Постепенно я стал чувствовать себя раскованней. Рассказал о фронтовом пути своего отца. Светлана поделилась новостями о своем старшем брате Василии, который перед войной закончил Качинское авиационное училище в Крыму. Летом сорок первого его назначили начальником авиаинспекции. Но шла война, и Василий, естественно, мечтал о боевых действиях. На инспекторской должности он никак не находил себе применения.
- Недавно я получила от Васи письмо, - сказала Светлана. - Его отправили на фронт, в действующую армию. И он сбил свой первый самолет.
Генерал Жигарев, сам боевой летчик, порадовался вместе со Светланой этой новостью. Галя Жигарева вспомнила мирное время, когда они со Светланой вместе учились в одной школе.
Я с замиранием сердца смотрел на дочь великого Сталина и не мог поверить, что она - совсем обычная, скромная девочка. Получалось, что и сам Сталин мог быть самым обыкновенным, простым человеком? А никак не небожителем. От таких сногсшибательных мыслей у меня кружилась голова.
- Скоро я буду поступать в МГУ, - делилась своими планами на будущее Светлана. - Сначала думала сдавать экзамены на филологический факультет. Но потом решила поступать на исторический. Так папа посоветовал.
Я рассказал девочкам о том, что хочу поскорее уйти на фронт. Хвастался, что отлично стреляю, вожу машину и даже могу работать с рацией.
- Если не возьмут, сбегу, - по секрету выдаля свой тайный план Светлане.
За чаем подруги то и дело вспоминали свою любимую школу, которую закончили в день начала войны, перебирали в памяти дорогих им учителей, особенно преподавательницу литературы. Именно она привила Светлане любовь к этому предмету. Затем все вместе обсуждали последние фильмы. Я внимательно слушал, не отрывая глаз от Светланы.
На прощание она оставила мне свой московский адрес и телефон.
- Если приедете в Москву, - сказала мне Света, - не стесняйтесь, заходите в гости. Буду рада.
Я был в восторге от состоявшейся встречи. Что ж, если бы в ближайшие годы судьба привела меня в Москву, я, наверное, так и сделал. И кто знает, как сложилась бы тогда моя, да и Светланкина судьба. Но дорога жизни сначала забросила меня на восток. Оказавшись же после войны в Москве, случай свел меня уже не с дочерью, а с сыном Сталина - Василием.
Что же касается личной жизни Светланы, то она, как теперь уже всем известно, сразу не заладилась. Осенью того же сорок второго года Света познакомилась в Москве с известным киносценаристом Алексеем Каплером. Странная была пара - шестнадцатилетняя московская школьница и сорокалетний спецкор "Правды".
Так или иначе, Алексей Яковлевич на свою беду влюбился в юную девушку. "Отец народов" был взбешен, когда узнал, что его дочь встречается с Каплером. Итог был предсказуем: влюбленного литератора арестовали и отправили в ГУЛАГ.
Светлана, обидевшаяся на отца, через год вышла замуж за студента, приятеля брата. Григорий Мороз, как и Каплер, был еврей. Зять Сталину не понравился, но он почему-то дал согласие на брак.
Спустя три года после замужества Светлана рассталась с Григорием. И в сорок девятом году снова вышла за муж, на этот раз за Юрия Жданова, сына соратника Сталина по партии Андрея Жданова. Но и новый брак оказался несчастливым. Затем последовали романы с троюродным братом Светланы Джоником Сванидзе, писателем-диссидентом Андреем Синявским, хирургом Вишневским.
В шестидесятые годы Светлана снова вышла замуж, теперь за индийского аристократа и коммуниста Радж Бридж Сингха. Но он вскоре умер. С похорон супруга в Индии Светлана бежит в Америку, становится эмигранткой, бросив на родине всех своих детей от прежних браков…
Если б я тогда, летом сорок второго, приударил как следует за Светланой, судьба дочери Сталина могла бы сложиться куда как более счастливо. Уж от меня бы она не убежала ни к кому. И тем более в Америку.
Рассказ второй
О том, как я попал на флот, и как янки убили моего закадычного друга Саньку Круглова
Жизнь в эвакуации в Свердловске шла своим чередом. Свободное время после занятий в школе я любил проводить с военными в городском доме офицеров. В его залах стояли изрядно уже протертые биллиардные столы - этот неизменный атрибут всех военных городков. Ну и, понятное дело, в бильярдной игре я смог неплохо набить руку. Мне даже дали прозвище "королевич свердловского бильярда".
Королем же был один летчик, старший лейтенант. Порой я выигрывал и у "короля", чем заслужил авторитет и уважение среди многочисленных почитателей этой игры в Свердловске.
Надо сказать, что спорт и игры мне нравились с детства. Какими только видами спортивных состязаний я не увлекался! Причем в каждом стремился быть на высоте. Чтобы не показаться голословным, замечу лишь, что к двадцати годам у меня уже были спортивные разряды по лыжам и боксу (вследствие чего я на всю жизнь остался с приплюснутым носом), по волейболу и шахматам, плаванию и водному поло, парусному спорту и теннису.
Годы спустя во время сеанса одновременной игры на двадцати досках в советском посольстве в Лондоне я оказался единственным из участников состязания, кто сумел свести вничью партию с тогдашним чемпионом мира по шахматам Михаилом Ботвинником. Это стало сюрпризом не только для короля шахмат, но и для моих коллег по работе.
Так вот, в том бильярдном зале свердловского дома офицеров весной 1943 рода и решилась моя дальнейшая судьба. Но не за партией в "американку", конечно.
Дело было так. Захаживал в дом офицеров один мой приятель, того же года рождения, что и я сам, - сын одного из штабных начальников Уральского военного округа Санька Круглов. В один прекрасный день он заявляется в дом офицеров, сияющий и довольный, размахивая конвертом, а на нем написано: "Тихоокеанское высшее военно-морское училище". Гордый и счастливый, он крутит над головой этим конвертом, словно победным стягом, и, комкая от волнения слова, кричит:
- Женька, меня взяли. Ты слышишь? Они и в семнадцать лет берут. Понял?
Я дрожащими руками раскрыл конверт, быстро прочитал текст полученного Сашкой направления в училище и, не сказав ни слова, стремглав бросился к выходу. В тот же день я напросился на прием к начальнику военного комиссариата Свердловска. Не утруждая себя представлениями, я прямо в дверях заявил оторопевшему от моего напора офицеру:
- Не хотите брать на фронт, так хоть в училище возьмите, на флот. Саньку ведь Круглова взяли. Чем же я хуже?!
Домой я вернулся безмерно счастливый, держа в руках направление в военно-морское училище города Владивостока. Мама, когда услышала о моем предстоящем отъезде, конечно, сразу же расплакалась. А отец, успокоив ее, сказал:
- Собирай сына в дорогу, Маша. Все правильно. Видно, и его черед пришел воевать.
Мне собрали скромный дорожный скарб, дали немного денег, и я, поклонившись родителям и пообещав обязательно писать, в тот же день умчался транссибиркой на Дальний Восток.
Так началась моя новая, уже самостоятельная жизнь. Приехав во Владивосток, я тут же отправился в военно-морское училище, а там как раз шли вступительные экзамены. Кто-то уже сдал по два-три предмета, а кого-то из неудачников уже отчислили. Я же в средней школе занимался хорошо, поэтому все экзамены смог сдать, что называется, без сучка и задоринки, на круглые пятерки и всего за три дня. Меня тут же зачислили на первый курс училища. Как и Саньку Круглова, приехавшего во Владивосток немного раньше.
Потянулась череда учебных дней, сессий и экзаменов. Через год мне стукнуло восемнадцать, как и многим однокурсникам по училищу. По возрасту нас уже могли брать на военную службу, но мы, подчиняясь приказу начальства, безвылазно сидели за учебниками в классах, злые и недовольные, что нас никак не отпускают на войну.
В один из вечеров весной сорок четвертого года после недолгой дискуссии в казармах мы решили намеренно завалить предстоявшие курсовые экзамены по всем предметам, чтобы нас отчислили из училища. И податься на фронт. Война уже подходила к концу, и нам не терпелось взяться за оружие.
Однако провалиться на экзаменах тоже нужно было уметь. Я старался, как мог. Первый экзамен был по прикладной географии. Меня, например, спрашивают, что это за облака "кулумонимбус", а я отвечаю - перистые. Тогда меня спрашивают о "сирростратусах", а я заявляю, что это дождевые облака. Словом, все наоборот отвечал. Врал, как умел. И не я один. Впрочем, руководство училища быстро нас раскусило. Мой экзаменатор так разъяснил мне ближайшую перспективу, чтобы я не тешил себя надеждой попасть добровольцем на войну:
- Ты что, Иванов, здесь дурака валяешь! Думаешь, я тебя на фронт отправлю? Черта-с два. Я тебя за твои выходки сортиры чистить пошлю. А вслед за тобой и всех дружков твоих туда за компанию командирую. Так им и передай.
Куда же было деваться в такой ситуации? Пришлось нам с новыми силами усердно браться за учебу.
Только спустя полтора года после изрядно надоевшей учебной подготовки в аудиториях и на полигонах училища мы получили направление на прохождение боевой морской практики на кораблях Краснознаменного Тихоокеанского флота. Так я попал на противолодочный корабль "Смоленск", а мой закадычный друг Санька Круглов - на минный тральщик "Трансбалт".
Когда в мае 45-го в Европе закончилась война, для нас с Санькой она только начиналась. Жарким тихоокеанским летом я получил первое боевое крещение в операциях против японских военно-морских сил. Наши корабли были подняты по тревоге и, оставив родной Владивосток, вышли в открытое море.
Это был обычный, казалось, поход. Но для нас, неопытных салаг, поход был очень трудный. Трудный, наверное, потому, что враг на этот раз был не учебный, а настоящий. И нужно было его победить. А он огрызался разрывами мин и снарядов, торпедными атаками и отчаянными бросками летчиков-камикадзе.
Однажды мы отправились в Охотское море на боевое задание. Сашкин "Трансбалт" шел впереди, а мой "Смоленск" - по курсу сзади. На второй день похода капитан "Трансбалта" получает неожиданный приказ немедленно разворачиваться и идти обратно во Владивосток.
Наш "Смоленск" тоже возвращался в порт. Там я узнал, что "Трансбалт" на обратном пути был атакован и потоплен японской подлодкой. Кое-кому из команды удалось спастись, но друга Саньки в списках вернувшихся не оказалось. Он погиб смертью храбрых.
От этой страшной новости хотелось снова броситься в бой, чтобы отомстить японцам за убитого друга. Но боевых походов больше не было. Поверженная Япония капитулировала. Закончилась Вторая мировая война.
Уже в мирное время я узнал, кто же на самом деле атаковал и потопил "Трансбалт".
В 1955 году в США вышла пространная книга двух американских подводников Локвуда и Адамсона "Морские дьяволы". Предисловие к ней написал бывший командующий Тихоокеанским флотом США адмирал Нимиц. Авторы этой книги утверждали, что "американские подводные лодки сыграли первостепенную роль в разгроме японского милитаризма". Три небольшие группы "волчьих стай", - так именовали американские подлодки, - нанесли, по мнению Локвуда и Адамсона, такой урон противнику, что вторжения в Японию не потребовалось.
Что ж, урон действительно был. По американским данным, "волчьи стаи" потопили 28 вражеских транспортов. При этом сведения о гибели кораблей противника основывались, главным образом, на докладах командиров подводных лодок и никак не перепроверялись. В военных условиях такая практика не всегда обеспечивает получение достоверной информации.
В числе потопленных 28 вражеских транспортов оказался… тот самый "Трансбалт", на котором находился Санька Круглов. Командование нашей Дальневосточной флотилии полагало поначалу, что корабль был потоплен японцами. Иной вариант трудно было даже предположить. Однако проверка показала, что "Трансбалт" был атакован американской подлодкой SS-411 "Спейдфиш" и потоплен. Не менее "блестящему" нападению подвергся и японский санитарный транспорт "Аву Мару" с сотнями раненых на борту и опознавательными знаками Красного Креста. Мало кому посчастливилось выжить.
Так воевали "волчьи стаи" Тихоокеанского флота США, "решившие исход войны сЯпонией". По данным справочника ВМФ СССР, из 242 советских моряков, погибших в тихоокеанском регионе во время войны с Японией, 145 сложили свои жизни по вине американцев. Правда о том, кто убил Саньку Круглова и других моряков "Трансбалта", естественно, не прибавляла мне любви к американским воякам.
Только пройдя путь тяжелейших испытаний, уже после победы мы постепенно начала подсчитывать потери. Нанесенный ущерб оказался чудовищным. За 1418 дней войны страна потеряла 1710 своих городов, которые были разграблены и сожжены. Свыше 70 тысяч сел и деревень были стерты с лица земли. Экономическое развитие страны была задержано минимум на десять лет.
После жертв и испытаний военного лихолетья мирная жизнь предъявила нам новый счет. Не хватало всего самого необходимого для жизни: жилья, - и многие ютились в землянках; хлеба насущного, - и дети были вынуждены жить впроголодь; лекарств, - и больные не в силах были справиться с болезнями.
Города и села, впрочем, можно было восстановить, хлеб вырастить, производство товаров наладить. Но никак нельзя было вернуть людей, погибших в войну.
Рассказ третий
О том, как я принимал трофейные итальянские пушки, пил вино из умывальников и попал в "шпионскую академию"
Сразу после окончания войны мое училище перевели из Владивостока в Баку, на Каспийское море. Там я и завершил два года спустя его полный курс. Получил диплом с отличием.
В памятный летний день окончания учебы я стоял на плацу Высшего военно-морского училища имени Фрунзе. Был счастлив и взволнован. Решалась моя дальнейшая судьба. Перед строем зачитывали будущие назначения выпускников. Когда дошли до фамилии Иванов, начальник "фрунзенцев" контр-адмирал Голубев-Манаткин произнес:
- Иванова Евгения Михайловича - командиром группы управления главного калибра линейного корабля "Севастополь" Краснознаменного Черноморского флота.
Так я был определен служить в славный город Одессу на флагман Черноморской эскадры линкор "Севастополь".
Это был корабль, спущенный на воду кораблестроителями Балтийского завода в Санкт-Петербурге в самом начале Первой мировой войны. Более молодых линкоров в СССР не было. Советской стране до начала Второй мировой войны не удалось собрать достаточно средств на строительство дорогостоящих боевых кораблей. На ходу были суда царской России.
Артиллерийская часть линкора, управлением которой мне надлежало заниматься, была по своему знаменитой. 305-ми-лиметровые орудия Обуховского завода, установленные на "Севастополе", считались лучшими в мире. Они обладали высокой точностью и дальностью стрельбы (23 км против 18–20 км у английских и немецких орудий того же калибра), а также отменной живучестью ствола. Кроме того, будто стелившийся по воде "Севастополь" имел малую площадь силуэта и высокую скорость хода.
К сожалению, был у него и один, но весьма серьезный недостаток - слабая броня - явное упущение разработчиков проекта. Недопустимая уязвимость "Севастополя" и других линкоров этой серии (всего их было построено 4) вынудила российское морское командование держать все четыре корабля - "Севастополь", "Петропавловск", "Гангут" и "Полтава" - на приколе в резерве во время всей Первой мировой войны.
В 30-е годы линкоры этой серии прошли модернизацию. А во время Великой Отечественной войны успешно воевали на Балтийском и Черном морях. В победном 45-ом линкор "Севастополь" был даже награжден орденом Боевого Красного знамени.
Я был рад попасть на флагман Черноморского флота. Мне хотелось быть именно морским артиллеристом. Я всегда считал, что с пушками интересней дело иметь, чем со штабной картой. Своим ребятам на линкоре я, не стесняясь, говорил так:
- Вы все здесь работаете на меня, чтобы мои двенадцать стволов по морю возить.
На первых же учениях, в которых был задействован линкор, мой расчет положил все снаряды главного калибра точно в цель и занял первое место среди морских артиллеристов Черноморской эскадры.
После окончания войны завершился раздел трофейного флота. Мы претендовали на несколько вполне боеспособных трофейных кораблей, в частности, на германский линкор "Бисмарк". Это был по тем временам отличный дредноут. Но поскольку на смену мировой войне пришла война холодная, ни США, ни Великобритания не стремились усиливать военно-морской флот СССР мощными кораблями.
В итоге по решению тройственной комиссии германские крейсера, миноносцы и линкоры отошли союзникам, а Советскому Союзу была передана лишь часть устаревшего итальянского флота. В частности, злополучный линкор "Джулио Чезаре" (будущий "Новороссийск"), легкий крейсер "Эммануэле Филиберто Дюка Аоста", эсминцы "Артильери", "Фучильере", миноносцы "Акимозо", "Ардиментозо", "Фортунале", подводные лодки "Мареа" и "Ничело". А также несколько вспомогательных или списанных судов вроде буксира "Вигозо" и ветерана Первой мировой линкора "Наполи". Последний пригнали в Одессу сами итальянцы. И командующий Черноморской эскадрой направил меня принимать артиллерийскую часть трофейного итальянского корабля. Что ж, принимать исправные пушки - дело нехитрое.
Единственная проблема заключалась в том, что калибр у главных стволов итальянского линкора был существенно больше: на "Севастополе" - 305 мм, а на "Наполи" - 320 мм. Значит, и снаряды отечественного производства к итальянским пушкам не подходили. В установлении и документальном закреплении на бумаге этого существенного различия и заключалась тогда моя первая военно-дипломатическая миссия.
"Севастополь" и "Наполи" были уже немолодые линкоры. Во Второй мировой войне в составе итальянского флота вообще участвовали лишь линкоры давней постройки, так сказать, ветераны Первой мировой. Дело в том, что в бюджете Италии, как и у нас, ни в 20-е, ни в 30-е годы не было достаточно денег на закладку новых дорогостоящих дредноутов. Модернизировали старые корабли: меняли котлы на более мощные, чтобы увеличить скорость судов, укрепляли броню, усовершенствовали вооружение.
С артиллерией главного калибра итальянских линкоров случилась занятная история. Флотоводцев не устраивала мощь орудий, но выбить у правительства средства на разработку более мощных артиллерийских стволов они не могли. Тогда один высокий чин в итальянском адмиралтействе предложил рассверлить стволы на всех линкорах Италии.
Затея была весьма рискованной. Двенадцатидюймовые пушки главного калибра, установленные на итальянских дредноутах, были английской конструкции. На британских сталелитейных заводах их изготовляли путем намотки многих километров проволоки на внутреннюю трубу.
Чтобы увеличить калибр, итальянским умельцам нужно было при рассверливании удалить несколько слоев этой "намотки" и вставить новый лейнер. Прочность при этом могла серьезно пострадать, но к чести итальянских оружейников и на горе флотам стран-участниц антигитлеровской коалиции "операция" прошла успешно. В сражениях Второй мировой итальянским линкорам не раз пришлось вести огонь, и орудия главного калибра прекрасно "держали удар".
Естественно, при такой "модернизации" стандарт боеприпасов итальянцам пришлось изменить: с 305 до 320 мм.