О роли ЦРУ, которое за многие месяцы до того "вычислило" Рика, не было сказано ни слова. Были забыты и Вертефей с ее спецгруппой, обнаружившие счета в швейцарских банках. Питер Маас, который получит эксклюзивные материалы от ФБР, в своей книге "Шпион-убийца" напишет, что в 1991 году Пол Редмонд из ЦРУ умолял ФБР принять участие в охоте на "крота". "У нас руки в крови!" - якобы вырвалось у него в одном из разговоров. Позже Редмонд заявит, что эта фраза - плод воображения автора.
Однако самая яростная баталия между ЦРУ и ФБР разыгралась за кулисами. Управление проиграло. Президент Клинтон подписал директиву, согласно которой руководителем группы ЦКР в Лэнгли по борьбе со шпионажем отныне должен всегда являться сотрудник ФБР. Этот беспрецедентный шаг позволял Бюро контролировать все будущие охоты ЦРУ на "кротов". Конгресс пошёл еще дальше, добавив к Закону о наделении полномочиями в разведке от 1995 года положение, обязывающее ЦРУ предоставлять ФБР доступ ко всем интересующим его делам. Управлению также было сказано, что оно должно немедленно уведомлять ФБР при первом же подозрении о любой утечке секретной информации. На волне публикаций, поливающих грязью ЦРУ и восхваляющих ФБР, Брайанта поставили во главе всех разведывательных операций ФБР. Его повышение уязвило многих сотрудников Управления, которые считали его главным инициатором захвата власти Федеральным бюро расследований.
Через некоторое время в Лэнгли узнали о том, что сделали Вертефей и ее спецгруппа. Вулси взял Вертефей в Белый дом, на встречу Клинтона и вице-президента Альберта Гора с руководителями конгресса. Они должны были обсудить, повлияет ли дело Эймса на отношения между США и Россией. Перед началом совещания Вулси рассказал Клинтону и Гору о Вертефей и ее спецгруппе. Клинтон подошёл к ней, пожал руку и поднял вверх большой палец в знак одобрения. Верная себе Вертефей сказала президенту, что поимка Эймса - это заслуга большой группы людей.
Спустя почти год после ареста Эймса ЦРУ решило провести церемонию награждения Вертефей, Граймс, Пэйна и Уортен. Их друзья и родственники получили официальные приглашения, но затем, без всякого предупреждения, мероприятие отменили. К тому времени Вулси, карьера которого была разрушена из-за дела Эймса, ушёл с поста директора ЦРУ, а исполняющий обязанности директора адмирал Уильям О. Студман не хотел, чтобы средства массовой информации пронюхали о том, что ЦРУ поздравляет кого-либо в связи с этой позорной историей. После ухода Студмана Управление решило тайно провести частную церемонию только для членов команды "охотников на крота".
На неё не пригласили ни членов их семей, ни других штатных сотрудников ЦРУ. Вертефей и Граймс отказались присутствовать на церемонии. Хотя мало кто об этом знал, участие в расследовании стоило Граймс 25 тысяч ее кровных денег. Во время расследования ЦРУ предложило всем сотрудникам, которые были согласны досрочно уйти в отставку, денежную компенсацию. Граймс мечтала об отставке, но ей сказали, что если она возьмёт деньги, то не сможет вернуться на неполный рабочий день в команду "охотников на крота". Редмонд умолял ее остаться, и накануне истечения срока действия предложения о 25 тысячах долларов Граймс решила не принимать денежную компенсацию, а выйти в отставку и остаться на работе по контракту, пока Управление не разоблачит "крота". Когда Эймса арестовали, Граймс порадовалась, что продержалась до конца. Она чувствовала, что помогла Управлению отплатить долги за Полякова и всех остальных.
Через несколько дней после частого приёма в Управлении Граймс получила по почте пакет. В ней была медаль и благодарственное письмо от ЦРУ. Она бросила и то, и другое в ящик письменного стола.
У Рика едва хватало времени на сон и еду. Он был очень занят. После того, как он признал себя виновным, не менее трёх раз в неделю его возили на допросы в офис ФБР. Вначале от ФБР на них присутствовали Лес Уайзер-младший, Джим Милбурн и Руди Гьерин. Халкоуэр выступал в качестве представителя прокурора США. ФБР было против того, чтобы в допросах участвовало ЦРУ, и нехотя допустило на них одну Жанну Вертефей. В первый день она демонстративно вошла в комнату позже всех. Пожать Рику руку Жанна отказалась. Но когда допросы начались, Уайзер, Халкоуэр и Доннер "отсеялись". Всю работу пришлось выполнять Тьерину, Милбурну и Вертефей. Вертефей и Рик нередко вспоминали истории из прошлого и хохотали над шутками, понятными только их коллегам из ЦРУ. Иногда она даже забывала о том, что он сделал. В начале допросов Рика спросили, не предлагал ли он когда-нибудь КГБ свалить всю вину за потери 1985 года на другого сотрудника Управления. Рик ответил утвердительно. В своё время он сообщил русским имя возможного "козла отпущения", который знал о потерях все. Глядя в глаза Вертефей, сидевшей по другую сторону стола, Эймс тихо сказал, что назвал КГБ именно ее.
В те дни, когда Рика не допрашивали, он часами пытался помочь Розарио. Он изучил основные положения, на основе которых федеральные судьи определяют срок тюремного заключения, и направил в суд прошение на 22 страницах, настаивая на том, чтобы судья Хилтон сократил срок заключения Розарио с пяти до максимума двух лет. Оперируя всеми юридическими терминами, которые он только знал, Рик утверждал, что с Розарио обошлись гораздо хуже, чем с жёнами других осужденных шпионов. Он упомянул, что Барбара Уокер молчала целых 14 лет, прежде чем сдать своего мужа властям. Но обвинений против неё никто не выдвигал, хотя она призналась, что ездила вместе с ним к тайнику и потом разглаживала утюгом скрученные долларовые купюры, которые были спрятаны в банке из-под кока-колы. Энн Поллард осудили по обвинению в сообщничестве, когда ее муж Джонатан был уличён в шпионаже на Израиль. Она отсидела в тюрьме три с половиной года и затем была освобождена из-за проблем со здоровьем, писал Рик. Однако ко всем этим действиям Рика тайно побуждала сама Розарио. Она забрасывала его злобными письмами, требуя, чтобы он ее "спас". Время от времени она угрожала покончить с собой, если он этого не сделает. Рик посоветовал Розарио изображать из себя несчастную жертву. В письме, которое Розарио позже порвала на мелкие кусочки и спустила в тюремный унитаз, Рик пообещал ей сказать репортёрам, что манипулировал ею с помощью всех уловок, которым научился в ЦРУ, доходя даже до психологического шантажа. Он настаивал, чтобы она свалила всю вину на него.
За несколько дней до вынесения приговора Розарио она отказалась от услуг назначенного судом адвоката и наняла Джона П. Хьюма, чья фирма также представляла интересы колумбийского посольства. Из денег, вырученных за продажу квартиры и участка земли на побережье, которыми она и Рик владели в Колумбии, она заплатила ему 25 тысяч долларов. Хьюм предупредил, что почти ничем не сможет ей помочь, но устроил для Розарио эксклюзивные интервью с Салли Квинн из "Вашингтон пост" и Дианой Сойер, ведущей телешоу канала Эй-би-си "Прайм тайм лайв". Обе журналистки подняли вопрос о том, не слишком ли строго ее наказало правительство.
Когда 23 октября Розарио предстала перед судьёй Хилтоном для вынесения приговора, Хьюм продолжал развивать эту тему. "Розарио Эймс стала жертвой худшей формы супружеского насилия, - подчеркнул он. - После того как годами ее обманывали и предавали, у Розарио почти не оставалось выбора: узнав о шпионаже Рика, она должна была молчать".
Бледная и измождённая Розарио стала зачитывать по бумаге заранее приготовленное заявление. "Я делала ужасные ошибки, принимала неверные решения, - сказала она, борясь со слезами. - мне дурно от одной мысли о том, что по вине Рика погибли люди". Как только она узнала, что Рик - шпион, ее жизнь, как она утверждала, превратилась в кошмар: "Я была совершенно раздавлена и сломлена насилием и давлением со стороны Рика. Чем больше Рик меня принуждал, тем в большую зависимость от него я попадала. Вскоре меня стал преследовать страх, что его поймают. Ваша честь, вы должны понять, что Рик Эймс - профессиональный шпион ЦРУ - внушил мне, что, если его разоблачат, это поставит под угрозу мою жизнь и жизнь моего сына. Поэтому я помогала ему… за что мне мучительно стыдно и в чём я глубоко раскаиваюсь".
К концу заключительной, третьей страницы своего заявления Розарио, казалось, была на грани нервного срыва: "Полу нужна мать… Возможно, моя жизнь кончена, но мой пятилетний сын имеет право на жизнь. Рик отнял у меня мою, но прошу вас, не позволяйте ему уничтожить и Пола".
К подиуму подскочил взбешённый Халкоуэр. Он остановился, повернулся к Розарио и взглянул ей прямо в глаза.
- В этом деле много жертв, миссис Эймс, но вы к их числу не относитесь!
Он объявил, что следствию не известно ни одного доказательства того, что Розарио когда-либо протестовала против шпионажа своего мужа.
- Когда Рик Эймс, получив пакет от КГБ, говорит жене, что едет домой и что все в порядке, она задаёт ему единственный вопрос: "И в финансовом отношении?" - прогремел Халкоуэр, цитируя магнитофонную запись, сделанную 3 октября.
Казалось, 40 минут эмоциональных излияний Розарио совершенно не тронули судью Хилтона. Некоторые даже утверждали, что он откровенно скучал. Судья приговорил Розарио к пяти годам заключения и закрыл заседание суда.
* * *
Говорит Рик Эймс
Сегодняшняя Розарио не имеет отношения к женщине, в которую я влюбился. Ту женщину вы уже никогда не увидите. Моя сестра помнит, какой она была до нашего отъезда в Рим. Тогда в Розарио было что-то невинное и неземное, и, к своему великому стыду, в происшедших в ней переменах виноват только я. Чтобы увидеть в ней Розарио, которую я полюбил, вы должны понять и ее прошлое, и то, как на неё повлияли я и моё предательство.
В Мехико помощь Розарио Управлению носила характер наивной дружбы. Она позволяла друзьям пользоваться ее квартирой за небольшую плату. Она и понятия не имела что представляет собой ЦРУ и какие цели оно преследует. Когда я объявил ей, кем работаю на самом деле, она была искренне удивлена и даже шокирована. Но в то время Розарио была безумно влюблена и просто закрыла на это глаза. Потом я не раз пытался объяснить ей основные моменты своей работы специальности, карьеры. Все это не особенно интересовало Розарио. Сначала ее интерес к России, СССР, славянской культуре, литературе и так далее был минимальным. Впрочем, она относилась к этому без особого предубеждения. Эта часть света была от неё так же далека, как, скажем, луна. Восток ей казался огромным тоскливым пространством, где живут унылые рабы. Но из-за этого безразличия она также многое в себе подавляла. Например, старалась не высказывать своё неприязненное отношение к ЦРУ и большинству моих сослуживцев. Розарио составляет мнение о людях быстро и категорично, и многие сотрудники Управления, с которыми она встречалась, не пришлись ей по душе. И, конечно, прямота, с которой я высказывал свои взгляды, послужила причиной некоторых из ее негативных суждений. Шпионаж, предательство, агенты - все это вызывало у неё глубокое отвращение. Розарио совершенно не могла связать воедино свою дружескую услугу в Мехико с тем, чем я занимался и о чём ей рассказывал. Только ее преданность мне и ее вера в то, что я не такой, как другие, помогли ей смириться с тем, что она считала бесчестным, жестоким и - в глубине души - самым унизительным методом осуществления политики США. Она выкинула из головы мою профессиональную жизнь, что психологически было важно, поскольку переросло в привычку, которая позже сыграла мне на руку.
Розарио и деньги. За пару поколений до рождения Розарио ее семья была вполне обеспечена, но по мере взросления она стала понимать, что ее родители небогаты. К моменту развода родителей она и ее мать жили исключительно на свои зарплаты. У нее не было привычек богатой женщины, но всю жизнь ее окружали приятные, элегантные и дорогие вещи, которыми пользовалась зажиточная прослойка общества Боготы. Именно поэтому у нее такие аристократические замашки. Но к деньгам Розарио относится как к чему-то нереальному и абстрактному - не к тому, о чём следует думать и включать в свои жизненные планы… Она не видит необходимости в их обилии. Ты просто либо имеешь деньги, либо нет. Вплоть до 1985 года Розарио была привычна к тяжёлой работе за маленькую зарплату. Поэтому когда я стал приносить домой деньги, то всегда придумывал туманные объяснения насчёт их происхождения Розарио очень быстро научилась тратить эти деньги. Где-то на второй год нашего пребывания в Риме я сказал ей, что мы теперь достаточно состоятельны чтобы считать себя почти богатыми людьми. Я начал убеждать ее в том, что нам не придётся нуждаться ни в чём до конца своих дней. Я постоянно поощрял трату денег и приобретал дорогие подарки, привычки же самой Розарио почти не изменились: она только стала больше покупать дорогой одежды, предметов домашнего обихода, и все. Крупные суммы отправлялись в Колумбию: мы оказывали помощь ее матери и приобретали квартиры и землю. Что ещё? Только дорогие рестораны и несколько поездок в отпуск. Почти все уходило на мелочи. Именно я принимал все важные финансовые решения и покупал действительно дорогие игрушки.
К моменту нашего возвращения в Вашингтон Розарио привыкла к мысли, что у нас хватит денег на покупку почти всего, что нам может понадобиться, конечно, в разумных пределах. Когда, не выдержав, я рассказал ей о том, что шпионю на русских, - о чём буду всегда жалеть, - то применил несколько методов, чтобы пресечь ее возражения и, что не менее важно, избежать подробных обсуждений этого вопроса. Я сказал ей, что являюсь независимым "консультантом" русских, но умолчал о том, какую информацию я им предоставил в прошлом и продолжал предоставлять сейчас. И никакие страхи и вопросы не помогли ей преодолеть эту преграду. Кроме того, я шантажировал ее с помощью двух аргументов. Во-первых, я прозрачно намекнул на то, что за вербовался в КГБ, чтобы обеспечивать ее, наших будущих детей, ее мать и чтобы создать стабильную материальную базу на будущее. Розарио была в этом отношении особенно уязвима, поскольку знала, как щедро мы одариваем ее семью.
Ещё она боялась, что слишком шикует. Мы оба чувствовали, что ее мать обращается с полученными от нас деньгами весьма неумело. Эта форма ненавязчивого и искусного шантажа помешала Розарио занять непримиримую позицию. Я стыжусь своего поведения. И, помимо всего прочего, она, конечно же, не могла себе представить, что Пол будет лишён всех благ и возможностей, которые для неё были так важны… Розарио рассматривала их как абсолютную необходимость.
Вторым элементом шантажа было моё обещание, что скоро, когда я выйду в отставку и уйду из Управления, все это прекратится. Я внушил ей, что мне нужно развязаться с русскими осторожно, иначе они могут разозлиться и отомстить мне. Также я сказал ей, что русские хотят мне заплатить ещё миллион долларов с лишним и мне нужно "уволиться" так, чтобы при этом получить эти деньги.
Все возражения Розарио, как вначале, так и потом, сводились к ее убеждённости в том, что все это дурно пахнет. Она считала, что я поступаю противозаконно и бесчестно, не посоветовавшись с ней… И, если меня застукают, всем нам грозит ужасная опасность… Наша судьба в руках у русских… И денег нам, естественно, хватает и так. На это я говорил, что не причиняю никому вреда; закон - это всего лишь условность; русские полностью предотвратили возможность провала; что сделано, то сделано; деньги нам все ещё нужны; и через год или два все это закончится. Разумеется, ей было нечего возразить на мои любимые абстрактные аргументы: "что сделано, то сделано" и "нам остаётся только со всем этим покончить. Разве вы не видите, что я просто не дал ей права выбора? Через год или два после того, как я ей открылся, во время одного из редких и кратких разговоров на эту тему Розарио сказала, что ещё ни дня не прожила без панического страха перед будущим. Несмотря на то что она понятия не имела, что происходило между мной и русскими… несмотря на все мои заверения, что все это, в общем, безобидно и является частью наших бессмысленных шпионских игр, в глубине души она знала, что мне грозит ужасная опасность. Но я не думаю, что она когда-нибудь понимала, что ее личная безопасность также находится под угрозой. Скорее, ей представлялось, что она и Пол могут потерять меня и я стану единственной жертвой катастрофы, которая обрушится на нашу семью, если меня разоблачат. За себя Розарио никогда не боялась. С какой стати? Шпионом же был я. Я принял это решение, я пошёл на это и теперь стоял на своём и был полон решимости продолжать свои занятия, невзирая на все ее страхи и опасения.
Итак, все сводится к одному, а именно к неспособности Розарио, узнавшей всю правду, силой удержать меня от шпионажа или как-то обезопасить себя. Вот почему ее наказали несправедливо. Разве вы не понимаете? Рассказывая ей о том, чем занимаюсь, я заранее знал, что она ничего не сможет изменить. Она уже привыкла блокировать в своём сознании все, что касалось моего мира, и была обезоружена моим шантажом и своей потребностью в деньгах. Так скажите мне, кто виноват? И перед тем, как осудить Розарио, спросите себя, как бы вы поступили, если бы ваш супруг объявил, что занимается нелегальной деятельностью? Если бы с помощью шантажа он внушил вам, что у вас нет другого выбора? вот так-то. Рик Эймс утверждает, что его жена невиновна. И все ещё сильно ее любит.