В этой книге вы прочтете две приключенческие повести "Слоник из яшмы" и "По замкнутому кругу". Обе они рассказывают о том, как благодаря смелости и находчивости сотрудников КГБ был разоблачен и пойман опасный шпион. Вторая повесть является продолжением первой.
Содержание:
-
СЛОНИК ИЗ ЯШМЫ 1
-
ПО ЗАМКНУТОМУ КРУГУ 21
-
Примечания 59
Виктор Михайлов
По замкнутому кругу
Повести
СЛОНИК ИЗ ЯШМЫ
ТАК ПОЯВИЛСЯ "МАКЛЕР"
Институт леса расположен под Москвой в поселке Строитель.
Не обязательно ехать в институт, можно было довольствоваться протоколом голицынской милиции и рапортом лейтенанта Климовой, но разные точки зрения на один и тот же предмет, как мне кажется, дают наиболее полное представление.
День был ясный, по-осеннему пахнувший арбузными корками. Сквозь молодые клены, окрашенные багрянцем, проглянула скульптура рабочего и колхозницы, за ней торжественные ворота выставки. Справа Яуза. Ростокино - старая Москва. Машина нырнула под мост железной дороги. После Мытищ левый поворот - один, другой, н вот асфальтированная площадь. Большое, довольно тяжелое здание в духе русского классического ампира.
В вестибюле шумно - идут государственные экзамены. Студенты снуют группами и в одиночку.
Положив в тарелку монету, я взял "За инженерные кадры" и, поднимаясь по лестнице, просмотрел газету института. Свидание было назначено в 202-й аудитории.
В комнате никого. Двухместные столы, кафедра, коричневая грифельная доска. Крупно на плакате написано: "Задача лесоведения - найти законы жизни леса".
Я взглянул на часы - без трех минут двенадцать. Что ж, подождем. Направляясь к окну, я услышал, как скрипнула дверь за спиной.
- Товарищ Никитин? - спросил вошедший и на мой кивок головой представился: - Жбанков.
Коренастый человек лет тридцати. Каштановые волосы подстрижены ежиком. Его светлые глаза смотрели на меня с плохо скрываемым любопытством, а энергичная линия рта застыла в выжидательной улыбке.
- Простите, что потревожил, у вас горячая пора экзаменов. Как-то не удовлетворяет сухой язык протокола. Прошу вас рассказать подробно, со всеми запомнившимися вам деталями всю голицынскую историю.
- Пожалуйста, - согласился он. - Вам не помешает, если, рассказывая, я буду ходить по аудитории?
- Нисколько.
Сев за стол, я открыл блокнот и приготовил шариковую ручку.
- Простите еще раз, что мельтешу у вас перед глазами - привычка, - улыбнулся Жбанков, шагая взад и вперед возле кафедры. - Как натуралиста, меня интересует проблема защиты леса с помощью рыжего муравья "формика руфа". За лето семья одного муравейника собирает несколько миллионов гусениц сосновой совки, непарного шелкопряда, монашенки… Я увлекся… - перебил он себя.
- Интересно все, что имеет отношение к вашей профессии.
- Сам я из Голицына, - продолжал Жбанков, - там живут родители, отец и сейчас работает на железной дороге. Отпуск я обычно провожу дома. В этом году, в подлеске возле Минского шоссе, я обнаружил муравейник и решил наблюдать его в течение недели. В начале июня, вооруженный бинокулярными очками, я сидел на раскладном стуле и наблюдал за муравьиной тропой. В течение часа фуражиры внесли в гнездо до полутора тысяч насекомых. Контрольное время истекло. Я стал записывать цифры и услышал тягучую меланхолическую музыку. На поляне прямо передо мной появился человек с транзисторным приемником в кожаном футляре на ремне. Что-то обличало в нем иностранца. Хорошо скрытый разросшейся бузиной, я наблюдал за ним. Его манера осматриваться, прислушиваться к окружающему выдавала настороженность. Мне даже показалось, что у него шевелятся уши. Некоторое время, выключив приемник, он вслушивался, затем медленно двинулся к сосновому пню с большим корневищем, сел, вынул губами из пачки сигарету и, щелкнув зажигалкой, прикурил. Дымил он молча, осматриваясь по сторонам. Не докурив, продавил сучком в земле ямку, сунул в нее окурок и затоптал ногой. Это особенно обострило мое внимание. Когда, пользуясь биноклем, я взглянул на незнакомца, в руках его был складной нож. Открыв отвертку, он вставил ее в зазор на пне и рывком повернул. На землю упала заслонка, прикрывавшая нишу. Он поднялся в рост, снова осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, достал из пня маленький сверток в черной бумаге. Затем вставил заслонку на место, убедился, что она плотно прикрыла паз, и положил сверток в футляр приемника.
Я стал невольным свидетелем чего-то незаконного, о чем надо было кому-то сказать, схватить нарушителя за руку. Но как? Что, если он выйдет из подлеска и на шоссе его поджидает машина? Я отправился вслед за ним.
Мы вошли в поселок, миновали дачу с буколической башенкой. С проспекта Мира незнакомец свернул на Коммунистический. Я понял, что он приехал поездом и направляется на вокзал. Неожиданно мое внимание привлекла идущая за ним молодая женщина. В согнутой руке она несла букет ромашек и книгу. Так мы дошли до вокзала. Незнакомец посмотрел на расписание. Ближайший поезд на Москву был через двадцать семь минут. Он постоял в раздумье и скучающей походкой двинулся к универмагу. Женщина с книгой направилась за ним.
Я бросал по сторонам отчаянные взгляды, как вдруг увидел подъехавшего на мотоцикле старшину милиции. Подбежав к нему, я как мог рассказал о незнакомце.
"Вы за свои слова отвечаете?" - спросил старшина и, получив подтверждение, отправился со мной в универмаг. "Только сразу отберите у него транзисторный приемник!" - предупредил я.
Старшина задержал незнакомца и повел к мотоциклу. Женщина с книгой улыбнулась мне, как старому знакомому, и протянула несколько ромашек.
Возле мотоцикла мы замешкались, потому что иностранец не хотел сесть в коляску, но старшина был настойчив. Когда мы приехали в отделение милиции, женщина с книгой находилась там.
Дежурный проверил документы задержанного. Им оказался турист, студент Гейдельбергского университета Курт Зибель. Старший лейтенант повертел в руках черный сверток и решил вскрыть его, но женщина сказала: "Не надо. Там может быть непроявленный негатив, и вы его засветите!" Дежурный передал ей пакет.
"Что это вы с таким увлечением читаете?" - спросил я женщину, на что она охотно ответила: "Франсуа Мориак, "Клубок змей". Удивительный дар запечатлевать мельчайшие движения человеческого сердца!"
Мой рассказ близится к концу, и мне хотелось бы, в свою очередь, задать вам несколько вопросов. Разумеется, если я могу…
- Пожалуйста.
- Что было в черном свертке Зибеля?
- Шифровка, которую прочли наши специалисты, - ответил я.
- А женщина с романом Мориака?
- Лейтенанту Климовой сообщили, что в ее районе появился подозрительный иностранец…
- Понятно… Вы получили протокол милиции и доклад лейтенанта Климовой, зачем же вам понадобились еще мои дилетантские суждения?
- Чем разнообразнее точки зрения, тем ярче предстает объект суждения. Разве не так?
- Пожалуй, так, - согласился Жбанков.
Мы простились. До отъезда из Москвы мне предстояла встреча с экспертами, важный разговор по телефону с ГДР и доклад полковнику Каширину. Поезд уходил вечером.
В этот день Ксюша дежурила и ей с трудом удалось вырваться из больницы.
На платформе посадочная суета.
В купе холодный свет ночника, а за окном яркие фонари перрона. Купе двухместное, но я знаю, второе место не продано. Мы молча сидим рядом, рука в руке, Прошло столько лет, а в ней почти ничего не изменилось. Тот же тяжелый узел волос на затылке, лучистые карие глаза, чуть побелевшая на горбинке линия носа, полные, немного вывернутые в улыбке, яркие губы. Выражение ее лица грустно. Мы снова расстаемся на неопределенное время. Слишком много в нашей жизни было встреч и расставаний, с самого первого дня, с первого нашего свидания. Фронт подходил к Воронежу - мое боевое крещение. Я только закончил архитектурный институт и попал в строительный батальон, но знание языков круто изменило мою военную судьбу. Переподготовка. Войсковая контрразведка. Снова фронт. Легкая контузия. Медсанбат. Молодой врач Ксения Вязова - первая встреча и первое расставание.
Я еду на восток, куда ведут следы шифровки голицынского тайника. Кто знает, куда меня еще занесет судьба. Мы с Ксенией молчим. Когда-то я писал стихи, и мне вспомнилось:
Мы расстаемся, словно на вокзале -
Так много хочется и нечего сказать…
Хочется что-то сказать? Пожалуй, нет. Это молчание устраивает нас обоих.
Условный стук в дверь, в купе входит человек в сером спортивном костюме. Это капитан Гаев.
- Здравствуйте, Ксения Николаевна! - Со мной он не здоровается: час назад мы виделись в управлении, - Федор Степанович, - Гаев протягивает мне засургученный пакет, - экспертиза. Думал, не успею.
Я кладу пакет в боковой карман.
- Ксения Николаевна, я на машине, подождать вас? - спрашивает капитан.
- Спасибо. Доберусь на метро.
- Федор Степанович, в случае чего - телеграмму. Буду через три часа! - говорит Гаев, разглядывая кончик своего галстука. Ему очень хочется занять второе место в купе; Ксюша понимающе улыбается.
Простившись, Гаев выходит из купе и осторожно задвигает за собой дверь.
Через приспущенное окно с перрона доносится жеваный звук репродуктора: "Скорый поезд… отправляется через пять минут… просят провожающих…"
Свет фонаря падает на Ксюшу. Привстав на носки, положив руки мне на плечи, она говорит, голос у нее глухой от волнения:
- Ты, Федя, там…
- Понимаю.
Я целую ее, и Ксения выходит из купе. Жду у окна. Она стоит на платформе, приложив пальцы к щеке.
Поезд трогается и медленно набирает скорость.
За вагоном до конца платформы бежит человек в плаще, в руке его зажата шляпа, он что-то кричит, улыбается…
От щедро облитого светом перрона мы уходим в глубокую синь осеннего вечера. Окна домов освещены светильниками, рожками люстр - огни Москвы. Тяжело дыша, перед окнами разворачиваются фабричные корпуса. Задергиваю занавес, включаю настольную лампу.
Я всегда хорошо отдыхаю в поезде. Но на этот раз как-то беспокойно, пожалуй, тревожно. Ничто мне не угрожает, и страха, даже инстинктивного, нет, но тревожит неизвестность…
Проводник вносит чай с лимоном, запечатанный сахар и пачку печенья.
После его ухода достаю блокнот, ручку.
Хочу переосмыслить материалы дела, эпизоды, казалось бы ничем между собой не связанные, и найти между ними общность, логическую нить.
Открыв блокнот, пишу:
1. "Формика руфа".
Под латинским названием лесного рыжего муравья - голицынская история.
Итак, "формика руфа" - утечка важных сведений из Верхнеславянского завода.
Дело второе. В блокноте я написал:
2. "Счастливая таблица".
В середине июля радиостанция "Дойче велле" ("Немецкая волна") после глав из книги Рудольфа Гесса, узника Шпандау, передала добавление к выигрышной таблице лотереи в пользу землячества Кенигсберга около ста четырехзначных чисел. Предполагая, что переданное добавление к таблице может быть шифровкой, адресованной резиденту в СССР, мы направили ее в дешифровку.
Удалось прочесть:
"Тайник сорок третьем километре ликвидирован. Случае крайней необходимости пользуйтесь почтовым ящиком Кронцерштадт, 1/7. Форсируйте подготовку связного. Желаем удачи!"
Стало быть, бдительность натуралиста Жбанкова и провал Курта Зибеля привели к ликвидации голицынского тайника.
3. "Добрый дядя".
В конце июля наши друзья из ГДР, ведя наблюдение за домом на Кронцерштадт, 1/7, перехватили письмо из СССР от некоего Родионова, отправленное Эльзе Даймер - Кронцерштадт, 1/7, Шмаргендорф, Берлин. На левой стороне конверта обращало на себя внимание большое жирное пятно. По указанному на конверте обратному адресу гражданин Родионов Б. Т. не проживает. Письмо было безыинтересное, корреспондент спрашивал о здоровье, кратко сообщал о себе, но меж строк тайнописью было зашифровано:
Милая Эльза! Вы хотели оказать помощь какому-нибудь скромному молодому человеку, сообщаю вам адрес такового: СССР, г. Свердловск, Нижние Выселки, Зеленая улица, 9. Общежитие стройуправления. Комната 5. Семену Григорьевичу Авдееву. Советую выслать ему джинсы сорок восьмого размера и яркой расцветки пуловер, остальное по Вашему усмотрению.
Уважающий Вас Богдан.
По характеристике наших друзей из ГДР, Эльза Даймер почтенная женщина, вдова шляпного фабриканта, ярая католичка, занимается благотворительностью, рассылает продуктовые и вещевые посылки в социалистические страны. Борется, как она говорит, с нуждой и лишениями.
Б. Т. Родионов, надо полагать, посредник между фрау Даймер и Авдеевым. Очевидно, что под видом добавления к выигрышной таблице взамен голицынского тайника ему подтвердили запасной адрес почтового ящика на Кронцерштадт, 1/7.
Письмо Родионова было подвергнуто экспертному исследованию в лаборатории, а потом отправлено берлинскому адресату.
Вспомнив об экспертизе, я сломал печать и прочел заключение на бланке:
"Химический анализ жирового пятна на конверте показал в своем составе присутствие:
1. Смолы лакового дерева (сумаха).
2. Льняного масла.
3. Копала.
4. Эфира целлюлозы.
Можно предположить, что смесь представляет собой лак для покрытия живописи".
Главное - резидент, условно "Маклер". По какому следу надо сделать первые шаги? Попробую сформулировать.
По сведениям шифровки Зибеля можно предположить, что "Маклер" живет, работает или постоянно находится вблизи объекта наблюдения. Чтобы заложить шифровку в тайник, "Маклер" должен был отсутствовать от одного дня (самолетом) до четырех дней (поездом).
Надо просмотреть списки авиапассажиров за первую декаду июня, до появления Зибеля в Голицыне.
Если добавление к выигрышной таблице было адресовано "Маклеру", то он должен располагать радиоприемником и слушать "Немецкую волну" в часы выхода ее в эфир.
Разумеется, искать приемник дело не легкое, но наличие приемника при подозрении - косвенная улика.
Экспертиза свидетельствует, что жировое пятно на конверте имеет отношение к лаку для покрытия живописи. А что, если "Маклер" работает в качестве художника и рецепт его лака представляет секрет мастера? Исследуя рецептуру лака местных художников, можно выйти на "Маклера", пользующегося этим рецептом. Кроме того, наблюдение за Авдеевым может привести к "Маклеру". Не мог же он послать это письмо фрау Даймер, не будучи знаком с Авдеевым!
Какие-то догматические мысли! Думается, что построено все на разумной основе, но гипотеза-то одна! А истину можно извлечь из нескольких версий! Устал. Чертовски устал…
Выключив настольную лампу, раздернул занавеску. За окном мелькали станционные огни. Замедляя ход, поезд подходил к Мурому.
Я смотрел на почти пустую платформу и размышлял. Декарт говорил: "Все подвергай сомнению". Ну что ж, без доли разумного скепсиса трудно установить истину.
Если шифровку в тайник закладывал "Маклер" с помощью другого лица? А транзисторный приемник он слушает, не пользуясь репродуктором? Есть же маленькие мембраны для ушной раковины. Не исключено, что "Маклер" не имеет никакого отношения к живописи, он живет в доме художника или просто воспользовался чужим конвертом.
Короткий сигнал электровоза вывел меня из задумчивости. Дали отправление.
Решил спать. Подумаю утром на свежую голову.
Во сне я часто брожу по роще белой акации. Это детство - Саратов, Митрофановский разъезд. Я брожу среди тяжелых гроздей белых цветов, их одуряющего аромата и перестука дятлов.
Мне кажется, прошло всего несколько минут, как погасил свет и натянул на себя одеяло, а я снова в роще акаций и дятел стучит в сухой ствол: тук… тук-тук-тук… тук-тук…
В КАМЕННОМ КАРЬЕРЕ
Ровно в двадцать часов девятнадцать минут поезд подошел к платформе Свердловск-Пассажирская.
Первый, кого я увидел, был приветливо улыбающийся Гаев.
- Что случилось, Николай Алексеевич? - удивился я.
- В Верхнеславянске на заводе при странных обстоятельствах исчез инженер Якуничев. Полковник вызвал меня. "Обстановка изменилась, сказал, догоняйте Федора Степановича самолетом, вы можете ему понадобиться".
- Подробнее! - требую я.
- Якуничев Глеб Матвеевич, способный инженер-конструктор, работает в КБ завода. Имеет самостоятельные труды в области сверхпроводимости и лазерной техники. Второго августа ушел в трехдневный отпуск и не вернулся…
- В шифровке, добытой из тайника, была информация о лазерной технике…
- Вы считаете…
- Ничего я не считаю… Неужели исчезновение Якуничева имеет отношение к "Маклеру"?
- Почему "Маклер"? - спросил Гаев. У него реалистическое мышление, и он плохо мирится с условностью.
- Потому что этот тип был посредником между Авдеевым и фрау Даймер. "Посредник" - по-немецки "маклер".
- Пусть будет "Маклер", - согласился он. - Якуничев мог быть агентом "Маклера"…
- Если бы Якуничев был агентом "Маклера", то информация в шифровке была бы технически грамотнее.
- Какое же отношение имеет "Маклер" к исчезновению Якуничева?
- Многое еще не ясно. Не задерживаясь в Свердловске, ты отправишься в Верхнеславянск. Установишь родственные и дружеские связи Якуничева. Подробности уточним позже: видишь, нас встречают!
К двери купе подошел офицер и, козырнув, представился:
- Старший лейтенант Лунев!
- Майор Никитин, - ответил я и указал на Николая Алексеевича: - Капитан Гаев.
Руку Лунев пожал сильно и энергично.
- Товарищ майор, вас дожидается в управлении начальник отдела полковник Шагалов. Может быть, раньше мы забросим в гостиницу вещички?
- Это далеко? - спросил я.
- Почти по дороге, - ответил Лунев и взял мой чемодан.
- Давайте в гостиницу, - согласился я и вежливо отобрал у него чемодан. - Скажите, Лунев, как вас по батюшке?
- Евгений Корнеевич.
- Так вот, Евгений Корнеевич, расскажите капитану Гаеву, как лучше добраться до Верхнеславянска.
- Лучше всего машиной. Дадим из управления "газик". Два часа езды.
Мы быстро вышли каким-то боковым проходом к машине. Я сел рядом с водителем и с удовольствием осматривал город - проспект Свердлова, улицы, названия которых не успевал прочесть, плотные ряды ясеня и черемухи. Листья уже начали желтеть и падать. Проехали оперный театр, большой сквер, памятник Свердлову и остановились возле многоэтажной гостиницы "Большой Урал".
Номер был забронирован, и уже через несколько минут мы были в управлении.
С полковником я знаком: он приезжал в Москву на семинар. Разговор состоялся деловой и краткий.
- Мой заместитель вчера уехал в отпуск, - говорил Шагалов, - будете пользоваться его кабинетом.
Мы прошли в просторную, хорошо обставленную комнату рядом.