- Мой нет опасно тебе, - повторил бедуин, хлопая себя по груди. - Мой - друг.
Фрея медленно опустила руки, но кулаков не разжала.
- Вы кто? - спросила она более уверенным тоном, поскольку оторопь начала проходить. - Что вам нужно?
- Мой прийти доктора Алекс, - ответил незнакомец. - Мой… - Тут он прищурился, как если бы подбирал слова, потом досадливо щелкнул языком и изобразил стук в дверь.
- Никого, - пояснил бедуин. - Моя пойти дом сзади. Твоя…
Еще один жест - сложенные ладони под головой. Значит, он обнаружил ее спящей.
- Прости. Мой не хотеть пугать.
Стало ясно, что он не желает ей зла. Фрея разжала кулаки и кивком показала на кинжал в знак того, что уже не боится. Гость заткнул клинок за пояс, скинул с плеча брезентовую сумку-планшетку и протянул ей.
- Это нашел там, - пояснил он, оглядываясь на пустыню. - Для доктор Алекс.
Фрея закусила губу. У нее стало тесно в груди.
- Алекс больше нет. - Слова прозвучали на удивление глухо и бесстрастно, как будто она пыталась отгородиться от сказанного. - Она умерла четыре дня назад.
Бедуин определенно ее не понял. Фрея перефразировала предложение, но без особого результата и, отчаявшись донести правду, провела пальцем поперек шеи - ей пришел на ум только этот жест. Незнакомец наморщил лоб, забормотал что-то по-арабски и потрясенно вскинул руки к небу.
- Нет-нет, ее не убили, - поспешила поправиться Фрея и затрясла головой, понимая, что гость уловил совсем не тот смысл. - Она покончила с собой. Самоубийство.
И снова ее слова оказались пустым звуком. Еще с полминуты она потратила на объяснение, прежде чем увидела, как лицо бедуина озарилось догадкой. Он широко улыбнулся, показав бурые зубы.
- Доктор Алекс уехать, - победно заключил незнакомец. - Выходной.
С чего он это взял, Фрея так и не поняла, но с облегчением кивнула - слишком долго пришлось бы разубеждать.
__ Да, - ответила она. - Доктор Алекс уехала.
- Твоя охт.
- Прошу прошения?
Он сложил вместе ладони, изображая родство, близость.
- Охт? Сестра?
- Да, - ответила Фрея и невольно улыбнулась, поражаясь абсурдности ситуации. - Да, я ее сестра, Фрея.
Она подняла руку в знак приветствия. Бедуин повторил жест, после чего опять протянул ей сумку.
- Твоя дай доктор Алекс.
Фрея подошла ближе и взяла сумку у него из рук.
- Это ее?
Гость смешался, нахмурился. Потом затряс головой - видимо, понял.
- Не доктор Алекс, нет. Его найти. На песок. Далеко. - Он махнул ребром ладони в сторону пустыни. - Далеко, далеко. Половина до Гильф-эль-Кебир. Человек. - И провел пальцем поперек горла, как Фрея. Значит, тот, о ком он говорил, умер; а сам или нет - неизвестно. - Доктор Алекс давать деньги, - продолжил бедуин. - Доктор Алекс сказать моя найти человек в пустыня, моя найти новый вещи, принести. - Он сунул руку в карман балахона, вытащил стальные часы "Ролекс" и передал Фрее.
- Не понимаю, - растерянно произнесла она. - Зачем Алекс это понадобилось?
- Твоя дай доктор Алекс, - повторил гость. - Она понимай.
Фрея набросилась на него с вопросами: за что Алекс платила ему деньги, кто этот человек из пустыни, что происходит, но бедуин явно счел миссию выполненной и с прощальным "твоя дай доктор Алекс" развернулся и исчез за углом дома. Фрея беспомощно смотрела ему вслед.
Египет, между Каиром и Дахлой
Вертолет "Агуста" несся над пустыней, и его тень стелилась по верхушкам дюн. Рокот винта, вращаемого газотурбинным движком Пратта-Уитни, разносился среди песков глухим боем тамтамов. Ни одно из восьми мест в кабине не пустовало: впереди пилот, на пяти сиденьях - угрюмые типы с автоматами "Хеклер и Кох" на коленях, а последние два места заняли близнецы-телохранители Гиргиса в серых костюмах и красно-белых футболках. Эта парочка всю дорогу не отрывалась от спортивного журнала. Пилот украдкой оглянулся на них - убедиться, что те не слышат, - и пихнул локтем соседа.
- Они уже семь лет работают на Гиргиса, а никто так и не выяснил, как их зовут, - шепнул он. - Наверное, даже босс не знает.
Его собеседник предостерегающе помотал головой - мол, не ко времени и не к месту этот разговор.
- Они как-то зарезали его сутенера, - продолжил пилот, ухватившись за любимую тему и пустив намеки побоку. - Расчленили труп и выбросили в Нил, а все потому, что бедняга обозвал "Аль-Ахли" дерьмом, а Хафиза - педиком. Гиргис до того впечатлился, что взял их к себе. - Пилот продолжал заливаться, не обращая внимания на отчаянно сигналящего ему коллегу. - Мамаша их выжила из ума, но они ее боготворят. Сорок человек угробили и кас…
- Крути штурвал да помалкивай, - раздалось сзади.
- Или станешь сорок первым, - поддакнул другой, почти такой же голос.
Пилот вцепился в рукоятку, побелел как молоко и судорожно сжал ноги, словно испугался за собственную мошонку. Остаток пути он не сказал ни слова.
Дахла
Вернувшись в дом, Фрея открыла таинственную сумку и выложила ее содержимое на стол в гостиной, рядом с "Ролексом": карта, бумажник, фотоаппарат, кассета с пленкой, сигнальные ракетницы, сухой паек на случай аварии, крошечный глиняный обелиск, завернутый в носовой платок, и, напоследок, зеленый металлический компас с откидной крышкой. Его она подержала в руках, улыбаясь самой себе. Точно такой компас был у ее сестры в детстве: военный, жидкостный, со шкалой, стрелкой, увеличительным стеклом и прорезью в крышке, где была натянута тонкая, как волос, медная струнка. "Устанавливаешь ее так, чтобы струнка показывала направление на ориентир, потом считываешь значение через лупу, - учила Алекс. - Это самый точный в мире компас".
Да вот только в найденном бедуином компасе струнка-волосок лопнула, так что высчитать точный азимут было невозможно. Фрея сжала вещицу в ладонях, словно она была шедевром древности, - ее форма и вес навевали воспоминания о том чудесном, беспечном времени, когда между ней и Алекс еще не существовало пропасти, когда сестра еще не страдала по ее вине. Фрея поднесла компас к глазам, расположила прорезь и лупу, как учила Алекс, и стала следить, как стрелка медленно кружит на своей оси, снова слыша голос сестры - она рассказывала, что ее компас раньше принадлежал одному моряку и участвовал в битве при Иводзиме. Наконец Фрея со вздохом захлопнула крышку, положила компас на стол и начала разглядывать остальные находки.
В бумажнике обнаружилось несколько немецких банкнот, пара кредитных карточек, стопка квитанций и чеков, датированных 1986 годом. Еще там нашлось нечто вроде удостоверения с фотографией владельца бумажника, симпатичного блондина, чью внешность портил только шрам поперек подбородка.
- Руди Шмидт, - прочла она вслух.
Имя ей ни о чем не говорило. Может, друг Алекс или коллега? Она еще раз-другой повторила его - вдруг что вспомнится, потом вернула удостоверение на место и обратилась к другим предметам. Изучила глиняный обелиск с занятными рисунками на каждой грани, осмотрела кассету с пленкой и камеру. Внутри оказался второй ролик пленки, полностью отснятой, за исключением последних двух кадров, судя по счетчику. Наконец Фрея сдвинула все предметы в сторону и расстелила на столе карту.
На карте был изображен Египет, точнее, его западная часть - от ливийской границы до долины Нила - в масштабе 1:500 000. Ветхая бумага истерлась по сгибам.
В нижнем левом углу карты кто-то обвел карандашом надпись "Плато Гильф-эль-Кебир". Фрея сосредоточенно нахмурилась - кажется, Алекс именно там проводила свои изыскания. Фрея склонила голову набок, пытаясь вспомнить, что сестра писала по этому поводу, потом вернулась к карте. От плато тянулась косая линия на северо-восток, к ближайшему зеленому пятнышку - Дахле, которая тоже была обведена кружком. Линию пересекали пять крестиков, начиная от самого Гильф-эль-Кебира. Возле каждого стояло по паре чисел: градусы азимута и расстояние в километрах. Первое число во всех случаях было одним и тем же - 44 градуса, зато второе уменьшалось от крестика к крестику по мере удаления от плато - 27 километров, 25 километров, 20 километров, 14 километров, 9 километров.
"Это дневник, - догадалась Фрея. - Дневник пятидневного перехода - пешего, судя по расстояниям".
Значит, путь лежал от Гильф-эль-Кебира и через девяносто пять километров обрывался посреди голой пустыни. Кем был Руди Шмидт, что он делал в таком месте, хранила ли карта его собственные пометки или чьи-то еще - на эти вопросы Фрея не знала ответов, но чувствовала какой-то подвох. С какой стати сестре были нужны чужие вещи? Почему она заплатила за них? Чем больше Фрея думала об этом, тем большим безумием казалось происходящее. Она спохватилась на том, что перебирает в памяти детали самоубийства сестры - парализованную руку, страх перед уколами. Утренние подозрения снова обрели силу, доводы инспектора потеряли убедительность. Может, стоит вернуться, рассказать о новых обстоятельствах… С другой стороны, как это прозвучит? "Кто-то принес моей сестре вещи погибшего…" Бред сумасшедшего, совершенно безосновательный. В любом случае инспектор приехал всего на полдня и скорее всего уже вернулся в Луксор. Значит, придется все начинать заново, да еще с теми, кто не знает английского. Может, позвонить Молли Кирнан? Или Флину Броди? "Кажется, здесь творится что-то неладное, поскорей приезжайте". Боже, язык второсортных ужастиков.
Фрея ненадолго вернулась к карте, повздыхала, свернула ее и начала укладывать находки в сумку, пытаясь решить, довериться ли сомнениям или нет. Она засмотрелась на обелиск - наверное, сувенир или талисман, - и бросила его к карте. Следом за обелиском отправились компас и кассета с пленкой. Фрея затянула ремешки на планшетке, но тут же, в порыве внезапного озарения, рванула застежки и вытащила фотокамеру и кассету с пленкой. Задумавшись на секунду, она завернула их в старый джемпер и переложила к себе в рюкзак. Компас Фрея тоже взяла с собой - пусть слабое, но все же напоминание об Алекс и счастливых временах. Потом она заперла дом и ушла, бросив сумку на столе.
Фрея надеялась, что лавка "Кодака" в поселке еще не закрылась: можно проявить обе пленки - и в кассете, и в фотокамере. Вдруг да выяснится, кто такой Руди Шмидт, почему он бродил по пустыне и что общего было у них с Алекс.
В оазисе бедуины наполнили бурдюки, собрали хворост и закупили провизии. Затем, предпочитая держаться особняком, они разбили лагерь в пустыне, в полутора километрах от оазиса, среди колючего кустарника, невесть как выросшего посреди песков.
К той поре, как их предводитель вернулся из дома Алекс, верблюды стояли на привязи, жуя сочный клевер-берсим, на вертеле жарилась коза, а бедуины сидели кружком у костра, распевая старинную песню о злом джинне и мальчике, который его обхитрил.
Оставив своего верблюда на привязи вместе с остальными, предводитель присоединился к соплеменникам. Ему освободили место у костра, звучный бас подхватил знакомый мотив, и сородичи хором завели припев. Над головами зажглись первые звезды, тянуло дымком и густым ароматом жареного мяса. Закончив петь, бедуины пустили по кругу сигареты и завели споротом, каким маршрутом возвращаться домой. Одни были за то, чтобы пойти прежним путем, другие предлагали взять севернее, в обход Гебель-Алмаши и крайней оконечности Гильф-эль-Кебира. Голоса звучали все настойчивее, перебивая друг друга, пока кто-то не крикнул, что мясо готово. Напряжение мгновенно испарилось. Бедуины сняли вертел с костра, воткнули его в песок и, отрезая от туши тонкие полосы мяса, приступили к трапезе. Скоро наступила тишина, нарушаемая только ритмичным жеванием, треском костра да еле слышным прерывистым гулом с северной стороны - точно гигантское насекомое пустилось в полет.
- Что это? - спросил кто-то из бедуинов. - Водяной насос?
Никто не ответил, зато звук стал отчетливее.
- Вертолет! - догадался их предводитель.
- Военный? - нахмурился еще кто-то. У кочевников всегда были сложные отношения с армией.
Предводитель пожал плечами, отложил ломоть мяса и поднялся на ноги. Какое-то время он озирал северный угол неба, схватившись за эфес кинжала, потом вытянул руку.
- Вон он!
Его сородичи один за другим пригляделись.
Еле заметным пятном на фоне сумерек вдали показался темный силуэт. Его очертания становились все четче, пока не стал виден черный продолговатый вертолет, несущийся на бреющем полете. Он стремительно приближался, пока не промчал над головами бедуинов. Песчаный вихрь, поднятый вертолетными винтами, запорошил лица кочевников, растрепал одежды. Затем вертолет резко развернулся и снова устремился на них. Теперь он завис еще ниже, прижимая бедуинов к земле. Их возмущенные крики потонули в грохоте пропеллеров.
Предводитель отряда вскочил на ноги и, не отрывая от махины взгляда, побежал к верблюдам - отвязать от седла старую винтовку. Железная стрекоза в очередной раз неслась вперед, потом вдруг дала задний ход и опустилась на землю в пятидесяти метрах от костра. Из ее нутра высыпалось несколько человек в черном, которые тут же побежали навстречу.
Остальные бедуины поднялись с колен. Предводитель бросил винтовку стоящему рядом соплеменнику. Тот поймал ее двумя руками и одним махом взвел затвор, целя в незнакомцев, но не успел он спустить курок, как раздался треск выстрела. Бедуин выпустил винтовку из рук и рухнул лицом в песок. На джеллабе стремительно расползалось темное пятно. Прогремело еще несколько выстрелов, на этот раз предупредительных; пули взметали песок под ногами у бедуинов. Кочевники замерли. Тем временем все пассажиры вертолета вышли наружу и расположились позади костра шеренгой с автоматами наперевес.
Какой-то миг обе группы безмолвно смотрели друг на друга. Резкий запах металла мешался с ароматом жареного мяса. Затем новоприбывшие разделили ряды и пропустили вперед еще двоих - мускулистых громил, похожих как две капли воды. На фоне дикой пустыни их серые костюмы и полосатые футболки смотрелись еще более абсурдно.
- Вы кое-что нашли, - произнес один из близнецов как бы между прочим, словно предыдущая перестрелка нисколько их не взволновала.
- В пустыне, - уточнил второй.
- Где эти вещи?
Ответа не последовало. Громилы переглянулись, дружно подняли свои "глоки" и выпустили очередь в ближайшего верблюда. Бедуины вскрикнули от ужаса, глядя, как пули врезаются в плоть животного, разрывают бока и шею. Стрельба продолжалась пять секунд. Потом все стихло, только в звонкой, исполненной ужаса тишине таяло эхо от выстрелов. Близнецы совершенно спокойно перезарядили оружие и выбросили пустые обоймы.
- Вы кое-что нашли, - повторил первый тем же тоном.
- В пустыне.
- Где эти вещи?
- Лизните меня в зад, псы поганые, - процедил предводитель бедуинов, сверкнув глазами в свете костра.
Близнецы снова открыли пальбу и положили еще двоих верблюдов, после чего направили дула на человека, стоявшего рядом с предводителем. Очередь оторвала его от земли и швырнула назад, где он несколько раздернулся и затих.
- Он их унес! - раздался перепуганный голос.
Один из бедуинов вышел вперед, подняв руки, - тщедушный, сморщенный старик с жидкой бороденкой и рябым лицом.
- Он унес, - повторил бедуин, показывая дрожащими руками на предводителя. - Я видел.
Близнецы выпучили глаза.
- Это я вам звонил, - прохныкал сморчок и помахал мобильником в знак доказательства. - Я ваш друг! Я вам помог!
Лидер бедуинов презрительно фыркнул и схватился было за нож, но отнял руку, когда пули взрыли перед ним песок.
- Твоя мать всегда была шлюхой, Абдул-Рахман, - презрительно сказал он. - А сестра - песьей подстилкой.
Предатель сделал вид, что не слышал, и шагнул вперед.
- Мне обещали награду, - произнес он. - Если я позвоню. Мистер Гиргис обещал награду.
- В обмен на товар, - возразил один из близнецов.
- Где он? - спросил другой.
- Я же сказал, он унес. Вещи были в сумке, а он взял ее и ушел.
- Куда?
- В оазис. Там отдал кому-то. Кому - не знаю, он не говорил. Я сделал, что обещал. С вас причитается.
- А пошел ты!
В лицо и грудь ему ударил град пуль. Труп не успел упасть на песок, как близнецы перевели огонь на остальных бедуинов, не тронули только предводителя. Он стоял среди окутавшей его тишины, какая бывает только в пустыне, и пытался принять решение. Сгустилась ночь; угли костра зловеще полыхали. Спустя мгновение бедуин выхватил поясной кинжал и бросился вперед с воинственным улюлюканьем, надеясь забрать в могилу хоть одного врага. В тот же миг ему скрутили руки, вырвали кинжал и поволокли к огню, попутно пиная и молотя кулаками. У огня его поставили на колени, запрокинули ему голову. Изо рта и ноздрей у него текла кровь. Близнецы склонились над ним с разных сторон.
- Ты нашел кое-что в пустыне.
- Где эти вещи?
Бедуин оказался на удивление храбрым. И выносливым. Пришлось сжечь ему обе ступни и руку, прежде чем он раскололся и сказал все, что они хотели узнать. Затем близнецы его добили и расстреляли оставшихся верблюдов - место дикое, о резне еще долго никто не узнает. Покончив с делами, стрелки заняли места в вертолете и помчались на юг, в ночь, по ту сторону пустыни.
Хихикая себе под нос, Махмуд Гаруб тащил деревянную лестницу сквозь оливковую рощу к дому Алекс. Его грязная джеллаба уже топорщилась ниже пояса от возбуждения. Было темно, еще не взошла луна, и рощу укутала чернильная мгла из теней и мрака. Гаруб спотыкался, под ногами хрустели опавшие листья, лестница с грохотом билась о стволы олив, но он не обращал внимания на шум. Американка выбежала на шоссе в сторону Дахлы, а значит, вернется не скоро и у него полно времени, чтобы устроиться поудобнее. Он продолжил путь, бормоча что-то сам себе и то и дело фальшиво напевая:
О юная красотка с крепкой грудью,
Разведи ножки, угости своим персиком!
У дома Алекс он пробрался на задний двор, пролез сквозь кусты цветущего олеандра, приставил лестницу к стене и взобрался на плоскую крышу. По ту сторону мерцали далекие огни Дахлы, по эту вздымались серые волны пустыни, убегая к горизонту. Гаруб извлек из кармана бутылку, приложился к ней и перебежал к мансардному окошку ванной, возле которого распластался, как жаба. От вожделения у старика уже покалывало в паху.
За сестрой американки Гаруб следил много раз, даже когда она заболела и утратила красоту. Жена Гаруба, толстая уродина, - буйвол, а не баба. Лучше уж смотреть на калеку, которой даже мыться приходилось сидя. Старик горевал после смерти "доктора Алекс" - думал, закончились счастливые деньки. Но вот приехала ее сестра: молодая, стройная, светловолосая. И конечно, распутная, как все западные женщины. Махмуд Гаруб едва сдерживался: пришел бы раньше, да жена что-то заподозрила. Хорошо хоть к родне отправилась, иначе б вообще не вырваться. Гаруб еще раз хлебнул из бутылки и всмотрелся в потолочное окно. Под ним была непроницаемая тьма, но как только зажжется свет, станет видно все: душ, туалет, каждую деталь, каждый контур. Театр одного зрителя, да и только. Он потер ширинку и снова запел себе под нос: