Молодая женщина получает письма с угрозами, в ее жизни одно за другим происходят странные, пугающие события. Пытаясь скрыться и уберечь от опасности детей, она уезжает в дом своего детства, но и там не находит покоя. Память возвращает страшные воспоминания, самые близкие люди вдруг видят в ней сумасшедшую, а таинственный преследователь подбирается все ближе…
Содержание:
-
Глава 1 1
-
Глава 2 2
-
Глава 3 3
-
Глава 4 4
-
Глава 5 5
-
Глава 6 6
-
Глава 7 6
-
Глава 8 7
-
Глава 9 8
-
Глава 10 9
-
Глава 11 10
-
Глава 12 11
-
Глава 13 11
-
Глава 14 12
-
Глава 15 13
-
Глава 16 14
-
Глава 17 14
-
Глава 18 15
-
Глава 19 16
-
Глава 20 17
-
Глава 21 17
-
Глава 22 18
-
Глава 23 19
-
Глава 24 20
-
Глава 25 21
-
Глава 26 22
-
Глава 27 23
-
Глава 28 24
-
Глава 29 25
-
Глава 30 26
-
Глава 31 27
-
Глава 32 29
-
Глава 33 30
-
Глава 34 31
-
Глава 35 31
-
Глава 36 32
-
Глава 37 33
-
Глава 38 34
-
Глава 39 35
-
Глава 40 35
-
Глава 41 36
-
Глава 42 37
-
Глава 43 38
-
Глава 44 39
-
Глава 45 40
-
Примечания 40
Саския Норт
Побег из Амстердама
- Мама! Мама! Получилось! Смотри, я стою на голове!
Тонкий голосок Вольфа вернул меня на землю из бездны страданий и боли в моей пустой матке. Вон он, стоит на голове, кровь прилила к перевернутому личику, голый живот покраснел от холода, босые ножки задраны вверх, к свинцовым облакам. Он падает, вскакивает на ноги, заливаясь смехом, и дерзко смотрит на меня.
- Мама, ты видела? Мейрел, ты видела? Я тоже так могу!
Мейрел продолжает поиски ракушек для ожерелья, не обращая никакого внимания на братика. Поджав пальчики, она нерешительно заходит в неглубокую воду у берега, брюки засучены, тонкие ноги в гусиной коже.
- Мам, а Мейрел не смотрит!
Я сидела на джинсовой куртке. Обхватила руками колени и тихонько раскачивалась из стороны в сторону, чтобы хоть как-то унять ноющую боль в животе. Я смотрела на своих детей, как они бегали, бросаясь песком, останавливались то перед мертвой медузой, то перед красивой ракушкой.
Сегодня я вышла из дома в семь утра. Выбор был сделан. Я носила ребенка Геерта, но не могла воспитывать еще одного малыша одна. Меня тошнило от голода, но заставить себя поесть не получалось. В мыслях у меня были только дети, которым я уже дала жизнь. Их спутанные волосы, припухшие от сна глаза Вольфа, прильнувшая ко мне во сне Мейрел.
Геерт был бы в ярости. Конечно, он не был хорошим отцом, но любил своего сына и мою дочь и, наверное, любил бы и этого ребенка, хотя и не заботился бы о нем. Но ребенка не могло быть, надо понять это. Наши бесконечные разговоры неминуемо перейдут в безобразную ссору и взаимные упреки, в конце концов Геерт совершенно взорвется, и я должна буду утешать его.
Ребенка не должно быть. Моя ошибка, что так вышло, я должна пройти через боль прощания с ним. Нечего взваливать это на Геерта.
Решение правильное.
Я вспомнила женщину из Колумбии, которую однажды видела в программе "Жди меня". Как она расплакалась, увидев фотографию своей дочки, от которой ей пришлось отказаться, потому что у нее не было другого выхода. Как горевала о том, что лишила сестренки свою старшую дочь. Она могла только надеяться, что у ее младшенькой будет лучшая жизнь, и молилась каждый день о том, что эта девочка когда-нибудь ее разыщет. Прощание со своим ребенком, даже если еще не успела его узнать, - это самое страшное, что может пережить мать.
После того как все случилось, я пошла домой, приняла душ и забралась в постель. "Примите парацетамольчик - и под одеялко", - сказала мне гинеколог. Но пустой дом давил на меня. Младенческие фотографии Мейрел и Вольфа. Разбросанные по всему дому игрушки. Детские попки по телевизору. Сплошные немые упреки. Эта мать убила своего ребенка. И теперь она валяется в постели. Чувство вины съедало. Я должна была выйти из дома. Когда я чувствовала, что мир рушится, я всегда ехала к морю. К тому месту, где родилась, где начинались дюны. "Морской ветер выдувает из головы все заботы", - любил повторять мой отец.
Глава 1
Крышка почтового ящика хлопнула, и сегодняшняя почта плюхнулась на пол. Значит, уже больше одиннадцати, и я уже целых два часа сижу, уставившись на дождь. Пепельница полна окурков, кофе давно остыл.
Я с трудом поднялась и прошаркала к двери, где лежала влажная пачка конвертов. Два уведомления из налоговой инспекции, выписка из банковского счета, вызов к дантисту на очередной осмотр и открытка. Черно-белая фотография милых розовых детских ножек. Пяточки младенца, пахнущие ягнятами и детским кремом, которые мне хотелось гладить и целовать, по которым я теперь лью слезы. Какое циничное совпадение. Моя матка все еще гудела от боли.
"Больно не будет", - сказала врач. Могут быть слабые спазмы внизу живота, как при менструации, - не больше. Она ошибалась. Прошло уже пять дней, а я все еще не могла разогнуться от боли.
Я подняла открытку дрожащими руками и погладила кругленькие пальчики, нежные пяточки. Проглотив набегающие слезы, я перевернула открытку.
Мария!
Ты - гадина. Ты - потаскуха, убившая своего ребенка. Ты не стоишь ни своих детей, ни самой жизни. Я слежу за тобой уже много лет. Ты будешь наказана, шлюха поганая!
От меня не скроешься.
Я перечитала этот напечатанный на машинке текст три или четыре раза, пока до меня не дошел ее смысл. Потом отбросила открытку. "Какому идиоту придет в голову писать такое?" - подумала я и в ту же минуту поняла, кто это был. Только один человек мог ненавидеть меня так, чтобы называть гадиной и шлюхой, только он один знал об аборте. Это Геерт. Его ребенка я уничтожила. Я распахнула дверь, думая, что он стоит на пороге и злобно ухмыляется. Но кроме мяукающей кошки там никого не оказалось.
Вот черт! Совсем крыша поехала.
Я налила воды в кофеварку, насыпала в фильтр кофе; я так дрожала от злости, что даже перепачкала весь стол. Закурив, я уставилась на мутную коричневую жидкость, которая медленно капала в кофейник. Ну вот, дождалась. Сколько я с ним мучилась, пытаясь отвязаться от него, теперь он, конечно, будет меня преследовать. Я посмотрела на окна соседского дома. Я не была знакома со своими соседями, они всегда держали шторы закрытыми. Конечно, это он.
Угроза серьезная. Может, пойти с этим в полицию? Еще четыре дня назад он обозвал меня шлюхой. Я сказала ему, что сделала аборт, и он, ругаясь и бушуя, вылетел из двери. Он, конечно, ужасно разозлился. Что это, его месть? Мне не верилось. Если уж он кому и причинит зло, так это самому себе.
Но кто же, кроме него, знал об этом? У кого еще может быть причина так ненавидеть меня?
Я вспомнила о той ссоре, когда мы с детьми пришли домой, а он ждал нас на ступеньках. Я чувствовала себя слишком скверно, чтобы обсуждать с ним что-то, у меня не было сил выдумывать всякую чушь, объяснять ему, в чем дело. Я бухнула ему все как есть прямо на пороге, хотя заранее собиралась скрыть это от него.
Его лицо стало серым, как цемент. Он сразу подумал, что это был ребенок от кого-то другого. Когда я в конце концов убедила его, что никого другого не было, и до него дошло, что речь идет о его ребенке, он разозлился еще больше.
- Зачем ты это сделала? - орал он. - Какая разница, сколько у нас детей - двое или трое?
- Для тебя-то никакой, - визжала я в ответ, - а для меня - разница огромная! Я хочу жить своей жизнью. Меня засасывает твоя депрессия, я не справляюсь, а тут еще один ребенок - и все станет еще хуже. Ты что, не соображаешь?
Сварился кофе. Я налила себе большую кружку с надписью "Моему любимому футболисту" и отхлебнула глоток. Я не знала, что делать. Звонить в полицию? Да нет, это уж слишком. Сначала надо поговорить с Геертом. Прямо сегодня. Как бы он ни был обижен и зол, то, что он сделал, не лезет ни в какие рамки. Я была уверена - он жалеет об этом. Он написал эту открытку прошлой ночью, в дурном пьяном угаре, когда не мог уснуть.
Геерт осторожно приоткрыл облупившуюся темно-зеленую дверь и выглянул в щелку воспаленными глазами. Я промокла до костей и была вне себя от злости.
- Да открой же, черт возьми, я мокрая насквозь, - сказала я и пнула дверь.
Еще не до конца проснувшись, он снял дверную цепочку.
- Спокойно, - пробормотал он и впустил меня.
Нас представили друг другу шесть лет назад во время конкурса на "разогрев" для группы "Хилерс", и когда я пожала его узкую сильную руку, по моему телу пробежала дрожь. Взгляд его больших темно-карих глаз, казалось, умолял о любви. Он был вылитый цыган - копна густых черных кудрей и длинное нескладное тело.
А уже через два часа я лежала на его матрасе, пьяная и по уши влюбленная, не обращая внимания на бардак в его комнате и на то, что он среди бела дня распил бутылку водки. Через три дня он переехал ко мне. Моя дочка Мейрел игнорировала его пару месяцев. Она видела, что мужчины, в том числе и ее отец, у меня долго не задерживались. Но Геерт остался, завоевав и ее сердце. А потом мы с ним родили еще одного ребенка, Вольфа.
На нем была серая футболка и трусы-боксеры. Он на цыпочках заторопился впереди меня вверх по лестнице, назад в тепло.
- Давай поднимемся, я накину что-нибудь, - сказал он.
Я пошла за ним и, глядя на его тощие, покрытые гусиной кожей ноги, почувствовала, что на смену злости в моей душе приходит щемящая жалость.
Сиб, наш ударник, отправился на пару месяцев в Непал - искать себя. Я обещала ему поливать цветы, забирать почту и кормить кота. Сиб знал, что у нас с Геертом дела неважные, и, когда передавал мне ключ, сказал, что его этаж может быть использован, в случае чего, как запасной аэродром. Вот там и жил теперь Геерт, разведя присущий ему страшный беспорядок. На столе стояли пустые пивные бутылки, три пепельницы, полные окурков, полбутылки вина, белый пакет с остатками еды из китайского ресторана, которую теперь доедал Марвин, кот Сиба. Геерт перенес матрас из спальни в гостиную, и на нем лежала сейчас бас-гитара и ноты. Из душа доносились знакомые звуки. Он напевал все ту же мелодию, которую я слышала почти каждое утро все эти шесть лет: "Я проснулся утром с мыслью о тебе".
- Хочешь кофе? - спросил он, входя в комнату. С его мокрых волос на свитер еще капала вода. Я кивнула, посмотрела на него, на его изможденное лицо - и не нашла в себе ни следа ненависти. Мы оба закурили, пытаясь найти нужные слова. У меня не хватало сил начать разговор об открытке. Геерт вышел в кухню и вернулся с двумя дымящимися кружками и пачкой сахара под мышкой. Дрожащими пальцами я вытащила из сумки открытку и положила ее перед собой на стол.
- Что это? - пробормотал он, увидев картинку, потом перевернул ее, прочитал надпись и прикусил нижнюю губу.
- Что за долбаный идиот…
Он посмотрел на меня с ужасом в усталых, измученных глазах. Я отвела взгляд - мне было больно видеть, как он сидел, скрючившись среди этого кавардака, такой одинокий и потерянный. Я ненавидела себя. Я отняла у него все, что он любил, и теперь еще предъявляю ему обвинения. Как я могла подумать, что человек, которого я так долго любила и так хорошо знала, может прислать мне такую мерзость? Но, с другой стороны, больше вариантов не было. Кроме него быть некому. Мысль о том, что кто-то другой, какой-нибудь псих, может следить за мной, была еще более невыносимой.
- Ты что, думаешь… Ты же не считаешь, что это я написал?
Геерт встал и швырнул открытку на стол. Он посмотрел на меня сузившимися от ярости глазами и резко выдохнул сигаретный дым.
- До чего мы дошли! Посмотри на меня! Ну-ка, скажи честно… Черт возьми! Ты что, думаешь, что у меня совсем поехала крыша? Что это я хочу тебя напугать?
Я тоже встала и положила руку ему на плечо. Он вырвался.
- Просто невероятно! Какую же помойку мы устроили, Мария! Дальше ехать некуда. И вот теперь ты приходишь, обвиняешь меня как последнего идиота. Меня сплавила, от нашего ребенка отделалась, даже не посоветовавшись со мной, - и все тебе мало!
Он пнул ногой подушку на другую сторону комнаты и потряс головой, как делал всегда, когда его захлестывали эмоции. Он не хотел, чтобы я видела, как он расстроен. Я потерла глаза, чтобы отогнать подступающие слезы, и прикусила щеки.
- Геерт, это нечестно. Ничего удивительного, что я подумала о тебе, когда увидела эту открытку. После всех наших ссор? Да ты только недавно швырял мне в голову утюг! И еще орал, что я пожалею обо всем…
- И что в этом странного! Ты же выставила меня из дома! Чуть все пошло не так - и хоп! - меня выгоняют из дома. Как будто наши отношения для тебя ничего не значат. И потом говоришь мне сквозь зубы, что сделала аборт…
Он лег на матрас, подложив руки под голову, и закрыл глаза. Его веки дрожали.
- Все было не совсем так. Я тебя не выгоняла. Ты ушел, потому что я сказала, что не справляюсь с твоими проблемами. Потому что сказала, что хочу жить. Что больше так не могу. А ты ничего не хотел делать. Ты хотел и дальше киснуть в своей депрессии.
Я подошла к окну, села на подоконник и прислонилась щекой к холодному стеклу, глядя на серое небо, которое висело над городом уже много месяцев.
- Давай по-честному. Ты продолжал себя уничтожать. Все так запуталось. Я ничем не могла тебе помочь.
Он повернулся на бок, обхватил руками колени и, зарывшись головой в матрас, застонал, как от боли.
- Тебе нужна помощь. Я тебе помочь не могу. Может быть, я эгоистка, но я больше не знаю, что делать с твоей депрессией. Трудно любить человека, которому ничего не нравится, который ничего не хочет делать. Ты не понимаешь, что в таком состоянии нельзя заводить ребенка. Ты занят только собой. А у меня есть еще моя собственная жизнь…
- Ага, значит, дело в тебе. Ты меня бросила, потому что я путался у тебя под ногами. И от ребенка моего отделалась, раз - и готово.
- Замолчи, Геерт. Я просила тебя пойти лечиться. Я просила тебя бросить пить. А ты все только обещал. Собирался пойти к врачу… Я возилась с тобой весь прошлый год, днем и ночью. И ничто не помогло! Становилось только хуже.
Геерт сел. Он провел руками по лицу и пригладил волосы, и я вдруг опять увидела, как он шокирующе красив. У меня вновь навернулись слезы на глаза. На этот раз я их не скрывала. Он затравленно посмотрел на меня.
- Я люблю тебя, Мария. Я бы никогда в жизни не мог причинить тебе боль, что бы ты мне ни сделала. Я не писал эту открытку.
- Но… Кто же мог написать такое?
- Какой-нибудь свихнувшийся фанат, откуда я знаю… Или сумасшедший борец против абортов, который видел тебя у клиники. Сходи в полицию.
Меня била дрожь. Это было совсем не то, что я хотела услышать. До меня начинало доходить, что́ это значит. Кто-то выследил меня. Кто-то хочет меня напугать.
- Может, еще обойдется, - вздохнул Геерт. - Пошутили разок - и хватит. Но я бы на твоем месте все-таки обратился в полицию. В любом случае звони мне если что.
Я встала и подошла к столу. Дрожащей рукой взяла открытку и сунула ее обратно в сумку. Потом сняла пальто со спинки стула и натянула его. Я хотела сказать что-нибудь, что могло бы разрушить напряжение между нами, но не могла найти слов. Наше прошлое было разбито, и я чувствовала себя виноватой. Я даже не могла вспомнить, почему я прогнала его. Почему сделала аборт. Я знала, что наказана за эти решения. Если бы я поступила иначе, в сумке у меня сейчас не лежала бы открытка от какого-то сумасшедшего. Я перебросила сумку через плечо и опрокинула чашку.
- Черт.
Я опустилась на корточки собрать осколки и почувствовала, что у меня больше нет сил. Геерт наклонился и обнял меня.
- Мария, я не хочу, чтобы так было. - Он уткнулся носом мне в шею. - Я хочу тебя вернуть. Я хочу вернуть свою семью. Я хочу тебя защищать…
Он повис на мне, как забитый до полусмерти боксер. Я вдыхала аромат его вымытых волос, крема для бритья, запах, который был мне так знаком. Он поцеловал меня полными, сухими губами, слизал слезы с моего носа, его нетерпеливые руки соскользнули вниз, неуверенно нащупывая застежку моего лифчика.
- По-моему, момент неподходящий, - сказала я хрипло.
Он поцеловал меня еще раз, провел языком по моим губам, наклонил голову и зарылся в ложбинке у меня на груди.
- Я только хочу полежать с тобой, почувствовать твое тело.
Мы пролежали еще полчаса на его матрасе. Потом я встала и пошла забирать детей из школы.
Глава 2
Я опоздала. На школьном дворе играли только старшие дети. Вольф и Мейрел стояли у забора, взявшись за руки. Вольф мечтательно жевал свой голубой шарф, Мейрел раскачивалась взад-вперед в высоких сапогах и внимательно вглядывалась в улицу темными глазами. Когда она увидела меня, лицо ее не прояснилось, а стало еще сердитее. Она большими шагами протопала ко мне, таща за собой Вольфа.
- Где ты пропадала? - ворчала она. - Я могла бы пойти играть к Зое, Зоина мама ждала-ждала тебя, а потом говорит: "Я больше не могу ждать, приходи играть завтра". Ну что мне теперь делать?
Она пнула мой велосипед, рассерженно взобралась на багажник и уселась, упрямо сложив руки.
Моя маленькая сердитая Мейрел. Пока я рассыпалась в извинениях, Вольф стоял, подняв ручки вверх, и кричал: "Мама, поцелуй меня!" Из носа текло, щечки покраснели и обветрели, руки были мокрые и холодные, но он этого не замечал. Он всегда был в хорошем настроении. Как два ребенка, родившиеся от одной мамы, могут быть такими разными?