Этот диалог был прерван - и, слава богу, вовремя, ибо кто его знает, как бы он закончился! Он был прерван появлением нескольких человек в форме и в штатском. Двое в форме остались в передней, а остальные стали быстро подниматься по лестнице, перешагивая через две-три ступени сразу. Шедший последним - высокого роста, с подстриженными усиками, в тёмных очках и низко надвинутой на лоб широкополой шляпе - сделал шаг направо, и его рука немедленно нащупала выключатель у дверей - старомодный цилиндрик с блестящей фаянсовой вертушкой. Лампы на люстре блеснули, и среди хрустальных подвесок как бы замерцала миниатюрная галактика из брильянтовых звёзд. Заметив их дрожащие отражения на малахите мраморных плит, человек улыбнулся. Картина напоминала некие изумрудные пучины, в которых глядятся звёздные гроздья неба. Перед тем как догнать своих товарищей, он поднял воротник своего широкого элегантного пальто из австралийской шерсти, которое было не по-модному длинноватым.
Вошедшие были встречены с безграничным облегчением и милиционером и доктором математических наук. Милиционер откозырял (после того, как одним глазом заглянул в документ, наспех показанный ему руководителем группы) и, застёгивая кобуру, рассказал, что человек в пенсне выдаёт себя за свидетеля убийства, но выглядит подозрительным, поскольку плетёт явную несуразицу, которая не имеет ничего общего с действительным положением вещей, а потому он намеревался задержать его с целью выяснить все сопутствующие случаю обстоятельства.
- Этот человек бредит или, по меньшей мере, галлюцинирует, - заметил доктор математических наук, беря свой паспорт из рук человека небольшого роста. - Он, например, утверждает…
Однако тот не дал ему досказать и потому, что спешил, и потому, что предпочитал получить собственные впечатления от происшествия. Он попросил математика присоединиться к группе, и все тесной кучкой молча поднялись на третий этаж.
- Сюда, будьте добры! - Математик указал рукой на приоткрытую дверь.
- Он вас вводит в заблуждение, товарищ инспектор! - встрепенулся милиционер, окинув доктора математических наук уничтожающим взглядом. - Убитый - на чердаке!
Савва Крыстанов развёл руками.
- Так и есть, этот гражданин галлюцинирует! - сказал он. - Как так на чердаке! - Он помолчал. - Разве что кто-то перенёс труп на чердак, пока я говорил по телефону из аптеки.
Математик пожал плечами и снисходительно улыбнулся, как человек, отлично знающий, что говорит самое истину. Офицер из МНО, сопровождающий группу, заметил:
- Инженер Теодосий Дянков на самом деле проживает здесь, товарищ инспектор! В этой квартире!
- Ну и пусть себе проживает! - вспылил милиционер. Он был очень взволнован, терял терпение и уже не мог следить за своими словами.
- Спаси его Христос! - заметил по адресу милиционера Савва Крыстанов.
Милиционер занёс было ногу на первую ступеньку массивной деревянной лестницы, но тут в голове его мелькнула мысль, что в присутствии инспектора госбезопасности ему, в сущности, не подобает вести группу.
- Все наверху, - сказал он. - И убитый, и убийца, и мой напарник. Разрешите пройти вперёд?
Инспектор колебался. Сомневаться в здравом рассудке милиционера оснований не было, но и этот в пенсне отнюдь не походил на человека, который любит дурные и неуместные шутки.
- Дело в том, - сказал, склонившись к его уху, человек в длинном пальто, который улыбался при виде галактик на малахите мрамора, - дело в том, по-моему, что убито два человека: один на чердаке, другой в этой квартире.
ДОПРОС НА ЧЕРДАКЕ
В пять часов семнадцать минут пополудни Савве Крыстанову удалось связаться по телефону с Институтом специальных исследо- ваний при Министерстве национальной обороны и сообщить дежурному офицеру, что инженер Теодосий Дянков убит и что он, Савва Крыстанов, застал его квартиру отпертой и пустой. Несколькими секундами позднее дежурный офицер связался с начальником Госбезопасности, который со своей стороны немедленно уведомил о случившемся руководителя Особого отдела, полковника Константина Манова.
Полковник Манов лично не был знаком с Теодосием Дянковым, но, поскольку не раз получал распоряжение обеспечить безопасность инженеру, когда тот выезжал на периферию, и имел представление о характере работы, проводимой институтом, - он в первую же минуту оценил огромное политическое значение убийства и те неприятные последствия, которых, разумеется, можно было ожидать. Поэтому он решил во что бы то ни стало привлечь к следствию сотрудника Госбезопасности, майора контрразведки Аввакума Захова.
И вот Аввакум сидел перед ним. А он улыбался приятелю милой, добродушно-сварливой улыбкой и мерил его хитроватым, торжествующим взглядом: "Видишь, видишь, а ты ещё собираешься расстаться с нами!"
Дождь внезапно припустил, на улице потемнело. Фары автомобилей уже начали прокладывать жёлтые дорожки, дождевые капли вспыхивали в потёмках и тотчас исчезали, скоротечные, как секунды, отсчитываемые большими электрическими часами.
Стрелки часов показывали двадцать семь минут шестого.
- Краткое распоряжение… - сказал Аввакум, положив руку на трубку внутреннего телефона. Он старался не смотреть полковнику в лицо. - Разрешаете?
- Ну, конечно! - полковник развёл руками. - Распоряжайся! - Ему хотелось сказать. "К чему этот официальный тон, когда мы одни?" Но он промолчал.
Распоряжение действительно было кратким, о слежке за людьми из окружения убитого, который был известен органам в связи с его охраной.
Во дворе их ожидали две закрытые "Волги". В первой рядом с водителем сидел лейтенант Петров, благоухающий одеколоном, выбритый, как для свидания, в модной темно-синей болонье.
Обе машины подъехали к дому в стиле барокко в ту минуту, когда им навстречу на большой скорости показался темно-зелёный военный "газик" Затормозив, он проехался по мокрому асфальту, как на полозьях Когда он, наконец, остановился в десятке метров от входа в дом, из него проворно выскочил и моментально побежал к железной резной ограде молодой офицер - капитан инженерных войск.
Осмотр всего дома, полоски земли, отделявшей его от соседнего здания, обследование и фотографирование следов, вынос обоих трупов - все это закончилось лишь к семи часам вечера. За это время пришла племянница инженера, довольно высокая смуглая брюнетка с весёлыми глазами и плотно сжатыми, чересчур накрашенными капризными губами. Девушку сопровождал её жених Леонид Бошнаков, дирижёр эстрадного оркестра, на первый взгляд мужчина из тех, про которых говорят "Словно со страниц модного журнала сошёл". Это первое впечатление вытекало главным образом из шаблонности его элегантного костюма: короткий, но прямого покроя двубортный жилет, горизонтальная полоска платка над верхним кармашком пиджака, к синему костюму - галстук бабочкой в мелких жёлтых цветочках, пояс широкого, чуть ниже колен пальто, с вечно поднятым воротником - прикреплён под талией, и концы его небрежно свисают. Поэтому-то он и походил на "сошедшего со страниц модного журнала". Впрочем, в отличие от моделей, он был плешив, с неподвижными, немного насмешливыми глазами и с острым костлявым подбородком, свидетельствующим о сварливости и - кто его знает! - быть может, о чувственности. Или о врождённой артистичности.
Так вот, племянница покойного Вера и её жених появились чуть позже половины седьмого. Приведённая в замешательство сообщением о смерти чуть ли не троюродного дяди (труп был уже увезён), девушка собралась было заплакать и. может быть, действительно заплакала бы, если бы полковник, умудрённый житейским опытом, немедленно не сунул ей в руки внушительный документ, скреплённый большой четырехугольной печатью. Это было завещание, о чем девушка догадалась с первого же взгляда, несмотря на то, что её глаза уже налились слезами. Полковник пояснил, что документ, обнаруженный в бумажнике покойного, будет ей окончательно передан соответствующим нотариусом, вероятно, чере3 несколько дней заодно с другими бумагами, адресованными лично ей Впрочем, пусть она бросит хотя бы беглый взгляд на сей документ, поскольку умершему уже ни до чего нет дела, а жизнь остаётся жизнью а требует своего. Эти благожелательные слова немного успокоили девушку, хотя она и выслушала их вполуха, так как, покуда полковник говорил, торопилась прочесть наиболее существенное в документе. Неудобно же в подобных случаях углубляться в продолжительное чтение.
Итак, племянница инженера, её жених и первый свидетель, сообщивший о несчастье, - доктор математических наук Савва Крыстанов - выслушали любезную просьбу не покидать дом до окончания предварительного следствия по делу о двух убийствах.
В этот вечер дирижёр оказался свободным - была пятница, выходной день эстрадного оркестра. Он сказал, что ему все равно и что если это необходимо товарищам из следственных органов, то он с удовольствием останется в квартире к их услугам даже до полуночи. Один лишь доктор математических наук глубоко переживал смерть инженера. Повесив нос и сгорбившись, он уныло сидел под канделябром. Курил сигарету за сигаретой, но, не докурив, забывал о них и, лишь когда окурок обжигал ему пальцы, глубоко затягивался и сердито бросал его в огромную пепельницу кованого железа, стоявшую, словно блюдо, на треножнике рядом с канделябром.
Допрос на чердаке вёл один из инспекторов угрозыска. Группа работников Госбезопасности вопросы задавала редко, а Аввакум вообще не принимал участия в диалоге и стоял в стороне, укрывшись за громоздким кирпичным стволом центрального дымохода. Отдельные моменты показаний старшего сержанта Ставри Александрова и Владимира Вла-дова, которого старший сержант и его напарник застали склонившимся над трупом убитого милиционера, можно свести к следующим монологам:
ПОКАЗАНИЯ СТАРШЕГО СЕРЖАНТА СТАВРИ АЛЕКСАНДРОВА
"Я и мой напарник Иван Стойчев, тоже старший сержант ГАИ, находились в управленческом "газике" на том месте, где улица Обориште выходит на площадь. Возле нас остановился на своём мотоцикле младший сержант ГАИ Кирилл Наумов, и мы втроём обсуждали, кому в каком направлении двигаться, имея задачей контролировать движение в секторе между бульварами Заимова и Русским, а также по шоссе - до ответвления на аэропорт Враждебна.
Мы выехали из Управления почти сразу же после семнадцати часов и на перекрёстке оказались, вероятно, в семнадцать десять. Проговорили мы не больше одной-двух минут, когда мимо нас промчался зелёный "москвич" со скоростью по меньшей мере девяносто километров, то есть на тридцать километров больше самой максимальной, с которой разрешается двигаться машинам в этом районе. Младший сержант Кирилл Наумов немедленно включил мотор и устремился в погоню за нарушителем. По причине туманной погоды и большой скорости, развитой преследуемым, нам не удалось установить номер "москвича". К тому же мы были страшно поражены - редко случается, чтобы по улицам двигались с такой бешеной скоростью. Вот я и сказал Стойчеву: "Не кажется ли тебе все это дело немного особенным?" А он мне сказал: "Очень я тревожусь за Кирилла, гляди, какой мокрый асфальт". Мчаться по мокрому асфальту на мотоцикле со скоростью девяносто километров!.. И, недолго думая, мы тоже тронулись. На углу улицы Априлова мы затормозили и спросили постового: "Ты не видал зелёный "москвич" и за ним наш мотоцикл?" Он указал на улицу Обориште. - "Как не видать! "москвич" сшиб на углу тележку с каштанами". - "А мотоцикл?" - спросили мы. Ведь каштаны, даже если они и рассыпались, можно собрать, а если человек грохнется об асфальт на девяностокилометровой скорости, так от него мало что соберёшь! "Москвич" задержался на повороте, и наш товарищ, поди, уже его нагнал". Мы дали газ, проехали по улице и - глядь, на первом же перекрёстке зелёный "москвич". Пустой, стоит на месте. Ладно, но как узнать, тот самый или не тот самый? Таких зелёных "москвичей" у нас ведь развелось до черта! Мы дальше, но едем уже медленнее - рассуждаем по поводу создавшейся ситуации, и вдруг - перед железной оградой наш мотоцикл! Калитка - настежь, парадная дверь - тоже настежь. "Тут беглец и спрятался, и наш товарищ, стало быть, преследует его", - догадались мы, остановились у ворот и - бегом по лестнице. По лестнице - на чердак! Где же ещё спрятаться нарушителю, если не на чердаке? Не будет же он звонить в квартиры! А если и будет, так кто его впустит?
Поднялись мы по каменным ступеням и только добрались до деревянных, как кто-то заорал на чердаке, да так - будто его ножом прямо в сердце пырнули. В жизни не слышал такого крика! Как мы взлетели сюда, когда я выхватил фонарь и расстегнул кобуру, не могу доложить, не помню. Помню лишь, когда я зажёг фонарик, - этот тип как раз поднимался на ноги, а у его ног лежал труп младшего сержанта. Свет ударил ему в лицо, и он заслонил правой рукой глаза. Ладонь была в крови, и кровь стекала вниз, к рукаву. Это и сейчас можно установить - рукав-то окровавлен. Мы набросились на него и тотчас же повалили на пол - он не сопротивлялся, а только как-то бормотал, и нельзя было понять, плачет он, или воет, или что-то пытается сказать. Мы вывернули ему руки за спину, и я стянул их своим ремнём и начал его обыскивать, как в таких случаях полагается, а мой напарник в это время осматривал труп младшего сержанта. Тот, бедняга, уже испустил дух, из горла ручьём текла кровь. Я взял его за руку - никакого пульса не нащупал. Спрашиваю типа: "Это твоих рук дело?" Он лишь головой покачал. Так бы и оглушил его рукояткой револьвера, но сдержался. "А кровь у тебя на руке?" - говорю Он взглянул на руку, будто это не его рука. Вообще пытался разыграть нас. "Где оружие?" - спросил я. "А кто его знает! - ответил он. - По-моему, он убежал с оружием". - "Кто ещё?" А он: "Я почём знаю!" - "Слушай, - сказал я товарищу, - ты его постереги тут две-три минутки, пока я сбегаю позвоню".
Вот и вся история. А спускаясь по лестнице, встретил я этого, в очках. Он утверждал, что видел труп, и я был страшно изумлён, во-первых потому, что на чердаке его не было, и, во-вторых, потому, что он что-то плёл о каком-то отравлении, а в данном случае не может быть и речи об отравлении, а об убийстве с помощью огнестрельного оружия. Под подбородком у младшего сержанта была дырища, и из неё так и хлестала кровь. Я хотя и не специалист по таким делам, но сразу предположил то, что установили и вы, что пуля, пробив горло, прошла сквозь нижнюю часть черепа по направлению к затылку. А этот человек все говорил о каком-то отравлении и вдобавок вёл себя как-то странно. Поэтому я и решил задержать его, а уж ответственные товарищи из милиции, коли решат, что он невиновен, пусть хоть сейчас отпустят.
Вы спрашиваете, сколько времени продолжалась эта история - с момента, когда мимо нас пронёсся "москвич" этого типа, до моей встречи с гражданином, который утверждал, что видел труп младшего сержанта. Теперь-то я понял, что гражданин видел другой труп - инженера, что проживал ниже, - но в тот момент мне не было известно, что в доме находится ещё один труп. Но как бы то ни было, мы, которые были в "газике", должно быть, вошли в этот дом секунд через тридцать после семнадцати часов шестнадцати минут. Почему я так думаю? Потому, что, когда я поднял левую руку младшего сержанта, чтобы удостовериться, есть ли пульс, я увидел, что стекло на его часах разбито и стрелки стоят ровно на семнадцати часах пятнадцати минутах. Стало быть, между убийством, гонкой по улицам и нашим появлением на чердаке прошло минуты две с хвостиком. Вы и сами установили, что часы младшего сержанта остановились на семнадцати часах пятнадцати минутах. А с гражданином, который утверждал, что видел труп, мы встретились на лестнице минут за пять до вашего приезда, стало быть, около семнадцати часов двадцати пяти минут. Мы с ними беседовали больше пяти минут. Так что младший сержант вошёл в дом примерно в семнадцать часов четырнадцать минут и тридцать секунд. За тридцать секунд он поднялся по лестнице и был убит сразу же после того, как проник в чердачное помещение".
ПОКАЗАНИЯ ВЛАДИМИРА ВЛАДОВА
"Меня зовут Владимир Владов, возраст - двадцать шесть лет, профессия - автомонтер, холостой. Родился я в Пловдиве, там и проживаю, но часто бываю в Софии в связи с матчами, а также из-за разных деталей, которые в Софии легче найти. Три года играю левым крайним в "Тримонциуме". Если вы посещаете матчи, наверняка знаете, что я левый крайний. В последнее время тренер пробовал меня на инсайда, но это уж дудки! Он говорит, будто я потерял темп и поэтому лезу внутрь и свёртываю игру. А все дело в том, что у нас нет настоящего левого инсайда, который бы принимал мячи, обработанные мною на левом крае. А когда нет толкового инсайда, левому крайнему волей-неволей приходится играть ближе к центру, отчего игра, само собой, свёртывается, чем предельно облегчается оборона противника. Но попробуй сказать это нашему тренеру! Он стоит на своём - будешь играть инсайдом. Раз так - ладно! Есть один софийский клуб, из ведущих, где меня ждут не дождутся. Это ещё секрет, поэтому я не назову вам имён. С председателем клуба мы дружки, а с его сестрёнкой и того больше. Работает она в торговле, но где - не скажу, потому что отношения наши тайные. Мы решили раскрыть тайну не ранее Нового года - до тех пор и я улажу перевод в софийский клуб, и она приготовит то да сё к свадьбе, да и вообще.
Отсюда-то и началась эта большая неприятность, с которой я, честное слово, не имею, в сущности, ничего общего. Приехал я вчера и остановился, как обычно, у брата "сестрёнки". Живут они на улице Стамболийского, в доме номер 97А, на первом этаже. Я приехал якобы за электромотором - и это не враки: электромотор всегда может мне понадобиться. Ну а по сути дела, мне хотелось увидеться с "сестрёнкой" Вчера вечером мы сходили в кино, а на этот вечер уговорились поехать на "Копыто", с братом, разумеется, он человек строгий и держит свою сестру на короткой узде.
Но человек предполагает одно, а получается совсем другое! Возвращаюсь я после обеда и гляжу - на столе телеграмма. Телеграммы я за свою жизнь получал редко, два-три раза, и потому встревожился. Что бы могло случиться? А случилось вот что: сообщают мне, чтобы к вечеру я вернулся в Пловдив, на матч с "Берое" из Сгара-Загоры. Матч этот - на кубок Советской Армии - был однажды отложен, и вот его назначили на сегодня самым неожиданным образом. И велят мне вернуться в Пловдив с первым же самолётом. "Ещё чего захотели! - подумал я и повалился на кровать. - Разве я не потерял темп, разве не признали, что я больше не гожусь как левый крайний? Ну-ка сыграйте, миленькие, без меня, поставьте-ка на моё место хотя бы того же Маке, а на меня плюньте!" Подумал я так и тут же заснул, как был в башмаках, по той причине, что за обедом вылакал литр "Фракии", а когда я пью за обедом вино, мне всегда до смерти хочется спать.
Проснулся я к пяти часам и должен вам сказать - со смутным предчувствием, что со мной случится что-нибудь скверное. Первым делом вспомнил про телеграмму. Чтоб её черти взяли! И ведь решил же твёрдо расстаться с моим клубом, и все шло как по маслу, а поди ж ты - начала меня грызть совесть. Матч с "Берое" полуфинальный, ребята рассчитывают на меня, на мой удар, в особенности головой… Если сегодня проиграем - скажут: Владко виноват. Владко бросил свою команду, как последний мерзавец. А кто его создал, кто прославил его? "Три-монциум"! Неблагодарная сволочь, пырнул ножом из-за угла в самый решительный момент и смылся… Вот какие мысли мелькали у меня в голове, а она и без того была тяжёлая - за обедом ведь я немного того…