- Ты не понимаешь.
- Я и не претендую. Говорю лишь, что мне нравится, а что - нет.
- То, что тебе нравится, я уже слышал. Пальмы и море. Но слушай, Марианна, все это, - то, что я хотел запечатлеть в моих полотнах, - это были не только те куски, которых, как ты говоришь, и без того предостаточно в самой жизни, это были и куски от моего сердца или как сказать…
- Хватит. Ты мне надоел. Пойдем на Рынок - к твоим сюжетам и к супу.
- Mарианна, Mарианна, - продекламировал Робер, помогая ей слезть с парапета. - Где ты, былая Mарианна, у которой, кроме супа, были и другие интересы?
- Гусыня глупая - вот кто была та Mарианна. Человек много разговаривает только, когда мало знает. А она, кроме книжек, ничего не знала.
- О, она была не столь наивна, как тебе хочется её представить… И не так глупа. Она просто многим интересовалась и о многом спорила, и думала не только о супе.
Они пересекли бульвар и зашагали по Рю-дё-Пон-Нёв.
- Тебе не кажется, что ты меня обижаешь, непрерывно тыча мне под нос ту Марианну? Или ты это сознательно делаешь, чтобы меня унизить?
- В таком случае, наверняка, я хочу унизить и самого себя, раз говорю не о Робере-отрепье, а о том прежнем, который имел мужество что-то искать.
- С собой можешь поступать, как хочешь. Но что касается меня, прекрати раздражать меня той Mарианной. И позволь тебе сказать, что ты идеализируешь её немного - ту Марианну. Она была совсем не тем, что ты видел своим взглядом влюбленного дурака.
- Не клевещи на неё.
- Нет, ну ты что себе воображаешь? Что ты знаешь о ней больше, чем я? Это уж…
- Ничего я себе не воображаю - знаю. Знаю, что ты её презираешь или даже ненавидишь, потому что она - нечто другое, а не то, чем ты стала сейчас.
- Ой ли? А ты не думал о том, почему Марианна предпочла не тебя, а Филиппа? Потому что Филипп был красивее или умнее? Или просто, потому что Филипп был богат, а ты беден? Оставь ты эту Марианну, я её лучше тебя знаю.
- Не лги! Ты была влюблена в Филиппа…
- Это ты так думаешь. Филипп для меня был не чем иным, как определенным способом проводить свободное время. Приятным способом - ничего более. Филипп знал, как заниматься любовью, в то время как ты пальцем до меня боялся дотронуться. Филипп умел шутить, а ты только рассуждал да занимал меня своим Ван Гогом. Филипп хорошо танцевал и имел деньги на красивые заведения, а я была бедной девочкой и красивые заведения раньше видала лишь сквозь витрину и, сказать по правде, они привлекали меня больше твоих прогулок вдоль шоссе, от которых у меня ноги начинали болеть. Ох, ноги мои! Не надо было про это заговаривать… Ты, похоже, никогда не мог предложить женщине иного развлечения, кроме прогулок пешком - что тогда… что сейчас…
- Я не виноват, что отец у меня был железнодорожником, а не виноторговцем.
- Я - тем более. И перестань говорить про свою Марианну.
Чем дальше шли они по узкой улице, тем на ней становилось многолюднее и шумнее. Словно они оставили позади ночь, а вошли в призрачный день - день с черным небом и электрическими лучами, но с движением и суматохой любого дня. Они с трудом протискивались между носильщиками с мешками и ящиками на плечах, между вагонетками, грузовиками и ручными тележками, между прохожими - такими как они, у которых тут не было никакого дела, но которые все же бессмысленно толкались среди тех, кто действительно работал.
- Зайдем вон туда, - предложил Робер, показав на угловое кафе. - На вид скромное.
- Как сказать. В передней-то части скромно, а в задней только крупные банкноты и гуляют. Эх… Для одного раза можем и в передней испробовать…
Заведение внешне ничем не отличалось от ночных кафе в этом квартале, куда носильщики и мелкие торговцы частенько забегали выпить рюмку или отведать теплого супу. Только было оно из тех дыр, которые кто знает как вошли в моду и превратились в притон для публики из другого мира - мира кабаре и театров, - и она постепенно вытолкала оборванцев в тесное пространство между витриной и баром, превращая их в живописное выражение местного колорита.
По ту сторону низкой перегородки столы с льняными скатертями были в основном свободны, но сесть туда было немыслимо. С этой стороны стоял один-единственный стол с залитой вином старомодной мраморной плитой, окруженный шумной компанией носильщиков.
- Могли бы перекусить на прилавке, - сказал Робер. - Так сэкономим и на чаевых.
- Есть стоя? Ты с ума сошел? Да для меня половина удовольствия от пира был бы стул - особенно если мягкий.
Они повернулись и уже хотели выйти, когда в дверь ворвалась шумная компания - три женщины в вечерних платьях и четверо мужчин в смокингах. Все это общество было порядочно пьяно и явно любой ценой стремилось к тому, чтобы это не осталось незамеченным. Мужчины размахивали руками, комментируя что-то ужасно смешное, а женщины издавали визги, которые должны были означать кокетливый жизнерадостный смех.
Робер с Mарианной хотели протиснуться между пьяными, но один из весельчаков внезапно схватил Марианну за локоть и восторженно воскликнул:
- Боже мой, Мари! Какой сюрприз!
- Удовольствие - чисто твое, - пробормотала Марианна, высвобождая руку.
- Какой сюрприз! - повторил пьяный, вновь поймав её за локоть. - И как раз в тот момент, когда я ломаю себе голову, откуда же придет моя дама. Вот она какова судьба-то, а?
- Твоя судьба меня волнует мало, - снова пробормотала Марианна и с силой высвободилась.
- Нет, ну вы поглядите только, какая она гордая, - с мокрой усмешкой сказал тот, и на этот раз обхватил её за талию. - Только ты этот номер где-нибудь в другом месте играй. На эту ночь ты моя сабинянка - и точка.
Остальные потвердили его заявление пьяным смехом.
- Браво! И вперед! - воскликнул кто-то. - Умираю от голода… Умираю от голода по прелестной бутылке.
Mарианна вырывалась, но напрасно. Тот крепко держал её за талию и она в своем бессилии отцепиться залепила ему пощечину.
- А, кошечка начинает царапаться… Ничего, пусть поцарапается, так ещё сильнее возбуждает, - прокомментировал весельчак и потащил её к внутреннему отделению.
Робер, до этого момента наблюдавший сцену с каким-то сонным безразличием, сделал два широких шага и схватил пьяного за плечо.
- Оставь её!
- А этот откуда выскочил? - удивился весельчак. - Это что такое? Предыдущий клиент?
- Оставь её! - повторил Робер и встряхнул его.
- О, смотри-ка, клиент-то - настойчивый. Только он и не подозревает, что преимущество-то - за мной. Что я спал с его любовью ещё до того, как он допускал её существование.
Он отпустил Марианну и неожиданно ударил Робера в лицо с таким порывом, что зашатался сам. Робер нагнулся и со всей силы ткнул пьяному головой в живот. Тот скорчился на полу, но на художника тотчас же накинулись его приятели.
Они были сильно пьяны и не всегда попадали кулаками в цель, но их было трое, и Робер напрасно пытался их одолеть и лишь молотил куда попало, а кружившейся от ударов головой смутно слышал комментарии носильщиков.
- Разнять бы их все-таки надо, - предлагал один. - Совсем уж все в крови.
- Оставь их, пусть накостыляют друг дружке дураки эти, - откликался другой. - Таких мне не жалко.
- Пусть накостыляют, но не тут. Пусть идут в другое место….
И это было последнее, что услышал Робер.
Когда он пришел в себя, то лежал среди каких-то куч пустых ящиков, а Марианна вытирала ему мокрой тряпкой лицо.
- Что случилось?
- Наконец-то! - вздохнула Марианна. - Такой большой мужчина, а от одной бутылки упал. Срам какой.
- Так это меня бутылкой шарахнули? - спросил Робер и машинально приложил руку к темени.
- Не трогай. Я тебя перевязала. А впрочем, это - мелочь, по сравнению с тем, что бы могло случиться, если бы нагрянула полиция.
- Мелочь, потому что не тебе по голове. У меня просто мозги сейчас выскочат. А как все закончилось?
- А как могло закончиться? Содержатель увел тех внутрь трапезничать, а нас выкинул. По-моему, вполне очевидно, что не наоборот.
- Как это я не смог бутылку какую-нибудь схватить…
- Ты и так их достаточно разукрасил. Для художника неплохо. Вопрос сейчас в том - сможешь ли ты идти.
- Лучше прежнего, - сказал Робер, поднимаясь. - Потому что при этой боли в голове и не почувствую боли в ногах.
Он выпрямился и постоял так, ожидая когда пройдет головокружение.
- Правда сильно болит?
- Еще как! Но не от бутылки.
- А от чего? От платка?
- От гадостей того типа. От слов, что он спал с тобой, - уж это-то, наверняка, не галлюцинации были.
- Молчи! Лучше пойдем похлебаем наконец наш суп.
- Предпочитаю купить сигареты.
- Есть и на сигареты… И на чашку кофе для каждого. Но без алкогольных добавок.
Они вошли в одно совсем маленькое бистро, где столики были пусты, потому что здесь носильщики предпочли стойку. Робер увидел в зеркале свое лицо - совсем бледное под красным шелковым платком, которым его перевязала Марианна.
- Ты прямо готовая картина, - сказала Марианна, заметив, что он себя разглядывает. - "Автопортрет с пробитой головой".
- Почему нет? Ван Гог же нарисовал автопортрет с отрезанным ухом.
- Вы, художники, все - малость того. - Она постучала пальцем себе по лбу.
- Не хочется есть, - сказал Робер, когда оба сели. - Я бы лучше чего-нибудь выпил.
- Попал в десятку. И я хотела сказать то же самое.
Они заказали по рюмке дешевого вина и сигареты… Пили и курили, не разговаривая.
- А теперь по чашке кофе, чтоб ты совсем не уснул, - сказала Марианна и позвала официанта.
Все так же молча выпили и кофе.
- Ты что, опять онемел?
- Скажи, Марианна, что за история у тебя была с этим мерзавцем?
- С каким именно?
- С тем, с которым мы дрались…
- Оставь ты - не помню. Один из случайных, чего там.
- У тебя их, должно быть, дюжины были, таких случайных.
- Не знаю. Статистики не вела.
Они заплатили и вышли, и снова отправились в призрачное оживление этого квартала, и долго протискивались по лабиринтам тесных, загроможденных людьми и ящиками улочек, пока вновь не вышли на открытое место.
- Где это мы?
- На Сен-Дени. Рисовал же, а не узнаешь…
- Зато тебе, похоже, она хорошо знакома.
- Пока нет. Попозже, может.
- Когда ты так говоришь, так и хочется влепить тебе по щеке.
- После бутылки ты стал ужасно воинственным. Лучше б ты до неё таким воинственным был. Уйма времени тебе понадобилась, прежде чем вмешаться надумал.
- Просто ждал - смотрел: не пойдешь ли ты с теми.
- Ах, вот как? И правда - почему не пошла? Было бы вдоволь выпивки и никто бы не намекал мне беспрестанно, что я уличная. А ты бы мог все так же разговаривать в уме со своей Марианной - той, прежней, - так как ты в сущности её ищешь, а не меня.
Он промолчал и она тоже замолкла, и на этот раз в молчании её было что-то враждебное. Они пришли в "Сен-Дени" - район проституток, - на Себастополь с широкими светлыми витринами, полными низкокачественных товаров, и пошли до "Шатле", а оттуда отправились по Риволи и все молчали, и Марианна уже не жаловалась на свои бедные ноги, и совсем не пыталась нарушить молчание, а шагала, глядя перед собой, и даже не обращала внимание на то, что Робер отстал. Она остановилась только у Бастилии и оглянулась. Робер словно нехотя тащился далеко позади.
- Если хочешь исчезнуть, можешь сделать это смелее. У меня нет намерения тебя задерживать.
Он совсем остановился и прислонился к стене в тени какого-то входа.
- Ну, чего ты там? Прячешься, или тебе плохо?
Она вернулась.
- Подожди немного. Кружится всё перед глазами.
Марианна обеими руками охватила ему лицо.
- Боже мой, да у тебя опять пошла кровь.
По лбу у Робера стекала тонкая струйка крови.
- Слушай, сядь здесь на ступеньку. Так. И жди меня.
- Зачем, куда ты?
- Тебе нельзя так идти. Нам нужен гостиничный номер с краном и постелью. Нам нужны деньги на номер.
- Розыгрыш национальной лотереи состоится только завтра, - пробормотал он, но голос у него был совсем слаб.
- Подожди, сказала тебе, и не спорь со мной. Я проскочу до Рю-дё-Лап. У меня там есть знакомые. Только подождешь, ты понял? Мне может потребоваться порядочно времени, пока я их разыщу.
Робер безразлично пожал плечами. Каблучки гулко, отрывисто и быстро застучали по широкому тротуару, потом затихли на площади.
"Знакомые. У ней все знакомые - из таких мест, где есть "панели" для шлюх - таких как она сама или почти. Марианна, что из тебя получилось, Марианна?…"
"А ты, когда её оплакиваешь, всё больше "макро" мне напоминаешь. Был содержанкой, теперь стал "макро".
Какой прогресс. Ты - лицемерное животное: гнушаешься шлюх, но не прочь выпить да покурить на их деньги. Хоть бы сигареты мне оставила. Ну да - когда куришь такие сигареты, легче рассуждать о вреде проституции."
Голова у него снова закружилась и мысли стали путаться. Он привалился спиной к холодной стене, закрыл глаза и попытался уснуть. Наверно, это ему удалось, и когда он очнулся, то напрасно пытался сообразить, сколько прошло времени. Боль притупилась.
Ему казалось, что если он пойдет, то сможет сохранять равновесие. Надо идти. Mарианны никакой нет и ничего удивительного - если она опять нарвалась на каких-нибудь пьяных - тех же самых или других. Он встал, опираясь на стену, и медленно зашагал к площади.
"Раз ты, друг, подаяниями "макро" живешь, то надо и работу "макро" исполнять. Надо стеречь женщину да присматривать, чтобы её другой кто для собственной выгоды не умыкнул."
Мысли эти вызвали у него отвращение, он обругал себя за них и продолжил медленно шагать по пустой темной площади, пытаясь думать о чем-нибудь другом. Рю-дё-Лап была ещё освещена и шумна в этот поздний час - самый поздний час ночи перед рассветом. По тротуарам сновали пьяницы и квартальные женщины, люди, принадлежащие, по крайней мере, по внешности, к "хорошему свету", хулиганы и мошенники в ярких светлых костюмах и темных рубашках, мальчишки-сорванцы в ковбойских штанах и молодые дебютирующие проститутки в платьях-зонтиках.
Робер двигался медленно, внимательно разглядывая прохожих и заглядывая в заведения, битком набитые друг к другу и похожие одно на другое толкающимися и жмущимися друг к другу танцующими парами, тоскливым и бесстыдным воем саксофонов, розовыми или фиолетовыми сумерками и облаками цветного дыма, вьющегося вокруг ламп. Марианны не было. Он медленно дошел до конца улицы - туда, где снова начинался мрак ночи, - и так же медленно повернул назад, и уже снова готовился тронуться к площади, когда увидел выходящую из угловой гостиницы Марианну.
- Марианна!
- А, вот ты где. Я ж тебе сказала ждать.
- Я и так жду, как видишь. Но не нахожу смысла торчать там у входа. По-моему, мне лучше.
- По-твоему. Знал бы ты, какой у тебя вид!
И потом, выйдя с Рю-дё-Лап, добавила:
- Не имеет значения. Сейчас уже не имеет. Я нашла денег, сейчас проскочим тут через две улицы, и у нас будет прекрасная спокойная комната.
- Просто не верится. А сколько нашла?
- Тридцать.
- Не может быть.
- Неверующий!
Она сунула руку в сумку и показала ему три банкноты.
- Подожди, - внезапно ощерился он, схватив её за руку. - Ты как нашла эти деньги?
- Я что, ещё и отчет тебе давать должна? Приятельница одна дала.
- Врешь. Это - твои деньги, за твой разврат. Я видел, как ты вышла из гостиницы.
- Видел, как вышла? И что дальше?
- А вот что, и вот что, и вот что.
Он выхватил деньги у неё из руки и теперь ожесточенно рвал их, а потом бросил ей в лицо и ударил по щеке, и хотел ударить ещё раз, но лишь опустил руку, развернулся и быстро пошел дальше в темноту.
- Робер!
Он продолжал шагать, не оборачиваясь.
- Робер!
Голос слышался слабее и словно примирительно.
Робер прошел ещё немного, невольно замедляя шаги, потом остановился.
"Марианна наверняка пошла следом. Ты её подождешь. Можешь делать, что хочешь, но нельзя её не подождать. Можешь с ней расстаться, но только после того, как дождешься, а не так."
Марианна не шла. Если б даже она пошла совсем медленно, даже если она долго сомневалась, прежде чем пойти, то уже должна была дойти. Хотя бы каблучки её уже должны были послышаться в отдалении.
"Ты один. Один в ночи и в этом городе, где у тебя нет никого, где ты дал исчезнуть и последнему человеку, с которым мог бы быть вместе, за которого мог бы ухватиться, чтобы не упасть в пустоту. Ты один. И до конца. И навсегда."
Робер пошел обратно. Он спешил. Потом побежал. Добежал до Рю-Дё-Лап, огляделся и направился через толпу. В бары заглядывать нет смысла. У ней нет денег на бары. Бары он осмотрит на обратном пути.
- Марианна!
Она еле-еле шла там, впереди, в толчее мошенников, уличных женщин в юбках-зонтиках. Робер снова крикнул, громче, и Марианна обернулась, нерешительно посмотрела и остановилась.
Он схватил её под руку и вздохнул.
- К чему вся эта комедия? - спросила Марианна. Голос у неё был глухой, почти безразличный.
- Не спрашивай меня. Иди сейчас.
Он шагал быстро, прокладывая дорогу через толпу.
- Ну, куда ты меня так тащишь? Я не могу так быстро идти, как ты.
Однако он не замедлял шага и, держа её под руку, почти волочил за собой, словно хотел вытащить вон из этого кишащего, потного и пропахшего одеколоном человеческого потока, и остановился, лишь когда они оказались далеко на пустой площади.
- Остановись. Я задыхаюсь.
Он тоже задыхался и, остановившись, схватил её за плечи и, не думая больше о том, что делает, обнял её, и лихорадочно прижимал к себе это тело, которое несколько минут назад бултыхалось кто знает с кем в гостиничной кровати.
- Слушай, Марианна. Я не могу без тебя, Марианна.
Она уткнулась лицом ему в плечо и спина её легко сотрясалась.
Она смеялась своим беззвучным смехом уличной женщины. Нет, она плакала и не могла больше сдержать свои рыдания, и расплакалась в голос, и всхлипывала, как маленькая девочка, - эта большая, начинающая стареть женщина, - а он лишь обнимал её за полные беспомощные плечи, и неясно слышал свой собственный голос, который все повторял глупо и стесненно одно и то же:
- Марианна… Не плачь, Марианна. Не надо, Марианна.
А Марианна плакала и напрасно пыталась подавить свои всхлипывания. Она хотела что-то сказать, но всхлипы все так и давили её, и Робер ощущал рядом со своей щекой её мокрое лицо и неловко обнимал её, все повторяя и повторяя свое.
Наконец она овладела собой, слегка отстранилась от него, достала из сумки платочек и утерла глаза.
- Я думала, все кончено.
- Ничего не кончено. Все только сейчас начинается.
- Когда увидела, как ты уходишь, подумала, что все кончено.
- Я тебя сильно ударил?
- Не знаю. Когда я увидела, как ты уходишь… решила, что все кончено.
- Но потом же увидела, что я иду к тебе.
- Да. И даже не поверила.
Она машинально попыталась немного навести порядок у себя во внешности. Достала зеркальце, помаду и подвела губы.