Митрич принес топор и поддел половицу. Милицейский заглянул туда и вытащил заветную шкатулку. Передал штатскому. Тот открыл ее. Митрич, не выдержав, вытянул шею, заглянул через головы. В шкатулке лежали золотые кружочки монет, две сберегательные книжки, облигации и множество разных часов в золотых корпусах. Мокасинов глядел на них невидящими глазами. Сколько он копил их? Не год и не два. Первые часы он приобрел еще в двадцатых годах у одного нэпмана: приобрел по дешевке, потому что нэпман ждал ареста и торопился. Отдавая Мокасинову часы, он твердил, хватаясь за голову: "За бесценок... за бесценок..." Когда Мокасинов подарил одни дочке Мусе на свадьбу, девчонка фыркнула: "Они, папа, немодные, где только ты такие выкопал? Теперь носят большие, почти как мужские". Надулась, но все же часы взяла. Этот пьянчужка Валерий потом все равно продал их, снес в комиссионный и еще сообщил: "Взяли только на лом. Оценили один корпус, а механизм, говорят, можете нести на помойку. Вот так-то, папаша..." Щенок! Сам-то ни гроша не вложил. А на уме одно - ресторанчик.
Мокасинов сидел, положив руки на колени, с равнодушным отупевшим лицом. Как ни странно, но его в этот момент не пугал ни предстоящий арест, ни суд, ни наказание. Он думал об одном: на столе перед этими непрошеными гостями лежит все, что было им накоплено за долгие годы, и сейчас оно уйдет куда-то в чужие руки. А он всю жизнь берег, жалел. Он выдавал жене деньги на обед и требовал с нее отчета за каждую копейку. Он отказывал дочери в нарядах и деньгах. Сколько раз она упрекала его в скупости, плакала. Может быть, и правы те, кто вот так живут - сегодняшним днем. Может быть, и ему надо было все спустить в ресторанах, кутить, тратить, пустить на ветер. Для чего, для кого он берег?
Все это промелькнуло у него в голове, пока непрошеные гости вынимали из шкатулки сплетенные гроздьями часы, золото, пачки облигаций, деньги и сберкнижки. Штатский о чем-то спрашивал его, но старик не понимал, не слышал вопроса, занятый своими мыслями.
- Мы опечатаем сумку, - повторил штатский.
Старик нехотя поднял голову. Что им от него еще нужно?
- Логинов! - сказал штатский. - Давайте сумку.
Уполномоченный достал небольшую, похожую на саквояж сумку, в которых банковские кассиры возят деньги. Они попросили подойти к столу сторожа Митрича и на его глазах сгребли в сумку все содержимое, что лежало на столе. Так же на глазах у Мокасинова и сторожа штатский поставил на сумку пломбы. Митрич в волнении облизывал губы. "Почти на десять тысяч добра-то, одних наличных тысячи две", - прикидывал он.
- Считать будем там, в Краснодаре, а то здесь, я вижу, работа долгая. Подпишите протокол обыска и оставьте себе копию.
Подписав, Мокасинов машинально взял копию протокола в руки. Далее произошло неожиданное. Мокасинов был готов к тому, что его арестуют, поведут в тюрьму, а штатский вдруг сказал:
- Берется у вас подписка о том, что никому вы не расскажете о сегодняшнем обыске до нашего распоряжения. Мы вас вызовем в Краснодар. Копию протокола захватите с собой. Завтра выйдете на работу. Продолжайте работать и помните о подписке.
Такую же подписку о неразглашении они взяли у сторожа Гаврилова.
- Сами понимаете, клубок только что начинает распутываться, - пояснил Логинов Митричу.
Тот согласно кивнул головой:
- Оно, конечно, мы понимаем.
Он все еще не мог прийти в себя от изумления. Кто бы мог подумать! Сидор Прокофьевич, такой тихий, скромный - и на тебе...
Уполномоченные вышли вместе с Гавриловым, а старый Мокасинов все сидел неподвижно. Из раздумья его вывела жена. Все это время она, бледная, стояла у стены, точно онемев. Впрочем, она всю свою жизнь была молчаливой, не женой, не хозяйкой, а покорной и безответной служанкой. Он никогда не советовался с ней, не посвящал ее в свои дела, но и не скрывал от нее того, что иногда и надо было скрыть от посторонних глаз. Глаза жены он не считал посторонними. Жена была как бы не живой женщиной, а бессловесной тенью. И даже теперь нельзя было понять, догадывалась ли она о тайнике, жалела ли о потерянных богатствах? Как ни был он удручен и подавлен, он все же удивленно поднял голову, когда жена сказала:
- Теперь к Волобуевым пошли? Или были уже у них?
Додумалась спросить о Волобуевых. Значит, понимала, что он связан с Волобуевым. Но какое значение это имело теперь? Какое ему дело до Волобуева, когда все потеряно? Все же вопрос жены не пропал даром.
Через несколько секунд Мокасинов поднял голову, и в его глазах мелькнуло что-то живое. А ведь это верная мысль. Интересно, были ли у Волобуевых? Самого Волобуева сейчас нет. Значит, его не взяли. Если он успеет исчезнуть, то можно еще на что-то надеяться. Конечно, накопленное пропало, но сам он в этом деле может выглядеть пешкой. Можно сказать, что и ценности ему дал спрятать Волобуев. Главное - Волобуев. Он - фигура. Он - важная шишка на комбинате. Но для этого Волобуев должен исчезнуть. Мокасинов окинул жену и бросил:
- Сходи, узнай!
На секунду у него мелькнуло, что он дал подписку, но махнул рукой: семь бед - один ответ. А если по-умному, то еще можно кое-что выиграть. Когда жена набросила старенький жакет и платок, он сказал:
- Если Волобуев не приехал из Новороссийска, пусть его жена даст ему телеграмму: заболела тетя, просит навестить.
Получив такую телеграмму, Волобуев поймет, что здесь сгустились тучи, и исчезнет с поля зрения, отправится к тетке. К тетке или к чертовой бабушке. Пусть будет так, потом разберемся. Жена молча кивнула и вышла.
Узнав, что Волобуев не возвращался из Новороссийска и у него дома никто не был, Мокасинов утром сам пошел к Волобуевым. Он показал жене Волобуева копию протокола обыска, рассказав о случившемся ночью. Умолчал только о количестве денег и ценностей, взятых у него, когда Волобуиха, снедаемая любопытством, спросила: а много ли забрали?
- Тебя не касается, - огрызнулся он. - Прячь свое подальше, пока цело. Может, понадобится еще. Ты вот что. Не охай и лясы не точи, а собирайся к мужику своему да расскажи про все как было. Пока пусть не приезжает. Может, обернется еще все по-другому. Мужик твой со связями. Придумаем чего. Скажи - этикетки, штампы для бутылок с номерами тоже взяли у меня. Не приложу ума, чего говорить про это, когда на допрос вызовут. Ежели деньги близко где прячет, у тетки там или еще где - пусть подальше пристроит. Меня вызовут не сегодня-завтра, не вернусь, видно, более. Пусть ходы ищет, денег не жалеет. Я пока молчать буду. Ну, а если не выйдет ничего, вдвоем нам веселей там будет. Тюрьма для нас одинаково двери откроет. Так и скажи!
Затряслась от страха жена Волобуева, заторопилась!
- Да разве он тебя оставит. Он все сделает. Сегодня же выеду к нему.
Хмурый и злой, пошел к себе на работу Мокасинов, чудилось ему - каждый встречный знает о нем все. И от этого, и от страха перед допросом еще больше сгорбился. А утром следующего дня, увидев письмо в ящике на своих дверях, подумал со злобой, что опять непутевый зять Валерка или дочка денег просят. Но конверт был без штампа и с незнакомым почерком. Вскрыв его, Мокасинов охнул и засуетился. В записке, находившейся в конверте, было сказано, что если он хочет "уладить дело", то должен приехать завтра вечером в Краснодар по указанному адресу и спросить квартиранта.
Окрыленный надеждой, заспешил Мокасинов к краснодарскому поезду. Денег бы нужно с собой взять, да вот Волобуиха, жаль, уже уехала вчера. Ну, не беда. Не сразу делается все. Поговорим поначалу, а там разберемся, что к чему. Заплатит Волобуев. Не захочет в тюрьму садиться. Так вот почему сразу не арестовали меня! Договориться хотят. Денег хотят. Руку подают утопающему. Ну что же, это нам подходит. Это уже коммерция. Она разная бывает. Ух ты, аж вспотел - то от страха, то от радости в пот бросает - так несуразно человек устроен. А начальники-то, что золото нашли, - взяточники. Все жить хотят. Все денег хотят. Деньги - главное. Держись, старик. Не продешевить бы! Так с волнением думал Мокасинов, направляясь в Краснодар.
На окраинной улочке, в неказистом доме по указанному в письме адресу Мокасинову открыла дверь старушка.
- Мне квартиранта повидать бы, - сказал Мокасинов.
- Проходите, - приветливо сказала старушка. - Его нет. Но он скоро будет. Обождать просил, - проводя его в комнату, говорила она.
Мокасинов осмотрелся. Он видел обычную небогатую обстановку. Простые часы стояли на старом комоде. Герани на окнах с тюлевыми занавесками. Собираясь с мыслями, он хотел заговорить со старушкой, но она вышла, закрыв за собой дверь. Вскоре послышались шаги в сенях, и какой-то знакомый ему голос спросил:
- Меня ждут?
В комнату вошел человек, в котором Мокасинов, вздрогнув, узнал того штатского начальника, что командовал при обыске. В его руке был большой портфель, который он положил на стол.
- Ну вот, правильно сделали, что приехали, - улыбаясь и протягивая ему руку, сказал он. - Ну, как самочувствие? Пришли в себя?
- Еле ногами передвигаю. Нервов потрепали немало, - проговорил Мокасинов.
- Так ведь и наворовал тоже немало, - сказал, будто оскалился.
Мокасинову даже зябко стало. А страшный знакомец, перестав улыбаться, сел за стол напротив, застучав пальцами по столу:
- Легко не отделаешься. Как пойдет. Могут и того, - приставив палец к виску, показал он.
Мокасинов снова обмяк. Слова застряли в горле. А мысли пошли не в лад. "Ловушка это какая-то. Хотят еще деньги выжать. Отсюда, наверно, в тюрьму поведут. А я-то надеялся. Думал, по-другому обернется". Начальник встал из-за стола и заходил по комнате.
- Копию протокола захватили?
- Как же! Вот она, - достав из кармана, протянул Мокасинов.
- Кому из дружков успели рассказать об обыске? Кого предупредить успели?
- Никого не видел. Никому не говорил ничего, как велели. Когда письмо получил, то и вовсе говорить про это незачем было. Надеялся я... - запнулся Мокасинов.
- Надеялся? На что надеялся?
- Как в записке сказано, - "уладить дело".
Начальник промолчал, как бы не расслышал. Он открыл портфель, и Мокасинов увидел деньги, свои деньги - пачки той же тесемочкой перехвачены. Душно стало Мокасинову. Завертелось все перед глазами. Устал от этого всего и понять не может, что происходит. А начальник спрашивает:
- Жалко добра?
- Что теперь сделаешь, - шепчет Мокасинов. - Снявши голову, по волосам не плачут.
- Голова при тебе пока, Мокасинов, а картуз найдется. Как дело уладить надеялся, когда шел сюда? Чем откупиться? Денег еще сюда или золота добавить? - указал он на портфель.
"Вот наваждение, - думал Мокасинов. - Не пойму я его никак. То надежду вдохнет, то без ножа режет. Куда гнет? То ли деньги выжимает, то ли цену набивает. И сам такой оборотень властный. И сверху вроде погладит, и под вздошину без промаха бьет".
В дверь постучали, и послышался голос старушки.
- Чайку не хотите ли попить на дорожку? Самовар согрела.
- Спасибо, Анна Михайловна, - ответил квартирант. - Сегодня дома быть хочу, в Майкопе. Командировка кончилась моя. На автобус еще поспеть думаю. Так что спасибо за приглашение.
"Черт те знает что, - думал Мокасинов. - Темнит что-то. Майкопский он, значит. Ну-ка испытаю", - решился он и сказал:
- В вашей власти теперь я весь. Хотите казните, хотите - помилуйте. Когда шел сюда, не на казнь надеялся. Думал, деловой разговор будет промеж нас. Не для пустого дела письмо писали, сюда приглашали. Денег, золота нет больше. Все взяли. Неведомо мне, про что думали, когда письмо составляли. Затем ехал, что услышать хотел. Быть по-вашему, как скажете.
- Деньги, золото, - медленно сказал квартирант. - С властью Советской порвал ты навсегда теперь. Не по пути тебе с ней. Жизнь твоя в закладе, Мокасинов. Приторочен ты к деньгам крепко, как девка к следу казацкому. Да и неинтересно тебе жить-то без них, скучно, как я понимаю.
Снова от этих слов подступила смертная тоска. Сердце сжало. А тот воду в стакане подает. Выждал и говорит:
- Можно и по-деловому. Все вернуть себе можешь, если мне помогать станешь. Все твое будет.
- Господи! Чем же это я могу? В милиции не работал, в дружинниках не состоял. Грехов чужих не знаю. Не приложу ума!
- Не от Советской власти пришли мы к тебе. Теперь и сказать можно. Счастье твое, что мы добро извлекли из тайника, а не ОБХСС. Сидел бы ты сейчас не на мягком диване, и другой разговор вели бы с тобой.
- А вы-то кто же есть? - чуть слышно спросил Мокасинов.
- Я-то, - усмехнулся начальник. - На одной тропе стоим, Мокасинов, мы с тобой. И оба от синих мундиров прячемся. Ты с золотом своим, а я с другим. Так что давай по-деловому. С чем уйдешь отсюда, с добром своим или впустую? Хитрить не вздумай, порешить недолго.
У Мокасинова отвисла челюсть. Такого не ждал. Все понял. Деваться было некуда. Подступила тошнота. Очнулся от едкого запаха, щекотавшего нос. Начальник стоял перед ним, завинчивая какой-то пузырек. Сказал:
- Хватит раскисать. Деньги твои целые будут, да к ним еще много добавишь.
- Но как же? - сказал Мокасинов. - Что я должен делать? Что смогу?
- Э, милый. Было бы усердие, а работа найдется. Болтаешься тут по побережью под Новороссийском зазря, вино левое производишь. Не сегодня-завтра ОБХСС все равно сцапал бы. С этим кончать нужно. Ты теперь с Советской властью ссориться не должен и беречь себя будешь. И мы побережем. Работа поделикатнее будет и поденежней. Да и риску меньше. Не так громоздко, как с бочками да ящиками. Разговор наш знаем только мы с тобой. И никто больше. Никто, слышишь, Мокасинов? Запомни это!
- А как же Логинов тот? - спросил Мокасинов. - А Митрич - сторож? Ведь видел он все - и золото, и книжки. Спросит, как встретит. Да и невдомек ведь ему будет, почему спокойно по белу свету хожу.
- Логинова не бойся. Про беседу нашу нынешнюю не знает и он, и знать ему не положено, хоть и свой он человек. Митрича тоже не бойся.
- Неужто и Митрич ваш? - удивленно спросил Мокасинов.
- Не наш, так будет наш, - уклончиво сказал собеседник. - С ним я сам все улажу. Вот только зятя своего, Валерия, опасайся, Мокасинов. Пустой он и выпить лишнего любит. А когда пьяный - болтает много. Так ты язык за зубами держи, но ладь с ним. В нашем деле сгодится. Не ссорься с ним, не серчай, хоть он раньше нас про этикетки, про Воркуту, да про золото твое дознался, к нему подбираясь. Не тужи. Будут денежки у тебя, Мокасинов. Хоть сейчас забирай, только бумагу одну оформи. Подпиши вот здесь, что должен ты с этого дня помогать нашей разведке и смерть принять в случае отказа или трусости.
- А разведка-то чья? - спросил Мокасинов.
- Не все одно ль тебе, Мокасинов? Твоя она нынче. Породнился ты с ней теперь навсегда. Хозяин только один у тебя - я. Как прибудет кто и скажет: "Спелые гранаты", знай, что от меня посланный. А ты теперь Вариола № 2 именоваться будешь. Так и подписывайся - "В2". Пиши давай! Расходиться время. Не кряхти. Вот здесь полностью поставь фамилию и имя свое. Так вот! - складывая бумажку вдвое, сказал "хозяин", - Теперь и расчет поначалу. Деньги свои забирай, а золото в другой раз как-нибудь. Освободили мы тебя пока от него. Поссорить с властью может, а мы этого не хотим. Книжки сберегательные и облигации не нужны тебе по той же причине. Если найдут у тебя - привяжутся. Наличными получать будешь. Живи, расходуй на все, что нужно. Работай только. Меня искать не пытайся. Бесполезно. Сам свяжусь, когда нужно будет. И помни: с тропы назад ходу нет. Там только пуля ждет.
Он проводил Мокасинова и в пустом переулке, распрощавшись, свернул в сторону.
А Мокасинов успев на последний ночной поезд, лег на полку в плацкартном вагоне и, потрясенный случившимся, думал: "Какой отчаянный, И как же это получается? Деньги отдал, а все остальное пока тю-тю. Это что же выходит? За четвертую часть своего кровного я запродался. И сказать ничего не смей. И жаловаться не станешь. Ну ладно, разберемся. Двадцать тысяч пока вернулись. Десять Волобуев добавит за спокойствие свое. А там разберемся".