А "глупенькая словеночка" не была глупой.
Как-то за обедом, когда Розумек допивал свою бутылку вина, Анджела, подсев к нему поближе и указывая мизинчиком на далекую гору, видневшуюся сквозь деревья парка, сказала:
- Вон видишь, гора зеленеет. Называется она Стргаоник. На самом ее верху пастбище для овец. Чуть пониже пастушьи колибы, в них прячется кое-кто из евреев, бежавших из "Еловицы". В том же краю формируется партизанский отряд, которым командует югославский офицер. Говорят, будто некий местный патер призывает всех старокатоликов вставать на защиту Словении против немцев.
- Откуда это тебе известно, моя дорогая? - встрепенулся Розумек, ласково пожимая плечо Анджелы.
- Вчера приехала погостить двоюродная сестра, Рожинка, она замужем за кузнецом из Млина, и рассказала…
У Гельмута загорелись глаза. По приезде в Блед он с первых же дней старался отыскать ту ниточку, которая привела бы его к еврейскому золоту, не раз расспрашивал о золоте Анджелу. Розумек не сомневался, что привезенное сюда из Германии в 1937 и 1938 годах золото наспех запрятано где-нибудь в окрестностях Бледа или в самом городе, а может быть, и в озере. И каждый раз, когда он из окна любовался его синими водами, ему приходило на ум: "Золото лежит где-то тут, наверное, все глубже погружается в песок бочонок, наполненный старыми доппелькронами с изображением Вильгельма II или австрийскими дукатами".
- Эх, патера упустили, - подумал вслух Розумек. - Он наверняка что-нибудь знает о золоте…
Патера взять не удалось; оставленная в его доме засада тоже ничего не дала. Никто не заглянул в дом жупника. Посланный карательный отряд прочесал гору Стргаоник и вернулся ни с чем.
Розумек понимал, что кто-то предупредил патера. Но кто? Гельмут подозрительно разглядывал в упор опрятную, красивую Анджелу, скрытое подозрение шевелилось в его сознании, но разве он мог поверить в "предательство" любовницы! Это все равно, что подозревать самого себя…
* * *
Спустя несколько дней от командира усташского отряда Рачича пришло донесение в Блед, начальнику гестапо Гельмуту о том, что к ним в "чету" добровольно явился летчик, майор югославской армии, бывший белоэмигрант, казак, в свое время воевавший на стороне Врангеля против большевиков, некий Аркадий Попов. "Упомянутый Попов просит свидания с вами, господин гауптштурмфюрер, чтобы сделать важное сообщение".
Отряд усташей находился в Рибно, недалеко от Бледа. Аркадий был поселен в комнате небольшого дома вместе с двумя офицерами-усташами. В отряде соблюдалась строгая дисциплина… Но к русскому летчику-майору сам начальник отряда, бывший эмигрант-хорват, прибывший в Югославию в числе четырехсот из Флорентийской провинции вместе с Павеличем в апреле 1941 года, Миливой Рачич относился доброжелательно.
На сообщение о том, что русский летчик просит встретиться с шефом гестапо в Бледе Гельмутом Розумеком, уже на четвертый день пребывания Аркадия Попова в отряде был дан ответ, чтобы он завтра же явился в Блед. Явка в гестапо была назначена на час дня, но Аркадий хотел уйти из Рибно как можно раньше утром, поскольку намеревался провести еще две операции: отнести и по дороге в город оставить в условленном месте кое-какие медикаменты, которые ему случайно удалось утащить в амбулатории у вечно пьяного фельдшера; а также сообщить связной Вере-киоскерше о том, что через два дня, а именно в среду, их усташский отряд при поддержке немецкой роты пойдет на задание окружать Стргаоник с трех сторон - с Рибно, Село и Почех.
Было холодно, дул пронизывающий ветер, спасала только подбитая мехом кожанка да офицерские добротные брюки. В горах шел дождь со снегом.
Спрятав под большим дубом, неподалеку от села Млино, медикаменты, Аркадий чуть ли не бегом пустился в Блед, ругая на чем свет стоит погоду.
"Поскорей бы добраться до виллы "Лока" к Марии Хорват, чаем бы напоила!"
Попову не повезло, Мария Хорват была на работе, а идти в "Топлицу" опасно. Оставалось бродить по городу и кстати поглядеть на руины королевского дворца, где немцы собирались построить корпуса нацистской партийной школы и возвести величественный памятник древнегерманскому и скандинавскому верховному существу, дающему победу Вотану, или Водану, или Одину. Аркадию хотелось где-нибудь перекусить. В киоске "Дела" связной тоже еще не было. Приходилось и ее дожидаться. Но главное - предстоящий визит в гестапо.
В точно назначенное время Аркадий явился к отелю "Парк". В самом роскошном люксе, на втором этаже, находился рабочий кабинет Розумека. Сюда и привели Аркадия.
Отель "Парк" с первых же дней заняло гестапо, быстро приспособив подвальные помещения для своих черных дел.
Аркадий Попов, высокий, плечистый, в армейской форме, спокойно вошел в сопровождении двух гестаповцев в кабинет, щелкнул каблуками, с достоинством поклонился и отрапортовал:
- Майор 2-й Земунской эскадрильи, летчик Попов Аркадий в ваше распоряжение прибыл!
"Бравый офицер, какая выправка, настоящий пруссак! - подумал Розумек, разглядывая могучую фигуру майора. - И какой богатырь! Какая грудь, какие ручищи, казак-белогвардеец!" - Покосившись на сидящую в стороне за отдельным небольшим столиком Анджелу, которая должна была стенографировать допрос, ревниво заметил про себя: - "Такой молодец ей понравится! Все бабы таковы… Впрочем, у меня власть…"
Пройдясь по кабинету, заглянул в стоящее в углу большое зеркало. Розумек часто, особенно когда оставался один, любовался собой.
- Где вы до сих пор находились, господин Попов?
- Мой самолет был сбит, я тоже пострадал и провалялся в постели больше четырех месяцев.
- Где? У кого?
- Полагаю, принять чью-то помощь пострадавшему не является преступлением в любом цивилизованном государстве.
- Во всех цивилизованных государствах неприятельских солдат и офицеров, если они ранены, изувечены или больны, лечат в специальных больницах, а потом интернируют, господин Попов. Таков закон.
- В шестнадцать лет вы на конфирмации давали публичный отчет о своей христианской вере и клялись следовать законам церкви; потом вы давали клятву служить рейху и фюреру согласно законам государства и партии; полагаю, в гестапо вы тоже давали какую-то клятву, нарушая тем самым законы божеские и человеческие. Не правда ли, барышня? - И Аркадий, повернувшись к Анджеле, улыбнулся, сверкнув кипенно-белыми зубами. - А человек, меня вылечивший, не нарушал законов, он священник. Ей-богу!
- Уж не патер ли Йоже? - удивился Розумек и подумал: "Интересно!"
- Он самый. Вы знаете? Надеюсь, не привлечете его к ответственности за то, что он, как истинный христианин, оказал мне помощь? Патер Йоже достойный и уважаемый жупник. - И Аркадий снова улыбнулся.
Открытый взгляд, приветливая улыбка, смелое выражение лица и какая-то внутренняя независимость и сила, исходящая от летчика, сбивали опытного гестаповца с толку. "Так играть? Нет, казак откровенен, просто не понимает, куда попал, недалекий парень, такого надо проверить, а потом использовать!"
- Вы когда ушли от патера?
- Четыре дня тому назад. В деревне начали появляться красные партизаны, меня настойчиво приглашали воевать против немцев. Это мне не по душе. Я не очень уверен, что Германия победит Россию, но все-таки хочу быть с немцами. Поэтому я ушел в отряд усташей. Ей-богу!
- Наши доблестные войска на подступах к Петербургу и Москве, - гордо произнес Розумек. - Так что вы хотите важное мне сообщить?
- В лесу, вон на той горе, - Аркадий Попов подошел к окну и указал пальцем на зеленеющий горный массив, - стоит мой самолет. Я отремонтировал его. Нужны только сварочный аппарат и два человека, чтобы помогли мне. Летчик я опытный, согласен поступить к вам в люфтваффе.
Попов щелкнул каблуками.
- Это, конечно, похвально, однако бороться с красными можно и здесь. Фронт повсюду, национал-социализм сражается с коммунизмом и иудо-масонством, с люмпенами и жидами. Кстати, среди партизан, которые приходили к патеру, вы не видели евреев? А?
- В дом к патеру Йожи никто не приходил. Когда я шел к усташам в Рибно, за деревней, у сгоревшего хутора, выскочили из риги трое с винтовками. Спрашивали, куда иду. А я сказал, что патер велел мне ходить, чтоб не остаться хромым, вот я и собираю последние грибы. Я и корзинку с собою брал. Ей-богу! А насчет евреев, то видел одного, он-то и уговаривал меня идти к ним в партизаны. Это меня, казака!
"Какой мужчина, какая в нем сила, и какой симпатичный. Мария Хорват права, что такого можно полюбить!" - Анджела невольно сравнивала статного летчика с Розумеком.
- Хорошо, майор, учту ваше заявление. Давайте так: приведите в порядок самолет и впредь будете в распоряжении начальника усташского отряда в Рибно. Сейчас ступайте, а вечером загляните ко мне. Кстати, в канцелярии вам выдадут деньги и аусвайс. Вот! - И он протянул Аркадию записку.
- Благодарю вас, господин гауптштурмфюрер! Но согласно приказу господина Рачича я должен прибыть в отряд до двенадцати часов ночи. - Аркадий щелкнул каблуками, потом поклонился Анджеле.
- Успеете! - засмеялся Розумек…
И, когда Попов вышел за дверь, произнес:
- Ну что скажешь, дорогая девочка, по поводу лихого молодца?
- Дурачок! Простоват, тетеха! - засмеялась она, преданно и ласково глядя на капитана.
"Пригласить-то я его пригласил, но адреса не сказал. Интересно, как он себя поведет и что расскажет о патере?" - подумал Розумек.
Раздался стук в дверь, и на пороге появился Попов.
- Прошу прощения, господин гауптштурмфюрер, деньги я получил. - И он показал жиденькую пачку синих купюр по десять динаров каждая. - А вот документ без вашей подписи и подписи господина Фридриха Рейнера, гаулейтера Бледа, недействителен. Вы были так любезны и пригласили меня к себе. Хотя каждый горожанин знает, где вы живете, но я не могу об этом расспрашивать у прохожих, меня тут же отведут в полицию. - И протянул заполненный бланк аусвайса.
- Я не подумал об этом, господин Попов. Живу я на вилле "Влтава", познакомьтесь, это ее хозяйка. - И гауптштурмфюрер кивнул в сторону Анджелы.
Попов поклонился, щелкнул каблуками и, улыбнувшись, пристально посмотрел на нее: "Очень приятно!" - и снова поклонился.
Тем временем Розумек подписал документ и протянул его Попову:
- Неподалеку отсюда большой дом с арками, бывший отель "Еловица", там сейчас полиция, комендант господин майор СС Фриц Волкенборн. Там же расположена и канцелярия бургомистра Бледа, господина Франца Пара. Вам зарегистрируют временный аусвайс, а постоянный выдадут в Рибно. И до вечера!
Побывав в полиции и у бургомистра, Аркадий отправился осматривать город. Слежки за собой он не заметил. Он выкупался в озере, хотя вода была холодная. Покинув берег озера, снова прошелся по улицам Бледа. Случайные прохожие рассказали, что в вилле "Златорог" находится отдел, занимающийся выселением словенцев из Горенской; что остававшихся в отеле "Еловица" евреев отправили в лагерь Бегунье и что в роскошную "Топлицу", где, как ему сказали, в 1938 году заседал последний раз постоянный совет Малой Антанты, сейчас приезжают отдыхать видные нацисты. Кстати, их обслуживает горничная Мария Хорват, которую ему так и не удалось повидать.
Заходящее солнце золотило вершину горы Тратовец и раскрашивало желтые стены виллы "Влтавы" в оранжевый цвет, когда он свернул на Першеронову улицу.
Аркадий позвонил в калитку, на пороге появился огромный белокурый детина в гестаповской форме и, бросив на пришельца оценивающий взгляд, спросил:
- Вас ист лос?
Попов когда-то успешно изучал немецкий и французский языки, а потом увлекся английским; его книжные полки были завалены детективами Эдгара Уолеса, Честертона. Он прилично разговаривал на английском, похуже на немецком и совсем плохо на французском: хромало произношение. Чегодов, блестяще знавший эти языки, слушая Аркадия, хохотал до слез. "Вымова у тебе якась матерна! - шутил он и советовал: - Когда произносишь слово, языком надо ворочать, прижимать к небу, сворачивать в трубочку, картавить или чуть гнусавить…" Аркадий нисколько не обижался. Однажды в Марселе он спросил о чем-то работавшего в порту докера, а тот долго не мог взять в толк, что от него хотят. Подошли еще двое и тоже начали спрашивать. Потом портовый рабочий, разводя руками, на чистейшем русском языке обратился к товарищам: "Вроде югославский офицер, а вот на каком языке говорит, не пойму! Ты, Миша, мастак, знаешь даже зулусский, поговори-ка с ним!" "Вот так я научился зулусскому языку", - шутил Попов.
Сейчас свои знания немецкого Аркадию показывать не пришлось, потому что на крыльцо выбежала Анджела и приветливо помахала ему рукой; Попов легко отстранил верзилу-гестаповца, направился к дому и осторожно пожал протянутые пальчики хозяйки виллы.
И по тому, с какой легкостью летчик отстранил телохранителя, который весил по меньшей мере килограммов девяносто, и по тому, как бережно пожал своей железной рукой ее пальцы, Анджела поняла, что русский казак обладает феноменальной силой.
- Милости просим! - любезно произнесла она и вместо того, чтобы повести гостя в дом, спустившись со ступеньки крыльца, предложила:
- Пройдемте, я покажу вам наш сад, Гельмут еще спит, у него была ночная работа. А я хочу угостить вас яблоками, у нас уникальная яблоня во всем Бледе, такой даже нет в саду королевской резиденции. - И она взяла Аркадия под руку. - Эта яблоня выросла из семечка, которое привез из России отец моего мужа Звонко Янежича и называется она антоновкой.
- А где же ваш муж? - спросил Аркадий. - Разве он не здесь?
- Он живет в другом крыле со своей матерью, мы с ним разошлись. - На ее глазах заблестели слезы.
- Не расстраивайтесь! И старайтесь выбраться из черной полосы. Все проходит. Мне говорила Мария Хорват, что вам тяжело. Рад бы вам помочь, но… - Аркадий вдруг вспомнил Зорицу, когда она в Дубровнике, с умоляющими, широко открытыми глазами, полными тоски и ужаса, кинулась к нему как к спасителю. Тогда все было просто. И перед его глазами встала картина: двое парней крепко держат девушку, почти, ребенка, а третий насильно пытается влить ей в горло водку и как потом они летят на землю от ударов его тяжелых кулаков. Зорица, наверно, письмо на Баба-Вишнину уже получила. А эту женщину, Анджелу, так просто кулаками не спасешь, ее страдный путь ведет на Голгофу. И, не в силах больше смотреть в ее полные слез глаза, отвернулся.
На большой развесистой яблоне несколько светло-желтых, тронутых пурпуром вечерней зари антоновок показались Аркадию сказочными, мороком далекого детства: когда-то в их саду росла такая же яблоня и так же в отсвете вечерней зари горели на ее ветвях золотистые плоды.
- О чем вы задумались? - забеспокоилась Анджела, пытливо уставясь ему в лицо.
- У меня на родине, в моей станице, была такая же яблоня, - признался Аркадий. - Ей-богу!
Анджела подбежала к дереву и потянулась за яблоком, подпрыгнула, но плод был слишком высоко.
- Давайте, я сорву!
- Нет-нет, я сама. Поднимите меня, не бойтесь, я не укушу, я не змея…
Аркадий пожал плечами, подошел к ней, нагнулся, подхватил чуть повыше колен и легко, как балерину, поднял и, подождав, когда она сорвет одно, потом второе яблоко, тихонько опустил на землю.
- Ева преподносит яблоко познания, добра и зла, увы, не своему Адаму, вкусите его, - и протянула ему яблоко. Они посмотрели друг на друга и расхохотались. - И сказал змей: "Вкусите эти плоды и откроются глаза ваши, и будете вы как боги, знающие добро и зло", - процитировала Анджела.
- А Всевышний сказал: "Жено, умножая, умножу скорбь твою… и к мужу влечение твое, и будет он господствовать над тобой".
- А разве это не прекрасно?! - воскликнула возбужденно Анджела. - Я счастлива, что хоть раз в жизни меня держал на руках настоящий мужчина! Погодите, не думайте обо мне плохо, множится моя скорбь, но не было у меня влечения ни к мужу, ни к тому самодовольному юберменшу. Никто не будет господствовать надо мной! Ибо я познала добро и зло!
Аркадий одобрительно кивнул:
- Яблоко с надписью "прекраснейшей", - продолжала Анджела, - было причиной спора Геры, Афины и Афродиты, Адамово яблоко, глазное, содомское, чертово… яблоко сердца - мишень и державное яблоко - скипетр. С незапамятных времен эмблема самого драгоценного - глаза, сердца, красоты, власти и зла… и, наконец, начала начал - познания. Я, - она засмеялась, - вкусила русскую антоновку и потому знаю о вас все!
- Все знает только Бог. Вы слушали мою беседу с господином Розумеком, даже записывали ее. И кое-что вам известно от нашей связной, Марии…
- Да, да, записывала и делилась о вас впечатлениями, потому что живу с немцем! С гестаповцем! - истерически крикнула она, потом испуганно подняла лицо на окна виллы и, понизив голос, продолжала: - И только поэтому смогла спасти патера Йожи, да и вас, дорогой майор, послав нашу смелую Марию. Вы настоящий мужчина, однако, как и все, не понимаете женщин. Не догадываетесь, на что они способны. Мы можем быть очень добрыми и очень злыми. Ради достижения цели женщина в силах вываляться в любой грязи! - Ее серые глаза потемнели, на лбу залегла глубокая складка, красивый нос с горбинкой вдруг стал напоминать клюв хищной птицы, грудной голос охрип.
"Ведьма! Не завидую я Розумеку", - мелькнуло в сознании Аркадия.
- Розумек, - словно угадав его мысли, продолжала Анджела, - ведет неглупую политику. Про себя очень скорбит, что блицкриг не удается, и понимает, как и его шеф Мюллер, которого он боготворит, что до победы далеко. Ни на минуту не забывайте, что гауптштурмфюрер истинный немец и гестаповец, которого не заставишь изменить убеждения, взгляды на "долг" перед германским рейхом. Он ненавидит нас, словен и русских, и играет роль, но мы тоже не простаки, верно? - И она пристально на него взглянула.
С недоумением смотрел Аркадий на эту женщину, он только что назвал ее про себя ведьмой, сейчас взгляд ее был ласков и добр, ничто не напоминало, что в ней живут одновременно веселье и беззаботность с ненавистью и злым роком, уготовившим ей программу тернистого пути. Как можно судить эту женщину, в которой идет извечная борьба жизни и смерти, добра и зла, правды и лжи и всех этих сопряженных и в то же время полярных начал?
Вдруг лицо Анджелы стало серьезным. Она, строго глядя на Аркадия, проговорила:
- Неподалеку от отеля "Унион", как вам уже, наверно, говорили, есть киоск "Дела", в нем работает молодая продавщица, вы ее узнаете по золотистым волосам. Если возникнет что-нибудь срочное и вы не застанете Марию Хорват, обращайтесь к ней. Попросите порыться в старых газетах и найти статью о Несторе. А теперь пойдемте к Гельмуту. - И она, понурившись, пошла по дорожке к крыльцу.
Розумек встретил Попова любезно. В гостиной было уютно, просторно. Хозяин угощал гостя отличным далматинским вином. Просидели они около часа.
- Я надеюсь, господин майор, - сказал на прощание шеф гестапо Бледа, - что вы нам поможете. И если я увижу, что все будет так, как я предполагаю, я назначу вас комиссаром в Рибно.
- Благодарю вас, господин гауптштурмфюрер! - прощаясь, сказал Аркадий.
На том они и расстались.