Его верхняя губа заблестела от пота. Казалось, Гарри с каждой минутой все больше нервничает и злится.
- Что за козел! Нет, в "ZHV" об этом ничего не знают. Это наши частные дела. Черт! Ни хрена не понимаю…
Он уже почти дошел до точки кипения. Что бы там ни произошло у них с Мартином, с каждой секундой до него все больше доходило, насколько запутались его дела.
- Прости. Переутомился. - Он нервно засмеялся. - Ну ладно. Мы с Мартином играем на бирже. Мы с ним вложили в акции кучку денег, с которыми нечего было делать, и получили неплохую прибыль. Мартин умеет это лучше, чем я, он вышел через интернет на биржу "Насдак", и в конце концов я отдал ему свои деньги, чтобы он вложил и их. И теперь он сбежал. Вот козел! - Он хотел стукнуть рукой по столу, но вовремя сообразил, что это будет не очень вежливо. Рука повисела над столом, а потом он стукнул кулаком по коленке.
- Он сказал, мы должны занять денег. У нас очень хороший портфель ценных бумаг, дело идет так быстро, если мы немного подзаймем и на это еще кое-что прикупим, то сможем сорвать приличный куш. И я поверил ему. Я положил эти деньги на наш счет, недели две назад… И на следующий день он не явился. Он просто удрал! И Бог знает, чьи еще деньги прихватил с собой…
От этих слов у меня по спине побежали мурашки. Мартину явно были нужны деньги. За мой дом в Амстердаме он мог немало выручить.
Гарри встал.
- Мне надо идти. Спасать то, что можно спасти. Переговорить с банком. Они звонят мне каждый день.
- Может, тебе обратиться в полицию…
- Ты в своем уме? Они же до всего докопаются. Думаю, ничего хорошего моей репутации это не принесет. Нет, я должен постараться найти его сам. Что-то с ним случилось. По-другому не может быть. Просто не могу себе представить, что он меня так кинет…
- Анс знает об этом? Я имею в виду ваш мухлеж с деньгами, они ведь и ей принадлежат?
- Нет, боюсь, что нет. И что мне сейчас кажется очень странным: прямо перед своим исчезновением он попросил меня оценить их дом, но Анс не должна была это знать, он не хотел сеять панику… Мартин мне друг, мы должны сначала выяснить, что действительно произошло. У него должен быть шанс…
Гарри говорил больше себе, чем мне.
Я вместе с ним прошла к двери, он дал мне свою карточку, как-то неловко похлопал меня по плечу и нахмурился:
- Пусть это останется между нами.
Он поднял голову на серые от сырости стены "Дюн", бросил последний оценивающий взгляд на обитель моего жалкого прошлого.
- Позвони мне насчет этого номера, ладно?
Он помахал мне ключами от машины и надел очки от солнца, хотя было пасмурно и в любую минуту мог пойти дождь:
- Чао!
Он суетливо нырнул к своей "ауди". Габаритные огни мигнули так же нервно, как он. Он сел в машину, колеса взвизгнули, и он умчался.
Глава 29
Деньги. Существовал ли более банальный мотив, чтобы свести кого-нибудь с ума или убить?
Деньги в целом меня не занимали. Я была в таком удобном положении, что мне и не надо было о них думать. Я получила наследство. Мои родители работали до упаду, экономили на всем и оставили нам небольшой капитал. Так что я могла и жить в своем собственном доме, и посвятить себя музыке. Мне хватало тех небольших денег, которые я зарабатывала пением.
Я не могла себе представить, что деньги могут быть для кого-то настолько важны, что из-за них можно причинить боль или убить человека. Любовь, ревность, маниакальная страсть, всепоглощающая злоба - да, но деньги? Жить для денег, работать с деньгами - это мне казалось ужасно скучным.
- Какой смысл в этом вкладывании денег? - спросила я Гарри, и он сказал, что это чудесная вещь, что это как азартная игра, смысл в том, чтобы выигрывать, следить за тем, как повышаются курсы акций, в нужный момент продать и снова вложить деньги, получить еще большую прибыль, как маленькая песчинка играть с транснациональными корпорациями. Это давало ощущение власти, чувство собственной значимости. Выйти из игры было трудно.
Он прекратил это, потому что был слишком неуверен в себе: то слишком долго ждал, то действовал чересчур поспешно, он был трусоват и поэтому много терял. Но вот Мартин, Мартин был тверд как камень. Он не боялся рисковать.
И теперь он исчез. С деньгами своего друга и, возможно, с деньгами Анс. Должна ли я рассказать ей об этом? Нет, пока не надо. Я хотела сначала доказать это. И Гарри был тот человек, кто мог мне в этом помочь.
Анс и дети вернулись с полными сумками. Анс протянула мне белый пакетик с лекарствами.
- Алкоголь с ними нельзя, - сказала она и отправилась в кухню с пакетом фруктов под мышкой. Вольф и Мейрел радостно поскакали за ней.
- Сейчас будем делать горячий шоколад! Будем печь печенье! Мам, ты с нами? Мы будем делать пряник. Мама, иди к нам! - Вольф тянул меня за руку. Я шла за ними и чувствовала себя немного лишней. Как будто я сидела под огромным стеклянным колпаком для сыра, отгороженная от всех. Я могла видеть их, они видели меня, но контакта между нами не было. Анс положила свою связку ключей на стол, рядом с хозяйственными сумками. Мейрел и Вольф рылись в пакетах, переполненные энтузиазмом, и размахивали у меня перед глазами вкусными вещами, которые им разрешили купить.
- Мам, смотри, шоколадный пудинг! А вот мини-"твиксы"! Ма-ам, ну посмотри!
Я не смотрела. Мое внимание было приковано к ключам, к огромной связке, на которой висел маленький оранжевый буй. Анс взяла ключи со стола, подошла к картине на стене и открыла ее. Повесила связку ключей на крючок, рядом с другими ключами, каждый с буем своего цвета, в шкафчик для ключей, который был замаскирован картиной.
- Забавный шкафчик, - сказала я и стала рассматривать картинку: безвкусно, наивно нарисованная крестьянская ферма, две большие двери конюшни, перед которыми на скамеечке сидят крестьянин с крестьянкой. Двери конюшни открывались при помощи маленькой деревянной кнопочки. Только Анс могла повесить такую старомодную вещь, да еще и пользоваться ей.
- Это Мартин привез из Швейцарии. Увидел его там в пансионе, где он останавливался, и он ему показался таким забавным, что он спросил, нельзя ли его купить. Оказалось, что это сделала сама хозяйка пансиона вместе со своим мужем.
- Надо же, какая прелесть. А зачем Мартин ездил в Швейцарию?
- Катался на горных лыжах. Вот, держи. Иди, отдохни в своей комнате. Я займусь детьми.
Она протянула мне кружку теплого, пахнущего мочой чая.
- Отвар папоротника. Хорошо успокаивает и снимает депрессию.
- Прекрасно, - я отхлебнула горячего безвкусного чая. Теперь я знала, где она хранит ключи, и это придавало мне почти эйфорический подъем. В конторе Мартина я найду ответы на свои вопросы, в этом я была уверена.
Рини первая увидела пламя. Я сидела у нее на кухне и попивала вино, как вдруг она закричала, что мой дом горит. Мы выбежали на улицу, крича от ужаса. Пламя вырывалось из моей кухни, и я закричала: "Дети, мои дети спят наверху!" Я хотела войти в дом, подняться наверх, но была совершенно парализована. Я оглянулась, Рини исчезла, а я стояла и смотрела на свой горящий дом совершенно одна. Я хотела заплакать, но слезы не шли. Горе было слишком большим, страх слишком сильным. Я чувствовала страшную боль в животе, как при родах, как будто мои дети, которые вышли из меня, опять залезали ко мне внутрь. Я опустила глаза и увидела, что действительно беременна, мой живот был как большой, тугой мяч. Моя мать вдруг оказалась рядом со мной и с презрением смотрела на меня. "Вот тебе, - сказала она. - Это тебе наказание. Ты не можешь хотеть одного ребенка и не хотеть другого!"
Она пошла дальше, я хотела ее догнать, но не могла и двинуться с места.
Младенец выскользнул из меня, я ничего не почувствовала, он упал на землю и заплакал. Я подняла глаза и не увидела никакого пожара. Мейрел и Вольф вышли из дома и радостно побежали к своему новорожденному братику. Мейрел схватила его и осыпала поцелуями.
Потом я проснулась. Я вспотела, во рту было липко и сухо. Глубокая печаль, которая мучила меня во сне, камнем лежала на сердце. Как будто я была глубоко под водой. Медленная пульсация крови доносилась издалека, как шум моря. Я опять соскользнула назад, в свой кошмар, я знала, что это сон, но не могла проснуться.
Кто-то потряс меня за плечо. Погладил мой лоб.
- Эй, - сказала Анс нежно. - Как ты?
Я потрясла головой, и мозги застучали по черепной коробке. Я попыталась встать, но мышцы были как ватные.
- Ты уж лучше полежи, - сказала она и укрыла меня колючим шерстяным одеялом.
Я лежала на диване. Пахло камином. Должно быть, уже поздний вечер, потому что детей слышно не было. В комнате мягко звучало пианино. Я как будто возвращалась издалека. Я закрыла глаза и слушала лаконичные звуки пианино, которые придавали комнате атмосферу зала ритуальных услуг.
Казалось, что я умерла. Жизнь вытекала из меня, с каждым днем я становилась все более пустой и слабой. Что же со мной происходит?
Я попросила у Анс воды, она принесла мне попить, и потом еще. Я пила так, как будто от этого зависела моя жизнь, а Анс сидела, сложив руки на коленях, и смотрела на меня, как на ребенка с синдромом Дауна.
- Что со мной? - спросила я ее, и она ответила, что буря в моей голове сама собой уляжется, когда я немного отдохну. То, что я ни с того ни с сего засыпаю и чувствую себя, как будто я разбита параличом, происходит, по ее мнению, из-за лекарств. Я не могла вспомнить, что я принимала лекарства.
- Я хочу выйти на улицу.
Эта идея Анс не понравилась. Она считала, что у меня слишком нестабильное состояние, чтобы идти одной.
- Я не пойду далеко, только глотну свежего воздуха. Я целый день сижу в помещении.
Я вдруг почувствовала, что больше ни минуты не могу находиться в доме, бренчанье пианино отдавалось у меня в голове, как будто кто-то у меня над ухом хлопал двумя крышками от кастрюли. Анс предложила пройтись вместе, но я не хотела, чтобы дети оставались одни. Я должна была подумать, а она мне в этом помочь не могла.
Глава 30
Я шаталась на ветру на ватных ногах, пытаясь зажечь сигарету. Мысли были липкими, они словно склеивались, переплывали друг в друга и снова исчезали. Я на какой-то момент перестала понимать, почему оказалась в темноте на улице и что сегодня произошло. Потом сделала глубокий вдох и дотронулась до раны. Пронзившая меня боль показалась почти приятной. Значит, я еще могла чувствовать.
На парковке мой заляпанный грязью белый "гольф" ютился рядом с черной блестящей машиной Анс. Моя маленькая смелая незаменимая лошадка - последнее земное имущество. Завтра я его вымою, теперь у меня есть на это время. Натру воском потускневший лак, подчищу и закрашу ржавчину, отскоблю птичий помет со стекол. Потом надо будет выкинуть все банки из-под колы, грязные носки и засохшие хлебные корки, вычистить пылесосом песок и крошки, и мой верный "гольф" засияет не хуже своего соседа.
Я любила мою машину, хоть это и была старая, ворчливая развалюха с дурной привычкой глохнуть в самый неподходящий момент.
Дверь оказалась открытой. Наверное, я забыла ее запереть. Я села за руль и вдохнула пыльный влажный запах. Потом включила радио и достала диск "Ред Хот Чилли Пепперс", который всегда торчал в кармашке на дверце. Было так холодно, что у меня заныли пальцы, когда я вдавила диск в плеер. На дисплее вспыхнули зеленые цифры. Время. 03.30. Было почти утро. Неужели я так долго проспала на диване? Я стала шарить в кармане, пытаясь найти мобильный и проверить, не врут ли часы, но, видимо, оставила его в доме. Черт! Который был час, когда мне стало нехорошо и я прилегла на диван? Не позднее половины шестого вечера, это точно. Получается, что я отключилась почти на десять часов.
Когда я вернулась, Анс еще не спала. Тоже странно. Она что, просидела возле меня на диване до половины четвертого? Я вцепилась зубами в ладонь. Значит, я потерялась во времени. Я уже не жила в этом мире, я попала в сумеречную зону. Впервые я стала сомневаться в себе. А вдруг они и в самом деле правы, и я чокнулась?
Почти задыхаясь, я помчалась в дом. Повесила куртку и прошла в комнату, где все еще читала Анс.
- Который час?
- Поздно. Очень поздно. Надо ложиться. - Анс отложила книжку, потянулась и вытянула ноги.
- Который час? - я запыхалась, хоть и пробежала совсем чуть-чуть.
Анс поднялась.
- Половина четвертого, не меньше. Ты так долго спала…
- А ты почему не спишь?
- Милая, я боялась тебя оставить. Виктор сказал, чтобы я была поблизости. Надо посмотреть, как действуют лекарства. Вдруг ты станешь слишком сонной или начнешь беспокоиться. Пойдем, я отведу тебя наверх.
Она положила руки мне на талию и настойчиво подтолкнула к лестнице. Я вырвалась из ее хватки и огрызнулась:
- Я сама найду дорогу!
Анс улыбнулась своей улыбкой медсестры из семейки Адамсов:
- Как скажешь. Если обещаешь принять лекарства. Они на тумбочке.
Я пошла на лестнице и на полпути поняла, что у меня больше нет сил даже еще на одну ступеньку. Я вдруг так устала, что могла уснуть прямо здесь, уронив голову на ковровую дорожку.
Анс потянула меня за руку.
- Ну вставай, мы уже почти пришли. И сразу ляжешь спать.
Она подняла меня, положила мою правую руку себе на плечи, и мы вместе поковыляли дальше. Анс говорила со мной, как с малышом, которого учат ходить. Наверху она прислонила меня к стене, открыла дверь и включила свет.
- Ну вот и пришли. Раздевайся, а я принесу тебе воды.
Это была не та комната, где я спала раньше. И детей здесь не было. Я не видела их с половины шестого. Мой взгляд упал на шкаф, где на плечиках была аккуратно развешана моя одежда. На полках лежали аккуратно сложенные футболки, трусики и носки, пахнущие лавандовой отдушкой. Анс меня переселила. Или я переселила себя сама. Я ничего уже не помнила. Я не помнила, какой сегодня день, какой месяц и что сегодня произошло. Я посмотрела на свою руку и увидела кровь. На ладони у большого пальца отпечатались зубы. Я сама себя укусила.
Анс промывала рану спиртом, качая головой:
- Что с тобой такое? Нельзя же кусаться.
Я спросила, где мои дети. Она ответила, что они в ее комнате. Им там нравится. И они понимают, что мама заболела.
Мне захотелось их увидеть.
- Ложись спать, - сказала она, оторвав зубами лейкопластырь. - Дети в безопасности. Не нужно их будить, ты их только напугаешь.
Она протянула мне стакан воды и желтую капсулу:
- Вот. Будешь хорошо спать, а завтра совсем поправишься.
Я покачала головой. Я так устала, что прекрасно заснула бы и без таблеток. Я чувствовала себя потерянной и опустошенной, от лекарств мне станет только хуже.
Анс упиралась.
- Выпей хотя бы воды.
Я взяла стакан, и он тут же выскользнул у меня из рук. Анс сказала, что принесет еще, но я отказалась, мне все равно нужно было в туалет. Она поколебалась, но уступила, сказав напоследок, что мои лекарства лежат в аптечке слева. На всякий случай.
Я уже полгода жила со Стивом в Амстердаме, когда моей матери наконец удалось положить конец своей жизни. За шесть дней до Рождества она надела свое выходное платье, легла на кровать и выпила все таблетки, которые нашлись в доме. Таблеток нашлось много. Успокоительная "Сереста", литиум от депрессий, "Тегретол" от эпилептических припадков, "Халдол" в случае обострения психоза. В ванной стоял большой белый металлический шкаф, набитый средствами усмирения моей мамы. Его всегда запирали, но в то воскресенье недоглядели. Отец работал на пляже, Анс занималась в своей комнате. Никто ничего не заметил и не услышал. И как ей удалось найти ключ, они тоже не понимали. Кто-то оставил его в замке? Мама знала, где его прячут?
Мне было очень плохо. Не оттого, что я потеряла маму - я потеряла ее задолго до этого. Плохо от бессмысленности жизни и неизбежности смерти. Мы закрывали глаза, отворачивались от нее, пичкали ее таблетками, чтобы только отделаться. Может, ей помог бы хороший психиатр. Может, ей помогли бы мы сами, если бы прислушались? Что бы она ни говорила, мы отмахивались от ее слов, как от бреда сумасшедшего. Больная, портившая наши жизни, без которой было бы намного легче. И как папа выдержал с ней так долго?
- Она была хорошей женщиной, - сказал он после похорон. - И теперь покоится с миром, освободившись от мучений.
А как он должен был поступить? Запрятать ее в сумасшедший дом? Развестись с ней и оставить бродяжничать по улицам? Он делал то, что считал правильным. Он оставался с ней в горе и в радости, как и обещал. Но на самом деле оказался безвольной тряпкой. Он ничего не сделал для нее по-настоящему. При любой возможности он исчезал из дома, вешая на нее заботы о пансионе, а когда она не выдерживала, открывался белый ящик и мама превращалась в автомат.
Она не оставила прощальной записки. Насколько я могла вспомнить, она никогда не говорила, что любит нас. Когда Анс нашла ее, у нее на шее был медальон с фотографией Стефана, нашего покойного братика. Она так и не пережила потерю Стефана, сказал папа. Теперь они наконец были вместе. Спустя двенадцать лет после его смерти папа впервые заговорил о Стефане.
Похороны. Скорбная суета. Погода в тот год стояла на редкость теплая, и мы чуть не падали в обморок в черных шерстяных костюмах. Людей было совсем немного. Анс, папа, Стив, кто-то из соседей и персонала. Одинокая маленькая семья. Никаких бабушек, дедушек, тетушек, дядюшек. Мама была внебрачным ребенком. Папины родители думали, что у них никогда не будет детей. Родственники Стива хотели прийти, но я запретила им даже думать об этом. Слишком сильным был бы контраст. Его огромная, цветная, шумная семья против моей - забитой и серой.
Анс сказала несколько слов. О том, что мама обрела покой, который искала так долго. Что нам будет ее не хватать, мы так о многом не успели ее спросить. Что мы позаботимся о папе и пансионе. "Только не я", - мелькнуло у меня в голове. Сильнее, чем когда-либо мне в тот момент захотелось вырваться из-под этой тяжести, из этой тесной норы, и сбежать как можно дальше. Моя жизнь начиналась, и никто не смог бы мне помешать. Я собиралась жить. Хоть что-то значить в этом мире, и если уж мне придется когда-нибудь умирать, то мои друзья будут плакать и петь свинг у могилы. По моей матери никто не плакал. И я не плакала. Я злилась на нее. За то, что сгубила свою жизнь.
В большом зале на столах были кофе и кексы. Анс сновала между тихо переговаривающимися людьми, обнимала их за плечи, приносила кофе папе, пожимала потные ладони, стучала каблуками по линолеуму. Я не могла видеть, как она изображает ангела-спасителя, опору семьи.
- Твоя сестра - до чего сильная и славная девушка. Низкий ей поклон. Господи, какое счастье для твоего отца, что она будет хозяйкой в "Дюнах".
Со Стивом никто не разговаривал. Он сидел, как столб, в белом костюме на черном пластмассовом стуле. Его лысый череп блестел от кокосового масла. Я знала, что соседи шепчутся о нас. Что-нибудь вроде "последнего гвоздя в гробу". После поминок, в раскаленной машине, прямо на парковке я расстегнула его брюки, стянула черные шелковые боксеры и без прелюдий уселась на его член. Стив расхохотался своим громоподобным смехом и простонал:
- О беби, ты чокнутая…