- Да. Возможно, ты правильно перевела все, что я выболтал.
- Это совершенно очевидное место для тайника. И в любом случае - я не единственная, кто знал твой "секрет": нынче вечером ты сам сообщил Бирду, где хранишь деньги.
- Верно, но разве у него было время среагировать?
- Прошло уже два часа. Он мог позвонить. Так что времени хватило бы за глаза.
Мы принялись наводить порядок. Прошло минут пятнадцать, и раздался телефонный звонок. Звонил Жан-Поль.
- Рад, что застал вас дома, - сказал он. - Вы один?
Я прижал палец к губам, предупреждая Марию.
- Да, один. А в чем дело?
- Я хотел вам кое-что сказать, не предназначенное для ушей Бирда.
- Валяйте.
- Первое. У меня хорошие связи на "дне" и в полиции. И я уверен, что вам следует опасаться взлома в ближайшие день-два. Так что советую все ценное убрать на время в банковский сейф.
- Вы опоздали, - сообщил я. - Они уже здесь побывали.
- Вот я дурак-то. Следовало предупредить вас раньше нынче вечером. Может, тогда успели бы их опередить.
- Не важно, - сказал я. - Здесь все равно нет ничего ценного, кроме печатной машинки. - Я решил чуток подкрепить образ репортера-фрилансера. - Это единственная ценность. Что еще вы мне хотите сообщить?
- Ну, этот полицейский, Луазо, он приятель Бирда.
- Знаю. Бирд воевал вместе с братом Луазо.
- Верно, - подтвердил Жан-Поль. - А еще инспектор Луазо расспрашивал Бирда о вас сегодня днем. И Бирд сказал ему, что…
- Давайте уже, выкладывайте.
- …что вы шпион. Работаете на Западную Германию.
- Какая знакомая картинка. Могу я купить со скидкой невидимые чернила и скрытые камеры?
- Вы не понимаете, насколько серьезные последствия такое заявление может за собой повлечь в современной Франции. Луазо просто вынужден учитывать такого рода заявление, и не важно, насколько оно смешно звучит. И невозможно доказать, что это ложь.
- Ну что ж, спасибо, что сообщили, - сказал я. - И что мне, по-вашему, с этим делать?
- На данный момент вы ничего не можете с этим поделать, - ответил Жан-Поль. - Но я постараюсь выяснить, что еще Бирд о вас наговорил, и не забывайте, что у меня есть очень влиятельные друзья в полиции. И ни в коем случае не доверяйте Марии.
Мария прижала ухо к трубке.
- Это еще почему?
Жан-Поль зловеще хихикнул.
- Она - бывшая жена Луазо, вот почему. И она тоже на коште у Сюрте.
- Спасибо, - сказал я. - Встретимся в суде.
Жан-Поль рассмеялся над этой фразой. А может, продолжал смеяться по поводу своей предыдущей.
Глава 12
Мария накладывала макияж с неспешной аккуратностью. Она ни в коей мере не была помешана на косметике, но этим утром ей предстоял ленч со старшим инспектором Луазо. Когда тебе предстоит ленч с бывшим мужем, то нужно очень тщательно позаботиться о том, чтобы он хорошенько осознал, что потерял. Светло-золотистый английский шерстяной костюм, приобретенный ею в Лондоне. Он всегда считал ее бестолковой, так что нужно выглядеть максимально деловой и ухоженной. Новенькие закрытые туфли. И никаких украшений. Мария закончила подводить глаза и красить ресницы и принялась накладывать тени. Главное - не переборщить. В тот вечер, в художественной галерее, косметики было слишком много. "Ты сущий гений по части влипания в ситуации, где играешь проходную роль вместо главной", - мысленно сурово отчитала она себя. Мария размазала тени, тихо выругалась, стерла и начала заново. "Оценит ли англичанин риск, на который ты идешь? Почему бы не рассказать Датту правду о том, что наговорил англичанин? Англичанина интересует лишь работа, как и Луазо всегда интересовала лишь работа. Правда, и любовью Луазо занимался не менее страстно, чем работой. Но разве может женщина соперничать с работой? Работа - это нечто абстрактное и неосязаемое, притягательное и вожделенное. Куда там женщине с ней состязаться". Мария припомнила ночи, когда она пыталась бороться с работой Луазо, отвоевать его у полиции с ее бесконечной бумажной работой и притязаниями на его время, которое он мог бы провести с женой. Она помнила последнее горькое подтверждение этому. Тогда Луазо жарко поцеловал ее, как никогда не целовал прежде, а потом они занялись любовью, и она цеплялась за него, тихо плача от внезапного облегчения, вызванного пришедшим вдруг четким пониманием, что они расстанутся и разведутся. И оказалась права.
Луазо по-прежнему владел какой-то частью ее души, именно поэтому она продолжала с ним встречаться. Сперва они обговаривали условия развода, права опеки над сыном, затем договаривались по поводу жилья. А потом Луазо попросил ее оказывать мелкие услуги полицейскому департаменту. Мария понимала, что он не может смириться с перспективой окончательно ее потерять. Их отношения стали ровными и открытыми, поскольку она больше не боялась его потерять. Их отношения стали скорее как у брата с сестрой, и все же… Мария вздохнула. Возможно, все могло бы быть иначе. Луазо по-прежнему обладал той дерзкой самоуверенностью, которая так ей нравилась, и она почти гордилась, что он рядом. Он был настоящим мужчиной в полном смысле этого слова. А мужчины безрассудны. Ее работа на Сюрте стала довольно важной. Ей нравилось демонстрировать Луазо, какой дельной и эффективной она может быть, но он никогда этого не признает. Мужчины безрассудны. Все без исключения. Она припомнила некоторые его сексуальные привычки и улыбнулась. Все мужчины создают ситуации, когда, что бы женщина ни думала, ни делала, ни говорила, она всегда будет не права. Мужчины требуют, чтобы женщина была изобретательной, бесстыдной шлюхой, а потом отшвыривают ее за то, что у нее недостаточно материнских чувств. Они хотят, чтобы их женщина завлекала их друзей-мужчин, а потом бесятся от ревности из-за этого.
Мария чуть припудрила губную помаду, чтобы приглушить, сморщила губы и в последний раз пристально оглядела свое лицо. Глаза выглядят отлично, зрачки ясные, белки сияют.
Мария отправилась на свидание с бывшим мужем.
Глава 13
Луазо слишком много курил и недосыпал. Он теребил металлический браслет часов. Мария вспомнила, как боялась этих вот его нервных привычек, за которыми обычно следовал взрыв. Он подал ей кофе и даже помнил, сколько она кладет сахара. И обратил внимание на ее костюм, прическу, и ему понравились закрытые туфельки. Мария знала, что рано или поздно он заговорит об англичанине.
- Такие люди всегда тебя привлекали, - сказал он. - Ты золотоискатель по части мозгов, Мария. Тебя неудержимо влечет к мужчинам-трудоголикам.
- Вроде тебя, - согласилась Мария. Луазо кивнул.
- Он втянет тебя в неприятности, этот англичанин.
- Он меня не интересует.
- Не лги мне, - весело сказал Луазо. - На этот стол еженедельно ложатся рапорты семисот полицейских. А также я получаю доклады информаторов, и твоя консьержка - одна из них.
- Вот сука.
- Такова система, - пожал плечами Луазо. - Нам приходится сражаться с криминалом его же оружием.
- Датт ввел ему какой-то препарат, чтобы допросить.
- Знаю, - кивнул Луазо.
- Это было ужасно, - призналась Мария.
- Да, мне доводилось видеть, как это делается.
- Это пытка. Мерзкая пытка.
- Не читай мне мораль, - сказал Луазо. - Мне не нравятся инъекции амитала, мне не нравится месье Датт и его клиника, но я ничего не могу с этим поделать. - Он вздохнул. - Ты же это знаешь, Мария. - Но Мария промолчала. - Этот дом вне моей досягаемости при всех моих широких полномочиях. - Он улыбнулся, словно идея, что он может быть опасен, сама по себе абсурдна, и обвиняющим тоном добавил: - Ты сознательно неверно перевела исповедь англичанина, Мария.
Мария снова промолчала.
- Ты сказала месье Датту, что англичанин работает на меня. Будь осторожней в словах и действиях, когда имеешь дело с этими людьми. Они опасны. Все они крайне опасны. А твой вульгарный бойфренд - самый опасный из всех.
- Ты Жан-Поля имеешь в виду?
- Плейбоя из Бют-Шомон, - ехидно уточнил Луазо.
- Прекрати называть его моим бойфрендом! - сказала Мария.
- Да ладно, я все о тебе знаю, - протянул Луазо тем тоном, каким обычно вел допрос. - Ты не можешь устоять перед этими вульгарными юнцами, и чем старше ты становишься, тем больше тебя к ним тянет.
Мария твердо вознамерилась ни за что не показывать ему свою злость. Она видела, что Луазо пристально за ней наблюдает, и почувствовала, как у нее вспыхнули щеки от злости и смущения.
- Он хочет работать на меня, - сообщил Луазо.
- Ему, как ребенку, нравится ощущать свою значимость, - объяснила Мария.
- Ты меня поражаешь, - сказал Луазо, тщательно скрывая удивление. Он смотрел на нее, как французы обычно смотрят на симпатичную девушку на улице. Мария знала, что сексуально привлекательна для него, и это ей нравилось. Не для того, чтобы позлорадствовать, а потому что представлять для него интерес было важной частью их новых взаимоотношений. Она ощущала, что некоторым образом это новое чувство к нему было куда важнее, чем их совместная супружеская жизнь, поскольку теперь они друзья, а дружба - штука менее хрупкая и уязвимая, чем любовь.
- Не смей вредить Жан-Полю из-за меня, - заявила Мария.
- Меня не интересуют бездельники! - отрезал Луазо. - По крайней мере до тех пор, пока не попадаются на незаконной деятельности.
Мария достала сигарету и прикурила настолько медленно, насколько могла. Она буквально чувствовала, как в ней нарастает прежний гнев. Вот сейчас перед ней был тот Луазо, с которым она развелась. Безжалостный, несгибаемый человек, считавший Жан-Поля изнеженным жиголо лишь потому, что Жан-Поль воспринимал себя менее серьезно, чем воспринимал себя Луазо. Луазо сломал ее, низвел до уровня мебели, уровня досье - досье на Марию. А теперь досье перешло кому-то другому, и Луазо считал, что получивший это досье мужчина разберется в нем менее компетентно, чем сам Луазо. Давным-давно Луазо удавалось словно обдавать ее холодом, и вот теперь она снова ощущала то же самое. Ледяную насмешку, относившуюся ко всем, кто улыбался или отдыхал. Эгоистичный, самодовольный, тунеядец - вот те характеристики, которые давал Луазо всем, кто не разделял его самозабвенного отношения к работе. Даже естественные особенности женского организма иногда казались ей незаконными, когда она жила с ним. Она припомнила, к каким ухищрениям прибегала, чтобы скрыть от него месячные, из опасения, что он заставит ее отчитаться за них, словно они были признаком какого-то старого греха.
Мария посмотрела на него. Он все еще говорил о Жан-Поле. Сколько она пропустила? Слово? Фразу? Целую жизнь? Ей было наплевать. Комната внезапно показалась тесной, и приступ клаустрофобии, из-за которой она не могла запирать дверь в ванную - несмотря на возмущение Луазо, - сделал комнату невыносимо маленькой. Ей захотелось уйти.
- Я открою дверь, - сказала она. - Не хочу тебя окуривать.
- Сядь, - велел он. - Сядь и успокойся.
Ей было просто необходимо открыть дверь.
- Твой бойфренд Жан-Поль - мерзкий маленький стукач, - сказал Луазо, - и пора тебе уже это понять. Ты обвиняешь меня в том, что я сую нос в чужие жизни. Что ж, может, оно и так, только вот знаешь, что я там вижу, в этих жизнях? Вещи, которые шокируют и ужасают даже меня. Этот твой Жан-Поль… Он ведь всего лишь прихлебатель Датта, вьется вокруг него, как мелкий сутенер. Он из тех людей, что заставляют меня стыдиться, что я француз. Он сидит днями напролет в торговом комплексе и других местах, которые привлекают иностранцев. Держит в руке газету на иностранном языке, делая вид, что читает - хотя и двух слов на иностранном языке связать не может, - в надежде завязать разговор с симпатичной секретаршей, а еще лучше - с девушкой-иностранкой, говорящей по-французски. Разве это не самое жалкое зрелище в центре одного из самых цивилизованных городов мира? Это ничтожество сидит там, жуя жвачку "Hollywood" и разглядывая картинки в "Плейбое". А заговоришь с ним о религии - он сообщит тебе, насколько презирает католическую церковь. Хотя каждое воскресенье, когда он восседает там с "заокеанским" гамбургером, он на самом деле только что пришел с мессы. Он предпочитает девушек-иностранок, потому что стыдится своего отца, рабочего-металлиста на свалке машин, и иностранки вряд ли заметят его грубые манеры и фальшивые интонации.
Мария убила годы на то, чтобы заставить Луазо ревновать, и вот на тебе, через несколько лет после развода ей это наконец удалось. Но почему-то это не доставило ей удовольствия. Ревность плохо сочеталась с хладнокровным, спокойным и логичным Луазо. Ревность - это слабость, а у Луазо очень мало слабостей.
Мария поняла, что либо она откроет дверь, либо потеряет сознание. И хотя она понимала, что легкое головокружение вызвано клаустрофобией, она отложила недокуренную сигарету, в надежде, что станет легче, и резко погасила ее в пепельнице. И ей действительно полегчало. Минуты на две. Голос Луазо продолжал журчать. Мария начала тихо ненавидеть его кабинет. Фотографии, отображавшие жизнь Луазо, его армейские снимки - более стройного и красивого, улыбающегося фотографу, словно говоря: "Это лучшее время нашей жизни - ни жены, ни ответственности". В кабинете все пропахло работой Луазо: она помнила запах коричневых картонных папок, в которых держали документы, и запах старых досье, принесенных сюда из подвала, где пролежали бог знает сколько лет. Они пахли старым уксусом. Должно быть, было что-то такое в бумагах, а может, в чернилах для снятия отпечатков пальцев.
- Он мерзкий тип, Мария, - продолжил Луазо. - Я бы даже сказал, гнусный. Он отвез трех юных немок в тот его чертов коттедж, рядом с Барбизоном. С парой своих так называемых друзей-художников. Они изнасиловали этих девочек, Мария, но я не смог уговорить потерпевших дать свидетельские показания. Он мерзкий парень. И таких, как он, в Париже слишком много.
Мария пожала плечами:
- Этим девицам не следовало туда ехать, они знали, на что шли. Молодые туристки за тем сюда и едут, чтобы их изнасиловали. Думают, это так романтично - быть изнасилованной в Париже.
- Двум из этих девочек было всего шестнадцать. Совсем дети. Третьей едва исполнилось восемнадцать. Они спросили у твоего дружка дорогу к отелю, а он предложил подвезти. Что случилось с нашим великим и прекрасным городом, что иностранка не может спросить дорогу, не рискуя быть изнасилованной?
На улице было холодно. Хотя еще лето, а ветер временами просто ледяной. "Зима с каждым годом приходит все раньше, - подумала Мария. - Мне тридцать два года, на дворе еще август, а листочки уже умирают, осыпаются, и их уносит ветер". Когда-то август был серединой лета, а теперь август - это начало осени. Скоро все времена года перемешаются, весна вообще не наступит, грядет вечная зима и безвременье.
- Да, - сказала Мария. - Именно так и будет.
И вздрогнула.
Глава 14
Лишь два дня спустя я снова увидел месье Датта. Курьер должен был прийти с минуты на минуту. Наверняка будет бурчать и требовать доклада о доме на авеню Фош. Стояло хмурое серое утро, но легкая дымка обещала жаркий день. В деловой активности "Пти-Лежьонер" наступило затишье - время завтрака уже прошло, а ленча еще не наступило. Полдюжины посетителей либо читали газеты, либо смотрели в окно, наблюдая, как водители спорят из-за мест для стоянки. Датт и оба Тастевена сидели за обычным столом, заставленным кофейниками, чашками и крошечными рюмочками кальвадоса. Двое таксистов играли в настольный футбол, вращая деревянных футболистов и гоняя шарик по зеленому полю коробки. Когда я спустился, чтобы позавтракать, месье Датт окликнул меня.
- Чертовски поздний подъем для молодого человека! - жизнерадостно воскликнул он. - Идите, присядьте с нами.
Я сел, недоумевая, с чего это Датт вдруг стал таким дружелюбным. За спиной игроки в футбол неожиданно завопили: шарик влетел в ворота и со звоном упал в дырку, вызвав насмешливо-радостные возгласы.
- Я должен перед вами извиниться, - сказал Датт. - Но решил выдержать паузу в несколько дней, прежде чем принести свои извинения, чтобы дать вам возможность собраться с силами простить меня.
- Это санбенита маловато, возьмите размер побольше, - сказал я.
Месье Датт открыл рот и слегка затрясся.
- У вас отличное чувство юмора, - заявил он, взяв себя в руки.
- Спасибо, - ответил я. - Вы тоже большой шутник.
Рот Датта искривился в улыбке, похожей на небрежно поглаженный воротничок.
- А, понимаю, о чем вы, - неожиданно сказал он и расхохотался. - Ха-ха-ха!
Мадам Тастевен тем временем разложила картонку для игры в "Монополию" и раздала карточки, обозначающие собственность, чтобы ускорить игру. Курьер должен был уже появиться, но возможность подобраться поближе к месье Датту стоила свеч.
- Отели на Лекурб и Бельвиль, - сказала мадам Тастевен.
- Вы всегда так делаете, - заметил Датт. - Почему бы вам вместо этого не купить железнодорожные станции?
Мы начали бросать кубик, и маленькие деревянные диски стали перемещаться по игровому полю, выплачивая ренту, отправляясь в тюрьму и рискуя, в точности как живые люди. "Разрушительный путь", - как выразилась мадам Тастевен.
- Такова жизнь, - сказал Датт. - Мы начинаем умирать с самого рождения.
Мне выпал шанс "Отремонтируйте все ваши дома" и пришлось выложить две с половиной тысячи франков за каждый дом. Это едва не сделало меня банкротом, но я выкарабкался. Я как раз успел поправить дела, как увидел на террасе курьера. Того же, что приходил в прошлый раз. Он не особо спешил. Прежде чем войти со мной в контакт, сел у стены и заказал кофе со сливками, исподволь изучая посетителей. Профессионал. Главное - выявить "хвосты" и избежать проблем. Меня он заметил, но не подал виду.
- Еще кофе для всех, - распорядилась мадам Тастевен. Она поглядывала на двух официантов, накрывающих столы к ленчу, и покрикивала "этот стакан грязный", "кладите розовые скатерти, белые оставьте на вечер", "проследите, чтобы хватило заячьего паштета, я рассержусь, если его не хватит". Официанты вовсе не жаждали сердить мадам Тастевен и шустро задвигались, поправляя скатерти и салфетки и выравнивая приборы. Таксисты решили сыграть еще партию, звякнула монетка, и посыпались деревянные шарики.
Курьер принес с собой номер "Экспресс" и спокойно читал, рассеянно потягивая кофе. Может, он уйдет, подумал я, и мне не придется выслушивать бесконечные официальные инструкции. Мадам Тастевен оказалась в отчаянном положении, ей пришлось заложить три объекта собственности. На обложке "Экспресс" красовалась фотография, на которой американский посол во Франции пожимал руку кинозвезде на фестивале.
- По-моему, я чувствую запах готовящегося паштета… Чудесный аромат!
Мадам кивнула, улыбнувшись: