5
Широкобедрая прима в который раз резко повернулась спиной к зрителям и потрясла обтянутым трико задом. Офицеры довольным ревом снова одобрили ее "искусство".
- Вам не нравится, гауптман? - спросил Вернера фон Шлидена Вильгельм Хорст.
Вернер пожал плечами.
- Я не ханжа, оберштурмбанфюрер, но предпочитаю балет.
Они сидели вдвоем за столиком, стоящим в удобной нише, откуда хорошо просматривались и зал, и эстрада. Когда Гельмут фон Дитрих любезно сообщил своему другу Вернеру о том, что тот включен в список приглашенных и сама, стало быть, судьба предписала провести им рождественские праздники вместе, гауптману ничего не оставалось, как столь же любезно предложить заказать общий столик.
После официальной части, во время которой местные вожди и отцы города Кенигсберга провозглашали тосты за победу германского оружия и здоровье фюрера, в ресторане началось откровенное пьянство. Цвет прусского офицерства, собранный в "Блютгерихте", пытался алкоголем заглушить беспросветный страх перед неумолимо надвигающимся будущим.
Гельмут по своему обыкновению быстро набрался, попытался затеять драку с компанией летчиков, и его с трудом выручил Вернер, еле сумев успокоить "мальчиков Геринга", не на шутку обозлившихся на наглого эсэсовца. Потом он затащил Дитриха в ватерклозет и предпринял самые радикальные меры к протрезвлению унтерштурмфюрера.
Они снова уселись за свой стол, и Гельмут по совету Вернера перешел исключительно на рислинг. Потом Дитриха позвали какие-то офицеры на одну минуту, унтерштурмфюрер ушел в другой зал. Вернер подумал, что Гельмут, опираясь на поддержку своих друзей-эсэсовцев, может снова затеять драку с летчиками, и хотел было идти за ним следом, но в это время подошел оберштурмбанфюрер Вильгельм Хорст. Он поздоровался, поздравил Вернера фон Шлидена с праздником и, подчеркнуто вежливо спросив разрешения, уселся рядом.
- Вы любите балет, гауптман? - спросил Хорст. - Мне казалось, что вам должно нравиться именно это…
И Вильгельм Хорст кивнул головой в сторону эстрады.
- Почему, оберштурмбанфюрер? - спросил гауптман. - Я вас не совсем понимаю…
- Ведь вы воспитывались в Новом Свете, а, насколько мне известно, старое классическое искусство там не в чести.
- Я вырос в Азии, потом жил в Рио-де-Жанейро и несколько лет учился в Штатах. Но и в Бразилии, и в Соединенных Штатах достаточно поклонников классического балета в самом лучшем понимании этого вида искусства. И потом в нашей семье всегда поддерживались старые добрые традиции. Мой покойный отец считал, что немецкий дом должен быть немецким домом, даже если немец живет на Аляске среди эскимосов.
"Что ему нужно? - подумал Вернер. - Не нравится мне этот разговор. Ведь это же явно смахивает на допрос…"
- Ваш отец был настоящим немцем, - сказал Хорст. - Предлагаю за него тост.
- С большим удовольствием, оберштурмбанфюрер. Благодарю вас, оберштурмбанфюрер, - дрогнувшим голосом сказал растроганный Вернер.
- Вы, верно, очень любили своего отца? - спросил Хорст.
И, не дожидаясь ответа, сказал:
- Кстати, перестаньте называть меня по званию. Мы с вами не на службе, дорогой гауптман.
Он долил бокалы и снова поднял свой.
- Называйте меня просто Вилли, - вдруг сказал он по-английски. - Или Билл, если мы были б с вами сейчас в другом месте.
Хорст усмехнулся.
- Вы удивлены? А я ведь тоже бывал в Штатах. Итак, давайте выпьем с вами на брудершафт, - продолжал он уже по-немецки. - Только не будем при этом целоваться, мне не нравится этот наш немецкий обычай. Но после выпитого бокала вы можете говорить мне "ты", гауптман.
Вернер фон Шлиден твердой рукой поднял над столом бутылку, наклонил ее над бокалом Хорста и испугался ворвавшейся в его сознание мысли. Ему захотелось вдруг изо всей силы ударить бутылкой в приветливо улыбающееся лицо Вильгельма Хорста.
"Нервы, парень, нервы… Возьми себя в руки, - приказал себе Янус. - И улыбнись… Ты ведь польщен честью, которую тебе оказал оберштурмбанфюрер".
- Проклятый германский сентиментализм, - сказал Вильгельм Хорст, - из-за него мы совершаем порой непоправимые ошибки. Удивительное дело, Вернер… Как в нас, немцах, могут уживаться твердость истинных мужчин и слюнявая склонность к рефлексии!
"Что это? - подумал Вернер фон Шлиден. - Игра в кошки-мышки? Или случайное совпадение? Вряд ли такой тип, как Вильгельм Хорст, стал бы вести эти разговоры попусту… Уж он-то вовсе не сентиментален".
По своей природе вспыльчивый и несколько неуравновешенный в детские и юношеские годы, Янус-Сиражутдин давно поставил себе целью изменить свой характер, стать сдержанным и невозмутимым в любых жизненных обстоятельствах. Он понимал, что кровь, текущая в его жилах, может заставить забыть инстинкт самосохранения, когда речь зайдет о необходимости ответить на действие, задевающее честь и достоинство сына Ахмеда. Об этом говорил Сиражутдину и Арвид Вилкс, когда согласился с намерением приемного сына стать разведчиком.
Разработанный им самим и настойчиво проводившийся комплекс мер по воспитанию новых психологических качеств в своем характере, система самовоспитания, от которой ни на йоту не отступал Сиражутдин, привели к тому, что он превратился в новую свою противоположность.
Вернер фон Шлиден был спокойным, немногословным немцем, исполнительным и аккуратным. Он никогда не повышал тона при общении с подчиненными, был ровен с друзьями, всегда выступал в роли миротворца в случаях, если обстановка за столом накалялась, а это было в последнее время все чаще: у офицеров германской армии были основания нервничать и терять самообладание.
Товарищи Вернера в его присутствии и себя чувствовали спокойнее, словно заражались от гауптмана его хладнокровием и выдержкой. В нем было нечто неуловимое, что привлекало остальных, какая-то цельность натуры, вера в себя и в дело, которому он служил. Конечно, считалось, что вера гауптмана фон Шлидена - их, германская вера, и, усомнившись в ней под давление событий, они уважали верность идее, которая отличала, по их мнению, этого черноволосого баварца.
Но какого труда стоило оставаться всегда таким самому Ахмедову-Вилксу! Он чувствовал, что где-то в глубине его существа поистерлись шестеренки, заставляющие двигаться, говорить, думать, действовать гауптмана Вернера фон Шлидена. Его психике, подавленной второй личностью, образом гауптмана, необходима была передышка. Ахмедов-Вилкс работал уже на втором дыхании, и сейчас, в разговоре с Вильгельмом Хорстом, включал все новые и новые духовные резервы, пытаясь одновременно разгадать намерения эсэсовца, увидеть результат своих и его действий за несколько ходов вперед.
Когда они выпили на брудершафт без обязательного поцелуя, о чем предупреждал оберштурмбанфюрер, к столу, пошатываясь, подошел Гельмут фон Дитрих. Увидев оберштурмбанфюрера, он вытянулся и попытался сохранять это состояние насколько было возможно.
- А, Гельмут, - сказал Вильгельм Хорст. - Как настроение, мой мальчик?
- Отличное, мой шеф, - несколько развязным тоном ответил Дитрих. - Я пришел сказать Вернеру, что мои друзья ждут его тоже, но я ведь не знал, что здесь вы… Извините, оберштурмбанфюрер!
- Хорошо, Гельмут, вы можете идти, а я пока посижу с гауптманом. Потом он придет к вам и вашим друзьям.
- Слушаюсь.
Унтерштурмфюрер щелкнул каблуками, повернулся, качнувшись в сторону, и направился в другой зал к своим друзьям.
Снова раздался гогот. Зал приветствовал появление героини сегодняшнего вечера, одетой в весьма вольный, если не сказать большего, костюм.
- Пир во время чумы, - сказал оберштурмбанфюрер.
Вернер фон Шлиден удивленно взглянул на него.
- Не понимаю, оберштурм… простите, Вилли…
- У русских есть национальный поэт Пушкин. Этот поэт не особенно популярен на Западе, специалисты говорят, что его трудно переводить, но русские весьма почитают его. Я читал драму Пушкина "Пир во время чумы". Почему-то она мне вспомнилась именно сейчас.
Хорст испытующе посмотрел на Шлидена.
Тот, казалось, не слушал своего нового друга, сидел к нему вполоборота, равнодушно оглядывая зал. "Спокойно, Вернер, спокойно", - твердил про себя в это время фон Шлиден.
- Ты любишь русскую литературу? - тихо спросил Вильгельм Хорст по-русски. Вернер фон Шлиден не повернул головы.
- Тебе нравится русская литература? - громко спросил Хорст уже по-немецки.
Вильгельм Хорст безукоризненно говорил по-русски. В слове "литература" он нажал на "а", и это получилось у него как у завзятого москвича.
Вернер фон Шлиден почувствовал, будто сердце сдавили ему клещами. Тысячи предположений, самых фантастических, пронеслись в голове. Может быть, Вильгельм Хорст наш человек, не знающий пароля для связи? Нет, такого не бывает… И все же… Ловушка?! Ведь Хорст гестаповец… А что он может знать о Шлидене? Произошел провал в другом месте? А оттуда цепочка дотянулась до Вернера? Взяли Вольфганга Фишера? Ну ладно, вопрос на английском - это понятно. Все знают, что Вернер фон Шлиден учился в Соединенных Штатах Америки. А вот русская фраза…
Вильгельм Хорст не заметил замешательства гауптмана. Вернер ничем не выдал своего смятения. Разве что выглядел несколько удивленным, но это было вполне понятным. Обратитесь к любому человеку на незнакомом языке и увидите тот же результат.
Оберштурмбанфюрер неспроста затеял с гауптманом этот "милый" рождественский разговор. Он давно присматривался к этому человеку, который за короткий срок сумел расположить к себе многих офицеров гарнизона. Да и его помощник, унтерштурмфюрер Гельмут фон Дитрих, без ума от бывшего крупповского инженера. Им стоит заняться, решил для себя Хорст. Люди, вызывавшие сильную неприязнь или большую симпатию окружающих, всегда интересовали Вильгельма Хорста. Опытный работник секретной службы, он считал, что неяркие люди не вызывают повышенных эмоций, а Вернер фон Шлиден внешне выглядел заурядным и тем не менее пользовался репутацией замечательного человека. Нет-нет, право же, стоило присмотреться к нему поближе. Да и прощупать в профилактических целях не грех… Вот он и закинул Вернеру фон Шлидену крючок с русской литературой вместо наживки.
Гауптман повернулся к Хорсту.
- Я с нею мало знаком. С русской литературой, - сказал он. - Читал кое-что Достоевского. Его роман "Преступление и наказание", например. Когда меня призвали в армию, я пытался понять, что имеют за собой все эти разговоры о загадочной русской душе. Чтобы успешно воевать, надо знать противника, не правда ли, Вилли?
- Ты совершенно прав, Вернер. К сожалению, этот факт мы почти не учитывали, а теперь…
Он махнул рукой.
- Выпьем еще, Вернер.
Он наполнил бокал.
- Хорошо вам, обычным офицерам, - сказал Хорст. - Делаете свою работу, и все у вас ясно и понятно. А у нас очень трудная служба, Вернер. Мы живем двойной жизнью.
Хорст промолчал.
- Ты слышал легенду о Янусе? - вдруг спросил он.
- Это тот, что из древнеримской мифологии, кажется?
"Случайно он вспомнил о Янусе? Или решил выступить с открытым забралом? Это уже горячо, очень горячо", - подумал гауптман.
- Да, это бог времени у древних римлян, - сказал Хорст. - У него два лица. Одно обращено в прошлое - старое, другое смотрит в будущее - оно молодое. У разведчика тоже два лица, но, к сожалению, и ему не дано видеть свое будущее.
- Выше голову, Вилли. Не надо так мрачно думать. Я верю в гений фюрера и то сверхоружие, которое он обещает.
- Об этом оружии я знаю побольше, чем ты, Вернер. Весь вопрос в количестве времени, отпущенного нам судьбой… И союзниками.
- Будем надеяться. А что касается. Януса, то, по-моему, его двуличности мало для разведчика. Разведчик дол жен иметь и третье лицо.
- Какое же, Вернер? - с улыбкой спросил Хорст.
- Настоящее, - сказал Вернер фон Шлиден.
Хорст внимательно посмотрел на него.
- Неплохо сказано, - произнес он. - Расскажите мне что-нибудь, Вернер. Вы человек, многое повидавший на свете… Объездили весь мир, жили в Старом Свете и в Новом.
- Я повидал мир не больше чем вы, Вилли, гораздо меньше, - ответил Шлиден.
"Погоди же, - подумал он, - сейчас я расскажу тебе…"
- Кстати, к разговору о вашей работе, - начал Вернер, - ваша профессия, насколько я понимаю, вырабатывает способность подмечать вещи, которые для непосвященного не представляют никакого интереса…
- Разумеется, - перебил его Хорст.
- Так вот мне рассказывали в Берлине историю провала одного русского разведчика. Он сидел в ресторане в форме немецкого офицера, его окружали друзья, считавшие его стопроцентным немцем. Они пили шнапс. За этим же столом сидел ваш коллега, контрразведчик, не знаю точно, из абвера был он или из гестапо, дело не в этом, главное, он хорошо знал Россию и русские привычки. Ну, совсем как у нас сейчас, только русского шпиона не хватает за нашим столом… И вот после очередной рюмки русский разведчик в немецком мундире поднес к носу и понюхал хлебную корочку. Говорят, что это привычка, присущая только русским. И разведчик сделал это инстинктивно. Но сотрудник службы безопасности подметил жест… Вот вам и мелочь, Вилли.
Забавная история, не правда ли? Между прочим, вы все время держите корочку хлеба в руке… Не хотите ли понюхать ее, дорогой Вилли?
Вильгельм Хорст глянул на свою руку, действительно катавшую между пальцами кусочек хлеба, и отбросил его в сторону.
- А вы шутник, Вернер, - сказал он. - Я рад, что познакомился с вами поближе… Вы интересный человек, гауптман. И далеко не простой человек. Не хотите ли выпить?
- С вами всегда с удовольствием, - ответил гауптман.
"И пусть не оставит нас своими заботами мой тезка", - подумал он.
Ответив Хорсту небрежной репликой о том, что Янус, дескать, из древнеримской мифологии, кажется, Вернер фон Шлиден попросту осторожничал на всякий случай. При необходимости он мог прочитать оберштурмбанфюреру целую лекцию по этой самой мифологии вообще и по Янусу в частности - познания Ахмедова-Вилкса в области гуманитарных наук - философии, истории, естествознании - далеко превосходили тот уровень, который считался нормой для среднего по интеллекту, хотя и превосходного технического специалиста, каким считался бывший крупповский инженер.
И свой псевдоним разведчика Сиражутдин выбрал не случайно. Еще в школьные годы он получил от отца подарок в день рождения - "Мифы Древней Греции". Эта книга стала его настольной, заставила всерьез заняться мифологией других народов - Египта, Вавилона, Индии, Китая, Рима. Хорошо знал Ахмедов-Вилкс и славянские былины и сказки, с трудом достал у букинистов, это уже в студенческие времена, знаменитый двухтомник собирателя русских сказок Александра Николаевича Афанасьева "Поэтические воззрения славян на природу", вышедший в 1868 году.
О тезке своем Янусе, одном из древнейших римских богов, который вместе с богиней очага Вестою занимал почетное место в святой иерархии. Сиражутдин прочитал многочисленную литературу, еще находясь в России. Оказавшись на Западе, Вернер фон Шлиден разыскал классический труд Рошера "Austührlishes Lexicon der Griechischen und Romischen Mythologie’, работу Спейера "Римский бог Янус", книгу Ауста "Die Religion der Romer", выпущенную в вестфальском городе Мюнцере в 1899 году, и другую литературу.
Гауптман мог рассказать Вильгельму Хорсту, что представление о Янусе как о боге времени крайне упрощенное. Янус - бог всякого начала вообще, и по этому принципу он является древнейшим и первым из римских богов, но первым не во вселенском смысле, а как божество начала в абстрактном значении этого слова.
"У древних предшественников римлян - этрусков - Янус был четырехликим, оберштурмбанфюрер", - мысленно сказал своему соседу по столу Вернер фон Шлиден. Это был один из его психологических приемов - вести мысленный разговор с опасным собеседником, разговор на отвлеченную тему. Это не позволяло другой стороне догадаться, как противник прячет за произносимыми вслух словами тайные мысли.
"В 240 году до рождения Христова римляне взяли город Фалерию и привезли оттуда Януса с четырьмя ликами. Позднее император Домициан Флавий приказал соорудить ему святилище. А вообще бог Янус был богом входа, и в руках его находились ключ и палка, ею он отгонял непрошеных гостей. Непрошеных, оберштурмбанфюрер… В северной части римского форума была арка, в центре ее возвышалось изображение Януса. Эту арку соорудил Нума Помпилий, по завещанию царя она служила символом войны или мира. В мирное время арку запирали, во время войны двери арки оставались открыты. Сейчас наши арки открыты от Балтики до Карпат, оберштурмбанфюрер, а один из Янусов пьет с тобой на брудершафт, Вилли".
- В руках Юпитера - все, - сказал вдруг Вернер фон Шлиден.
- Не понял, Вернер, - глянул на него с интересом Вильгельм Хорст.
- Вспомнил слова какого-то римского поэта, Вилли, - слегка заплетающимся голосом, не пережимая, плохую игру оберштурмбанфюрер сразу обнаружит, проговорил гауптман. - Застряло в голове с гимназических времен. Наверно, Цицерон какой-нибудь, а может быть, и Лукреций. Не помню, но хорошо звучит, Вилли: "В руках Юпитера - все!" Это про нашего фюрера, дорогой оберштурмбанфюрер… Хайль Гитлер!
Янус схватил рюмку, расплескал вино и с маху выпил, осторожно глядя боковым зрением на Хорста - вытаращенные глаза Вернера пялились на большой портрет Гитлера, пытаясь определить реакцию оберштурмбанфюрера.
Хорст смотрел на Вернера фон Шлидена со смешанным чувством. В нем были и любопытство, и сожалеющее презрение - нет, видимо, я ошибся - и настороженность: не слишком ли ясно меня дурачат.
"Хватит, - подумал Сиражутдин, - как бы не переиграть… Но в одном я его проверил: мифологии и вообще истории, литературы Древнего Рима оберштурмбанфюрер не знает. Ведь я дважды произнес для него знаменитую фразу Варрона: "В руках Януса начало, в руках Юпитера - все". Знай он об этих словах Варрона, не преминул бы поправить меня. Или как-то выявить свое отношение к этому выражению, которое начинается с Януса. А ведь с него, действительно, все начинается… Он и каждого человека охраняет с момента зачатия, с первых мгновений утробной жизни. Нет, имя Януса в устах Хорста было случайным. А что касается профессии моего тезки… Бог всякого начала? Что ж, это символично. Будем считать, что я получил вызов. Тогда и начнем помаленьку наш поединок, оберштурмбанфюрер".