Внешность. Рост - средний. Хрупкого телосложения. Волосы седые, редкие, почти лыс, цвет лица болезненно-желтоватый. Маленькие седые усики, пожелтевшие от никотина. Носит при себе оружие. Важное примечание. Всякий раз Саридзу опознавали по левой руке, она у него плохо сгибается в локте. Неспособность в полной мере владеть рукой является особой приметой.
Постоянный приказ-инструкция. Любой агент, раздобывший информацию о Саридзе и его действиях (пусть даже и из ненадежного источника), должен немедленно сообщить об этом.
Тамара закрыла папку и раздавила сигарету в пепельнице. Через открытую дверь было слышно, как брат говорит по телефону.
- …Пан-Евразийская нефтяная компания… ни малейших сомнений… Петров. Дело немного проясняется, мой друг, ты не находишь? Слышал о провале Балтергена в Румынии?.. Да, да, это так… но ты должен сообщить в Москву… Нет… да… Я выезжаю прямо в Линц… да, Тамару тоже возьму. Попрошу Джи-12 из Берна взять на себя там часть работы. А ты, пожалуйста, будь добр, не забудь предупредить людей в Вене…
Настала долгая пауза. Тамара слышала биение собственного сердца.
- Ортега? - резко спросил Залесхофф. - Да, лицо его помню. Разве такое забудешь? Кожа как у слона, глазки змеи. Au revoir.
И он с грохотом повесил трубку. Затем ворвался в кабинет. Тамара взглянула на папку.
- Ну что, прочла? Слышала, как я говорил с Петровым? - Он был взволнован.
- Да. Но почему мы должны ехать в Линц?
- Ты читала досье. Это я узнал Саридзу в Нью-Йорке. Хорошо знаю его в лицо.
- Но наши люди в Вене…
- Они не знают его так хорошо, как я. Нам повезло. Саридза - очень опасный враг. Для нас это будет большим успехом. А теперь, пожалуйста, соедини меня с Берном.
Поджидая в маленькой полутемной приемной, когда ее соединят, она слышала, как брат шарит в ящиках письменного стола. И тихо напевает себе под нос "Чубчик". Вот шорох прекратился, он чертыхнулся. И Тамара спросила его, в чем дело и надо ли помочь. Но выяснилось, он искал патроны для своего револьвера и нашел. А потом она спросила:
- Андреас? Так мы поедем в Москву в декабре?
- Да, Тамара, поедем.
- На целых три месяца?
- Возможно.
Она молчала. Потом провела пальцем по полке, оставив в пыли длинный след. И заговорила снова каким-то потухшим голосом:
- Скажи, Андреас, мы постоянно должны делать эту работу? Всегда?
- Думаю, у нас неплохо получается.
Она слышала, как он задвинул и запер ящик стола. Прижимая к уху телефонную трубку, она задумчиво разглядывала стоявшую на столе старомодную пишущую машинку, потом заговорила снова:
- Надеюсь, к тому времени, как мы прибудем в Линц, Борованского уже прикончат?
- Ортега получил инструкции не убивать его. Только раздобыть эти фотографии любой ценой. Впрочем, не хочу, чтобы ты на этом зацикливалась. Подумаешь, Борованский, не велика потеря! Эту историю о мужчине и женщине в Эссене слышать просто противно.
Тамара задумчиво нажала на клавишу машинки.
- А ты помнишь его глаза, Андреас? Разве может человек с такими добрыми карими глазами оказаться предателем?
- Глаза человека, его нос, лоб, его уши и прочее - все это, Тамара, не имеет ни малейшего отношения к тому, что творится у него в голове. У мужчин небольшого роста обычно большие головы, у высоких - маленькие. Не найдется во всем мире и двух человек, которые бы читали мысли друг друга только по лицам.
Настала пауза, затем она услышала, как брат открывает дверцу буфета.
- Пора выезжать в Берн, Тамара. Поезд через двадцать минут.
- Возьми теплый шарф, Андреас. Там, должно быть, очень холодно.
Андреас вышел следом за сестрой. На нем было толстое серое пальто, вокруг шеи обмотан шерстяной шарф. Он наклонился и легонько чмокнул ее в щеку.
- А ты взял свою трубку, Андреас?
- Нет.
Тут вдруг в приемной зазвонил телефон.
- Наверное, агент из Берна, - сказала Тамара.
3
Номер 25
Все три с половиной часа, что они ехали от границы до Линца, господин Захс болтал без умолку.
- Человек должен научиться, - говорил он Кентону, - разбираться в людях. - Он выразительно приподнял грязный палец. - Вот взять, к примеру, вас, господин Кентон. Стоило мне увидеть вас в поезде, и я сказал себе: это человек, на которого можно положиться. Человек, которому можно доверить все свои сбережения и знать, что они будут в целости и сохранности.
Тут он выдержал многозначительную паузу.
А Кентон подумал, что Захс, должно быть, принимает его за круглого дурака, раз до сих пор считает, что он поверил в эту его историю с еврейским беженцем.
- Но почему, - продолжил Захс, - почему честный человек не должен получать вознаграждение за свою честность? - Карие его глаза округлились от удивления. - Я рад заплатить. Это правильно. Справедливо.
И он принялся ковырять в зубах.
Кентон беспокойно заерзал на сиденье. И напомнил себе, что эти шестьсот марок он заработал. Он не вполне понимал, зачем господин Захс завел этот разговор. То ли это скрытая угроза, то ли подобными льстивыми заверениями этот господин хочет повысить самооценку своего курьера. Если последнее, то ему плохо удалось. У Кентона просто в голове не укладывалось, как это человек мог довериться первому встречному, мало того, заплатить шестьсот марок за то, чтобы тот доставил конверт в гостиницу в Линце.
В тот момент любопытство Кентона пересилило даже ту неприязнь, которую вызывала его роль наемного курьера. Захс, очевидно, чего-то или кого-то боялся - о том свидетельствовал его приступ разговорчивости на нервной почве - но кого или чего именно? Лишь одно было совершенно ясно. Вся эта болтовня о мерах безопасности, еврейских беженцах и нацистских шпиках - чистой воды ерунда и вранье! Кентону довелось однажды брать интервью у одного из самых одиозных и умных лжецов в Европе. Так вот, господин Захс в сравнении с ним был до отвращения неубедителен. Но одно дело - верно интерпретировать слова человека, когда тебе известно немного больше, чем положено знать, и совсем другое - когда ты ничего не знаешь ни о рассказчике, ни о его истинных мотивах. Вообще вся эта история просто ставила Кентона в тупик.
- Психология, - продолжал меж тем господин Захс, - весьма странное занятие. Я знал немало хороших психологов.
Он закивал и громко высморкался.
- Когда я работал на сталелитейном заводе в Эссене, был там один человечек, настоящий спец по психологии. Ну, со странностями, сами понимаете. Есть мужчины такие маленькие и робкие с виду, что кажется, будто они постоянно чего-то боятся. Ну и этот Хофф был как раз таким - маленьким и робким. Вам когда-нибудь доводилось бывать в литейном цехе, мой господин? Нет? О, это, доложу вам, зрелище! Тонны расплавленной стали плывут в огромном ковше на подъемном кране, он медленно движется к литейным формам. Затем срабатывает оператор, ковш наклоняется, и из него начинает хлестать раскаленная сталь, прямо как кровь из свиньи. Уверяю, это стоит видеть.
Господин Захс мечтательно закрыл глаза, словно представляя себе эту картину. А затем вдруг резко открыл их, и на его лице отразился страх.
- Боюсь, я утомил вас, мой господин. Прошу прощения. Глубоко сожалею! - И он умолк.
- Нет, нет, что вы, - вежливо возразил Кентон.
- Вы так добры. - Он похлопал Кентона по колену. - Вижу в вас родственную душу. Мы оба ценим психологию. Это величайшая в мире вещь.
Кентон ответил, что разделяет это мнение.
- Так вот, с этим Хоффом произошла весьма странная история, - снова принялся за свое господин Захс. - И довольно любопытная. Как раз Хофф контролировал ковш. Хорошим был рабочим, подчинялся всем сигналам, подаваемым снизу, внимательно следил за тем, чтобы не испортить отливку. А начальником цеха там был Бауэр, и этот Бауэр ненавидел Хоффа. Поговаривали, будто из-за женщины Хоффа, и, наверное, так оно и было. Красивая была дамочка и любила мужчин, а Хофф, как я уже говорил, был маленьким и невзрачным. И Бауэр постоянно старался выставить его дураком. Кричал на него, доносил на него управляющему. Увольнять его не собирался, просто хотел сделать его жизнь на заводе невыносимой. Другой на месте Хоффа давно бы ушел или взорвался, но тот все терпел, нервно так улыбался и говорил, что этот Бауэр хороший парень. Ну и ребята говорили, что Хофф просто трус, в ответ на что он опять нервно улыбался и говорил, что ему все равно. Вот вы, господин Кентон, наверняка бы сказали, что Хофф был трусом?
- Ну, в таких случаях, - дипломатично заметил Кентон, - судить всегда сложно.
Господин Захс хитро на него покосился.
- Что верно, то верно. Сам я долго размышлял на эту тему. Однако это еще не конец истории, - добавил он. - Длилось все это несколько месяцев. И вот как-то однажды Бауэр разозлился и ударил Хоффа по лицу стальным прутом. Из-за сущего пустяка, но Бауэр впервые поднял руку на Хоффа. Ребята из цеха решили подкараулить Бауэра и задать ему хорошую взбучку, ну а Хофф все улыбался нервной своей улыбочкой, вытирал кровь с лица и говорил, что ему все равно. На следующий день мы разливали тяжелый ковш со сталью, и Хофф контролировал этот процесс. А в ковше находилось свыше десяти тонн раскаленного металла. Бауэр стоял у форм, видел, как ковш проплывает над головой. Двигался он медленно, стоявшие внизу рабочие приготовились. И вдруг ковш остановился - прямо над головой у Бауэра. И начал накреняться. Они кричали ему, но было уже слишком поздно. В следующую секунду хлынул металл. Мужчины разбежались. Только Бауэр не побежал. Выкрикнул что-то, упал на пол и продолжал страшно кричать. В тот же день он скончался в больнице. Хофф сказал, что заел механизм управления, и многие - а Бауэра рабочие не любили - клялись и божились, что это был несчастный случай. А потом выяснилось, что механизм был в полном порядке. - Господин Захс улыбнулся. - Так что, как видите, господин Кентон, Хофф оказался вовсе не трусом.
- А кем же тогда? - спросил Кентон.
- Хофф, - усмехнувшись, ответил Захс, - был умен, очень умен. Ждать, улыбаться, бояться, притворяться смиренным и безобидным - это очень умно. - Он внезапно посерьезнел. Карие глаза сузились, губы плотно сжались, потом он откинулся на спинку сиденья и ощерился. - Он правильно выбрал момент. Бауэр глянул вверх и увидел, как надвигается смерть от руки бедного и жалкого труса и дурака. За секунду до того, как на него хлынул металл, Бауэр понял: человек может и ошибаться в суждениях. - И господин Захс громко расхохотался. - Славная получилась месть, и этот Хофф был очень умен. Вы согласны, господин Кентон?
- Да, конечно.
- Ждать, улыбаться, а потом нанести удар, - добавил Захс. - Правильная психология.
Он довольно улыбнулся. А потом резким движением протер запотевшее стекло и глянул в окно.
- Уже показались огоньки окраин, - сказал он. - Скоро прибудем в Линц.
- Но, господин Захс, - задумчиво начал Кентон, - вы так и не рассказали, что же произошло с этой женщиной Хоффа. Думаю, это куда более интересная история.
На секунду ему показалось, что Захс его не слышит. Затем он поднял голову. Глаза их встретились, и Кентон увидел в карих глазах какой-то странный огонек.
- А, да, женщина Хоффа, - медленно произнес он. - Она тоже умерла, вскоре после этого. Тоже несчастный случай, с какой-то там кислотой. Лицо у нее было сильно изуродовано, так что, может, для нее это и счастье, что она умерла. Ну, Хофф, конечно, очень переживал, все это произошло у него на глазах, а потом пошли разные лживые слухи и пересуды.
Он отвернулся и стал смотреть в коридор.
- Странная история, - пробормотал Кентон.
Но Захс, похоже, потерял к ней всякий интерес и промолчал. Облизнул кончики пальцев и начал приглаживать длинные черные пряди волос - чтобы они прикрывали лысину на макушке. Потом надел шляпу, застегнул воротник пальто и приподнял его так, чтобы он закрывал рот и нос, снял с полки потрепанный чемодан и объявил, что готов.
- Отель "Джозеф", - сказал он, - находится в старом городе, рядом с рекой, прямо за "Вайцингер". Вы легко его найдете. Но только прогуляйтесь где-нибудь сначала с полчаса. У меня есть в городе одно дельце.
Кентон кивнул.
- Вот и хорошо. Я вам доверяю, господин Кентон, как родной матери. Вы будете там, и я отдам вам деньги, как обещал. Мне тоже можно доверять. Сами скоро убедитесь. Пожалуйста, посмотрите, нет ли кого в коридоре, - добавил он.
Услышав уверения Кентона в том, что все чисто, он затрусил по коридору к выходу. Минуты три спустя поезд подкатил к вокзалу и еще не успел полностью остановиться, как господин Захс соскочил на перрон. Из окна купе Кентон видел, как он, пробравшись между тележками носильщиков, скрылся в темноте. И тут Кентон заметил, как чья-то фигура метнулась за ним следом. Перед тем как сойти с поезда, Кентон помялся немного, затем пожал плечами. Нацистский шпик - или кем он там был, этот тип с маленькими глазками и неприятным лицом, - должен был выйти из вокзала вместе с остальными пассажирами. Тот факт, что он следил за Захсом, еще ничего не означал. Кентон поднял чемодан и вышел из вагона.
Мало что так удручает, как железнодорожный вокзал в незнакомом городе по ночам. Шагая по платформе, Кентон мысленно поклялся себе, что проведет эту ночь в удобной и теплой постели. Было страшно холодно, в темном небе сияли звезды. Идущий позади Кентона человек непрерывно и громко кашлял, и это тоже удручало.
Кентон нашел неподалеку от вокзала работающее кафе, зашел и заказал кофе.
Говорят, что в два часа ночи жизненные силы человека находятся на исходе, что именно в эти темные часы самоубийцы достигают той степени отчаяния и одиночества, когда мысль сопрягается с действием - и палец спускает курок. Может, и так. Кентону те минуты, когда он ждал, что кофе хоть немного остынет, показались самыми мрачными и неприятными в жизни. Он, взрослый человек почти тридцати лет от роду, не худший из представителей престижной профессии, разбрасывается деньгами, как какой-то студент, принимает сомнительные предложения от незнакомца со всеми этими его "убийственными" психологиями и пистолетом в кобуре под мышкой. А что, если бы его задержали на границе? Что ж, поделом бы было! Все это следует прекратить. Нет, конечно, он доведет до конца сделку с этим типом, заберет деньги, потом отправится прямиком в Берлин и найдет себе там приличную работу. Но конверт до сих пор при нем. Он достал его из кармана и начал рассматривать.
Конверт был сделан из дешевой серой бумаги и намертво заклеен. На нем не было ни адреса, ни имени - ничего! А изнутри он оказался выложен черной бумагой, так что даже на свет Кентон не смог разглядеть, что же в нем лежит. Он осторожно ощупал содержимое. Форма ничего не сказала, но показалось, что это сверток каких-то слишком плотных и жестких бумаг.
Кентон убрал конверт обратно в карман, выпил кофе и закурил сигарету. Затем, оставив чемодан на хранение у хозяина кафе, отправился искать отель "Джозеф".
Поначалу путь пролегал по широким улицам, застроенным домами того сорта новой барочной архитектуры, которой так гордятся австрийцы. Затем, перейдя по узкому железному мостику через реку, Кентон двинулся к пристани - так называемому порту Линца, - и улицы становились все у́же и грязней. Одинокий полицейский, у которого он спросил дорогу, посмотрел с подозрением и направил в сторону каких-то темных и безлюдных проулков. И вот наконец он вышел на короткую улицу, застроенную старинными домами. Примерно на полпути увидел тускло освещенную вывеску, возвещающую о том, что двухместный номер в отеле "Джозеф" можно снять за пять шиллингов. Кентон опоздал на двадцать минут, но все же добрался.
Вход в отель выглядел не слишком впечатляюще. Две стертые каменные ступеньки, узкая дверь. Верхняя ее часть была из стекла с изморосью, там было выведено название "Отель "Джозеф"", но черная краска букв местами уже начала осыпаться. Через стекло слабо просачивался свет. Кентон толкнул дверь и вошел.
Он оказался в довольно тесном коридоре. Слева небольшая стойка, встроенная в альков, с вывеской "AUSKUNFT". Справа на стене - ячейки для писем и узенькая деревянная планка с ключами. Тот факт, что почти все ключи висели на крючках, говорил о том, что дела в отеле идут не блестяще.
За стойкой никого не было видно, и Кентон стоял с минуту, придумывая, как бы привлечь к себе внимание. Затем вдруг услышал храп. Он доносился откуда-то из коридора, и Кентон несколько неуверенно, не понимая, где искать, двинулся на этот звук.
Две или три ступеньки привели его в небольшую комнатушку, выходящую в коридор. Дверь была полуоткрыта, и Кентон заглянул внутрь. В слабом мерцании свечи, стоявшей в лужице застывшего воска, он увидел мужчину в фартуке и ковровых тапочках. Растянувшись во весь рост, тот мирно спал на красном плюшевом диване. Очевидно, решил Кентон, это и есть ночной портье.
Мужчина что-то пробормотал во сне и заворочался. Кентон постучал в дверь. Резкий стук разбудил мужчину, и он сел, сонно потирая глаза.
- Herr Sachs? - спросил его Кентон.
Мужчина неуверенно поднялся с дивана и двинулся к Кентону. Ухватился за дверь, тяжело привалился спиной к стене и, откинув голову, посмотрел на журналиста все еще полузакрытыми глазами. Он него сильно пахло перегаром, и Кентон понял, что портье пьян.
- Was ist? - с трудом ворочая языком, спросил тот.
- Herr Sachs, bitte.
Мужчина секунду-другую переваривал информацию, затем снова вопросительно уставился на Кентона.
- Herr Sachs?
- Jawohl, - нетерпеливо произнес Кентон.
Ночной портье сопел с полминуты, затем облизнул губы и уставился на Кентона уже более осмысленным взглядом.
- Wen darf ich melden?
- Herr Kenton.