Белые тени - Иван Дорба

Белые тени: Роман (Предисл. С. Сартакова). - М.: Мол. гвардия, 1981. - 336 с., ил. - (Стрела).

В пер.: 1 р. 40 к., 100000 экз.

Действие романа происходит на Балканах в 20-30-х годах, где после Великой Октябрьской революции сосредоточилось много русских белоэмигрантов. Автор показывает внутреннюю острую борьбу и расслоение двух поколений эмигрантов, стремление империалистических разведок использовать их в своих целях. Герой романа - советский разведчик, проникший в среду белоэмиграции и выполняющий особое задание Советского правительства.

© Издательство "Молодая гвардия", 1981 г.

Содержание:

• ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ 1

• Пролог 1

• ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 3

• Глава первая - "Рука Москвы" 3

• Глава вторая - Донской императора Александра III кадетский корпус 7

• Глава третья - На мертвом якоре 13

• Глава четвертая - "За единую, великую, неделимую" 20

• Глава пятая - Змеи выползают из нор 28

• Глава шестая - Под опущенным забралом 37

• ЧАСТЬ ВТОРАЯ 42

• Глава седьмая - "Россия № 2" 42

• Глава восьмая - Пустозвоны 48

• Глава девятая - В России 55

• Глава десятая - Провал 63

• Глава одиннадцатая - Железо и окалина 70

• Эпилог 73

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Давно знаю Ивана Дорбу. Знаю как превосходного переводчика с украинского и сербскохорватского языков. Он открыл русскому, а тем самым, через русский язык, и нашему многонациональному читателю страницы неумирающих произведений классиков украинской литературы Михаилы Коцюбинского, Панаса Мирного, Леси Украинки; крупнейших писателей Украины - Юрия Яновского, Петра Панча, Семена Скляренка.

Иван Дорба одним из первых мастеров перевода познакомил советского читателя и с лучшими произведениями югославских классиков: Стевана Сремца, Ива Чипико, Милаша Црнянского, Михаила Лалича, Мирослава Крлежи.

Особенность творческого почерка Дорбы такова, что, выделяя очень тонко, свято храня стилевое и художническое своеобразие того или иного переводимого писателя, он всюду остается и самим собою - приверженцем точности и добросовестности в работе. Ему довериться можно. Прежде чем на чистый лист бумаги начнут ложиться первые строки художественного перевода определенной книги, он изучит все, что относится к жизни, к личности ее автора и к тем событиям, что описаны в книге. Он, Дорба, становится правдивым свидетелем, а порой и как бы непосредственным участником этих событий, добрым знакомым автора. Книг, отделенных от личности писателя, для переводчика Ивана Дорбы не существует, как не вызовет у него желания взяться за перевод и та книга, к событийной ткани которой он равнодушен.

И вот передо мною "Белые тени", роман. Первая не переводческая, а собственная, авторская, писательская работа, роман, отмеченный теми же, органично присущими переводчику Дорбе свойствами и достоинствами - глубинным знанием материала, основательной работой, проделанной по исследованию первоисточников.

Книга построена на реальной основе. Дорба в своем романе приоткрывает читателю завесу над жизнью и политической возней той части белоэмигрантской "публики", которая выпестовала в своих недрах мрачноизвестный НТС ("Народно-трудовой союз") - яро антисоветскую и антикоммунистическую организацию.

В художественной литературе тема, разработанная мало. И это не детектив для легкого чтения (хотя роман читается и легко), это очень серьезно.

Не вдаюсь в исторический анализ событий, изображенных в романе, - здесь преимущества историка на стороне Дорбы, - а о литературном воплощении конкретного материала хочу сказать. Написано рукой умелой и уверенной. Как и подобает автору, прошедшему великолепную школу жизни. И школу художественного перевода.

И как и подобает писателю, который не рассказать о том, что переполняет и теснит душу, уже не может, который убежден, что рассказанное им узнать читателю будет полезно. И интересно.

Сергей Сартаков

Пролог

В кабинете начальника КРО ОГПУ шло заседание. На повестке стоял вопрос о засылке в Донской кадетский корпус сотрудника ОГПУ Алексея Хованского.

- Стало быть, вы, Сергей Васильевич, считаете целесообразным направить в СХС именно Хованского? - расхаживая по просторному кабинету и поглядывая на снежные узоры на окнах, спросил Артузов.

Пузицкий, раскрывая у себя на коленях объемистую папку, только кивнул головой, но, увидев, что начальник на него не смотрит, буркнул:

- Да, конечно!

- И убеждены в том, что список английских агентов, орудовавших в двадцатом году в юго-восточной Украине, находится у казачьего белогвардейского генерала Кучерова?

- Таковы данные, Артур Христофорович! - Пузицкий поднял с колен папку, словно призывая ее в свидетели. - Как я уже докладывал, Кучеров, по словам воевавшего с ним казака-возвращенца Степана Чепиги, хранит эти документы, представляющие для нас особый интерес, и не видит другого выхода, как передать их нам.

- В чем же дело? Почему он их не передал?

- Это не так просто. Кроме того, Чепига побывал в своей станице только в этом году и там встретился с сестрой Кучерова - Еленой Михайловной. Та показала ему письма брата. В одном из них он передает привет Чепиге, называя его по кличке Рыжим Чертом, и намекает о табакерке, вероятно, в ней-то документы и спрятаны.

- С двойным дном? - спросил Артузов.

- Совершенно точно. То, что документы находятся еще у Кучерова, подтверждает акция польской Двуйки , которая недавно направила в Билечу - это городок, где находится кадетский корпус, - двух своих агентов. Мужчину и женщину. Как мужа и жену. Он, знакомая нам птичка, некий Очеретко, прошлой осенью бежал с группой заключенных из лагеря, перешел границу и в ноябре появился в Польше один. Но самое интересное, что в это же время у нас, недалеко от границы, был обнаружен труп бежавшего с ним дружка...

- Того самого, которого я захватил шесть лет тому назад возле станицы Марьянской, бывшего логова английского резидента Блаудиса? - хмуро вставил заведующий Особым отделом.

- Именно! - Пузицкий оглядел присутствующих и продолжал: - С Очеретко-Скачковым - сейчас он Скачков - поехала в Билечу дочь мелкопоместного херсонского помещика Ирен Жабоклицкая. Весьма привлекательная, даже красивая женщина. Она вдова сотрудника Двуйки - Сосновского... Того самого, который ранил нашего пограничника, был сам тяжело ранен и умер у нас в больнице.

- Помню, в сентябре прошлого года, - кивнул головой Артузов.

- Да, двадцать пятый год был урожайный на шпионов, - заметил как бы про себя старший оперуполномоченный Федоров.

- А пока ее муженек вояжировал и лежал в больнице, она развлекалась с сотрудником Интеллидженс сервис...

- Наверняка тот вербовал Жабоклицкую, - снова перебил Пузицкого заведующий Особым отделом. - Значит, тут и английское масло. А куда англичанин сунет нос - жди провокации. Потому не проще ли, Сергей Васильевич, склонить Блаудиса к даче правдивых показаний. Он сидит у нас в тюрьме...

- Заставить заговорить эту прожженную бестию просто невозможно. Молчит. Зачем ему усугублять свою вину? Английская же разведка, если наши предположения верны, очень заинтересована в списках, которые у Кучерова. И мы, полагаю, должны ей помочь получить эти списки, имея, разумеется, их фотокопии.

- Шито белыми нитками! - снова не выдержал Артур Христофорович.

- Почему? Хитрый Альбион, разумеется, будет проверять. Тут многое зависит от Кучерова и дальнейшего его поведения. Потому я и рекомендую послать Хованского. Англичанам же мы предоставим возможность выкрасть эти документы.

- И ехать Хованскому надо под своей фамилией, - вмешался в разговор молчавший до сих пор старший оперуполномоченный Федоров.

- Биография у него вполне подходящая, капитан третьего ранга, служил всю войну в подводном флоте. Большевик-подпольщик. С начала революции секретарь судового комитета. Воевал с белыми. Награжден орденом Красного Знамени. Но об этом мало кто знает. Он работал в подполье в Елисаветграде, в Таганроге, в Севастополе. Знаком с повадками белых... Отец его старый революционер... отбывал каторгу...

Потрогав бородку, Артузов обратился к Федорову:

- Это не тот ли Хованский, что взорвал в Севастополе водокачку во время врангелевской эвакуации?

- Он самый, Артур Христофорович! А орден получил за то, что вырвал из-под расстрела добрую сотню товарищей, которых захватили в Елисаветграде головорезы батьки Григорьева.

- Выдвигая кандидатуру Хованского, - заговорил Пузицкий, - я учитывал все это. Должен добавить, что он смел, находчив, умен, достаточно образован и, наконец, что немаловажно, холост. Знает языки. Специалист-электрик, что весьма существенно, поскольку в кадетском корпусе этой весной собираются налаживать гидростанцию и мы рассчитываем, что ему удастся там устроиться.

- А если не удастся? - спросил Артузов.

- Есть еще варианты. Что касается легенды, она детально разработана, проста и, думается, не должна вызывать подозрения. - Пузицкий вытащил из верхнего кармана френча папиросу, закурил и нерешительно продолжал: - А документы, по которым он будет проживать в Югославии, ему лучше получить на месте, в самом Белграде...

Артузов вопросительно поднял брови.

- Многие русские беженцы, не говоря уж о военных, вовсе не имели документов, и потому сейчас за границей неразбериха страшнейшая. Свидетельства выдают в так называемом русском посольстве: посол - штатским, военный агент - военным. С этими справками идут к уполномоченному по делам русских беженцев, и он выдает нансеновские паспорта. Эдакую зеленоватую бумажку, в которой на нескольких языках занесено: имярек, родился там-то и тогда-то, прозывается так-то и является русским беженцем; по-сербски звучит здорово: "избеглица"! С этой бумажкой идут в полицию. У югославов в русских делах тоже сплошная путаница. - Пузицкий заглянул в папку, перелистал с конца несколько страниц и сказал: - А теперь разрешите прочесть, выборочно конечно, легенду. Артузов кивнул головой.

- "Алексей Алексеевич Хованский родился в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году в городе Воронеже. Учился в реальном, а затем мореходном Севастопольском училищах. Службу нес на подлодке "Буревестник" как второй помощник капитана, в чине капитана третьего ранга. После аварии как специалист-электрик направлен в Николаевскую верфь". - Пузицкий оторвал взгляд от бумаг и улыбнулся. - До сих пор все соответствует действительности, дальше идет легенда: "Служил в частях Добровольческой армии генерала Деникина и русской армии генерала Врангеля. В двадцатом году тяжело контужен... Страдает выпадением памяти... Эвакуировался из Евпатории вместе с донским резервом... Попал в Сан-стефанский лагерь... В феврале двадцать первого года подписал контракт на три, а потом еще на три года с англо-бразильской кофейной фирмой "Мигуэль и К°" и уехал на плантации в штат Мату-Гросу, что на реке Аринус, недалеко от города Позу-Алегри... - Пузицкий откашлялся, положил папку на стол и продолжал рассказ: - Ну а дальше, не выдержав тяжелых, фактически рабских условий труда, совершает побег, добирается, где пешком, где на попутных машинах, до порта Сантус, устраивается матросом на шведском лайнере "Стелла поларис" и, когда "Стелла" заходит в югославский порт Сплит, берет расчет и едет в Белград. Знакомых Хованский пока никого не встретил, из документов у него остался только офицерский послужной список царского времени. Все это он доложит военному агенту - подробности я упускаю, - попросит выдать удостоверение, денежную помощь и устроить на работу... Хованский отлично знает географию Южной Америки и сбить себя не даст, к тому же я подготовил ему материал. - И Пузицкий похлопал ладонью по толстой папке.

Артузов задумчиво поглаживал бородку. Все молчали.

- И как долго вы собираетесь держать там Хованского? - спросил он наконец.

Пузицкий пожал плечами.

- Право, не знаю! Если операция пройдет удачно, ему придется задержаться на два-три месяца и еще два-три месяца потребуется на подготовку. Всего полгода. Но хотелось бы, и он полностью согласен...

- С чем согласен? Что хотелось бы? - быстро спросил Артузов.

- Была думка оставить его на более продолжительный срок. Хованский считает, что среди нового поколения эмиграции найдется немало юношей, лояльно настроенных к Советскому Союзу, и таких следует склонять на свою сторону, вовлечь в работу на нас. Пусть послужат на благо покинутой ими Родины!..

- Яблоко от яблоньки недалеко падает, - заметил угрюмо Федоров, и глаза его недобро блеснули. - В этом вы, Сергей Васильевич, заблуждаетесь...

- Эмиграция сейчас деморализована и не представляет серьезной силы, более того - она продажна, беспринципна и осуждена на медленное вымирание, - вмешался в спор Артузов, он поднял предостерегающе палец: - Пожалуй, Сергей Васильевич прав. Белая эмиграция может в случае войны сыграть ту или иную роль. И какова будет эта роль, зависит в некоторой степени от нас, большевиков. Не забывайте, что во время гражданской войны многие нынешние эмигранты остались по ту сторону баррикад случайно, не каждый дворянин, князь или граф является обязательно врагом советского строя. Что касается молодежи, то подрастающее поколение белой эмиграции через десяток лет станет единственной колыбелью, где наши враги будут пестовать своих птенцов, единственным очагом заразы, осиным гнездом, если хотите. Этого забывать нам не следует. И пренебрегать этим тоже не следует! Поэтому я считаю целесообразным, если операция, пусть она идет под кодом "Чепига", пройдет гладко, оставить Хованского там на длительный срок, дать ему возможность ближе познакомиться с российской эмиграцией и поработать с молодой порослью.

Артузов умолк и задумчиво поглядел в окно, потом окинул взглядом присутствующих.

Все согласно закивали головами. Пузицкий широко улыбнулся и крякнул.

- Разрешите тогда готовить Хованского? - спросил он.

- Разумеется! Надеюсь, месяца вам хватит. А каков план его переброски?

- Сначала выедет в Варшаву под чужой фамилией. Из Варшавы направится в Бухарест с тем, чтобы в начале апреля нелегально перейти границу у небольшого городка Бела-Црква. - Сергей Васильевич подошел к висящей на стене большой карте и ткнул в нее пальцем. - Вот тут, Артур Христофорович! В этом городе полно русских: Крымский кадетский корпус, Донской женский институт, немало тут и офицеров, оставшихся после расформирования Николаевского кавалерийского училища. Думаю, никто не обратит внимание на появление еще одного русского капитана-моряка.

Федоров одобрительно хлопнул в ладони:

- Это точно!

- Хованский проживет недели две или три на частной квартире. Никаких трудностей это не представит. В Бела-Цркве на каждом шагу висят объявления о сдаче комнаты.

- Стан за самца! - произнес Федоров, фыркнул и тут же виновато улыбнулся.

Артузов посмотрел на него удивленно:

- Почему за самца?

- "Стан за самца" - на сербском языке означает: квартира для одинокого. Вероятно, происходит от слова "сам", - объяснил Федоров.

- Мы считаем, - продолжал Пузицкий, - прежде чем встретиться с русским военным агентом, Хованский должен осмотреться, пожить в провинции, посидеть за стаканом вина с живыми белогвардейцами, уточнить и отшлифовать свою легенду. Пусть узнает, чем живет в данный момент эмиграция, ознакомится с историей Крымского и Донского кадетских корпусов, а потом уже едет в Белград. Там мы устроим ему свидание с Иваном Абросимовичем, а Иван выпустит его в широкие воды. Вот, собственно, и все! - Пузицкий отошел от карты и уселся в кресло.

- У кого-нибудь есть замечания? - Артузов осмотрел присутствующих. - Нет! Хорошо. Сергей Васильевич, пришлите ко мне Хованского перед отъездом.

На том заседание закончилось.

Алексей Хованский вошел в залитый апрельским солнцем кабинет начальника КРО ОГПУ и остановился у двери. Артузов поднялся из-за стола, поздоровался.

- Ну как, Алексей Алексеевич, подготовились к операции? К долгому пребыванию на чужбине?

В это время большие часы в углу заговорщически шикнули и весело отзвонили одиннадцать. Артузов, чуть склонив голову, считал удары.

- Подготовился, Артур Христофорович, ко всему подготовился. И постараюсь оправдать доверие. - Хованский вытянулся, щелкнул каблуками.

Артузов внимательно оглядел Алексея. Ему понравились его серые глаза, нерусский, с горбинкой, нос, волевая нижняя челюсть, сильное, складное тело и какая-то внутренняя уверенность, которая всегда присуща сильным людям.

- Ну, хватит щелкать каблуками, садитесь, - он указал рукой на кресло.

- Я ведь кадровый офицер. Тянул лямку с двенадцати лет, - улыбнулся Алексей, осмотревшись, сел в кресло возле стола.

- Трудная перед вами стоит задача, дорогой товарищ, - сказал Артузов, выходя из-за стола и занимая кресло рядом с Хованским. - Много ума и воли надо приложить разведчику, чтобы добиться своего. Много такта, умения и, если хотите, веры, фанатичной веры в наше правое дело... Да вы закуривайте!

- Не курю, Артур Христофорович! Не позволяет спорт.