- Салют, Дайс! - ответил представитель "Гондурас Фрут компани" и, шагнув навстречу хозяину, что есть силы хлопнул его по плечу.
- Привет, дружище! Ты точно новенький доллар! - улыбаясь, сказал Дайс и, не оставаясь в долгу, хлопнул гостя ладонью в грудь.
- Постой, в последний раз мы виделись еще в Спикенбурге, не так ли? - спросил Гонзалес.
- Да, счастливое время, сорок шестой год! - даже вздохнул Дайс.
- Это по твоей вине я последние полгода корпел над науками в Эрцхаузене и очутился здесь, в России?
- Да, мой мальчик. Ты слишком нервно настроен. Раздевайся и давай-ка поболтаем. Садись сюда, здесь теплее, - предложил Дайс, указывая на кресло около печи. - Могу предложить "Марсонвиль бист" или "Уайт хоорс". Но лично я предпочитаю русскую водку.
- Давно я не пил марсонвильской бурды.
Дайс сделал смесь и, потрясая шейкером, накрыл на стол.
- Прошу! - пригласил он, разливая коктейль в бокалы. - За твое появление на линии огня! За удачу!
Они чокнулись и проглотили обжигающую смесь.
- Перейдем к делу, - сухо сказал Дайс.
Гость закурил сигарету и выжидательно посмотрел на Дайса.
- До того, как мы с тобой встретились в Спикенбургском колледже, ты, если не ошибаюсь, кончил Альтаирский механический институт?
- У тебя отличная память.
- Твой отец Юлиус Буш эмигрировал из Прибалтики в сороковом году?
- Точнее, второго июля сорокового года.
- Ты, кажется, проходил подготовку по программе Московского высшего технического училища имени Баумана?
- Точнее, по программе механико-технологического факультета.
- Твой рост?
- Сто семьдесят восемь.
Дайс налил себе полный бокал коктейля и, отпив глоток, неожиданно спросил:
- Ты, Балт, конечно, читал Дикка Клюазо?
- Еще бы: "Любовь гориллы", "Вкуси убийства запретный плод!" - чертовски здорово! - с удовольствием вспомнил Гонзалес.
- Так вот, я должен тебе сказать, что вся писанина Дикка Клюазо - детский автограф на пеленке по сравнению с тем, что тебе предстоит в России. Если ты, Балт, сделаешь "веселую улыбку под занавес" и тебе удастся еще раз пересечь океан, тебя не купишь и за пятьсот тысяч долларов!
Гонзалес внимательно слушал своего шефа. Дайс, настроенный философски, не торопился переходить к главному.
- Когда в тридцатых годах по делу "Метро Виккерс" засыпался бродяга Торнтон, он был тогда крупной ставкой Интеллидженс-сервис. Ценою больших жертв они получили своего Торнтона обратно. Это были славные времена романтики в нашем с тобой деле. Теперь иное время, Балт! Если ты будешь разоблачен, - мы откажем тебе в отечестве. Перед лицом неизбежной опасности скорпион, подняв хвост, вонзает смертоносное жало себе в голову. - Дайс вынул из футляра маленький стеклянный шарик с жидкостью и, показав его Балту, добавил:
- Вот твое смертоносное жало, Балт, возьми его, - и пододвинул футляр собеседнику.
Гонзалес осторожно взял ампулу, положил ее в футляр и сунул в карман.
- Если ты, Балт, помнишь, - продолжал Дайс, - то несколько лет тому назад в "Спикен Ньюс" я писал о железном занавесе, так вот: никакого железного занавеса в России нет! Я всегда и везде, совершенно беспрепятственно, так же, как и все мои соотечественники, передвигался по этой стране. Я бывал, где хотел, разговаривал, с кем хотел, и никто и никогда не стоял на моем пути. Но излишняя осторожность не помешает. Встречаться до третьего мы больше не будем.
Дайс налил вино собеседнику и поднял бокал:
- Ну, балтийский изгнанник, герой банановой республики, за веселую улыбку под занавес!
Поставив рюмку на стол, он вынул из кармана плоскую никелированную ампулу и сказал:
- Ты, Балт, всегда был чувствительным к физической боли. Помнишь спикенбургский бэйз-бол? Мы сделаем предварительный укол.
- Это длительная операция? - спросил Гонзалес, засучивая левый рукав рубахи.
- Пустяк, несколько минут, - ответил Дайс, готовя шприц для укола. Но, заметив волнение Гонзалеса, он добавил: - Не волнуйся, мой мальчик, ты вернешься, ты обязательно вернешься, как возвращается бумеранг.
4
НА БЕГУЩЕЙ ВОЛНЕ
Подле одного из домов большого благоустроенного поселка Московского автозавода автомашина "Победа" высадила человека средних лет в сером полупальто с воротником из кенгуру и шапке-ушанке. Он вошел в подъезд и направился к лифту.
- Вам, гражданин, куда? - поинтересовалась лифтерша и, узнав номер квартиры, многозначительно добавила: - К Ивану Николаевичу, понятно!
Уже поднимаясь на лифте, человек в сером полупальто оценил по достоинству восклицание лифтерши. Надо полагать, что Иван Николаевич Жбанков был гордостью этого дома. Да, пожалуй, и не только дома: знатный токарь-скоростник, дающий продукцию в счет шестьдесят первого года, автор популярной книги о новой геометрии резцов, был, кроме того, искусным резчиком по дереву и радиолюбителем коротковолновиком.
Располагая этими по существу общими сведениями о человеке, с которым ему предстояло встретиться, гражданин в сером полупальто оказался у двери квартиры на седьмом этаже. Он нажал кнопку звонка, и в то же мгновение дверь распахнулась, а в хромированной рамочке на молочно-белом стекле вспыхнул транспарант: "Войдите!"
Никем не встреченный, гражданин вошел в прихожую, снял полупальто, шапку, не торопясь пригладил непокорную выгоревшую на солнце прядь светлых волос и, услышав за переборкой звук морзянки, открыл дверь.
По стенам небольшой комнаты были укреплены стеллажи с книгами, направо на длинном столе стояла радиоаппаратура, сигнальный щиток, преобразователи переменного тока, стабилизатор напряжения, самодельный телевизор, контрольный осциллограф, рамочная антенна и много каких-то еще деталей, назначение которых для вошедшего было непонятно. Прямо у окна - письменный стол, на нем большая стопка книг с закладками, налево верстак, набор инструментов, куски грушевого дерева, пенек с корневищем, в котором уже можно было угадать будущий облик Черномора.
Вручив хозяину дома свое удостоверение, вошедший с интересом наблюдал Жбанкова, его большую лобастую голову со светло-карими глазами, сухим, хрящеватым носом и энергично сжатым ртом. Иван Николаевич сидел в кресле, обложенный грелками и укутанный одеялом.
"Майор госбезопасности Никитин Степан Федорович", - прочел Жбанков и, возвращая удостоверение, также пытливо взглянул на посетителя. Ему понравилось его лицо, светлые волосы, брови, сросшиеся на переносье, голубые, полные затаенного юмора глаза под тенью длинных и темных ресниц, выразительный рот.
- Рад с вами познакомиться, Степан Федорович, - сказал Жбанков и, усмехнувшись, добавил: - Не бывать бы счастью, да несчастье помогло!
- Надолго вы из строя? - участливо спросил Никитин.
- Я этот проклятый радикулит в войну подхватил, в болотах Восточной Пруссии. Мне профессор Воронов сделал новокаиновую блокаду, и я уже было забыл, что болел радикулитом. Черт меня дернул в этом году, я был на Рице, искупаться в озере. Вода холодная и… меня оттуда привезли на носилках.
Раздался резкий звонок телефона. Никитин уже было поднялся, чтобы подойти к аппарату, стоящему на отдельном столике у двери, как увидел, что рычаг подхватил трубку телефона, одновременно включив магнитофонную приставку, и молодой, ломающийся басок прозвучал в репродукторе: "Иван Николаевич болен и не подходит к телефону, прошу звонить в семь вечера, когда Раиса Григорьевна приходит с работы".
Рычаг положил трубку на аппарат и выключил магнитофон.
- Техника на грани фантастики! - улыбаясь, сказал Никитин.
- Техника не моя, сына. Димка у меня увлекается этим аттракционом. Кулибин! Такой чертенок, сладу с ним нет! - сказал Жбанков, скрывая за нарочитой резкостью гордость за своего сына.
- Ну что ж, приступим, Иван Николаевич? - спросил Никитин.
- Пожалуйста, - согласился Жбанков и вытащил из стола блокнот.
- Только, прошу вас, популярнее, я в радиотехнике разбираюсь слабо, - попросил Никитин.
- Постараюсь. Ну, а если что будет не понятно, спрашивайте.
Снова раздался звонок телефона и снова Димкин ломающийся басок попросил звонить, "… когда Раиса Григорьевна приходит с работы".
- Радиотехникой я увлекаюсь давно, - начал Жбанков, - еще до войны мне удалось собрать коротковолновую приемопередаточную установку. С тех пор много раз я ее реконструировал, вносил в нее новые технические усовершенствования, но втайне мечтал собрать по новой схеме более совершенную аппаратуру. На этой неделе, пользуясь своим нездоровьем, я закончил и опробовал новый коротковолновый приемник. Два дня тому назад любители-коротковолновики принимали сигналы зимовщиков-полярников. Закончив прием, я на всякий случай оставил приемник включенным - бывает так, что одна из отдаленных станций запаздывает с передачей. Тем временем я включил старый приемники эдак, знаете, путешествую по эфиру. Вдруг слышу странные, незнакомые мне позывные: "Я 777…" "Я 777…" - через равные интервалы. Приемник был настроен на волну двадцать метров. Затем… Степан Федорович, вам все понятно?
- Пока я понимаю все, продолжайте.
- Через такие же интервалы, повторяя по три раза, неизвестная станция передала четыре новых числа, одно шестизначное, одно четырехзначное и два пятизначных. На этом передача, вроде бы, закончилась, как вдруг я услышал другие числа по новому приемнику, настроенному на волну тридцать метров. На этот раз было передано, с такими же интервалами, четыре числа, все пятизначные. Мне показалось странным, почему неизвестная станция, работавшая на волне в двадцать метров, перешла на волну в тридцать. Обычно на бегущей волне работают станции, чтобы избежать пеленгации. Я с трудом добрался до телефона, позвонил в Центральный радиоклуб, сообщил о неизвестном передатчике, затем вернулся к приемникам и настроил один на двадцать пять, другой на сорок метров.
- Почему на двадцать пять и сорок? - спросил Никитин.
- Я рассчитал так: если первая передача была на волне двадцать метров, а вторая на тридцать, то третья будет на двадцати пяти или сорока. Мой расчет оказался верным, следующая передача была на волне двадцати пяти метров, затем на сорока и тридцати пяти метрах. В заключение неизвестный передал свой позывной номер - "777".
- Вы сохранили запись передачи? - спросил Никитин.
Запись, сделанная Жбанковым, выглядела так:
Волна 20 м = 777, 499181, 9831, 25231, 46272.
"30 м = 47152, 47151, 22211, 22212.
"25 м = 3273, 284232, 387101, 38751.
"40 м = 289132, 46773, 47282, 281202.
"35 м = 7382, 29572, 62673, 85263, 777.
Дешифровка была сложным делом, требующим больших специальных знаний и опыта. Этим вопросом в управлении занимались специалисты, но и того, что знал Никитин, было достаточно, чтобы уяснить себе всю сложность предстоящей задачи. Ему было совершенно непонятно наличие в шифре чисел с разным количеством знаков.
- Трудно? - как бы угадывая его мысли, спросил Жбанков.
- Очень, - согласился Никитин. - Так трудно, что и не знаю, что думать…
- Скажите, Степан Федорович, это может иметь какое-нибудь значение?
- Не понимаю, что?
- Ну, вот эти числа, переданные в эфир?
- Не знаю. Быть может, это мистификация какого-нибудь радиошутника. А быть может… Во всяком случае, вы кому-нибудь рассказывали об этом?
- Нет. Я не говорил об этом даже жене. В радиоклуб звонил, но…
- На их скромность мы можем рассчитывать.
Никитин поблагодарил Жбанкова, простился и, выйдя из дома, поехал в противоположный конец Москвы, на специальную радиостанцию, которой, быть может, удалось подстроиться на прием неизвестной станции и, как надеялся Никитин, определить пеленг.
Сведения, полученные Никитиным на радиостанции, были малоутешительны. Правда, здесь также слышали неизвестную станцию, но записали только последние девять чисел. За короткое время передачи запеленговать неизвестную станцию не удалось.
5
ЗА ОКЕАНОМ
За несколько дней до того, как коммерсант Мехия Гонзалес появился в Советском Союзе, по ту сторону океана произошли небезынтересные события.
Появившаяся в газете "Спикен Ньюс" статья "Сталинград сегодня" вызвала переполох. Смелые люди в кулуарах редакции говорили, что эта статья - укол камфары для газеты, страдающей упадком сердечной деятельности на почве хронической лжи и обмана своих читателей.
Интерес спикенбургских граждан к каждому слову правды о Советском Союзе был так велик, что уже в полдень ни в одном киоске Спикенбурга нельзя было достать газету.
Ричард Ромбс, проживающий в Марсонвиле, получил "Спикен Ньюс" на следующий день. Прочтя "Сталинград сегодня", он чуть не подавился сигарой. В результате энергичной деятельности упомянутого Ричарда Ромбса удалось выяснить, что автор этой статьи Патрик Роггльс является специальным корреспондентом агентства "Марсонвиль Ньюс Сервис" в Москве, а мать Роггльса мирно проживает здесь же в Альтаире.
На следующий день газета порадовала своих читателей статьей самого господина Ромбса. Автор метал громы и молнии против "Красного Роггльса" и требовал его мать, мисс Роггльс, к ответу.
Элизабет Роггльс ни жива ни мертва с утренним поездом приехала из Альтаира и предстала перед грозной комиссией по расследованию антипатриотической деятельности.
Старушка заявила: "Мой Патрик был всегда хорошим, любящим сыном, воспитанным в добропорядочной строгой семье. Каждое воскресенье Пат посещал церковь. Я положительно не понимаю, как он мог написать что-нибудь неугодное богу и Марсонвилю!"
Наконец, шум, поднятый Ричардом Ромбсом вокруг статьи "Сталинград сегодня", докатился и до сенатора Мориса Поджа.
Дело Роггльса подвернулось кстати. Потерпев целый ряд неудач в расследовании "красной крамолы" в Марсонвильском университете, Морис Подж ринулся на Красного Роггльса.
С легкой руки достопочтенного мистера Ромбса дело Роггльса покатилось, точно снежный ком с горной вершины, обрастая все новыми и новыми подробностями. На страницах газет запестрели заголовки: "Коммунист Роггльс", "Роггльс предает интересы нации", "Элизабет Роггльс отрекается от своего сына!", "Вон из Марсонвиля Красного Роггльса!".
Наконец, неистовство Мориса Поджа достигло предела. Случилось это тогда, когда в руки сенатора попала книжка "Предатели нации", принадлежащая перу того же Патрика Роггльса.
В этой книжке Роггльс разоблачал преступные связи марсонвильских монополий в дни войны. Изданная в Советском Союзе, на русском языке, с портретом автора на обложке, книга вызвала новый прилив бешенства у сенатора Поджа. Выступая в сенате, он гневно вопрошал:
- Не следует ли нам воздержаться от посылки в Россию наших сыновей, чтобы уберечь их от воздействия доктрины коммунизма? Не следует ли нам в нашей свободной, демократической стране создать изолированные убежища для красных, как создаются лепрозории для прокаженных?!
- Не ново! - крикнул кто-то с балкона. - Это уже было у Гитлера! - и в голову сенатора полетел кулек с папкорном (жареной кукурузой).
Кулек с папкорном был чертовски похож на бомбу. Мужество покинуло сенатора как раз в тот момент, когда многочисленный отряд полиции бросился на балкон для поимки государственного преступника.
6
ВСТРЕЧА
Был декабрьский морозный вечер. Легкий, но колючий ветер гнал из Александровского садика мелкую снежную пыль. Пламенели многоцветные огни реклам. Ровным молочно-белым светом заливали улицу гроздья фонарей. Неудержимый людской поток стремительно заполнял широкие тротуары. Шум автомобильных моторов, гудки клаксонов, оживленный говор - все сливалось в один неумолчный шум большого города. В этот послеслужебный час Москва была особенно оживленной и шумной.
Патрик Роггльс в нерешительности задержался на углу, затем пересек улицу Горького и вошел в кафе "Националь".
Во втором малом зале - мягких цветов золотистой осени - оказалось свободным одно место. Роггльс направился к столику:
- Разрешите?