Глава 32
Геерт уже сидел там. Или, лучше сказать, висел, ссутулившись над барной стойкой. Я узнала его, когда вошла, по сгорбленной спине, позвонки прямо торчали под свитером, и по всклокоченным каштановым кудрям.
Я по меньшей мере десять лет не была в "Клетке", и там ничего не изменилось. Все та же психоделическая роспись на стенах, тот же запах сена. Подростки, покуривающие травку за столиком для постоянных посетителей в углу, мужчины, пьющие в одиночку пиво у бара, то тут, то там богемного вида публика с отекшими красными лицами. Сюда вряд ли ходили веселиться и все еще поклонялись Дженис Джоплин.
Я положила руку на хрупкую спину Геерта, и он обернулся. Посмотрел на меня большими карими собачьими глазами, улыбнулся и обнял меня. Он поцеловал меня, крепко и безнадежно, его щетина поцарапала мне щеки. И потом сильно прижал меня к себе. Он спрятал нос у меня в волосах и засопел:
- Мария, как я рад тебя видеть.
Мы заказали пиво. Геерт посмотрел на мои ободранные пальцы и погладил ссадину у меня над глазом. Он выглядел плохо. Кожа вокруг глаз была тусклого коричневого цвета, он уже дня два не брился, и ворот его белой майки выглядел серым.
- Меня вчера прямо трясло от страха, представляешь? Ты не появляешься, полиция у меня перед дверью. Я уж думал, что ты меня сдала. Черт возьми, я ведь тоже лишился дома! И тебя, и детей! Они меня допрашивали так, как будто это я его подпалил. Как будто я выкидывал все эти номера!
Мы замолчали и некоторое время смотрели перед собой. Бармен взял наши пустые стаканы и вопросительно глянул на нас. Мы кивнули. Дженис Джоплин сменил "Пинк Флойд".
- Давай по-честному. Ты думаешь, что это моих рук дело?
- Разве я сидела бы тут с тобой, если бы так думала?
- Наверное, нет.
- А ты думаешь, я сама себе все это устроила?
- А что? Они так думают?
- Звонок в похоронное бюро был сделан с моего мобильного. Газ у меня в плите был открыт. Все улики исчезли в огне. А у моей мамы история болезни в психиатрической больнице длиной отсюда до Токио. Даже моя собственная сестра считает, что у меня не все дома.
- А зачем бы тебе все это делать?
- Откуда я знаю? Привлечь внимание. Такое бывает. Некоторые уверяют, что у них рак в последней стадии, чтобы привлечь к себе внимание. Должна тебе честно признаться, я сама иногда в себе сомневаюсь. Я вчера проснулась в крови и сама не знала, что произошло… Я в самые неподходящие моменты засыпаю, чувствую себя постоянно загнанной и нервной. Что-то со мной не так…
- Мне ты кажешься вполне нормальной. А то, что ты себя неважно чувствуешь, это логично. Столько всего произошло за эти недели.
Я улыбнулась ему.
- Когда человек понимает, что с ним не все в порядке? Я постоянно думаю об этом. Ты ведь сам этого не замечаешь. Этот очень страшно. Моя мать этого не знала. Она действительно думала, что отец хочет ее убить. Что весь мир ополчился против нее. Однажды ночью ее вытащил из воды немецкий турист. Она в ночной рубашке посреди зимы зашла в море. Часто ли она делала это раньше, спросил он моего отца, когда притащил ее домой. Да нет, ответил отец, хотя и месяца не прошло с тех пор, как ее выписали из клиники. Он замотал ее в полотенце, отнес наверх и сделал кофе для немца. А потом налил ему еще и джина. В итоге оба напились в стельку. На следующее утро мать уже готовила нам завтрак. Как будто ничего не произошло. Она этого не помнила. Папа спустился вниз и попросил яичницу с беконом. А потом сел читать газету.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Что можно быть совершенно чокнутым и самому не иметь об этом понятия.
- Мария, я тебя знаю. Уже шесть лет. Ты железная баба. Ты навоевалась в своей ужасной юности, в этой вонючей дыре… Ты не сумасшедшая, у тебя нет депрессии и ты никогда такой не будешь. Люди как ты такими не становятся. Если кто и знает об этом, так это я.
Он провел рукой по волосам. Пепел с самокрутки упал ему в пиво. Он потер пальцами в уголках глаз. Он был очень усталый. И пьяный. Мне тоже ужасно захотелось сидеть вот так рядом с ним, постепенно напиваться, пока не потемнеет и музыка не станет громче. Но делать этого было нельзя. Шел снег. Мне еще нужно было садиться за руль. Я хотела к детям. Я стала искать в сумке кошелек.
- Я заплачу, - сказал Геерт и положил деньги на бар.
- Что будем делать? - он посмотрел на снег, который, медленно кружась, опускался на землю.
- Тебе ничего делать не надо. - Я засунула руки под мышки от холода. - Я думаю, я знаю, кто мне все это делает.
Он удивленно взглянул на меня, вытащил из внутреннего кармана пачку табака и стал нервно крутить самокрутку:
- Ну и кто же?
- Мартин. У него проблемы. Ему нужны деньги. Если он меня уберет, они унаследуют мой дом. Он сейчас стоит целое состояние.
Геерт рассмеялся.
- Ох, извини. Мартин? Этот болван? В это я не могу поверить. А что ты тогда делаешь в его доме?
- Его нет уже две недели. Он говорит, что переутомился и приходит в себя в Испании.
Какой-то мальчишка раздраженно протиснулся между нами в теплое кафе.
Геерт резко выдохнул дым.
- Даже не знаю. Мне он всегда казался нормальным парнем. Он мне, между прочим, звонил недели две назад. Что-то вроде того. Мило поговорили. Он хотел поговорить с тобой, но не мог тебя застать.
- И что? Что он еще сказал? Зачем я ему была нужна?
Я выхватила сигарету у Геерта изо рта и затянулась.
- Он не сказал. Я был как-то расстроен. Он позвонил вскоре после нашей ссоры, той, помнишь, по поводу аборта. Я был такой злой…
- Быть этого не может! И ты ему рассказал! Черт! Вот оно что. Ну видишь! Он знал про мой аборт!
Мы попрощались. Геерт сказал, что хочет как можно скорее увидеть детей. Эти выходные он проводил в пансионе за городом, и там его можно было найти в любое время суток.
- А как же группа? - спросила я.
Он тряхнул головой.
- Пока никак. Там тоже полно заморочек, но сейчас не до этого. Потом расскажу.
Я обещала ему позвонить. Он попросил меня быть осторожной, прижал к себе и прошептал: "Я люблю тебя". Я ничего не ответила.
Я медленно ехала назад по Эувихенлаан. В садиках перед виллами горели рождественские гирлянды. За большими окнами фасадов чинно сидели почтенные семейства, горели камины, папы и мамы с большими бокалами вина мирно разговаривали, дети лежали у камина и рисовали. Так я представляла себе это по крайней мере в детстве. Сидя на багажнике отцовского велосипеда по дороге в деревню.
Мы ехали на рождественскую ярмарку в мою школу. Я сделала двух ангелов из золоченого картона с настоящими ангельскими волосами и блестками и была этим так горда, что упросила отца поехать вместе со мной на школьную ярмарку. Он еще никогда не был в моей школе. Родительские собрания, дни открытых дверей, пасхальные, рождественские, весенние, осенние и прочие ярмарки - моим родителям было не до того. Они были очень заняты, а все это была такая ерунда. В школе надо учиться, а не устраивать праздники то и дело. В их время в школе ничего интересного не было. И все учились даже по субботам. Записки, в которых учительница просила помочь на уроках рукоделия, организовать праздник Синтер-Клааса, съездить в поездку с классом или прийти на уборку школы перед летними каникулами, моя мать в сердцах отправляла в мусорную корзину. Это все для матерей, которым нечего делать. А у нее дел по горло. Достаточно того, что мы платим налоги. На эти деньги и надо нанимать уборщиц, а не устраивать дорогие экскурсии.
И только однажды отец не устоял. Когда я в слезах умолила его поехать посмотреть на моих ангелов. Мама тогда была еще в больнице. Конни, наша помощница по дому, собиралась вместе с Анс развешивать в пансионе рождественские украшения.
- Да ладно тебе, - сказала она, смеясь, моему отцу, и вдруг он согласился:
- Ну давай. Поехали.
Конни с улыбкой ущипнула меня за щеку.
Мы поехали на велосипеде. Шел снег. Я была на седьмом небе. У нас будет "белое" Рождество, с моими ангелами на елке, с нами будет Конни, и не надо будет вести себя тихо и соблюдать всякие предосторожности из-за мамы. Я танцевала на снегу. Папа вывез велосипед из сарая, положил на багажник полотенце и одним махом поднял меня на велосипед.
- Ну вот. Так тебе будет мягко. Держись крепче.
Он сел на велосипед. Я обняла его за пояс и сунула руки в его карманы. Прислонилась головой к его коричневой вельветовой куртке. Мы заскользили по заснеженной велосипедной дорожке, вдоль дюн и особняков с каминами и рождественскими елками в садиках. По деревне, залитой светом.
У школы я схватила отца за руку. Так мы вошли в здание. Нам дали горячего шоколада, и наша учительница Клара подошла к нам и пожала отцу руку. Я ужасно им гордилась.
- Это мой папа, - сказала я девочкам из класса. Я потянула его к лотку с ангелами. Они ему очень понравились. Учительница Марейке стояла за прилавком и угостила нас рождественским пирогом.
- У вас очень творческая дочь, господин Фос, - сказала она отцу, и он засмеялся:
- Вся в отца.
Он положил руку мне на затылок. Я чувствовала, как у меня краснеют щеки. Он купил моих ангелов за один гульден. Учительница осторожно положила их в пакет и протянула отцу.
Мы поехали домой. Пакет на руле трепыхался от ветра. Снега выпало еще больше, так много, что мы не могли подняться на дюну. Мы пошли пешком, снег скрипел под ногами. Наверху, на дюне, отец бросил велосипед. Он взял пригоршню снега, слепил снежок и бросил его в меня. Мы кидались снежками до тех пор, пока оба, смеясь и запыхавшись, не упали на землю. Отец обнял меня, я положила голову ему на грудь.
- Какое хорошее Рождество, Мария, - сказал он.
Мы вместе смотрели вверх, на черное-пречерное небо, из которого падал снег. Как будто парили во вселенной.
Вечером я рассказала все Анс. Она повернулась ко мне спиной.
- У тебя всегда все лучше, - огрызнулась она.
Глава 33
Дверь распахнул Виктор.
- Вот и Мария. Наконец-то. А то твоя сестра уж очень разволновалась.
Сладкий, тошнотворный запах ударил мне в лицо. Я сняла пальто. Виктор взял его у меня.
- И где она сейчас?
Что-то было совершенно не так. Я чувствовала это.
- Она пошла тебя искать. Надо ей позвонить, что ты вернулась и все в порядке. - Он потянул меня в комнату. Там, рядом с камином, стояла большая елка, украшенная васильковыми шарами, висящими на таких же васильковых ленточках. От лампочек, тоже синих, шел холодный голубой свет.
- А дети? Где дети?
- Спят себе преспокойно.
Мейрел еще не заснула. Она вскочила, когда услышала мой голос.
- Мама! Это ты! - Я села к ней на кровать. Мы обнялись. - Мама, где ты была? Ты ведь больна? Значит, тебе нельзя выходить так надолго… И к тому же опять пошел снег. Тетя Анс собиралась звонить в полицию…
Я поцеловала ее мягкие щечки.
- Маме нужно было поехать в Амстердам. И к Геерту. Он тоже очень хотел поговорить со мной. Он соскучился по вам.
- Ты видела комнату? А елку? Это мы с Вольфом и тетей Анс нарядили. А елочные игрушки ты видела? Это мы их сегодня целый день мастерили. И вот смотри…
Мейрел спрыгнула с постели. На ней была пижама, которую я еще не видела. Белая фланель с остренькими зелеными листочками.
- Откуда у тебя эта пижама?
- Тетя Анс подарила. - Она подошла к столику у кровати Вольфа и щелкнула выключателем. Наши с сестрой священные ясли, окруженные свечками. Гипсовые Иосиф и Мария, сто раз битые и снова склеенные, вол, осел, четыре овцы и ясли с младенцем. Мейрел тихонько села на корточки перед гипсовыми фигурками. Она погладила Марию и Иосифа и очень осторожно вынула младенца из яслей.
- Это Иисус, сын Бога. Это праздник его, а не Деда Мороза. Мы празднуем его рождение.
- Он давно уже умер. - Вольф сел на кровати и тер глаза, кудряшки его растрепались. Он подполз по кровати к нам.
- Привет, мама. Я думал, что ты тоже умерла.
Я подняла его к себе на колени:
- С чего это ты взял?
- Анс сказала. Тому дяде.
- Виктору, - резко уточнила Мейрел.
- Да. Она сказала, что ты вполне могла врезаться в дерево.
Я уложила их в кровать. Вольф засунул большой палец в рот и сразу же опять уснул. Мейрел спросила, можно ли оставить зажженными огоньки у вертепа. Я разрешила.
- Мам? - воскликнула Мейрел, когда я хотела закрыть за собой дверь. - А что вообще с тобой случилось?
- Со мной ничего не случилось. Я немного устала и очень испугалась. Но теперь все в порядке.
- Анс говорит, что ты заболела. И тебе не надо надоедать.
- Ничего подобного. Вы мне никогда не надоедаете.
- А твоя мама тоже всегда болела?
- Я не всегда болею. А завтра мы будем целый день заниматься интересными вещами.
- Хорошо. Смотри же, ты обещала! - Мейрел погрозила пальцем и строго посмотрела на меня.
- Ну конечно! А сейчас - быстро спать.
Я услышала, что вернулась Анс.
Она отшатнулась от меня, когда я вошла в комнату.
- Что это за номера ты выкидываешь!
Меня ужасно раздражало, когда она вела себя как мать-игуменья. Она давно уже научилась подавлять свой характер, но сейчас он вырвался наружу в полную силу.
- Тебя это, знаешь ли, совершенно не касается. К тому же ты знаешь, где я была! У твоих друзей в полиции!
Анс в ярости посмотрела на меня:
- Почему это "твоих друзей"?
- Ну ты ведь к ним тоже недавно заходила? Рассказать, что я совсем свихнулась!
Я закурила. Анс подошла к столу, собрала кофейные чашки и кружки со стола и в сердцах поставила их на поднос.
- Такого я им не говорила. Я только попросила их оставить тебя в покое. А потом они задали мне пару вопросов.
- А почему ты мне об этом не рассказала?
- Я не хотела тебя беспокоить.
Она вышла из комнаты с подносом в руках.
- Мария, но ты ведь понимаешь, что Анс беспокоилась? Тебя не было целый день. И вчера вечером ты не приняла лекарство… - Виктор по-отечески склонился ко мне и накрыл мою руку своей ладонью.
- А что вы здесь делаете, собственно говоря?
- Анс мне позвонила. Она была сильно взволнованна. Я сразу же пришел. По правде говоря, я чувствовал себя тоже немного виноватым. Если с вами что-то случится, я тоже несу за это ответственность. Я в конце концов согласился оказывать вам помощь на дому.
- Виктор, мне не нужны таблетки. Сегодня я в кои-то веки чувствую себя хорошо. Без этой гадости. Я видела свой дом, поговорила со своим бывшим. Была на допросе в полиции. Все это я смогла выдержать без лекарств.
- Вы до сих пор чувствуете, что вам угрожают?
- Мне действительно угрожают. - Я показала ему сообщения на моем телефоне. - Петра - это имя моей матери. Видите? Я не знаю, что он собирается сделать со мной, но я точно знаю, что ему это не удастся. Я буду бороться. Что бы вы об этом ни думали.
Анс снова вошла в комнату. Она явно взяла себя в руки. Волосы снова связаны в аккуратный хвост, она подправила макияж и улыбалась.
- Прости, Мария. Я действительно очень волновалась. Особенно когда пошел снег. Я думала, ты приедешь часа через три. Мы с детьми украсили комнату, поставили елку, приготовили вкусную еду. Мы хотели тебя удивить. А ты все не приезжала. Мейрел даже пробовала тебе позвонить, но твой телефон был выключен.
- Не может быть. Он был включен целый день…
- Но ты ведь и сама могла нам позвонить? Это не так сложно.
Конечно, могла. Почему я об этом не подумала? Я возвращалась из Амстердама все еще под впечатлением от моего разоренного дома и трудного разговора с Ван Дейком. И потом эта встреча с Геертом…
- Анс, я взрослая женщина. Я не должна перед тобой отчитываться.
- Передо мной не должна. Но ты несешь ответственность за детей.
Виктор отдал мне мой телефон. Анс с удивлением перевела взгляд с него на меня, и я протянула мобильный ей.
- Он опять дал о себе знать.
Она прочитала сообщение. После этого посмотрела на Виктора. Он пожал плечами и озабоченно посмотрел на нее.
Анс положила телефон на стол.
- Я не соображаю в таких вещах. Не может получиться, что кто-то по ошибке отправил тебе это? Что-то вроде "неправильно набран номер"?
- Господи, ну что же должно случиться, чтобы вы мне поверили? Как это может быть случайностью? Петра - это же имя моей матери? "От судьбы не убежишь, как ни прячься". Случайность?
- Милая, половину голландских женщин зовут Петра. И эта фраза может значить все что угодно. Я не считаю, что она звучит угрожающе.
- Все дело в вашем восприятии, - встрял Виктор. - Мы вам верим, Мария. Анс просто хочет вас успокоить. Ваш страх реален. Это ваша действительность.
- К черту вашу "мою действительность"! Пойду сделаю себе яичницу и лягу спать. Без таблеток. Спокойной ночи.
Они не удерживали меня. Я чувствовала спиной их взгляды, когда выходила из комнаты. Как только я закрою за собой дверь, сразу начнут шушукаться. Обо мне. Как скоро они смогут упрятать меня в психушку. Мне нельзя терять самообладание.
Бекон шипел на сковороде. Я разбила яйцо о край сковороды, налила в кружку кипятка и положила пакетик "Эрл грея". Положила на тарелку два кусочка хлеба и взяла газету.
Когда я подняла глаза, то увидела Виктора, который стоял на пороге и рассматривал меня.
- Яйцо пригорает, - сказал он и показал на плиту.
Я выключила плиту, переложила яичницу на хлеб, села перед тарелкой и раскрыла газету. Я хотела, чтобы он проваливал отсюда. Виктор взял стул и сел напротив меня.
- Почему ты такая строптивая? - сказал он тихо, перейдя на "ты", и попробовал поймать мой взгляд.
Я посмотрела на него, прямо в его сонные карие глаза, и опять принялась за яйцо. Проткнула кончиком ножа желток. Он вытек на белок. Я разрезала бутерброд на четыре части.
- Почему ты, собственно, не идешь домой? - Я отправила кусочек в рот. Надо было побольше посолить.
- Я хотел сначала узнать, как у тебя дела.
- Прекрасно, как видишь.
- Мария, мы в самом деле беспокоимся о тебе. И боюсь, что не без оснований. Почему ты не хочешь принимать лекарства?
- Потому, что со мной все в порядке.
- Я считаю, что с тобой не все в порядке. И Анс так считает. И в полиции тоже так считают. Мы с Анс очень хотим, чтобы ты не зацикливалась на своих проблемах.
Капля пота защекотала мне подмышку. Сейчас очень важно было оставаться спокойной. Он хочет упрятать меня в психушку. Оторвать от детей. Говорить с ним было не о чем.
- А как ты думаешь, что со мной происходит?
- Ну, пока я не могу этого сказать. Для этого нам надо поговорить с тобой побольше. Я думаю, что ты испытываешь большие психические нагрузки. И ты чувствуешь, что тебе угрожают. Скажем так: твой организм постоянно находится в высшей степени напряжения. Ты подвергаешься такому стрессу, что сама не в состоянии разорвать этот замкнутый круг.
- Но мне ведь действительно кто-то угрожает. И если не он, так вы с Анс.
- Мы только хотим тебе помочь.
- Вы мне поможете. Если будете мне доверять.
- Мы доверяем тебе, Мария. Я понимаю, как ужасно ты себя чувствуешь.