ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
1
В девять часов вечера штандартенфюрер Больм вошёл в кабинет генерала Упица и доложил, что вернулся штурмфюрер Торп, ездивший по заданию в концлагерь.
- Позовите его, - распорядился Упиц.
Торп явился.
- Вы прямо оттуда? - спросил Упиц.
- Да, господин генерал, только что. День выдался напряжённый, и я едва успел обернуться в оба конца. Всего доставлено семьсот человек. В пути от Аушвица до Остбурга происшествий не было. Всю партию разместили в отделении лагеря, близ завода. Для этого очистили несколько бараков.
- Но там было переполнено, - сказал Больм. - Куда же девали тех, что содержались прежде?
- То была категория "зондербехандлунг". К тому же в бараках вспыхнула эпидемия дизентерии. Словом, больше они ни на что не годились.
Группенфюрер Упиц понимающе кивнул.
- Продолжайте, - сказал он. - Кто этот человек?
- Один из вновь прибывших. Обычный пленный.
- Что побудило его доносить на своих товарищей? Вы разобрались в этом, Торп?
- Весьма веская причина, господин Группенфюрер. Он надеется на лучшую участь. Он хочет жить.
Упиц поднял свою тяжёлую голову, долго разглядывал Торпа, будто видел его впервые.
- Значит, - медленно проговорил он, постукивая карандашом по столу, - значит, Торп, если я правильно понял вас, тысячи пленных, которых тщетно вербуют в национальные легионы вермахта, в формирования ост-полиции, в осведомители гестапо и абвера, - все они жить не хотят и только о том и мечтают, чтобы подохнуть?
Упиц говорил негромко, спокойно произнося слова. Однако Торп нервно переступил с ноги на ногу. Он, как и другие контрразведчики, успел за недолгий срок пребывания в Остбурге Упица изучить его характер. И Торп знал, как легко подвержен Группенфюрер приступам безудержной ярости.
- Я неправильно выразился, - пробормотал Торп, - я хотел…
- Так говорите, черт вас побери, ясно, коротко, чётко! Кто этот человек? Что собой представляет? Поймите: я должен знать, можно ли ему верить!
- Он в плену почти два года, господин группенфюрер. На хорошем счёту. За дисциплинированность был назначен помощником капо, сортировал одежду ликвидированных. Утверждает, что у себя на родине был репрессирован. Что-то уголовное… кажется, воровство изделий на заводе.
Доложив это, Торп смолк, нерешительно поглядел на шефа.
- Дальше, - сказал Упиц. - Говорите дальше.
Почувствовав, что генерал остыл, Торп облегчённо перевёл дыхание, приободрился.
- Быть может, вы пожелаете сами допросить этого человека, господин Группенфюрер? - спросил он.
- Вы привезли его? - Упиц удивлённо откинулся в кресле. - Зачем вы это сделали?
- Я рассудил, что это нелишне, - пробормотал контрразведчик. - Человек меня заинтересовал, и я подумал: господину группенфюреру будет любопытно на него взглянуть, быть может, возникнут дополнительные вопросы…
- В самом деле, не вызвать ли его сюда? - вставил штандартенфюрер Больм.
- Где он? - спросил Упиц.
- Внизу, господин группенфюрер.
- Ладно, давайте его.
Торп вышел и вскоре вернулся. Следом шёл пленный, конвоируемый автоматчиком. Оставив узника у порога, солдат вышел.
Упиц оглядел лагерника. Это был худой, высокий человек с длинным лицом, одетый в полосатую робу.
- Говори, - приказал Упиц по-русски.
- Я знаю по-немецки, - поспешно сказал пленный, угодливо улыбнувшись. При этом его тощее, костистое тело резко согнулось, будто переломилось в пояснице.
Упиц кивнул. Пленный продолжал. Он рад, что может оказать услугу германским властям. Он всей душой ненавидит страну, в которой имел несчастье родиться. И сделает все, чтобы доказать свою преданность великой Германии, ибо его давнишняя мечта - заслужить право навсегда в ней остаться.
- Короче, - пробурчал Упиц. - Повтори свои показания.
Лагерник закивал, шагнул вперёд.
- Я из Аушвица, господин генерал, прибыл с партией пленных, отобранных, чтобы…
- Известно. Говори дальше.
- В Аушвице мне довелось хорошо узнать… Я давно подозревал этого человека, господин генерал… Я только не мог… Я хотел…
- Короче!
- Это случилось ночью. Я не спал, молча лежал в чуть освещённом бараке. Не мог заснуть: разболелся зуб. Вдруг - голоса. Прислушался: беседуют двое на соседних нарах.
- Кто такие?
- Одного не опознал - было темно, господин генерал. Другой оказался моим соседом по нарам.
- Звать?
- Андрей.
- Фамилия?
- Все называют его просто Андрей. У него есть, конечно, и фамилия, но я её не знаю. Вообще в лагере только номера…
- А как зовут тебя?
- Станислав Цюпа, господин генерал.
- Продолжай, Цюпа.
- Слушаюсь, господин генерал. - Пленный, облизнув губы, сделал ещё шаг. - Так вот, чую разговор. Тихо говорят. Этот самый Андрей взволнованно рассказывает: "Поднял голову - и обомлел: он!" - "Да не может быть такого!" - отвечает другой. - "Он, он самый!" - "Командир?"
- "Да. Командиром моим был, гвардии старшим лейтенантом". Они перешли на шёпот, - продолжал Цюпа, - и я долго не мог ничего разобрать. Но было понятно: Андрей убеждает в чем-то того, другого. А этот сомневается, не верит. "Ладно, - сказал Андрей, - я тебе докажу!" Он слез с нар, исчез. Через минуты две вернулся. "Гляди, говорит, внимательно гляди!" Я незаметно приподнялся, передвинулся к краю нар. И увидел в руках Андрея кинжал. Запомнил: ручка винтом, блестящая.
- Кому доложили? - спросил Упиц.
- Не мог, господин генерал. - Предатель весь подался вперёд, затряс головой. - Никак не мог, вот как перед богом! Это же ночью происходило. Разве выйдешь? Высунешь голову за дверь - пуля. А наутро нас построили, разделили на группы. Одну, в которую попал и я, погрузили в вагоны и отправили сюда. Здесь только и смог…
- Как же ты узнал Андрея, видел кинжал, но не опознал второго?
- Тот, второй, спиной ко мне был, затылком. А по затылку разве определишь? Мы же все… обросшие, да и халаты одинаковые. Уши только запомнил - уши у него большие и торчат…
- Уши, - проворчал Упиц. Он заглянул в лежащие на столе бумаги. - Это было?…
- В ночь на девятнадцатое число, господин генерал.
- И тот, Андрей, он что - утверждал, будто видел своего командира накануне?
- Да.
- Восемнадцатого?
- Выходит так, господин генерал.
- Тогда и кинжал получил?
- Именно!
- И в тот день лагерника Андрея за черту блока не выводили? Точно помнишь?
- Не ходил он в тот день никуда.
- Чем же он занимался?
- А возле бараков работал. Утром поверка была, осмотр одежды. Потом половину отправили на Унион, остальные в лагере были. Он площадь обходил, камни подбирал, траншею рыл.
- Хорошо. - Упиц обернулся к Торпу: - Проследите, чтобы в бараках ни о чем не догадались. - Генерал вновь взглянул на предателя. -Учти, Цюпа, ты должен видеть все, слышать все, докладывать все. Будешь полезен - будешь жить, и жить хорошо. Иди!
Лагерника увели. Упиц обратился к штандартенфюреру:
- Теперь слушаю вас, Больм.
- Справки навёл, господин группенфюрер. Восемнадцатого числа в блоке русских, точнее, близ блока посторонних не было всю первую половину дня. Имеются в виду люди, которых лагерник, по кличке Андрей, не мог видеть раньше. Во второй половине дня этот блок посетили помощник коменданта Аушвица гауптштурмфюрер Вернер Кранц, его шофёр шарфюрер Фиттерман и с ними - директор завода "Ганс Бемер" Артур Кюмметц с шофёром Генрихом Губе.
- Кого же из четверых подозреваете? - Упиц скривил губы. - Уж не помощника ли коменданта лагеря Аушвиц?
- Разумеется, не его. Кранц и Фиттерман работают в Аушвице со дня основания лагеря, пять лет. Оба - на самом лучшем счёту.
- Тогда остаётся мой друг директор Кюмметц, с которым мы вместе росли и учились, вместе вступали в НСДАП и воевали против врагов фюрера и нации. Видимо, Артур Кюмметц и есть тот самый неуловимый советский разведчик, за которым вы так безуспешно охотитесь!
- Имеется ещё шофёр господина Кюмметца - Генрих Губе, - сказал Больм.
Упиц пожал плечами.
- Что ж, проверьте его. Проверьте шофёра, это не так уж трудно. Но, сдаётся мне, дело в ином. Там были и другие посетители, штандартенфюрер Больм!
- Но, господин группенфюрер…
- Вы не знаете о них, Больм?
- Врачи из Аненэрбе? - услужливо подсказал Торп.
- Они самые.
- Какие же это посторонние? Они находятся в Аушвице более двух недель! - Больм с сомнением покачал головой.
- А в блоке русских появились впервые. Причём именно в тот день. Именно восемнадцатого числа, Больм, Цель? Выполняли предписание руководителя института штандартенфюрера Вольфрама Зиверса - отобрать для опытов по стерилизации около сотни молодых русских. Вот среди этих-то врачей и надо пошарить как следует. Вы понимаете меня?
- Да, господин группенфюрер.
- Звоните в Берлин, распорядитесь от моего имени, чтобы вплотную занялись Аушвицем. Не забудьте Андрея.
2
В начале одиннадцатого часа ночи от здания гестапо отошла большая закрытая машина. В ней находились штандартенфюрер Больм и штурмбанфюрер Беккер. Автомобиль пересёк почти весь город и остановился на восточной окраине Остбурга, метрах в двухстах от небольшого двухэтажного коттеджа. В этом обособленном домике, скрытом от посторонних глаз густо разросшимся садом, была одна из конспиративных квартир местной контрразведки, где принимались и инструктировались наиболее тщательно засекреченные агенты.
Здесь сегодня должна была состояться встреча Больма и Беккера с агентом по кличке "Зелёный".
Высадив офицеров, шофёр тотчас отъехал за угол и приготовился к длительному ожиданию.
Контрразведчики направились к домику, пересекли сад, поднялись на крыльцо. Беккер отпер входную дверь, пропустил начальника, вошёл сам.
Десятью минутами позже у домика появился мужчина в плаще с поднятым воротником и надвинутой на лоб кепке. Дверь была не заперта. Он отворил её и вошёл.
Гейнц Больм и Бруно Беккер сидели в небольшой гостиной, курили, лениво переговариваясь.
Беккер первый услышал, как скрипнула, отворяясь, дверь.
- Он, - сказал Беккер.
Больм кивнул.
В передней раздались шаги. В комнату вошёл человек. Он откинул воротник плаща, снял кепку.
Это был сварщик Макс Висбах.
Висбах стал секретным сотрудником контрразведки лет двадцать назад. Он был хитёр, ловок, действовал изобретательно и потому весьма высоко ценился местным руководством, а также группенфюрером Упицем, который лично знал "Зеленого" и не раз прибегал к его услугам.
Висбах, работавший одно время в Мюнхене, первый разнюхал о том, что в окружении начальника штурмовых отрядов Рема назревает недовольство, произносятся крамольные речи. И, быть может, доклад "Зеленого" и положил начало закату карьеры этого ближайшего сподвижника Гитлера.
Затем Висбах помог гестапо отыскать и выловить двух работников Компартии Германии, за которыми охранка безуспешно охотилась несколько лет. Он же, собственно, и подсказал идею операции "Гиммлер" - провокацию с польскими военными мундирами, документами и оружием, благодаря которой нацисты получили возможность поднять шум по поводу мнимой польской агрессии и ввести в действие "План вейс" - то есть напасть на Польшу.
Минувшей весной, когда Упиц ломал голову над тем, как отвести внимание советской разведки от тайного хранилища архивов, он вдруг вспомнил о Висбахе. Агент был срочно вызван в Берлин. Упиц обрисовал ему обстановку: сейчас, в сорок четвёртом году, русская разведка настолько же окрепла и улучшила работу, насколько стала слабее германская разведка и контрразведка. За примерами ходить недалеко. Известно, что в районе одного тайного хранилища архивов секретной службы действуют советские разведчики, однако, несмотря на все усилия, ликвидировать их пока не удалось. Ценнейшие документы находятся под угрозой того, что ими завладеет противник. Как обезопасить архивы?
Висбах пожал плечами и посоветовал вывезти архивы и запрятать их в новом месте, более тщательно.
Упиц ответил, что это невозможно. И пояснил: архивы слишком громоздки, чтобы их можно было вывезти тайно. А раз так, операция теряет смысл. Кроме того, ресурсы страны на пределе, может просто не хватить сил и средств на то, чтобы в короткое время оборудовать другое такое хранилище.
"Где расположен тайник?" - спросил Висбах.
Упиц уклонился от ответа.
"Но не в Остбурге?"
"Да, не в Остбурге", - сказал Упиц.
Висбах попросил время, чтобы подумать. Через несколько дней он явился и представил план. Сущность его заключалась в том, чтобы сбить с толку русскую разведку, пустить по ложному следу, устроить на этом пути засаду, перехватить и уничтожить разведчиков. Архивы окажутся в безопасности. Гестапо, таким образом, убьёт двух зайцев.
Упиц молча слушал, не отвергая и не одобряя высказанной Висбахом идеи. Развивая её, агент сказал:
"Все будет зависеть от того, сумеем ли мы убедить русскую разведку в том, что архивы не там, где они находятся, а в другом месте, скажем, в Остбурге".
"Как же этого добиться?"
"Трудно, но возможно. - Висбах помедлил. - Придётся, быть может, пожертвовать двумя-тремя людьми".
Он изложил свой план. Надо подобрать преданного агента, заслать к русским. Там агент инсценирует провал, раскаяние на допросе и даёт показание: ему-де известно о тайном хранилище архивов в районе Остбурга. Причём агент должен во всех деталях описать истинное хранилище - его расположение, внутреннее устройство, характер упаковки документации. Это нужно для того, чтобы русские, если они уже имеют о тайнике некоторые сведения, не усомнились в показании, поверили "раскаявшемуся". Тогда они переключатся на Остбург. А здесь их будут ждать…
"Не годится, - сказал Упиц. - Вполне надёжных и преданных агентов не бывает".
"Но…"
"Вы приятное исключение, дорогой Висбах, - усмехнулся группенфюрер. - Однако посылать будем не вас - другого. А тот, другой, возьмёт да и раскроется перед русскими. Нет, тут следует действовать иначе. Во-первых, агента нельзя посвящать в подготавливаемую операцию. Об архивах он должен узнать как бы случайно для себя, абсолютно должен быть убеждён в том, что хранилище находится в Остбурге, а не в каком-либо ином месте. Во-вторых, агента следует провалить так, чтобы он и не подозревал, что его подставили. В-третьих, следует подобрать не очень стойкого человека, который обязательно бы покаялся на допросе и выложил советской контрразведке то, что "узнал" об архивах. Тогда он будет держаться этих показаний, что бы с ним ни делали, видя в них свой самый главный шанс остаться в живых! Вы уловили мою мысль?"
"Она великолепна, господин группенфюрер! - воскликнул Висбах. - Главное в ней то, что агент не изменит показаний, даже если его будут распиливать на кусочки. Он-то ведь убеждён, что говорит чистую правду и что в этой правде - его спасение!"
"Именно так, Висбах. Но пойдём дальше. Мы не гарантированы от случайностей. Агента могут подстрелить при переброске через линию фронта. При аресте он вдруг окажет сопротивление и будет убит. Он, черт возьми, может заболеть и умереть! Ничто не исключено. Ведь, кроме всего прочего, может случиться так, что он возьмёт да и не раскроется на допросе".
"Или ему не поверят!"
"Ваша правда, Висбах, ему могут и не поверить. Русские знают своё дело, провести их не так-то легко… Короче говоря, вывод: одного агента недостаточно. Нужен ещё и другой. Как говорится, для страховки".
"Второй агент с такими же показаниями?" - Висбах поморщился, поджал губы.
"Не обязательно агент".
"Погодите! - Висбах приподнялся с кресла. - А что, если это будет перебежчик?"
"Которого подготовят по такому же принципу?" - задумчиво проговорил Упиц.
"В точности по такому. И забросят так, что он и подозревать не будет о том, что заброшен. Господин группенфюрер, если сделать все, как надо, этот человек будет глядеть на следователя честными глазами, уверенный в том, что оказывает русским неоценимую услугу".
"Уф, - сказал Упиц, откидываясь в кресле и вытирая влажный лоб. - Именно так, Висбах. Это то, что требовалось. Черт возьми, будто гора с плеч! Мы с вами преодолели главную трудность. Остальное - техника".
Висбах задумался, поднял на генерала заблестевшие глаза.
"Кажется, я нашёл подходящего кандидата на роль перебежчика. - Он усмехнулся. - Мой дружок. Коммунист, один из тех, кого мы не трогали, чтобы прослеживать связи и вылавливать других. В лепёшку разобьётся, лишь бы помочь русским!…"
Так были разработаны основные черты операции. Висбах написал Хоманну. Когда контрразведка убедилась в том, что адресат письмо получил, был проведён следующий этап операции - с пожаром в продовольственном складе, который охранял ничего не подозревавший Хоманн, и с предоставлением последнему отпуска для поездки в Остбург, где Хоманна поджидал Макс Висбах.
В тот же период Упиц подобрал и другого участника операции - агента. Как уже известно, им оказался Лисс - Щуко.
Итак, Висбах вошёл в комнату, где его ждали Больм и Беккер, снял кепку и плащ, уселся. Он был возбуждён, нервно потирал руки.
Закурив, Висбах сказал:
- Полтора часа назад я засёк Шуберта.
- Оскара Шуберта? - Больм встал.
- Его самого. Видел, как вот сейчас вижу вас. И знаете, с кем был Шуберт? - Висбах помедлил. - С Отто Шталекером!
Больм прошёлся по комнате. Отыскать Шуберта, след которого контрразведка давно утеряла, было большой удачей. А то, что Шуберт замечен вместе с Шталекером, делало удачу гестапо ещё более значительной. Можно было предположить, что именно через Шталекера держит связь Шуберт с неуловимым парашютистом.
- Докладывайте, Висбах, как было дело, - приказал Больм.
- Но я ещё не сказал всего. Шуберт и Шталекер знают Генриха Губе - шофёра завода "Ганс Бемер".
Шофёр Генрих Губе! Штандартенфюрер Больм вспомнил свой сегодняшний разговор с Упицем и допрос пленного Цюпы. Теперь было ясно, кто оставил кинжал лагернику Андрею.
- Но и это не все. - Висбах придвинулся к собеседникам. - Полчаса назад я установил, что в Остбург прибыл Георг Хоманн!
- Перебежчик Хоманн?! - в один голос воскликнули Больм и Беккер.
- Он разговаривал со мной по телефону. - Висбах усмехнулся, любуясь произведённым эффектом, выпустил струйку дыма. - Мы условились о встрече. Звоните, чтобы подготовили людей. Надо сделать так, чтобы завтра с утра, когда я выйду на свидание, с меня не спускали глаз.
Больм потянулся к телефону, снял трубку и постучал по рычагу.
- О, черт! Не работает телефон.
- Телефон выключен, - негромко сказали у двери.