Я что-то промямлил, он снова обнял меня и похлопал по спине. Затем сообщил, что едет по делам в Смолян, и так как у него очень мало времени, то он не смог задержаться в Момчилове. Зато на обратном пути, недельки через две, непременно заглянет и погостит у меня несколько дней - пусть тетка Спиридоница имеет это в виду и упрячет куда-нибудь, хоть к черту на рога, своего голошеего вампира.
Прощаясь, он мне сказал:
- Через месяц на Змеицу приедут горняки. Ты слышишь, мечтатель из коровника? Там забурлит такая жизнь, какой момчиловцы и во сне не видели. Змеица, как предсказывал учитель Методий, действительно будет давать драгоценную руду!
Он пожал мне руку так, что она онемела, кинулся к "газику", который тут же тронулся с места, и сел рядом с шофером. Машина скрылась в облаках пыли. Дома меня встретила улыбающаяся тетка Спиридоница.
- Я сварила тебе куриный суп, - радостно сообщила мне хозяйка. После ужина я забрался на сеновал и улегся на свежее сено, подложив руки под голову. Что-то тихо зашуршало по черепице. Пошел мелкий дождик. "Первый осенний дождь", - подумал я.
Я старался представить себе, как тяжелые тучи надвигаются на голую вершину Карабаира. Картина не из веселых. Повернувшись на правый бок, я вспомнил про Аввакума.
А на следующий день, вернувшись из фермы, я принялся писать продолжение этой темной истории.
Дождь лил не переставая.
13
Пообедав у полковника Манова, где круглощекая, проворная Христина на славу угостила его любимым блюдом, Аввакум отправился в библиотеку Археологического института и просидел там до ночи. Он просмотрел все, что в ней было, об интересующем его уголке Родоп, сделал кое-какие заметки и к девяти часам вечера с отяжелевшей от долгого чтения головой вернулся к себе. Всю ночь ему снились всадники в шлемах и кольчугах, разрушенные крепостные стены и высокие горные перевалы, охраняемые зубчатыми башнями. Ему даже показалось, что одна из этих башен окрашена в ярко-розовый цвет и среди бойниц к ней прилепился маленький балкончик, похожий на птичье гнездо из прутьев или скорее, из тростника. А в этом гнезде стоит во весь рост Сия; ее волосы так блестят на солнце, словно они из золота. Приложив руку к глазам, она смотрит куда-то вдаль, и ему очень хочется крикнуть: "Я здесь!". Но почему-то у него не оказалось голоса. Потом он спросил себя: "А где же я в самом деле нахожусь?" У него было такое чувство, будто башня с балкончиком постепенно отдаляется, а он стоит на месте и ему не видно, что происходит в тростниковом гнезде. Но стояло задать себе вопрос "где я?", как башня и гнездо исчезли, словно унесенные ветром, пропали в бескрайних лесных дебрях. Он проснулся и тотчас же сообразил, что лежит в своей постели, и, хотя глаза у него были закрыты, почувствовал, что ночь уже на исходе.
Аввакум не любил нежиться в постели; проснувшись, он тут же вскочил, потянулся и на цыпочках пошел на кухню умыться. Вернувшись к себе в комнату, достал из шкафа темно-серый костюм, оделся и очень старательно завязал синий галстук. Он терпеть не мог, когда плохо завязан галстук, а в нагрудном кармашке пиджака нет платочка, когда на ботинках пыль или - боже упаси! - грязь. Если в его одежде что-либо было не в порядке, он нервничал, злился по самому пустячному поводу, чувствовал себя, как путешественник, забывший дома самую нужную вещь.
Потом Аввакум занялся своим огромным чемоданом. Со сноровкой портного он сложил белье и спортивный костюм. Затем аккуратно разместил несколько пузырьков с химикалиями, две пачки патронов и короткую стальную лопатку в кожаном футляре. Когда все было готово, запер секретные замочки и стянул чемодан поверх чехла ремнями. Написав несколько букв и цифр на маленьком кусочке картона, он привязал его пестрым шнурком к ручке, еще раз осмотрел все и подошел к телефону.
Через четверть часа из управления прибыл дежурный сержант.
- Этот чемодан имеете с портативной коротковолновой радиостанцией отправьте в Смолянское окружное управление, - распорядился Аввакум. - Отошлите со служебной машиной, и пусть он находится там, пока я не затребую.
Оставалось еще два дела, сообщить о своем отъезде Сие и проститься с хозяйкой.
С Сией было куда сложнее. Ему не хотелось об этом думать, но он прекрасно помнил, что с вечера, перед тем как уснуть, ломал голову над вопросом, как дать ей знать о своем отъезде. Сегодня она будет ждать ею на остановке, будет оглядываться и снова ждать. Придет в своем самом красивом платье, с самой очаровательной улыбкой и с самой лучшей помадой на губах - чтоб он не задавал ей неприятных вопросов, не расспрашивал про инженера. К дьяволу этого инженера! Пускай себе занимается своими сильными токами и не попадается на глаза. Но как же все-таки сообщить ей?
Если просто пойти к ней и сказать: "Так, мол, и так, меня в срочном порядке посылают на какие-то там раскопки", - она спросит: "Но почему же так неожиданно? И где они находятся, эти раскопки?"
Что ей тогда ответишь? Погребенным под землей древностям все равно - доберется он до них днем раньше или днем позже. Тут его позиция, конечно, крайне уязвима. И потом в Болгарии нет Сибири или Дальнего Востока, чтобы можно было сказать: "Будем производить раскопки где-то в районе Алтая, а где именно, я и сам толком не знаю". В Болгарии все как на ладони.
Лучше ей ничего не говорить. На какое-то время он просто исчезнет.
И все-таки она не должна томиться в напрасном ожидании. Девушке и самом красивом платье, с самой очаровательной улыбкой зря ждать на остановке неловко и неприятно, разумеемся Он бы всю жизнь себя презирал, если бы по его вине случилось такое.
Остается одно: послать ей телеграмму. "Срочно уезжаю на новый объект". Но телеграмма - это слишком официально, от нее повеет педантизмом и канцелярщиной. Девушке, которая уже испытала однажды разочарование и теперь с такой надеждой ждала этого свидания, ей, этой девушке, послать лаконичную телеграмму - все равно что вместо теплого приветствия высокомерно и бездушно кивнуть головой. Он не хочет, чтобы она сочла его высокомерным и бездушным, ему противно прощаться одним кивком головы, как это делают некоторые надутые начальники, расставаясь с подчиненными. Короче говоря, надо написать си письмо. Слава богу, на свете существует срочная почта, и Сия получит письмо раньше, чем закончит свои приготовления к свиданию.
"Сия, - Аввакум не употреблял при обращении эпитетов, он не любил их, - меня включили в бригаду, которая через четверть часа выезжает. А не позвонил, потому что не хотел тебя будить.
Мне кажется, будет разумно и полезно, если ты проведешь отпуск в деревне. Скоро сбор винограда, и в деревне будет очень хорошо.
Я надеюсь, что через месяц наши раскопки закончатся. Говорят, обьект интересный и обещает ценный археологический материал.
Возможно, я не стану писать тебе, чтобы не отвлекать на себя твоего внимания. Но думаю, что в свободные минуты мысленно буду с тобой. От всей души желаю тебе быть веселой"
Туг Аввакум поставил подпись.
Он дважды перечитал письмо, подправил несколько нечетко написанных букв и остался вполне доволен. Письмо ничего не раскрывало, ничего не обещало. И ни к чему ее не обязывало.
"Пускай себе живет, будто я и вовсе не существую на свете", - вздохнув, подумал он.
Было около восьми. Он вошел в кухню и любезно пожал руку хозяйке, которая, надев массивные очки, только что принялась перебирать рис.
- Отправляюсь в дальний путь, - улыбнулся Аввакум. - Буду участвовать в нескольких археологических экспедициях, так что раньше чем через месяц-два меня не ждите.
Старуха сдвинула на лоб очки и посмотрела на него с удивлением.
- Вот вам плата за комнату на два месяца вперед, - Аввакум положил на стол несколько банкнот. - Если почему-либо я задержусь дольше, то пришлю деньги по почте.
- Остерегайтесь гадюк, - сказала хозяйка, не сводя с него глаз. - На всяких там пустырях, где вам приходится копаться, полным-полно гадюк, не забывайте об этом. А теплый свитер взяли?
Аввакум кивнул головой.
- А хинин?
Час спустя он уже летел на самолете в направлении Варны. Над Балканским хребтом их неожиданно встретили тучи, и стало темно, как в сумерки. Самолет задрал нос, пробил громаду облаков, и через несколько секунд его тень стремительно заскользила поверх облачною ковра.
Приземлились на аэродроме в окресностях Горна Оряховицы. Аввакум вышел из самолета. Багаж его состоял лишь из легкою плаща, который он нес, перекинув через плечо.
Вздохнув полной грудью, он сделал несколько шагов и улыбнулся: ведь это был его родной край! Час езды - и он в Тырнове.
"На обратном пути обязательно заеду", - подумал он и, оглянувшись, быстро вошел в телефонную будку.
Когда самолет скрылся из виду, Аввакум закурил и направился по дороге в город. Там его ожидала серая "Победа". Шофер, высокий парень, облокотившись на капот и весело поглядывая вокруг, грыз семечки.
- Здравствуй, - обратился к нему Аввакум. - Может, и мне дашь горсточку позабавиться?
Парень молча посмотрел на нею и продолжал грызть семечки. Аввакум засмеялся.
- А в Тырговиште меня отвезешь?
Услышав эти слова, шофер выпрямился, щелкнул каблуками и тотчас же открыл дверцу машины.
- Я прислан в ваше распоряжение, - сказал он.
"Победа" пронеслась мимо села Арбанаси и уже через несколько минут мчалась по старой восточной части города. Аввакум опустил занавески, забился в левый угол машины и закрыл глаза. "Площадь Девятого сентября, - принялся угадывать он. - Сейчас спускаемся к городскому народному совету… Первый поворот, второй… - Он прижался к спинке. - Вот проезжаем мимо нашею дома, мимо дворика с виноградной лозой и тремя акациями. Может быть, мама глядит сейчас со двора мне вслед".
Он закурил и нахмурился. Когда сигарета догорела и начала жечь пальцы, он посмотрел вперед - машина, едва касаясь черной ленты шоссе, стремительно мчалась на Козаревец…
В Тырговиште у почты остановились на несколько минут. Пока Аввакум разговаривал по телефону, шофер достал из кармана горсть семечек и снова принялся их грызть. Было жарко, душно, пахло пылью и раскаленным щебнем.
В три часа дня они прибыли в Преслав. Аввакум вышел из машины, пожал руку шоферу и зашагал к центру городка. Улицы были пустынны, на покрытых пылью плодовых деревьях не шелохнулся ни один листок, все будто погрузилось в какую-то ленивую, беззаботную дрему.
Заказав в гостинице комнату, Аввакум подозвал возницу обшарпанного фаэтона и велел везти его в старый город. Когда они подъехали к парку, соединяющему новый и старый Преслав, он послал извозчика вперед, а сам не спеша пошел по главной аллее пешком. Возле памятника погибшему антифашисту Борису Спирову стоял невысокий, довольно полный мужчина в белом пиджаке и черных брюках. На его круглом лице блестели капельки пота.
- Делайте вид, что не знаете меня, - бросил ему Аввакум, заметив, что тот заулыбался. Он посмотрел вокруг и тоже остановился перед памятником.
Мужчина в белом пиджаке встал рядом.
- Мне необходимы сведения о Методии Парашкевове, сказал Аввакум. - О нем, о его родителях и обо всех родственниках. А также сведения о людях, с которыми он был в более или менее близких отношениях. Кто они, где проживают и чем занимаются. Завтра вечером на этом же месте мы снова встретимся и вы передадите мне эти сведения… - Он помолчал. - Только глядите в оба. - В голосе Аввакума чувствовалась строгость. - Я археолог и с сотрудниками милиции не имею ничего общего, ясно?
Мужчина кивнул головой.
- Я изучу полученные материалы ночью. Если понадобятся дополнительные сведения, вы меня застанете на следующий день часов в восемь утра в маленькой кондитерской напротив гостиницы. Если нет - меня там не будет. Тогда можете считать, что задание выполнено хорошо.
Он вгляделся в надпись на памятнике, потом повернулся и неторопливо пошел к выходу из парка. Там его, как было условлено, ждал обшарпанный фаэтон. Возница, надвинув на глаза барашковую шапку и раскрыв рот, сладко дремал на козлах.
С этого момента и до следующего вечера Аввакум был только археологом. Методий Парашкевов, некто X, таинственное урочище Змеица вдруг как бы перестали для него существовать. Прежде всего он нанес визит вежливости директору музея и имел с ним длинный разговор. Потом осмотрел экспонаты, хотя некоторые из них он видел десятки раз, и покинул музей лишь с наступлением сумерек. На следующий день он побродил немного у развалин внутренних стен крепости, набросал в записной книжке орнаменты карнизов Золотой церкви и, сев в фаэтон, поехал на правый берег Тичи. Среди зелени кустарников на солнцепеке громоздились руины знаменитых в древности преславских монастырей. Аввакум расположился в тени, набил трубку и с удовольствием закурил.
В горячем воздухе дым вился колечками. Над головой пролетали крикливые сороки, а высоко, в бледной синеве плавно парил орел, неподвижно распластав крылья. Груды камня, заросли, где наверняка водились змеи, запах горячей земли и прелой листвы и тяжелая душная тишина. Аввакум улыбнулся: "Sic transit gloria mundi!" Может быть, именно здесь царь Симеон Черноризец Храбрый, отточив гусиное перо, вспоминал кровавую Ахелой и изнывал от неутоленной жажды власти, мечтая вступить на царьградский престол… "Sic transit gloria mundi!" Важно, чтобы о тебе осталась добрая память.
Вечером Аввакум принес к себе в номер большой конверт, в нем были записи, сделанные от руки и на пишущей машинке, - сведения о Методии Парашкевове.
Тут возникает вопрос. Допустим, что в соответствии с гипотезой, изложенной им полковнику Манову, преступление совершил некто X. Он оглушил постового милиционера, разбил окно в помещении военно-геологического пункта, похитил схему стратегического значения и прочее. А Мелодия Парашковова - момчиловскою учителя, человека, ни в чем неповинного, - просто-напросто оклеветали. Почему же в таком случае Аввакум собирает сведения о невинном человеке, и притом не открыто, а в строгой тайне, с тысячью предосторожностей?
Мне, летописцу этой истории, можно задать не один, а десятки подобных вопросов, и я всегда отвечу вполне серьезно и с большим удовольствием. Что касается Аввакума, то он только усмехнулся бы сдержанно, как обычно, и промолчал.
Он был глубоко убежден, что поступает правильно и делает именно то, что следует. Если диверсия против Методия Парашкевова есть плод личной мести, то Аввакум надеялся найти в биографии учителя тот ключ, которым он легко откроет дверку и обнаружит за ней автора диверсии, некоего X. Но если в биографии учителя нет ничего такого, что указывало бы на его более особые отношения с кем-либо тогда станет ясно, что в преступлении не следует искать проявления личных чувств и субъективных мотивов.
В этом деле быта еще одна сторона, над которой Аввакум часто задумывался. Опасение, что какая-либо случайность поставит его гипотезу с ног на голову. Он строил свою версию на основе нескольких трудноуловимых, по очевидных ошибок преступника До сих пор все шло хорошо, все покоилось на железной логике: ошибки в конце концов уличают и раскрывают преступника. Прекрасно. Но как в математике, так и в разведке при решении сложных задач иногда приходится пользоваться методом "от противного" Аввакуму был знаком этот математический метод, и, когда нужно, он применял его в своей практике. Отсутствие битого стекла на земле, следов на штукатурке и то, что железный прут был перепилен с внутренней стороны и отогнут наружу, крупные осколки стекла на каменном полу - это действительно могло быть ошибкой преступника. Но кто мог с полной уверенностью утверждать, что все это сделано не преднамеренно, не с умыслом?
И Аввакум попробовал идти "от противного": некто X. умышленно делает ошибки, чтобы навести разведку на мысль, что она имеет дело с мнимой, а не с настоящей диверсией, или, проще говоря, что Методий Парашкевов сам выдает себя за жертву диверсии, из чего следует, что некто X. и Методий Парашкевов - одно и то же лицо.
В этой контргипотезе был какой-то процент вероятности. Ничтожный, правда, процент, потому что она предполагает исключительные способности преступника, что в практике встречается очень редко. Во всяком случае, Аввакум решил подвергнуть контргипотезу самой придирчивой проверке, чтобы не осталось ни капли сомнения в возможности тою, что Методий Парашкевов и загадочный X. - одно и то же лицо. Он проследит за жизнью учителя Методия Парашкевова с его юношеских лет вплоть до того полночного часа, когда было совершено преступление. Эта работа должна послужить как бы введением к решению загадки.
Он вынул записи, набил табаком трубку, уселся поудобнее за столом и принялся читать.
На следующее утро ровно в восемь часов человек в белом пиджаке вошел в маленькое кафе-кондитерскую, окинул взглядом столики и облегченно вздохнул. Хотя человек этот еще не завтракал, он заказал лимонад и с наслаждением выпил его залпом.
Из Преслава Аввакум уехал в Шумен, но остановился не в городе, а снял на несколько дней комнату в ближнем селе Мадар. Сюда ему были доставлены два объемистых пакета - первый вручили в большой пещере, а второй - три дня спустя у развалин над селом; оба пакета содержали сведения о Методии Парашкевове и о людях, с которыми он дружил и общался.
Затем Аввакум отправился в Провадию. Там он пробыл три дня и почти не выходил из своего номера. Лишь вечером совершал небольшие прогулки по улочкам, прилегающим к гостинице.
На одиннадцатый день после того, как он покинул Софию, он приехал в Пловдив. С вокзала на квартиру, которая быта заранее приготовлена тля него, он добрался на служебной машине. Ехали с задернутыми занавесками: сержант, сопровождавший его, за всю дорогу не проронил ни сова.
Квартира оказалась просторной, солнечной, с ванной и закрытой верандой, на которой вдоль стен стояло несколько пестрых шезлонгов. Обслуживала ею пожилая женщина, которая приходила из кухни только по вызову.
Аввакум дал сержанту денег и попросил купить костюм, чтобы можно было переодеться, и флакон одеколона. Затем он помылся, укутался и прохладные, безупречно чистые простыни, закрыл глаза и тотчас же уснул.
Спал он до самого вечера. Когда стемнело, выбритый, чистый, надушенный вышел на улицу. Узнать его, правда, было нелегко - в очках, с коротко подстриженными усиками. Перекинув через плечо бежевый плащ, с рассеянным, беззаботным видом побрел он к центру города.
На квартиру Аввакум вернулся ранним утром, когда шли на работу рабочие первой смены.
Так он проводил в Пловдиве все дни и ночи: вечером уходил из дому и возвращался утром.
По вечерам Аввакум шел в управление, запирался в комнате секретаря и вооружившись записной книжкой и карандашом, перелистывал целые горы дел. Его интересовали те из них, в которых содержался материал об имевших место в последние два-три года пограничных происшествиях: переброска из-за границы диверсантов, обнаружение и раскрытие шпионской резидентуры. шпионаж на границе и прочее. С предельным вниманием он читал и снова перечитывал страницы, где местом действия были пограничные участки, находящиеся в районе Момчилова.