тогда Осинцев, как-нибудь поделикатней.
- Ладно. Будем деликатней.
- Итак, до завтра, - подтолкнул его к двери Сажин. - Нам наедине долго оставаться самим господом богом противопоказано. Чуешь?
- Чую.
Нади и Стародубцева у крыльца уже не было. Володя постоял, подумал, решил еще раз съездить на участок. Он пока не знал точно, зачем это сегодня ему нужно, но втайне надеялся, что удастся что-либо узнать у словоохотливого Назара. Володя пошел на склад горючего в надежде застать там Булгакова и подъехать с ним до участка. Не хотелось длительной ходьбой перегружать побаливавшую ногу.
Булгакова и его лошадь он заметил еще издали, а когда подошел ближе, увидел и Мокшина. Геолог сидел около пузатой цистерны: ждал, когда коновозчик наполнит бочку нефтью.
- А я вас ищу, Василий Гаврилович. Привез на проверку первое свое описание - и впустую. Проверить некому.
- А разве Вознякова в конторе нет? - спросил Мокшин.
- Там, да только он что-то не в духе. Велел вам показать.
- Потом, - отказался Мошкин. - Я сейчас на участок еду.
- Вы что, не были еще?
- Был, но снова поехать надо. Ушаков просил показать на местности будущую свою точку. Хочет дорогу туда заранее проложить. Вот и приезжал за картой. Сейчас ехать надо. Ждет Ушаков. - Он сокрушенно развел руками. - Не могу быть неточным.
- Это хорошо, - похвалил Володя.
- Ну, скоро ты там? Ехать пора! - крикнул Мокшин коновозчику.
Этот окрик подействовал на Булгакова самым странным образом. Он передернулся, как от удара, чуть не выронил ведро.
- Сейчас я, мигом, Василий Гаврилович, - испуганно отозвался он и спешно схватился за воронку.
- Да долей бочку-то...
- А она уже почти полная, - заискивающе бубнил Булгаков. - В один миг, Василий Гаврилович!
Мокшин с досадой поморщился и покосился на Володю. Тот почесал затылок и как ни в чем не бывало произнес:
- Выходит, сорвался мой выезд. Тоже хотел еще раз на участок сгонять. Не потянет ведь лошадь троих, да еще с грузом.
- Не потянет, - подтвердил Мокшин. - А ты в камералке поработай. Начинай составлять колонки по своим скважинам.
- Что ж, придется, - согласился Володя, улавливая цепким взглядом, как Булгаков поспешно закидывает на дровни недолитую бочку.
"Боится же, однако, этот однопалый Мокшина. Как черт ладана боится, - думал Володя, возвращаясь в контору. - С чего бы?"
- Скажи, ты на станции часто бываешь?
- Приходится. - Тихон Пантелеевич выжидающе посмотрел на сына.