– Да нет. Наоборот, жесткий реализм. Якобы. Герои... какие-то полубомжи непонятные. Соответствующий язык. Плоский юмор, на грани фола. Даже уже за гранью.
– Ясно, – Ахаян сделал тяжелый вздох. – Ладно. Давайте-ка теперь о плане предстоящих действий. Первое: завтра необходимо провести совместное рабочее совещание с фээсбэшниками. В достаточно тесном кругу. С нашей стороны – весь присутствующий кворум, за исключением... преподавательского состава. От них – в обязательном порядке представители ОПУ, УОТМ и кто-нибудь из УКРО, без них все равно не обойтись. Я попрошу Петра Игнатьича, чтобы он сам лично договорился о встрече. Главная тема для обсуждения – обеспечение операций двадцать девятого и тридцатого наружным наблюдением и возможность технического контроля во время операции тридцатого. – Заметив, как Иванов во время его последней фразы внезапно заерзал на своем месте, он нахмурился. – Вы что-то хотели сказать, Олег Вадимович? Какие-нибудь вопросы?
Олег Вадимович тут же резко подался чуть вперед.
-Василий Иванович, а можно мне будет лично поучаствовать в операциях двадцать девятого и тридцатого?
Василий Иванович нахмурился еще больше.
-В качестве кого? Надеюсь, не унитазного бачка, под который будут закладывать контейнер.
– Ну... я хотел бы, если можно... вместе с семерочни... с товарищами из ОПУ принять участие в наблюдении. – Опережая возможный вопрос или возражение, Олег поспешно добавил: – Я же знаю Бутко, манеры его... характерные. Если с его стороны что-то не так... какая-то, может, неестественность... лучше других, наверно, смогу...
Ахаян пробежал глазами по лицам других участников присутствующего кворума, запечатлевшим некую смесь довольно смутно угадываемого одобрения выдвинутой идеи и столь же не явно выраженного легкого скепсиса, и, выдержав паузу, резюмировал:
– Ладно, посмотрим. Теперь второе. Для группы товарищей в составе господ Аничкина, Соколовского и Иванова первоочередное задание на завтра: до двенадцати часов подготовить текст сообщения для передачи в контейнере и закодировать его. Сергей Сергеич... – он посмотрел на своего ближайшего соседа справа, – книга сама, я так полагаю?..
– У меня, Василий Иванович.
– Снабди товарищей. Ты же сам, как я понимаю, завтра до обеда будешь продолжать... свое общение.
– Нет вопросов. – Курилович выразительно посмотрел на сидящего напротив него товарища с характерной русской внешностью и подмигнул. – Вечерком... сразу после окончания рабочего дня... Николай Анисимович, ко мне... не премините. За книжкой.
– Смотрите там слишком сильно только не начитайтесь. Друзья-приятели. – Перехватив этот взгляд и уловив тон фразы, Ахаян по очереди строго посмотрел на обоих участников предыдущей интермедии. – Я понимаю, конечно, давно не виделись. Но завтра дел по горло. И головы нужны только первой свежести.
– Да нет, Василий Иваныч, все будет нормально, не волнуйтесь, – немного смущенно протянул товарищ с русской внешностью и тут же быстро добавил, словно желая увести разговор от развития предыдущей темы: – Вот интересно, кстати, а почему они именно Флобера-то выбрали, для этой своей шифровки?
– Ну а сам-то ты как думаешь? – едва заметно, из-под усов, улыбнулся Ахаян.
– Да черт его знает.
Седовласый начальник перевел взгляд по этому же ряду на две фигуры дальше.
-Может быть, у Олега Вадимовича на сей счет есть какие-нибудь соображения? Как у знатока французской литературы?
Олег Вадимович, после некоторой паузы, пожал плечами и неопределенно протянул:
-Вообще-то... Флобер как стилист славится.
– Ну... я думаю, верной дорогой идете, товарищи. Верной дорогой мысли.
– А при чем здесь стиль? – перевел взгляд с Ахаяна на Иванова и снова вернул его обратно Аничкин.
– При том. – Василий Иванович пару раз быстро провел ногтем большого пальца по аккуратной щеточке своих щегольских усов. – Есть, знаешь ли, такое золотое непреложное правило стиля. Введенное как раз тем самым Флобером. Не слышал?
– Нет.
– Ну вот Олег-то Вадимович, наверное, знает. Короче говоря, правило сие гласит: любое слово в тексте должно повторяться не ранее чем через двести других слов. Ну, естественно, за исключением всяких там частиц, предлогов. Местоимений. А это, естественно, заставляет писателя... что?.. Правильно, изощряться в поиске синонимов, следовательно, тем самым неминуемо увеличивать общий словарный объем своего произведения. Что, в свою очередь, неизбежно облегчает задачу всяким там разным шифровальщикам, наподобие господина Бутко и... завтрашней группы товарищей. – Василий Иванович секунду помолчал и обвел всех присутствующих немного торжественным взглядом. – Ну что ж... если данное объяснение удовлетворяет синьора Аничкина и всех остальных присутствующих, то предлагаю на часок прервать наши плодотворные всенощные бдения и спуститься в нашу славную харчевню, поскольку мной, как вы сами могли прекрасно слышать, десять минут назад на сей счет было получено последнее китайское предупреждение. Иначе, я так думаю, мы туда сегодня можем уже вообще не попасть. Возражения есть? – Услышав мгновенный дружный гул, свидетельствующий об абсолютной неуместности его последнего вопроса, Ахаян тут же легко и пружинисто поднял с кресла свой не по годам стройный стан и уверенной походкой направился на выход.
V
– А вот еще один случай. Тоже все в этих местах. – Мужчина в простенькой темно-синей куртке и такого же цвета кепчонке, с какими-то палево-русыми, а попросту говоря, бесцветными волосами, среднего телосложения и, по всей видимости, среднего роста, с как бы сглаженными, абсолютно незапоминающимися чертами лица и весьма трудноидентифицируемого возраста – ему можно было дать и пятьдесят, и за пятьдесят, и даже, с определенной натяжкой, сорок с небольшим лет, небрежно развалясь на переднем водительском сиденье просторного джипа "Чероки" и вяло барабаня пальцами по кожаной оплетке руля, внешне весьма непринужденно, не меняя положения головы, но на самом деле очень внимательно и цепко, через прозрачное, в редких легких капельках растаявшего снега, лобовое и слегка затонированные боковые стекла автомобиля, следил за всем происходящим снаружи его надежной передвижной крепости. – На этот раз только француз. Атташе военный. Тоже большой любитель в прятки поиграть да побегать. Погонять. Мы его Олень прозвали. У него и фамилия была очень такая... подходящая – Аланьи. Помимо всего прочего, еще и борзой сверх всякой меры. Облюбовал в городе пару точек, где оторваться можно, ну и давай нас постоянно туда затягивать. Одна из них как раз вот тут, неподалеку, чуть пониже была. Что он, гад, значит, делал. Пилит от Ильинских Ворот, по Маросейке, тогда Богдана Хмельницкого, на Покровку – Чернышевского; затем, чтобы проверить, висим мы на хвосте или нет, сворачивает в Колпачный и сразу же резко направо в проходные дворы. Ты знаешь эту фишку? – Он быстро и едва заметно повернул голову чуть вправо, обращаясь к сидящему рядом с ним, на переднем сиденье, шатену лет тридцати, в серой обливной дубленке, так же не отличающемуся крупными габаритами фигуры и запоминающейся яркой внешностью.
– Ну... – неопределенно протянул шатен.
– Впрочем, тогда там все немного по-другому было... – не дожидаясь более членораздельного ответа, продолжил рассказчик. – Короче, оттуда, из дворов, выскакивает он прямо на бульвар... Покровский, как раз рядом с Хохловской площадью, тут же делает на ней разворот и пошел вверх по бульварам, мимо "Современника" этого и... туда, в сторону Сретенки.
– Ну и чего, колол вас? – небрежным тоном бросил шатен.
– Ну а куда ж. Нет, конечно, если несколько машин, то его тут обставить не хрен делать, как и везде. А если одна? Это надо ж за ним почти ноздря в ноздрю идти – на развороте уйдет элементарно. Можно было б, конечно, за ним в Колпачный не нырять, а, зная его этот фокус, прямо, через Покровские Ворота, налево и здесь, на Чистопрудном, уже ждать, а потом снова на хвост.
– С нарушением? – продемонстрировал свою осведомленность сосед справа. – Там же левого поворота нет. Или тогда был?
– Не было, ну а куда деваться. Ну а с другой стороны, мы туда, а он, узрев, что за ним по проходным никто не тянется, ни на какой разворот не идет, а прямо вниз, по бульвару, к Яузе. И все... ушел. Ну... одним словом, понравилось ему здесь нас ловить. Иной раз видно прямо, даже без всякой оптики: сидит, баранку наяривает, а у самого аж рот до ушей, довольный. Ну, думали мы, думали, надо ж чего-то делать. Решили на арке этой, куда он с Колпачного ныряет, "кирпич" повесить. Повесили.
– А ему по барабану.
– По барабану. Рвет напрямки и хоть бы хрен. Не будешь же во дворе гаишника ставить. Да и чего ему гаишник. Он и ухом не поведет. Дипломат – красные номера. Ладно, что ж, будем, как говорится, и на твою хитрую задницу винт искать. А там, во дворе, когда он из арки выскакивает, ему нужно сразу направо, вдоль дома, чтоб оттуда на бульвар уже вылететь. И надо же, прямо как специально для этого самого случая, сразу, после арки, на дороге, в асфальте, люк канализационный. Мы это дело на заметку, и... одним прекрасным днем, только начинает он с Куйбышева, то бишь с Ильинки, разгоняться, мы тут же второй бригаде сразу сигнал. Ребята крышку с люка снимают, а перед ним, прямо впритык, знак такой... маленький, аккуратный, "дорожные работы". Ну а что это нашему другу. Он же у нас парень шустрый – Олень. На поворотах не притормаживает. Арку за секунду проскочил и сразу резко за угол, а тут на тебе – знак на земле. Он по тормозам, да куда там! Знак в сторону, а тачка правым колесом аккурат в люк. Естественно, вся правая подвеска к едреней бабушке, а он своим деголлевским клювом со всего маху прямо в руль. Вот таким вот образом. "Ситроен" его после этого на списание, а сам он месяц в пластырях да в темных очечках. И никому не пожалуешься, знак-то был.
– Ну и как в результате приобретенного жизненного опыта? Осознал свою ошибку?
– Вроде осознал. Малек перевоспитался. По подворотням крутить перестал. Знаки все сразу зауважал очень резко. Но гонять, шельмец, по-прежнему гонял. Видно, в крови. А еще одному такому же бегуну, только уже с улицы Чайковского, девятнадцать дробь двадцать три, в аналогичном случае, на повороте, вместо колодца в землю вообще столб бетонный врыли. Вот так. – Рассказчик, скосив глаза, бросил быстрый взгляд в прикрепленное к лобовому стеклу удлиненное панорамное зеркало заднего вида. – А вам там, в Парижах ваших, "топтуны" местные тоже всякие такие пакости устраивают?
Сидящий один на заднем сиденье Олег Иванов усмехнулся:
– Да... пока бог миловал. Нет, может, когда-то кому и делали. Что-нибудь подобное. Колодцы, столбы. Надолбы.... Противотанковые ежы, рвы. Но я что-то не слышал.
– Вы там, видать, смирно все себя ведете. Коленца не выкидываете, всякие такие разные.
– Ну почему, всякое бывает, – пожал плечами Олег и тут же, опережая возможный новый вопрос, подался чуть вперед: – А вы вообще давно здесь работаете?
– Где, здесь? У Николай Николаича? – снова бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида сидящий на водительском месте товарищ весьма неопределенного возраста.
– У какого Николая Николаича? – не поняв, переспросил Олег.
– Ну... в НН. В службе наружного наблюдения, – пояснение сопроводилось легкой улыбкой. – Ты это, что ли, в виду имеешь?
– Ну да.
– Васильич у нас ветеран движения. Можно сказать, мастодонт... охранного отделения. – Повернул голову в сторону водителя сидящий с ним рядом товарищ в серой дубленке. – Да, Васильич?
– Ну... мастодонт не мастодонт. А, как ни верти, два года назад уже серебряную свадьбу справил. Как связал с этим гиблым делом свою некогда молодую перспективную жизнь. Только-только, помню, из погранвойск пришел, со срочной, сразу в Ленинград, там курсы закончил и вперед, на амбразуру. Сразу, можно сказать, в самое пекло. Дело Огородника помните?.. – Хотя вопрос по форме был адресован его автором как бы обоим своим собеседникам, Олег снова увидел перед собой в зеркале заднего вида чуть прищуренные, внимательные глаза. – Ну... фильм еще такой был... "ТАСС уполномочен... " чего-то там сообщить или заявить.
– Конечно, помним, – успокоил автора вопроса Иванов.
– Вот с него и начинался... путь мой боевой. Первые университеты. Ох и побегали мы тогда. Особенно за этой...
– Мартой Петерсон? – подсказал товарищ с заднего сиденья.
– А ты откуда помнишь? – рассказчик немного удивленно, вполоборота повернул назад голову.
– Когда учился, читал, – пожал плечами Олег. – Материалы дела.
– А-а, – протянул Васильич и подтвердил: – Точно, за ней. В кино-то там мужик, а на самом деле она основной была, кто с Трианоном с этим на связь ходил. Мы ее Ведьмой прозвали. Бой-баба. Тоже побегать любила. Только не на машинах, а в пешем варианте и на общественном транспорте. Метро, автобусы, электрички. Переодеваться тоже обожала – страсть. Мы же в тот день, когда она тайник шла закладывать, на мост на этот, где ее потом повязали, как раз из-за этого сначала чуть ее и не упустили. Вышла, понимаешь, из дома в платье таком... ярком-ярком, за полкилометра в глаза бросается. Прическу себе пышную взбила, ну вылитая Брижит Бардо – Бабетта идет на войну, весь день, наверно, в посольстве укладывали... вышла, значит, и... нырк в машину, в свою и на "Пушку", к "России". В кино, значит, якобы собралась. Мы, естественно, за ней. В тот день за ними, за всеми бригады ходили. Ждали, что обязательно кто-нибудь к тайнику пойдет. А в кинотеатре вдруг сбой – пропала из поля зрения. В туалет зашла, а назад все нет и нет. Хорошо, на выходе ребята не проморгали. Она ведь в туалете что учудила. Платье свое сняла, прическу распотрошила. И выходит такой... манечкой, в блузочке простенькой, в брючках, с распущенными волосиками. И, как простая советская гражданка, в метро, потом на автобус и к мосту.
– Да она и там же вроде чего-то тоже учудила, – вставил слово его сосед справа. – В момент задержания. Концерт устроила, нет?
– Еще какой. Во-первых, визжала, как свинья на живодерне. Причем ровно десять минут, и ни секундой меньше. Так что, если б Агроном, то бишь Трианон этот, как они его называли, жив бы был да шел за контейнером, точно бы с места свинтил, испугался бы. А во-вторых, еще чего-то там отмахиваться начала. Карате-до показывать. Одному нашему даже по причинному месту как заедет. Со всей дури. Ногой. А нога в туфельке, с мысочком остреньким. – Рассказчик бросил взгляд направо. – Чего смеешься. У парня потом серьезно, на самом деле, проблемы с этим делом начались. Но самое такое, что мне после всей этой катавасии запомнилось, это записка, что америкашки в контейнер в этот свой вложили, который Ведьма для Трианона притащила, в булыжник. – Васильич обратился уже снова к Иванову: – Об этом в материалах твоих чего-нибудь было написано, нет?
– Нет. А что за записка?
– Инструкция. Для того, кто вместо агента, случайно, вдруг, может этот контейнер подобрать и вскрыть.
– На русском? Инструкция? – уточнил сосед справа.
– На русском, Геня, на русском. На каком же еще.
– Ну и чего там, в этой инструкции?
– Я дословно текст-то уже, конечно, не помню. Но что-то вроде того: "Внимание, товарищ!.."
– Товарищ? – с ухмылкой переспросил Геня.
– Ага, – подтвердил рассказчик и с выражением продолжил цитирование на память: – "...Открыв эту вещь, ты проник в чужую тайну. Забери себе деньги и золото, но ничего другого больше не трогай, иначе ты узнаешь слишком много лишнего и подвергнешь опасности свою жизнь и жизнь твоих близких. Забрав деньги и золото, выбрось все остальное поглубже в реку и держи язык за зубами. Помни, мы тебя предупредили". Вот что значит незнание загадочной русской души. Да наш человек, такое прочитав, о деньгах забудет, а весь этот контейнер по крупинкам разберет.
– Это точно, – подтвердил сосед справа.
– А вы, Анатолий Васильевич, за дипломатами только ходили? – после небольшой паузы спросил Олег, чуть наклонившись вперед и внимательно смотря через лобовое стекло на тянущуюся вверх, к Мясницкой, чуть припорошенную снегом ленту Чистопрудного бульвара.
– Почему только за дипломатами? За всеми ходили. В том числе, голуби, и за вами, когда вы там в лесу у себя учились.
– Ну это да, помню, было.
– У тебя-то самого, когда на учебные маршруты выходил, невыявления были?
– Было... одно. И "моменталку" одну запалили.
– Ну, одно – это нормально, – снисходительно кивнул головой Анатолий Васильевич. – А что касается дипломатов, то они-то как раз, между прочим, несмотря на все их выкрутасы, публика еще, в общем-то, приличная. Понимающая, что к чему. Все-таки какие-никакие, а правила игры стараются соблюдать. По возможности. В основной, конечно, массе. Вот с диссидой нам в свое время хлебнуть пришлось, это да. С евреями-отказниками, с сахаровцами там всякими. Это шантрапа еще та была. Никаких норм и правил... культурного поведения. За углы прячутся, в метро, на остановках, из вагона в вагон прыгают. По эскалаторам вверх-вниз как угорелые носятся. Как, понимаешь, зайцы какие-то. Нам-то, молодым, еще ладно. А ветеранам каково. Ну этих, естественно, приходилось уже жестче учить. Этикету. В основном по костылям да по ребрам. Где-нибудь в темном закуточке. Но вот самый, кого больше всех запомнил, из всех тех, что мне попадались... на крутых, извилистых тропках... как ни странно, не диссидент был, не разведчик. Обычный шофер. То есть, конечно, не совсем обычный. Мне так потом выяснить и не удалось, но, по-моему, он до этого где-то в органах работал. Или учился. Короче говоря, расшлепывал нас хлопец просто классически, хотя никаких фортелей таких особых себе не позволял.
– Расшлепывал как, в пешем режиме? – уточнил шатен в серой дубленке.