– Может показаться невероятным, но такое случается каждый год. Наступило первое утро охотничьего сезона. Парень был взвинчен и выстрелил в то, за что зацепился глазом. Когда мишень упала и начала шевелиться в листве, ему показалось, что там самый крупный самец оленя во всем лесу, разве он мог его упустить?
– Если вы были уверены в этом, зачем вы стреляли, чтобы убить наверняка?
– О чем вы?
– Если бы вы стреляли ниже головы, в туловище, он остался бы жив.
Я снова зашептал:
– Он стоял скрытый ветками по шею. Мое ружье не прострелит сквозь такие густые заросли, во всяком случае не с моими слишком легкими пулями. Скорость у таких пуль высока, даже маленький листок на пути может отклонить ее, и она улетит в сторону. Не вам рассказывать о пулях! Я стрелял в единственную мишень, которую видел перед собой, Ван. Не стройте по этому поводу всяких хитрых теорий. В тот момент я ни о чем другом не думал – передо мной был идиот-охотник, стреляющий во все без разбора.
– А теперь вы думаете по-другому?
– Нет, так же. Если бы какие-то нехорошие парни захотели меня убить, они послали бы стрелка получше. Во всяком случае человека, не теряющего хладнокровие и не подставляющего голову под выстрел, после того как промахнулся. Я ведь был беззащитен – лежал на земле, крича, чтобы он прекратил стрелять, явно ни о чем не подозревая. Ему оставалось только, разумеется, если это был профессиональный убийца, – подбежать с выражением испуга и сочувствия на лице, посуетиться, тем временем отодвинуть от меня подальше ружье, а потом просто перерезать мне горло от уха до уха. Он же продолжал стоять и палить в белый свет как в копеечку, надеясь на слепой случай, решив, что если выпустить много пуль в мою сторону, то хоть одна да попадет в цель. Так кто это был – хладнокровный профессионал или охотник-псих?
Ван Хорн ухмыльнулся:
– Вы очень убедительны. Вижу, много над этим поразмышляли, что уже само по себе имеет значение. Что ж, мы проводим проверку. Пока ничего существенного. Пока... Но есть интересное совпадение – ваш молодой человек и его друг остановились в том же кемпинге, что и вы. Мне не нравятся такие совпадения.
– Подождите-ка минутку! – прошептал я. – Двое ребят в джипе... Один из них?
– Вы не знали? Его имя Хаген. Пол Хаген. Напарника зовут Антонио Расмуссен. Славная комбинация имен для Нью-Мексико. Друга мы проверяем тоже. Оба студенты университета, что может иметь значение, а может и ничего не значить. – Он взглянул на часы. – Ладно, я лучше пойду, пока меня сестричка не погнала отсюда пинками. Оставлю парочку ребят в соседней комнате на случай, если кто-то сделает новую попытку. Три раза нажмите кнопку звонка – и они здесь.
Я смотрел ему вслед, пока он не вышел. Потом глаза сами собой закрылись, и я внезапно ощутил сильную усталость. Но тут же нахлынули непрошеные воспоминания о том дне: передо мной возникла и не хотела исчезать картина – мимо едут двое молодых парней в побитом джипе. Вот один из них пожелал мне удачи, и оба помахали рукой, припоминал я. Глядя, как лес с началом сезона наполняют горе-стрелки, настоящий охотник думает: если какой-нибудь любитель палить куда попало и во что попало, если этот идиот вдруг прицелится в меня, ему лучше не промахиваться, потому что уж я-то не промахнусь наверняка. Но думать так и так же действовать – разные вещи...
Когда я снова открыл глаза, она стояла передо мной в открытых дверях, как будто собираясь тут же уйти, если окажется нежеланной гостьей. В норковом пальто, которое приобрела в тот год, когда мы поженились; на голове маленькая шляпка, купленная в последней поездке на восток.
– Привет, принцесса, – прошептал я, – как поживает Рино?
Глава 3
Отпустив наконец дверь, которая тихо закрылась сама, она ступила вперед. Я запоздало заметил в ее руках целую охапку цветов, завернутых в тонкую шелковистую бумагу, – удивительно, что сразу не увидел этот упакованный букет почти в три фута длиной. Наверно, мои мысли были далеки от цветов.
– Ты не вызовешь сестру, дорогой? Хочу поскорее избавиться от этой ноши. Боже мой, да они тебя всего опутали, с ног до головы!
Я нащупал кнопку звонка и нажал.
– Они планируют оставить меня в таком виде, чтобы по возвращении домой я мог отодвинуть в сторону стиральный автомат, а потом соединить себя с водопроводом и канализацией Альбукерке. Что сделает меня желанным мужем для любой женщины. Она сможет включать меня в розетку, когда захочет побыть в моем обществе, а потом выключить и задвинуть в угол, когда надоем. Улучшенный вариант старомодного мужа, который все время стремится убежать на работу или еще... – Молоденькая сестра просунула в дверь голову. Я прошептал: – Принесите сюда ванну или что-то в этом роде, пожалуйста. У нас здесь цветы.
Потом обе начали суетиться, как делают все женщины, когда ставят букеты в вазу. Перепробовали три различных сосуда, пока девушка не принесла стеклянный графин, достаточно огромный, чтобы вместить пожертвование Натали. Они начали ставить в него красно-оранжевые гладиолусы. Их цветовая гамма прекрасно сочеталась со светло-зелеными стенами гостиной в нашем доме, и хотя я говорил себе, что это случайность, не имеющая тайного смысла, но именно такой цвет я всегда выбирал сам, когда считал, что наша очередная ссора затянулась слишком надолго, и хотел помириться.
Наконец Натали поблагодарила девушку, проводила ее до двери и повернулась ко мне:
– Тебе не обязательно вести себя со мной подобным образом. Ты должен принять во внимание и оценить, что я проехала восемьсот миль со вчерашнего утра, чтобы попасть к тебе.
Я содрогнулся, представив, как она ехала. У нее было оригинальное представление о скорости – ей казалось, что машина еле тащится, если стрелка спидометра не приближалась к восьмидесяти.
– А разве я веду себя плохо? – прошептал я.
– Мне не нравится этот бред о мужьях, стиральных автоматах и прочей ерунде.
– Извини. Я просто хотел быть остроумным. Считай, что этого не было. Спасибо за цветы.
Она постояла немного у двери. Хрупкая девушка, небольшого роста, хотя кажется выше, потому что держится очень прямо. Темные волосы падают на плечи; несмотря на быстро меняющуюся моду, она всегда носила такую прическу. Огромные глаза, большой красный рот и темные волосы до плеч делали Натали похожей на первую ученицу. Когда я женился, ей было двадцать, сейчас двадцать три. Брак, разумеется, являлся ошибкой, но я все еще могу придумать аргументы в его пользу.
Она обвела рукой кровать, со всей механикой и лабораторией.
– Значит, все так плохо?
– Ничего страшного. Я могу шевелить кончиками пальцев, и все остальное тоже в порядке.
– Писали, что ты находишься в критическом состоянии: в последнем воскресном номере "Альбукерке джорнэл", которую кто-то оставил на столике в холле. Я просматривала эту газету за завтраком, просто так, от нечего делать. И вдруг... Торопилась, чтобы успеть услышать твои последние слова.
Я прошептал:
– Я всегда тебя расстраивал, Натали, правда?
– Иди к черту, – сказала она, усмехаясь, – ты действительно выглядишь абсолютно беспомощным на этой кровати.
Усмешка вдруг исчезла, Натали отвернулась. Сняв шляпу, повесила ее на крючок, подняла сумочку, которую отложила в сторону, занимаясь цветами. Я видел ее спереди и сзади одновременно, пока она раскуривала сигарету перед зеркалом. Лицо ее казалось усталым, но синее платье выглядело свежим. У нее явно было время и место, чтобы принять душ и переодеться перед тем, как поспешить к моему смертному одру. Впрочем, так действовала бы, наверно, любая женщина.
– Думаю, что здесь можно курить?
– Разумеется. Вероятно, происшествие со мной скомкало твои планы. Я думал, ты пробудешь в Неваде не меньше шести недель.
– Вот вся твоя благодарность. Я чуть не убила себя, пока мчалась к тебе. – Она повернулась, глядя мне в глаза. – Ты хоть немного рад видеть меня, дорогой?
– Я всегда рад тебя видеть, дорогая, – прошептал я. – Смотреть на тебя – единственное удовольствие, которое мне никогда не надоедает. Или почти единственное. Но, когда люди уходят, я предпочитаю, чтобы они оставались там, куда ушли, если тебе понятно, о чем я. Что ты хочешь доказать, принцесса?
Она затянулась сигаретой и, отвернувшись, выпустила дым.
– Что, если я хочу вернуться?
– Я ценю твою идею, но обо мне здесь прекрасно заботятся. Тот факт, что какой-то идиот всадил в меня пулю, ничего не меняет. Если ты не смогла выносить меня раньше, то что изменилось теперь?
– А если я скажу, что очень скучала по тебе?
– Очень мило с твоей стороны – так говорить. И я скучал по тебе тоже. Но что из того? Если в доме три года проживет собака, а потом вдруг исчезнет, то по ней тоже будешь скучать.
– Боже мой, – произнесла она, – ты просто мерзавец, верно?
– Ты уже говорила это раньше.
– Я проехала по проклятой пустыне, делая сотню миль в час, обливаясь непрерывно слезами... – Натали неожиданно усмехнулась, эта дерзкая усмешка не пристала ее деликатным чертам, она больше подошла бы уличному мальчишке. – Добрый старина Грег, ты даже не представляешь, какое облегчение испытываю. слушая твои речи. Если бы вдруг ты стал нежным и преисполнился благодарностью, я бы сразу поняла, что ты умираешь. В этой клинике позволяют целовать пациентов?
– Попробуй, и сама узнаешь, – прошептал я. Она наклонилась над постелью и целомудренно коснулась губами моих губ. Духи были мне знакомы – по-моему, я и подарил их: продукт местного производства под названием "Ночная Церера", сделанный из цветов пустыни. Она посмотрела на меня сверху вниз:
– Надо что-то предпринять по поводу твоих бакенбард. Послушай, ты ведь собираешься поправиться, а? Грег, что нам теперь делать?
– Я не знаю, сложная ситуация.
– Это очень простая ситуация. Если бы ты не был таким паршивцем и пошел на полукомпромисс – подыскал бы себе хотя бы наполовину цивилизованную работу в наполовину цивилизованном месте...
Я прошептал:
– Нью-Мексико заселили уже тогда, когда Массачусетс был еще унылой дикой местностью, не говоря уже о твоем родном штате Нью-Йорк. И если существует более цивилизованная работа, чем моя, – мне о такой неизвестно.
– Тогда остается сказать: Боже, помоги цивилизации. – Она снова легонько поцеловала меня и выпрямилась. – Наверняка у вас здесь не найдется ничего выпить.
– Скорее всего, нет.
– Да все равно ты не сможешь со мной выпить.
– Можешь сбегать в "Ла Фонда" и принести мартини, – прошептал я. – Выпей сама и налей порцию для меня в это устройство. По-моему, рот находится вон там.
Она рассмеялась, постояла, молча глядя на меня, потом неожиданно сказала:
– С тобой ведь будет все в порядке, правда, Грег?
– Доктор утверждает, что мой собственный механизм заработает и все части на месте. Чтобы заставить их функционировать снова в полную силу, потребуется время, месяц или два. Почему ты спросила? Я так плохо выгляжу?
Натали покачала головой:
– Не в этом дело... Просто я... – Она поколебалась. – Возможно, я чувствую вину за происшедшее. Стоило мне тебя оставить, как ты вдруг оказался на пороге смерти.
– Если тебе пришло в голову, не пошел ли я в лес специально, чтобы подстрелить себя, впав в депрессию по поводу твоего ухода, то ты сошла с ума.
Она засмеялась:
– Теперь мне стало окончательно ясно, почему я ушла от тебя. Потому что знала – ты постараешься изо всех сил, чтобы мне было хорошо, когда я вернусь. – Она отошла от меня, надела пальто, нашла перчатки и стала их натягивать. По-моему, это занятие – самое утонченное из всех женских представлений по воздействию на зрителя, и Натали явно заслуживала аплодисментов. – Ладно, увидимся завтра, – сказала она, когда шоу с перчатками было закончено. – Все равно я уже далеко зашла и теперь могу снова заскочить и узнать, как твои дела.
Она подошла к двери, но отпрянула, потому что дверь вдруг приоткрылась навстречу. Настолько, чтобы смогла протиснуться незнакомая девушка, которая, войдя в палату, сразу закрыла за собой дверь. Натали бросила на меня удивленный взгляд. Я никогда раньше не видел этой девушки.
Я молча смотрел, как посетительница прислонилась спиной к свободной части стены, как будто боялась, что кто-то нападет на нее сзади. Ростом примерно пять футов и шесть дюймов, загорелая, со светлыми волосами. Короткая мальчишеская стрижка оставляла открытыми шею и уши. Наряд девушки состоял из мужской рубашки и одной из тех широченных длинных юбок желтого цвета, которые женщины с юго-запада позаимствовали у индианок. Почему каждая дама в этом районе старается изо всех сил походить на скво, не могу сказать. Девушка была в туфлях-мокасинах на голую ногу. Тоже одна из особенностей региона – каблуки здесь прерогатива мужчины.
Незнакомка стояла касаясь плечами стены и смотрела на нас враждебно, хотя должен уточнить, что смотрела она только на меня, ничем пока не показав, что вообще замечает присутствие Натали.
– Доктор Грегори? – спросила девушка. – Доктор Джеймс Грегори? Я кивнул. Она облизала губы, нуждавшиеся в помаде.
– Я – Нина Расмуссен, – представилась посетительница, речь ее была сбивчивой, – вы меня не знаете. Но у меня есть брат, которого зовут Тони, и был жених, которого звали Пол Хаген и которого больше нет. Благодаря вам, доктор Грегори.
Я открыл было рот, чтобы заговорить, но передумал. В конце концов, сказать мне особенно нечего. Девушка судорожно сжимала и крутила в руках сумку.
– Не утруждайте себя, доктор Грегори, не говорите ничего, – тихо продолжила мисс Расмуссен, – ведь это была не ваша вина, не так ли? Вы просто защищали себя, верно? Пол стрелял первым. Вы не можете отвечать за то, что какой-то безответственный дурак не в состоянии отличить оленя от охотника. И вы вогнали пулю балбесу в голову, просто чтобы преподать ему урок. Вы должны гордиться своей меткостью, доктор Грегори! Но если вы такой отличный стрелок, зачем вы убили его? Вот что я хочу узнать, доктор Грегори. Почему, почему, почему?
Обстановка явно была неподходящей, чтобы пускаться в объяснения по поводу баллистических качеств крупнокалиберного винчестера. Мне не нравился взгляд девушки. Я слегка пошевелил рукой, стараясь не привлекать ее внимания, и сделал ошибку. Кнопка звонка была прикреплена к моей подушке на самом виду. Когда моя рука потянулась к звонку, Нина Расмуссен полезла в сумку и вытащила автоматический пистолет двадцать второго калибра.
Мы все уставились на пистолет, просто не могли оторвать взгляд. Он теперь доминировал в палате. Даже девушка смотрела на оружие, как будто испугавшись, что держит его в руке. Это была дешевая стандартная модель со стволом 4,5 дюйма и фиксированным прицелом. Судя по потрепанному виду, из пистолета уже достаточно постреляли, но твердость руки, державшей его сейчас, говорила о том, что Нина Расмуссен могла сама на нем упражняться в свободное время. Всегда легко определить с первого взгляда, умеет человек обращаться с оружием или новичок в этом деле. Я мысленно представил себе невинную сцену – девушка, ее брат и Пол Хаген расположились в лесу в кемпинге и, подбрасывая вверх жестяные банки, тренируются в стрельбе около ручья.
– Мисс Расмуссен...
Я сам не знал, что хочу ей сказать, но она все равно не дала мне закончить.
– Я знаю, почему вы это сделали, – выдохнула девушка, – почему вы стреляли с целью убить. Потому что такие, как вы, считают, что законы устанавливаете вы сами. Собственные законы. Верно? Вы явились сюда и испортили нашу страну, отравили воздух вашими ужасными экспериментами, и никто не посмеет протестовать, потому что вы представляете прогресс науки или что-то в этом роде. И когда человек выстрелил в вас по ошибке, вы просто взяли и лишили его жизни. Вы над законом, над справедливостью, выше жалости и человечности. Но вы не властны над смертью, доктор Грегори.
Пистолет затвердел в руке невесты Пола Хагена, я видел, как ее большой палец опустил вниз предохранитель. Второй раз за неделю я смотрел прямо в направленное на меня дуло и, как и в первый раз, просто не мог поверить, что все это происходит со мной. Даже когда я откатился в сторону и услышал противный лающий звук двадцать второго калибра, очень громкий в маленьком помещении. У меня не было сил двинуться. Я просто лежал безоружный и беспомощный, когда в руку девушки, держащую пистолет, врезалась голубая сумка Натали, брошенная ею, чтобы сбить прицел. Нина Расмуссен оглянулась как раз вовремя для того, чтобы увидеть большой стеклянный графин с цветами над своей головой, и рухнула на пол в лужу воды, кучу осколков и разбросанных оранжево-красных гладиолусов.
Глава 4
Когда все было кончено, сцена приобрела некоторые черты комедии. Все залито водой, включая саму Натали, пол усыпан цветами. На звук выстрела примчались люди Ван Хорна с пистолетами в руках, один тут же поскользнулся на мокром кафеле и шлепнулся на пол. Впрочем, все стало не так забавно, когда выяснилось, что девушка по имени Нина Расмуссен лежит без сознания и у нее разбита голова, а из раны натекло много крови. И ситуация стала совсем неприятной, когда в процессе общей суматохи я вдруг почувствовал, что выключаюсь без предупреждения.
Ко мне поспешили на помощь, но я уже куда-то канул, где было темно, страшно и больно. Прошло, как оказалось, несколько суток, прежде чем я очнулся. Когда открыл глаза, был день, Натали сидела у окна уткнувшись в книгу, в круглых очках для чтения. Можно много разного сказать об этой девушке, но одного у нее не отнять – она всегда любила и умела читать. Может быть, было бы лучше, если бы она проводила свободное время перед телевизором. Хотя будучи "яйцеголовым" сам, если пользоваться современной терминологией, я, конечно, никогда не мечтал о жене, которая встречает меня за завтраком репликами из телешоу, почерпнутыми прошлым вечером. Натали всегда пребывала в состоянии возмущения и негодования, говоря о последних мировых событиях. Никто не смог бы руководить на планете и тридцати секунд, чтобы не подвергнуться ее критике.
Я лежал и наблюдал за ней. Сколько всего люди раздувают вокруг любви. У нас никогда не возникало сомнений, что мы любим друг друга, с того момента, как встретились на официальном приеме, устроенном в Чикагском университете. Тогда Проект был только в подготовительной стадии, еще до конца не обрисовался, и у него пока не имелось определенного дома. Я приехал в город, чтобы уговорить Ларри Деври работать с нами, – мне позволили набрать собственную команду, а Натали оказалась в Чикаго со своим отцом, которого руководство университета хотело расколоть на большую сумму, необходимую для научных разработок. Мой будущий тесть прилетел из Нью-Йорка, чтобы взглянуть на то, что ему предлагали купить.