- Многие оспаривают саму идею существования оазиса, называют его мечтой, сказкой, плодом воображения, своего рода пустынным миражом. Надеюсь, свидетельства, которые я сегодня привел, убедят вас в том, что источник этих легенд - "уэхат сештат" - действительно существовал и в Древнем Египте считался важнейшим культовым центром. Будет ли он когда-нибудь найден - другой вопрос. Алмаши, Бэгнольд, Клейтон, Ньюбольд - все они обследовали Гильф-эль-Кебир самым тщательным образом, но вернулись ни с чем. Современные спутниковые и аэроисследования тоже не принесли никаких результатов. - Флин опять посмотрел на снимок и мечтательно улыбнулся. - Что ж, может, оно и к лучшему, - сказал он, снова глядя в зал. - На нашей планете почти не осталось белых пятен, ее изучили и картографировали вдоль и поперек, она утратила таинственность… Тем более приятно сознавать, что один ее уголок до сих пор остается вне досягаемости, - таким уголком можно считать "уэхат сештат", Тайный оазис. Благодарю за внимание.
Он сел под жидкие, артритичные аплодисменты. Только толстяк, пожалуй, хлопал с неподдельной благодарностью. Потом он поднялся, отвесил учтивый поклон и исчез за дверью. Приятельница Флина, Марго, встала и вышла вперед.
- Какой увлекательный рассказ, - произнесла она тоном школьной учительницы, обращаясь к аудитории. - Вот бы всем нам сейчас забраться в автобус и отправиться через пустыню - обыскать там все хорошенько!
Тишина.
- А теперь профессор Броди ответит на ваши вопросы. Как я говорила ранее, он - один из всемирно признанных авторитетов в археологии Сахары, автор книги "Дешрет: Древний Египет и Ливийская пустыня", легенда в своей области (или, может быть, в своей пустыне). Он любезно согласился встретиться с нами, поэтому не стесняйтесь! Задавайте вопросы.
Опять воцарилось молчание. Потом лопоухий турист, который к тому времени проснулся, выдал:
- Профессор Броди, как по-вашему, Тутанхамона убили?
После лекции, когда американцы побрели ужинать, Флин собрал конспект, упаковал ноутбук. Марго стояла рядом.
- Особого восторга не наблюдалось, - сказал Броди.
- Чепуха, - твердила Марго. - Ты их просто… сразил!
Флин только ради нее согласился на эту лекцию, в память о студенческой дружбе. У него как раз образовалось окно в графике - одну встречу отменили в последнюю минуту. Он видел, что Марго чувствует себя виноватой из-за невнимания публики, пытается загладить вину.
- Не терзайся, - сказал Флин и сжал ее руку. - Поверь, со мной случались казусы и похуже.
- Тебе еще повезло: за час от них отделался, - вздохнула она. - А мне с ними еще десять дней нянчиться. "Как по-вашему, Тутанхамона убили?" Боже, сквозь землю провалилась бы…
Флин рассмеялся и застегнул чехол ноутбука. Марго подхватила друга под руку, и они прошли через зал. У самого выхода из вестибюля донеслись нестройные звуки духового оркестра и барабанов. Мимо прошествовала свадебная процессия - жених и невеста в сопровождении толпы аплодирующих родственников. Перед ними пятился видеооператор, выкрикивая указания.
- Боже, ты только взгляни на ее платье, - пробормотала Марго. - Она похожа на снеговика после взрыва.
Броди не ответил. Его внимание привлекли не новобрачные, а девочка лет десяти-одиннадцати в хвосте шествия - хорошенькая, взволнованная. Она подпрыгивала на месте, силясь разглядеть, что происходит впереди, ее черные волосы разлетались, прямо как у…
- Что с тобой?
Его качнуло к дверному косяку, и он схватился за руку Марго для опоры. На шее и лбу у него выступила испарина.
- Флин!
- Все нормально, - пробормотал он, выпрямился и разжал пальцы. Ему стало неловко. - Порядок.
- Ты вдруг побелел как полотно!
- Нет-нет, все нормально. Честно. Просто устал немного. Надо было поесть перед выходом.
Он улыбнулся, но не особенно убедительно.
- Тогда я угощаю, - сказала Марго. - Идем, поднимем тебе сахар в крови. Это меньшее, что я могу сделать после такого вечера.
_ Спасибо, но я, пожалуй, пойду домой. Мне еще уйму рефератов проверять, - соврал Флин и понял, что его раскусили. - Что-то мне не по себе, - добавил он в качестве оправдания. - Ты же знаешь, я всегда такой впечатлительный…
Марго улыбнулась и обняла его.
- Вот за это я тебя и люблю, Флин. Ну, и за красоту, конечно. Эх, если бы ты только позволил…
Она стиснула его крепче и тут же выпустила.
- До четверга мы в Каире, потом едем в Луксор. Перезвонишь, как вернемся?
- Обязательно, - ответил Флин. - Да, и не забудь рассказать им, что пирамиды расположены по Ориону, потому что оттуда прилетели строители-инопланетяне.
Она засмеялась и ушла. Флин проводил ее взглядом, потом снова оглянулся на свадьбу. Толпа переместилась в зал по другую сторону вестибюля, девочка так же вприпрыжку бежала позади. Столько лет прошло, подумал Флин, а его до сих пор накрывает от таких мелочей. Если бы только он не опоздал тогда…
Мало-помалу гости исчезли в зале, и двери за ними закрылись. Флин ощутил в себе желание уйти, но не домой, не на работу, а в бар и напиться там, насколько позволяло время. Он вышел из отеля. За ним спустя несколько секунд засеменил вразвалку пухлый незнакомец в светлом пиджаке.
Фрея только-только взлетела - полуночный рейс должен был доставить ее из Сан-Франциско в Лондон, а затем в Каир. У нее была пропасть свободного времени, однако, как всегда в таких случаях, часы таинственным образом начинали спешить, и все закончилось судорожной беготней. Она оказалась последней в очереди на проверку, в числе последних взошла на борт, еле втиснула рюкзак на багажную полку, после чего заняла место между тучным латиноамериканцем и патлатым подростком в футболке с Мэрилином Мэнсоном.
После взлета она посмотрела меню передач, предлагаемых к просмотру: старые серии "Друзей", дурацкая комедия с Мэттью Макконахи, документальный фильм канала "Нэшнл джиографик" о Сахаре, который ей хотелось смотреть меньше всего, учитывая цель поездки. Еще немного полистав меню, Фрея выключила экран, откинула спинку кресла и вставила наушники от плеера айпод. Зазвучала "Боль" Джонни Кэша. Подходящая музыка.
Родители назвали дочерей в честь великих путешественниц - Фреи Старк, исследовательницы Среднего Востока, и Александры Давид-Неэль, покорительницы Гималаев. По иронии судьбы их пристрастия проявились противоположным образом: Алекс тянуло к жаркому климату и пустыням, а Фрею - в горы.
- С вами ничего нельзя знать наверняка, - шутил их отец. - Надо было вас поменять еще в роддоме.
Он был человек крупный, как медведь, веселого нрава, преподавал географию в их родном городке Маркем, штат Виргиния. Помимо джаза и стихов Уолта Уитмена, отец любил отдыхать на природе. Фрея с Алекс еще детьми ездили с ним в экспедиции - пешком через горы Блю-Ридж, на каноэ по реке Раппаханнок, под парусом у берегов Северной Каролины. Отец показывал им всевозможных птиц, животных, знал названия множества растений, рассказывал о ландшафтах родного края. Именно он привил дочерям дух первооткрывательства, умение восхищаться дикой природой.
Внешность - светлые волосы, зеленые глаза, стройные фигуры - они унаследовали от матери, известной художницы и скульптора. А кроме внешности - некоторую сдержанность и самодостаточность, нелюбовь к пустой болтовне и шумным компаниям. Отец был душой общества, балагуром и весельчаком, а женщинам семьи Хэннен, наоборот, нравилось уединение.
Алекс была старше сестры на пять лет, умнее и покладистее, хотя красота ее меньше бросалась в глаза. Они не проводили вместе все дни напролет, как бывает между сестрами, - разница в возрасте предполагала разницу в интересах, которым и посвящалось все свободное время.
Их старый деревянный дом на краю города скрывал залежи сокровищ - карты, атласы, путеводители и книги о путешествиях. В дождливый день девочки набирали по стопке любимых томов и прятались в своих потайных уголках - мечтать о будущих приключениях. Алекс уходила на чердак, Фрея - в обветшалую садовую беседку. На природе, где сестры проводили большую часть времени, они тоже выбирали разные маршруты: Фрея бродила по лесам и садам вокруг города, забиралась на деревья, ладила веревочные лестницы, засекала по часам, сколько времени занимает прохождение пеших маршрутов или небольших скал, и всегда подгоняла себя: "Быстрее, быстрее, быстрее"…
Алекс тоже любила исследовать новые территории, но действовала больше по науке: брала с собой блокнот, цветные карандаши, фотокамеру, старый армейский компас (он когда-то принадлежал моряку, погибшему при Иводзиме). Домой она возвращалась поздно вечером, с блокнотом, заполненным заметками о ее путешествии, набросками, описанием маршрута, и с рюкзаком, набитым всевозможными трофеями - листья, цветы, сосновые шишки, камни причудливой формы. А как-то раз Алекс приволокла домой дохлую гремучую змею, нацепив ее на шею вместо галстука.
- А я-то думал, что ращу двух девиц, - вздыхал отец. - Боже, и кого я выпустил на этот свет?
Хотя приключения каждая из сестер выбирала себе по душе (Алекс составляла карту мира, Фрея хотела его покорить), нельзя сказать, что они не любили друг друга. Фрея преклонялась перед старшей сестрой, тянулась за ней, доверяла ей тайны, о которых не знал никто - даже родители. В свою очередь, Алекс стремилась всегда и во всем защитить Фрею: прибегала к ней в комнату, когда она пугалась во сне, читала книги о путешествиях и приключениях, которые обе любили, помогала расчесывать волосы, готовиться к школе. Когда пятилетнюю Фрею ужалила в язык оса, она побежала за утешением к сестре, а не к родителям. Спустя несколько лет ее положили в больницу с диагнозом "менингит". Алекс настояла на том, чтобы переехать к ней, спала рядом на надувном матраце и держала Фрею за руку, когда ей делали люмбарную пункцию. (Именно тогда, насмотревшись на мучения сестры во время того, как ей вводили иглу в основание позвоночника, она начала бояться уколов - страх, который остался с ней на всю жизнь.) А когда семнадцатилетняя Фрея поразила скалолазную братию, пройдя свободным стилем "Нос" Эль-Капитана в Йосемитских горах - она стала самой юной спортсменкой, кому это удалось, - именно Алекс ждала ее на вершине с букетом цветов и бутылкой газировки.
- Я так тобой горжусь, - сказала она, заключая Фрею в объятия. - Моя отважная сестренка.
И конечно, когда всего несколько месяцев спустя их родители погибли в автокатастрофе, Алекс оформила опекунство над младшей сестрой. К этому времени ее собственная карьера исследовательницы пустынь только-только начала приносить плоды: книга "Юная Тин Хинан", повествующая о восьми месяцах странствий с туарегами северного Нигера, ненадолго возглавила список бестселлеров.
Однако Алекс пришлось отодвинуть науку на второй план и устроиться на работу не куда-нибудь, а в картографический отдел ЦРУ, чтобы сестра смогла окончить школу получить высшее образование и заниматься скалолазанием.
А Фрея отплатила за любовь предательством.
Джонни Кэш скрипучим голосом пел об утрате и боли, о том, как мы подводим тех, кого любим. Фрея прикрыла веки: перед глазами всплыло лицо Алекс, на котором отразилась оторопь и - что всего хуже - невыносимая печаль и укоризна.
За семь лет Фрея так и не попросила у сестры прощения, хотя собиралась. Бог свидетель, она ежедневно думала об этом, однако дальше переживаний дело не шло. А теперь Алекс умерла, и с ней исчезла последняя возможность. Любимая Алекс, старшая сестра. "Боль"… Хм, что он знает о боли!
Фрея вытянула из кармана мятый конверт с египетской маркой, посмотрела на него и выдернула наушники из ушей. Уж лучше комедия с Мэттью Макконахи - да что угодно, лишь бы помогло забыть!
Каир
Флин сильно не напивался - не то что в прежние времена; так, изредка позволял себе опрокинуть стаканчик, и всякий раз в баре отеля "Виндзор", на улице Шария Альфи-Бей.
Туда-то он и направился нынешним вечером.
Местечко там было тихое, спокойное: паркетные полы, глубокие кресла, мягкое освещение словно возвращали в колониальную эпоху с ее пышностью и размахом. Официанты и бармены носили накрахмаленные рубашки и черные "бабочки", в углу стоял письменный стол, на стенах висели всякие диковины, какие можно встретить в сувенирных лавках, - огромный черепаший панцирь, обшарпанная гитара, рога на подставке, старые черно-белые фотографии с видами Египта. Даже ряды бутылок на задней стене бара - мартини, "Куантро", "Гран-Марнье", мятный ликер "Крем-де-мент" - словно пришли из другой эпохи, эпохи вечеринок с коктейлями, аперитивами и послеобеденными наливками. Впечатление портили только голос Уитни Хьюстон из колонок да еще туристы в джинсах и кроссовках, изучающие путеводители.
Флин пришел в бар после восьми, сел на табурет у стойки и заказал "Стеллу". Когда пиво подали, он некоторое время смотрел на него, как ныряльщик - в бассейн перед прыжком с вышки, затем поднес бокал к губам и осушил в четыре долгих глотка, после чего немедленно велел бармену повторить. Со второй порцией он расправился так же быстро и только приступил к третьей, как вдруг заметил в зеркале бара того самого толстяка с лекции, который с газетой в руках устроился на диванчике слева. Флин совершенно не желал ни с кем разговаривать, а потому попытался укрыться за колонной. В этот миг толстяк поднял голову, заметил его, махнул рукой и, отложив газету, подошел поприветствовать.
- Очень увлекательный был рассказ, профессор Броди, - протянул он своим девчоночьим голоском. - Захватывающий!
- Спасибо, - поблагодарил Флин, отвечая на рукопожатие. - Рад, что кому-то понравилось.
"Принесла же нелегкая!"
Толстяк передал ему визитку.
- Сай Энглтон. Я из посольства. Отдел связей с общественностью. Обожаю Древний Египет.
- Ну и ну! - Флин сделал вид, что впечатлен. - А какой конкретно период?
- Да все, пожалуй, - ответил Энглтон, поводя пухлой рукой. - От начала до конца. Особенно ваша трактовка Гильф-эль-Кебира… - Это прозвучало так: "Ги-ильф-эль-Ки-биира". - Интересная история, - продолжил он. - Надеюсь, вы не откажетесь как-нибудь со мной пообедать? Приятно побеседовать с умным человеком.
- Буду рад, - ответил Флин, улыбаясь через силу.
После нескольких секунд тишины он, не видя другого выхода, пригласил американца выпить вместе. К его радости, предложение было отклонено.
- Я бы с удовольствием, но завтра рано вставать. Просто хотел еще раз поблагодарить за интересный рассказ. - Он замолк на секунду, а затем произнес: - Надо бы нам собраться и побеседовать насчет Гильфа.
Сказано было вполне невинным тоном, но Флин вдруг насторожился, словно Энглтон подразумевал нечто большее. Однако не успел археолог ничего уточнить, как новый знакомый похлопал его по плечу, еще раз похвалил лекцию и направился прочь из бара.
"Это все девочка из отеля, - сказал себе Флин и махнул бармену, чтобы налил еще пива. - Это из-за нее я стал дерганый. Да и вообще все это не к добру".
- И один "Джонни Уокер", - добавил он вслух. - Двойной.
Пил он до конца вечера, перебирая в уме воспоминания: о девочке, о Гильф-эль-Кебире, о Дахле, о "Пожаре в пустыне". Стаканов не считал - просто глушил тоску выпивкой, как в старые времена. За соседним столиком материализовалась компания молодых англичанок, и одна - хрупкая, темноволосая, хорошенькая - поглядывала в его сторону. Он всегда привлекал внимание дам (по крайней мере так ему говорили): большеглазый, плечистый, подтянутый - в отличие от других археологов, которые, как правило, не обращали внимания на физическую подготовку.
Несмотря на это, ему всегда трудно давались знакомства с противоположным полом. Он не умел завести непринужденный разговор, с чем отлично справлялись многие его знакомые. В любом случае вечер сегодня выдался неподходящий. Флин легкой улыбкой ответил на заинтересованный взгляд девушки, затем уставился на рога над барной стойкой и застыл так на некоторое время. Через двадцать минут англичанки ушли, а на их место уселась компания египетских бизнесменов. В районе одиннадцати, уже довольно пьяный, Флин сказал себе, что на сегодня хватит, и полез в бумажник. В этот миг ему на плечо легла чья-то рука. На миг он испугался, что толстяк Энглтон пришел-таки с ним выпить, но за спиной возник коллега-археолог из Американского университета, Алан Пич - "Алан-весельчак", как его в шутку называли на кафедре, - самый большой зануда в Каире, эксперт по древнеегипетской керамике, разговоре которым редко выходил за рамки темы о раннединастических глиняных сосудах. Он поприветствовал Флина и, указав на соседнюю компанию университетских знакомых, позвал присоединиться. Броди тряхнул головой и сказал, что уже уходит. Пока он рылся в бумажнике, Пич завел пространный монолог о своем споре с куратором Египетского музея по поводу глиняного горшка, который, по его мнению, отнесли к накадской культуре вместо бадарийской. Флин рассеянно кивал, не очень-то вникая в подробности рассказа. Только когда он отсчитал деньги, положил их на стойку и собрался уходить, до него дошло, что Пич заговорил о другом:
- …в метро Садат. Буквально налетел на него.
- Что? Кого?
- Хассана Фадави. Прямо столкнулся с ним. Ехал в Гелиополь датировать образцы - тамошние ребята попросили - вроде бы третья династия, хотя стилистически…
_ Фадави?! - Флина словно обухом ударили. - Я думал, он еще…
- Вот и я думал, - прервал Пич. - Наверное, освободили досрочно. Вид у него был совсем конченый. Не человек, а тень.
- Хассан Фадави? Точно?
- Абсолютно. То есть он ведь получил наследство, так что в финансовом плане ему…
- Когда? Когда его выпустили?
- Да с неделю назад, если ничего не путаю. Он худой стал, как щепка. Помню, однажды мы славно с ним побеседовали о ярлыках винных кувшинов эпохи второй династии, которые он нашел в Абидосе. Говори что хочешь, но в керамике он разбирался. Большинство отнесли бы их ко времени третьей или даже четвертой династии, а он сразу заметил, что такой окантовки горловины…
Пич говорил сам с собой: Флин уже развернулся и вышел из бара.
Надо было сразу пойти домой, только Броди не удержался: завернул в алкогольный дьюти-фри на Шария Та-лаат-Харб, купил бутылку дешевого скотча и поймал такси до своего дома на пересечении улиц Мухаммеда Махмуда и Мансура.