После этого Лоунтри занервничал. Он должен был вновь встретиться с Егоровым 27 декабря 1986 г., чтобы окончательно утвердить план своей тайной поездки в Москву на свидание с Санни. Про себя он считал, что не выдал Егорову никакой серьёзной информации, но знал, что, если вернётся в Москву с его помощью, обе стороны будут рассматривать Лоунтри как "полноценного" шпиона КГБ. Он решил открыться ЦРУ и предложить свои услуги в роли двойного агента против КГБ. Как ни странно, Лоунтри не знал, кто являлся руководителем венской резидентуры ЦРУ, и ему пришлось выяснять это у Егорова.
Сделав признание 14 декабря, Лоунтри заявил офицеру контрразведки ЦРУ, который допрашивал его в отеле "Интер континенталь", что хочет искупить свои грехи. Он вызвался убить Эдварда Ли Ховарда для ЦРУ.
Ховард объявился в Москве 7 августа 1986 г., почти через год после того, как в пустыне Нью-мексико он выпрыгнул из автомобиля и исчез. В телевизионном интервью, которое он дал сотруднику КГБ, Ховард настаивал на том, что не совершил ничего противозаконного, "не причинил никакого вреда американцам и не ставил под угрозу безопасность родной страны". Ни в ЦРУ, ни в ФБР ему никто не поверил.
Лоунтри сказал, что готов продолжить встречи с Егоровым и вернуться с ним в Москву. Там Лоунтри уговорит Егорова познакомить его с Ховардом. Затем он выманит Ховарда туда, где его смогут схватить агенты ЦРУ, или задушит его голыми руками.
Трудно сказать, насколько серьёзно ЦРУ отнеслось к предложению Лоунтри. Однако известно, что Управление не стало разубеждать Лоунтри в том, что его используют в некой тайной операции. Единственное, что от него требовалось, - это выложить все до конца, что он и сделал. Когда поток его откровений иссяк, Лоунтри вежливо попросили повторить свой рассказ другим офицерам разведки, которых офицер ЦРУ обтекаемо назвал "своими коллегами".
Лоунтри охотно согласился, не подозревая о том, что ему предстоит встреча не с сотрудниками ЦРУ, а с криминальными следователями военно-морской службы расследований (ВМСР), посланными, чтобы завести на него дело. ЦРУ, не уполномоченное на аресты, предоставило это сделать ВМСР. Через несколько минут легковерный Лоунтри уже изливал душу "коллегам"…
Вертефей и ее спецгруппа занялись изучением заявлений Лоунтри в поисках улик, указывающих на то, что в арестах 1985 года был виноват именно он. Но вскоре они убедились, что тот не имел к ним никакого отношения, и переключились на другие варианты. Тем временем 27 января ВМСР предъявила Лоунтри обвинение в шпионаже и, проявляя уже собственную инициативу, обратила пристальное внимание на других морских пехотинцев, служивших вместе с ним в Москве.
Вертефей и ее спецгруппа пришли к выводу, что потерям 1985 года можно найти три объяснения:
1. Утечка информации через Эдварда Ли Ховарда.
2. Ошибки офицеров ЦРУ или самих шпионов.
3. Неизвестный фактор, или, как любила повторять Вертефей, "знак вопроса". Здесь, среди прочего, допускалась возможность технического или агентурного проникновения в ЦРУ.
Однако спецгруппа не верила, что все потери были вызваны лишь одной из вышеупомянутых причин.
- Бертон Гербер не раз предупреждал меня, что я не должна искать однозначное объяснение, - сказала Вертефей позже. - Поэтому никто из нас не рассматривал эти три возможности как взаимоисключающие.
По крайней мере, теперь команде было с чего начать работу.
На бумаге расследование этих трёх вариантов выглядело сущим пустяком. Боссы Ховарда, несомненно, могли сообщить спецгруппе, каким приёмам он был обучен и о каких шпионах поставлен в известность. Но спецгруппа убедилась, что выяснить, что знал и чего не знал Ховард на самом деле, было не так-то просто. Например, ни к чему было сообщать Ховарду об операции "Абсорб", и все в Управлении были уверены, что он о ней не знал. Но когда ЦРУ просмотрело личные записи Ховарда, обнаруженные в его столе, среди них были найдены написанные его рукой заметки, имевшие прямое отношение к тайной операции на Транссибирской железной дороге. Откуда ему стало известно об операции "Абсорб"? На этот вопрос ответа не было…
Не менее трудно было выяснить, сколько агентов ЦРУ раскрыто из-за ошибок Управления или из-за небрежности самих шпионов. Например, когда ЦРУ получило подтверждение ареста Полещука, от источников в Москве поступило по крайней мере три различных объяснения его провала. По первой версии, Полещук отравился изымать закладку (камень) в состоянии алкогольного опьянения. По второй - он попался на глаза КГБ, потому что в тот день в парке проходила молодёжная конференция и количество патрулировавших его офицеров госбезопасности было удвоено. Наконец, Управлению сообщили, что КГБ выследил офицера ЦРУ, спрятавшего в парке "камень" с деньгами. Возле тайника была устроена засада, в которую и попал Полещук. Какая из версий соответствовала истине? Никто не знал.
Третье возможное объяснение потерь, или пресловутый "знак вопроса", доводило спецгруппу до исступления. Ещё в первый месяц совместной работы члены спецгруппы насчитали у обречённых шпионов 44 "связующих звена". Например, практически все из них на каком-то этапе получили своё вознаграждение в рублях. Поскольку рубли были в обращении только в Советском Союзе, ЦРУ приходилось покупать их у советского министерства финансов. Мог ли КГБ каким-то образом метить рубли, покупаемые ЦРУ, чтобы позже отслеживать, кто тратит их в Москве? Никто не знал. Ещё одним звеном была система почтовой связи ЦРУ. Большинство шпионов время от времени передавали ЦРУ документы. ЦРУ приходилось доверять военным и дипломатическим курьерским службам доставку особо важных материалов в Лэнгли и в резидентуры в разных странах. Может быть, КГБ нашёл способ просматривать диппочту во время международного транзита? Никто не знал…
Естественно, в первую очередь шпионов объединяло то, что все они работали на ЦРУ. Но именно это звено на поверку оказалось самым запутанным. Например, Толкачёв шпионил на ЦРУ в течение восьми лет. Сколько подразделений Управления получили о нем телеграммы? Сколько секретарей обрабатывали донесения, поступавшие от Толкачёва? До каких из этих подразделений и секретарей дошла информация о других шпионах? Скольким из них было известно о Толкачёве и Полещуке, но не известно о Варенике? Никто не знал.
Спустя годы спецгруппу осудят за то, что, собирая мелкие факты и "не видя за деревьями леса", она впустую потратила время. Критики будут утверждать, что Вертефей и ее команда отказывались признать очевидный факт: в Управлении работал агент. Высказывалось предположение, что Вертефей и ее спецгруппа не хотели и думать о том, что кто-то в ЦРУ был предателем. Эти обвинения вызовут ярость у Вертефей и ее помощников.
- Я всегда знала, что среди нас мог оказаться предатель, - сказала она позже. - Я не прятала голову в песок, как страус. Уверена, что и мои люди этого не делали. Но определить, что в Управление проник агент, в то время было не так-то просто.
Вертефей и другие члены спецгруппы прекрасно помнили, сколько вреда причинил Управлению Энглтон во время поисков шпиона.
- Мы все сошлись на том, что действия в стиле Энглтона совершенно недопустимы, - рассказывала она потом.
Это означало, что спецгруппа хотела, чтобы к предполагаемому агенту ее привели улики, и не собиралась, подобно Энглтону, выбирать жертву и затем доказывать, что подозреваемый действительно являлся предателем.
Проблема была в том, что еще никому не удавалось найти агента с помощью одного лишь расследования. Все шпионы, раскрытые разведслужбой США за последние годы, были схвачены благодаря доносчикам. Виталий Юрченко донёс ЦРУ на Эдварда Ли Ховарда. Ховард рассказал КГБ про Адольфа Толкачёва. Предатели сдавали предателей. Именно так разоблачали "кротов". То, что пытались сделать Вертефей и ее спецгруппа, никогда не делалось раньше.
54-летняя Вертефей совершенно не вписывалась в стереотип офицера ЦРУ, особенно в его голливудский имидж. Она была скорее похожа на чью-то бабушку или учительницу английского, чем на героиню боевика о Джеймсе Бонде. Вертефей, невысокая, скромно одетая и седовласая, работала на Управление уже 32 года, став его сотрудницей в 1954 году, сразу после окончания колледжа. В те времена женщин, попадавших в ЦРУ, сразу направляли в секретариат. Немногим из них давали возможность получить профессиональную подготовку. Тот факт, что Вертефей говорила по-немецки и получила учёную степень по европейской истории, не имел никакого значения. Вертефей назначили машинисткой старших руководителей ЦРУ. Тогда ещё не был изобретён способ исправления ошибок на оригинале, и машинистка должна была печатать документ в девяти копиях. Если она делала ошибку, ей приходилось перепечатывать всю страницу. Однако Вертефей была вознаграждена за свою аккуратность. Ей одной из первых выдали электрическую печатную машинку, и не прошло года, как Жанну направили в Сенегал на административную работу в резидентуре. Там ее босс вскоре понял, что, перебирая бумажки, она впустую тратит свои таланты. Он начал как бы невзначай поручать ей более "творческие" задания. В начале 60-х Вертефей - одну из первых женщин в Управлении - послали на Ферму для повышения квалификации. В числе 66 сотрудников, проходивших обучение, было лишь семь женщин. Им не разрешали посещать курсы, предназначенные для мужчин, - Управление не верило, что женщины могут вынести такие физические нагрузки, - и не обучали стрельбе. В 70-е годы ее назначили руководителем секции персоналий в отделе СССР и восточной Европы. Если, к примеру, в Афинах объявлялся "неопознанный" офицер КГБ, звонили Вертефей. Почти всегда она помнила имя офицера, его предыдущий служебный пост и дела, в которых он участвовал. Если не помнила, то знала, где найти необходимую информацию. Ее отличала редкая способность складывать в целостную картину то, что другим казалось разрозненными фактами. В исследовании, написанном в 70-е годы, Вертефей привела ряд "бытовых" признаков, с помощью которых офицеры ЦРУ могли опознать своих противников. Вот одна из подсказок: в советских представительствах за рубежом послу полагался лимузин с шофером. Сотрудники среднего уровня и не связанные с КГБ работники посольств брали дежурные машины или покупали подержанные автомобили, если могли себе это позволить. Однако офицеры КГБ неизменно разъезжали на новеньких иномарках. В Управлении Вертефей славилась скрупулёзностью и вниманием к мелочам. Ее уважали за то, что она не боялась делать замечания своим боссам, когда они в чём-то ошибались.
В середине Марта 1987 года команду Вертефей стал преследовать призрак из недалёкого прошлого. ВМСР объявила, что найдены доказательства повального шпионажа среди охранной службы морских пехотинцев в Москве. Главной уликой, по сообщению ВМСР, послужило признание капрала морской пехоты Арнольда Брэйси, который служил в Москве вместе с Лоунтри и получил дисциплинарное взыскание за связь с советской женщиной. Брэйси признался ВМСР, что по ночам пропускал офицеров КГБ на территорию посольства США. Не прошло и нескольких дней, как ВМСР арестовала ряд других морских пехотинцев по обвинению в содействии КГБ, сотрудники которого с их помощью проникали в посольство под покровом ночи, чтобы сфотографировать документ и установить "жучки" в узле связи, где находились важнейшие шифровальные машины посольства.
Обвинения ВМСР послужили толчком к международному скандалу. Посольству в Москве было приказано прекратить передачу секретной информации по линиям связи и перестать использовать все компьютерные терминалы, электрические и даже механические печатные машинки т опасений, что в них могли быть установлены "жучки". Сотрудникам посольства приходилось разговаривать шёпотом и писать свои отчёты от руки. Всю корреспонденцию из Советского Союза отравляли с курьерами. Госдепартамент потратил 30 млн. долларов на замену сложного коммуникационного оборудования и усиление безопасности посольства. Министр обороны Каспар Уэйнбергер сравнил скандал в Москве с захватом посольства США в Тегеране. "мы очень, очень расстроены. Это серьёзнейший провал", - заявил он. Впервые в истории была заменена вся охранная служба морской пехоты в составе 28 человек. Президент Рональд Рейган, выступивший перед представителями средств массовой информации со специальным заявлением, осудил спецслужбы за нарушение норм безопасности и сказал, что давно подозревает КГБ в размещении подслушивающих устройств в злосчастном новом здании посольства США, которое все ещё строилось в Москве. В апреле 1987 года в Москву был отправлен специально оборудованный в автомашине узел связи, чтобы государственный секретарь Джордж П. Шульц мог спокойно отсылать в Белый дом отчёты о ходе напряжённых затяжных переговоров о ядерных ракетах средней дальности. На пресс-конференции Шульц пожаловался: "мы, в отличие от них, не врывались в их посольство. Они вторглись на нашу суверенную территорию, и нам это чертовски неприятно".
Между тем адвокаты обвиняемых морских пехотинцев заявили, что все расследование ВМСР было элементарным мошенничеством. По их словам, чрезмерно ревностные следователи ВМСР сфабриковали улики, подтасовали факты и запугали молодых пехотинцев.
Вертефей и ее спецгруппа не знали, что и думать. Дело принимало неожиданный оборот. Если верить ВМСР, Лоунтри и другие пехотинцы могли оказаться виновниками потерь 1985 года.
- Мы предположили, что они могли впустить технических специалистов КГБ в наиболее уязвимые отделы посольства, включая и резидентуру ЦРУ, - сказала Вертефей.
Отложив все остальные варианты, которые прорабатывались до этого, спецгруппа начала выяснять, действительно ли Лоунтри, Брэйси и другие охранники могли быть виновны в преступлениях, которые им приписывала ВМСР. Дэниэл Нескьюр возглавил это расследование, изучая вахтенные журналы, где были указаны дежурные посты Лоунтри и Брэйси.
Посреди всей этой суматохи Пол Редмонд призвал на помощь Сэнди Граймс.
- Вы возненавидите меня за это задание, - предупредил он, - но мне нужно, чтобы вы составили опись всей документации, хранящейся в московской резидентуре ЦРУ, до последнего клочка бумаги. Придётся предположить худшее. Если КГБ действительно пробрался в посольство, мы должны знать, что он там нашёл.
Граймс взяла в помощницы Диану Уортен.
Граймс потребуются месяцы, чтобы собрать, скопировать и инвентаризировать более 60 тысяч страниц телеграмм, донесений и других секретных документов, которые сотрудники Управления нашли в папках, на столах и полках московской резидентуры. Прочитать, подшить и описать все эти материалы было задачей не из легких. Однажды, когда Граймс сортировала кипу разведывательных донесений, в кабинет вошла Уортен в ярком итальянском шарфе.
- Откуда у тебя этот хорошенький шарфик? - поинтересовалась Граймс.
- Это подарок Рика с Розарио, - ответила Уортен. - Розарио попросила меня отправить в Рим упаковки витаминов и в знак благодарности прислала несколько шарфиков.
- Ты шутишь! - воскликнула Граймс. - Это же шарф от Сальваторе Феррагамо. Он, наверное, стоит несколько сотен долларов.
Женщины были поражены. Рик никогда не отличался щедростью.
- Может, мне тоже начать посылать Розарио витамины? - пошутила Граймс.
Пока спецгруппа занималась нашумевшим делом морских пехотинцев, а Граймс с Уорген разбирали горы посольских бумаг, Управление узнало об аресте ещё двух шпионов. КГБ снова постарался сохранить аресты в тайне. Владимир Поташов, агент по кличке Мидиум, был задержан в июле 1986 года. Он работал в Институте США и Канады и сотрудничал с ЦРУ с 1981 года. Тогдашний министр обороны Гарольд Браун был немало удивлён, когда на переговорах по стратегическим вооружениям Поташов попросил его устроить ему частную встречу с офицером ЦРУ. Это был первый случай в истории Управления, когда министр обороны завербовал советского шпиона. До Управления также дошли слухи об аресте Владимира Пигузова, известного под кодовым именем Джоггер. Он был завербован в 70-е годы в Индонезии, но с тех пор, как в 1979 году вернулся в Москву, ЦРУ потеряло с ним связь. Его арест удивил Управление. Теперь стало ясно, что КГБ арестовывал как "новичков", проработавших всего восемь месяцев, так и тех, кто сотрудничал с ЦРУ восемь лет назад.
Аресты Поташова и Пигузова расширили список рассекреченных агентов до 12 человек. Вертефей уже была знакома с делами всех разоблачённых шпионов, но остальным членам ее группы приходилось изучать новое дело после каждого ареста. Они должны были узнать как можно больше о каждом агенте, его семье, работе, продвижении по службе и причинах шпионажа. Все дела были досконально изучены. У каждого было своё "лицо".
Одна из любопытных особенностей работы заключалась в том, что деятельность ЦРУ и КГБ часто как бы зеркально повторялась. При каждом аресте шпиона ЦРУ Вертефей и ее спецгруппа принимались за новое дело, прекрасно зная, что их противники из пятого отдела "К" тоже его изучают, но с совершенно другой стороны. ЦРУ пыталось выяснить, почему шпион был разоблачён. КГБ оценивал ущерб, причинённый шпионом. Спецгруппа знала, что кэгэбешникам придётся изрядно попотеть над делом Пигузова. Своё последнее задание он выполнял в академии, где готовят разведчиков-офицеров КГБ (аналоге Фермы ЦРУ). Там он имел доступ к документам, содержавшим настоящие имена всех новых сотрудников КГБ и подробные психологические портреты двух поколений офицеров госбезопасности. Обычно КГБ удавалось выбивать из пойманных шпионов подробные признания. И все же советским следователям придётся гадать, насколько правдиво утверждение Пигузова о том, что с 1979 года он прекратил сотрудничество с ЦРУ.