Поклонники творчества Ивана Ефремова хорошо знают главную особенность романа "Лезвие бритвы". Эта книга насыщенна научно-популярной информацией. Это же отличает и книгу Валерия Ковалёва "Рукопись из Тибета". Причём некоторые научно-популярные отступления весьма и весьма познавательны.
Читается легко и быстро. Интерес стабильный и цепляет с первой страницы.
По жанру "Рукопись из Тибета" и не фантастика, и не альтернативная история и тем более не мистика. Именно в этом жанре Юлиан Семёнов написал книги о знаменитом Штирлице: ход истории ничуть не нарушается, тогда как главный герой целиком и полностью вымышленный персонаж.
В книге хватает юмора. Хватает и любовных эпизодов. К чести автора до откровенной порнухи он ни разу не опустился. Если не 12 плюс, то не больше 16 плюс.
Содержание:
Часть 1. Повторение пройденного 1
Часть 2. В мире капитала 18
Часть 3. Мессия 35
Эпилог 67
Примечания 67
Валерий Николаевич Ковалёв
Рукопись из Тибета
Ваши тела - их сожжет ли костер или времени тленье
Их уничтожит - уже не узнают страданий, поверьте!
Души одни не умрут; но вечно, оставив обитель
Прежнюю, в новых домах жить будут, приняты снова.
Овидий. "Метамарфозы"
Часть 1. Повторение пройденного
Глава 1. Как я умер и что из этого вышло
За открытым окном лоджии на город опускался сентябрьский вечер, окрашивая все вокруг в причудливые тона, со стороны бульвара доносился шум ползущих вдоль него автомобилей, а я лежал на своей кровати и умирал. Завершая свой жизненный цикл в этом мире.
Изможденный, с седыми усами и головой, я мутно пялился в высокий, с хрустальной люстрой в центре потолок, перебирая край простыни восковыми пальцами.
Вокруг сидела немногочисленная родня. Жена - старушка и дочь с зятем. Внука отправили в деревню к сватам. Дабы не травмировать юное создание созерцанием кончины деда.
На лицах, сидящих у смертного одра, была написана скорбь, приличествующая моменту.
- Может все-таки пригласить попа? - нарушил тишину в комнате зять. - Пусть отпустит грехи, и все такое.
- Не надо, отец был коммунист, - всхлипнула жена. - И похороны без священника. Такова его воля.
- Молодец, старуха, - вяло шевельнулось в мозгу, тут же тая.
Затем на потолке стали отображаться картины моего жизненного бытия. С самого начала и до сейчас. Как в калейдоскопе.
Вот я совсем пацан, босой и в сатиновых трусах, скачущий по траве на палке. А вот в шахтерской каске и робе долблю антрацит отбойным молотком в забое.
Потом забой превращается в надстройку подводной лодки, где я с парнями в ватниках, у которых знакомые лица, отдаю швартовы. За этим, штрихи учебы в Высшей школе КГБ в Москве, блики долгой оперативной, а после следственной и прокурорской работы.
Они пробудили остатки того, что зовется эмоциями, я наморщил лоб и пошевелил высохшими губами.
Жена, наклонившись, что-то вопросила, промокнув носовым платком выступившую на моем лице испарину, я тужился ответить, но не успел.
- Дзинь! - лопнула внутри, словно гитарная струна. Все исчезло в пучине мрака.
А затем пауза с сиплым хрипом, ощущение всплытия, ослепительная вспышка света и вид сверху.
Внизу мое тело, рыдающая на груди жена, а рядом бледные дочка с зятем.
- Твою мать! - не поверил собственным глазам, и поискал ими, как же это я над телом?
Кругом пустота. Может я сошел с ума?! (опустил, а затем поднял веки).
Все осталось по - прежнему. Внизу бездыханная оболочка, вверху я. Неосязаемый и бесплотный.
Более того, теперь я услышал рыдания жены "на кого же ты нас оставил!", тонкое подвывание дочери и успокаивающее бубнение зятя.
Что за черт?! Восстановилось все. Зрение, слух и появилось новое ощущение. Висения в воздухе. Или парения. Сразу не поймешь. И тут меня осенило.
Я - теперь душа! Вышедшая из тела. Как часто показывали на "Рентеви" и писали в "желтой прессе".
А я смеялся. Вот тебе и хухры-мухры. Кому скажи - не поверит!
Осваиваясь в новом качестве, я отвлекся от созерцания того, что внизу, став скользить вдоль потолка. Медленно и плавно.
Не хило, - защелкали в месте, где должна быть голова, временные связи. - А что же там рассказывали шарлатаны от науки? В этом плане?
"Душа отделяется от тела в момент смерти и зависает над ним. В виде сгустка невидимой энергии. Вес нетто - девять грамм. Бывает чуть больше. Объективно воспринимает сверху все вокруг, не проявляя себя во вне" профессионально выдала память из какой-то статьи или передачи.
- Насчет веса - я его не чувствовал, но попытался заявить о себе, громко завопив, - перестаньте выть! Я здесь, над вами!
Реакции внизу никакой. Меня не слышали.
- М-да, дела, - нервно закружил я по периметру вверху, думая, что можно предпринять еще. В мою нынешнюю суть ничего не приходило.
- Ну и хрен с ним - сказал оборотов через пять сам себе, немного успокоившись. - Помер, так помер. Все там будем.
После чего я завис в воздухе меж висюлек люстры (там было тепло) и начал припоминать, что по заявлениям тех, кто вроде как представился, а потом воскрес, должно произойти с душою дальше.
"Какое-то время она будет трепетать над телом, созерцая окружающее (забубнила память), а затем понесется по спирали времени в космические пространства. В состоянии близком к оргазму. Что потом - окутано тайной. Полет оборвут врачи. И вернувшиеся будут помнить только то, успели увидеть".
- Небогато, - вздохнул я, и подумал. - А вдруг дальше, как в Библии?
Прилетишь на место, а там Сам, с апостолами, - добро пожаловать. И "Аз езьм воздам!". В рай точно не попаду, как атеист, да еще партиец. Остается только второе (я поежился).
- Не ссы! - взбрыкнул во мне коммунист. - Все наши там. Опять же Владимир Ильич и товарищ Сталин. Глядишь, организуем революцию.
Воодушевившись таким образом, я стал, чуть клубиться над лампами (не иначе от тепла) и, как положено, созерцать объективную реальность.
Дочь, уведя жену в зал, усадила ее на диван и стала отпаивать валерьянкой (я это зрел сквозь стену), а зять, встав с кресла, подошел к моему телу.
- Ну, вот и кирдык, тебе батя, - чуть нагнувшись, поправил простыню. - Теперь даже выпить будет не с кем. Всхлипнул.
- Хороший все - таки он мужик, хотя и мент, - расчувствовался я. И тоже проникновенно хлюпнул.
Зять между тем вздохнул, и прошел к бару. Извлек оттуда початую бутылку коньяка, набулькал в фужер и высосал до дна. Крякнув.
Я облизнулся вверху. Захотелось тоже.
- Тили-лим-бом-бом! - пропел в прихожей звонок, и дочь, простучав каблучками к двери, отперла замок. Потом второй - в холле. На пороге стоял продувного вида малый.
- Скорбим вместе с вами, - изобразил он на лице печаль. - Я из похоронного бюро "Ритуал". Полный спектр услуг для вашего безвременно усопшего.
- Витя! - позвала из холла дочь, - промокнув глаза платком. - Здесь по поводу папы!
- Ну? - возник рядом зять. - Чего надо?
Малый повторил, назвав прейскурант с ценами и выжидательно уставился на пару.
Витек, так звали зятя, - наморщил лоб, посчитал в уме и удивленно протянул, "однако!". - Да за такие бабки я похороню все ваше бюро! Свободен!
- Молодца! - умилился я, глядя на все с потолка. - Здорово отшил этого барыгу. И ведь, сколько требует, гад! Почти сто тысяч деревянных.
В течение получаса явились еще трое таких и последнего, самого упрямого зять спустил с лестницы.
Кстати, похороны в Москве, это что-то. Не успел гражданин помереть, как ритуальщики тут как тук. Не иначе флюиды. И если раньше переезду равнялся пожар, то теперь - похороны. Дешевле закопаться самому. Без посторонних.
Но в столице все строго по правилам. И расценкам. Иначе зароют как бомжа. Обкуренные госарбайтеры.
- Только вот вам, - незримо изобразил я кукиш. Не на того напали. Хорониться не желаю. Лучше кремироваться. Назло капитализму с бизнесом. Это дело решенное.
Между тем, как говорят, процесс пошел. Переселение в мир иной началось.
Дочь стала обзванивать по мобильнику немногочисленную в Москве родню и нескольких пока еще живых приятелей из бывших чекистов, а потом зять брякнул по "домашнему" в соответствующий отдел Генпрокуратуры. Мол, помер ветеран двух сразу. Союзной и Российской. В которых учинил немало славных дел. Во имя, так сказать, и на благо.
За что полагается упокоение за казенный счет. По полной программе.
Насколько я понял из разговора, на другом конце провода выразили соболезнование и нашли меня в списках, а потом огласили все, что полагалось усопшему по закону. Три похоронных венка, к ним автобус с катафалком, портрет в главном здании на Большой Дмитровке и три должностных оклада.
Далее Витек назвал уже согласованное с женой и тещей время с местом подачи транспорта, после чего умчался на своем "форде" в Николо-Архангельский крематорий, заказать сожжение тела.
К вечеру, облаченные в прокурорский мундир, мои останки с регалиями за службу, покоились в гробу на раздвижном столе в зале. Рядом, прислоненные к стене, пахли хвоей и лавандой несколько поминальных венков с лентами, на которых значилось: "От безутешных родных", "Прокуратуры РФ", "Ветеранов КГБ" и "Сватов Альберта с Ниной". Здесь же, на секретере теплилась свеча, а в смежной комнате по традиции бдила родня, вздыхая и тихо переговариваясь.
Мне мучительно хотелось спать, как известно, душам не чуждо земное, я поерзал в воздухе и завис (он надежно держал), вслед за чем предался Морфею .
Проснулся на полу. От непонятного шипения. Рядом, напыжившись, стоял любимый кот жены Чубайс, взъерошенный и с дикими глазами.
- Брысь! - по привычке сказал я. Кот с мяуканьем отпрыгнул в сторону, выгнув спину.
На шум из смежной комнаты тут же вошел зять, а за ним дочь и переглянулись.
- Чего это он? - испуганно вопросила Рита. Чубайс хлестал себя хвостом по бокам и теперь светил глазами в потолок, куда я воспарил от греха подальше. Душа не душа, вдруг возьмет и сожрет. Коты, особо с такими именами, существа непонятные.
- Не иначе что-то видит, - бормотнул зять. Вслед за чем сгреб рыжего Чубайса за шкирку и выкинул из зала.
Потом Рита сменила очередную догорающую свечу, и они пару минут постояли у гроба. За окном хмуро занимался рассвет, над озером, тянущемся вдоль проспекта висел туман. Сквозь него просматривались высотки Северного Чертанова.
К десяти стали собираться провожающие.
Первыми на своем "боливаре" из деревни приехали сват Альбертыч с женой, оставив внука на попечение соседей.
- Ой, да на кого ж ты нас оставил, родной! - пройдя в зал и сложив руки на пышной груди, заголосила кума у гроба.
- И чего так орать? - колыхнулся я у потолка от легкого сотрясения воздуха.
Чуть позже появились два моих однокашника - один отставной генерал КГБ Саша Зевахин, а второй - капитан 1 ранга Ваня Харин. Оба в темных мешковатых костюмах с орденскими планками и необмятых рубашках с галстуками.
Выразив соболезнование родне, они прошаркали к гробу, остановились и по - военному потупили головы, блестя лысинами.
- Хорошо лежит, как живой, - клацнул вставными зубами Саня.
- Ага, - грузно опираясь на трость, засопел носом Иван. И, чуть наклонившись вперед, добавил, - спи спокойно, дорогой товарищ!
- Уснешь тут с вами, - пробурчал я, поеживаясь от сквозняка, тянувшего со стороны открытой лоджии.
Затем прибыл сослуживец еще по Союзу, полковник юстиции Слава Карпешин, в сопровождении действующего, без пяти минут прокурорского генерала Сережи Рябиженко.
В середине восьмидесятых Рябиженко пришел к нам в управление молодым юристом 1 класса с "земли" а теперь по рангу был помощник Генерального и руководил кадрами, которые решают все. По заветам великого Сталина.
Народу становилось все больше: явились подруги дочери с букетами алых гвоздик, а еще три крепких парня в камуфляже с нашивками "ОМОН" на широких спинах (сослуживцы зятя).
- Потом Рябиженке кто-то позвонил и он сообщил, что транспорт прибыл. Женщины тонко завыли.
- Так! - подошел к гробу кум, любящий руководить - Провожающим можно спускаться вниз. Состоится вынос тела.
По паркету, к входной двери, задробили каблуки и зашуршали выносимые венки, квартира вновь стала больше.
Оставшиеся омоновцы, по знаку Альбертыча, водрузили на тело с гробом, лакированную крышку, завернув барашки винтов, а зять дунул на свечу и закрыл дверь лоджии.
- Взяли и понесли! - махнул рукой кум, и парни с кряхтеньем повлекли бренные останки на вынос.
- Прощай уютный уголок, - всхлипнул я и незримо вылетел за ними.
На площадке омоновцы опустили гроб на кафель пола, Витек запер холл, а кум ткнул пальцем в кнопку лифта.
Внизу загудело, и пришел грузовой. То, что надо.
Я воспарил на свободу в приоткрытую фрамугу окна лестничной площадки, спланировал на усыпанную багряными ягодами рябину у подъезда и приземлился на одну из веток.
Напротив входа стоял черный катафалк, а за ним микроавтобус "Мерседес", у которых топтались провожавшие.
Здесь же, на скамейке, сидели три старухи в платочках, из соседнего подъезда и перешептывались.
Внутри пропела одна дверь, потом вторая, из которой возник Витек, придержав широкую створку, за ним пыхтящие служивые вытащили на руках гроб, последним гордо шествовал Альбертыч.
- Ну вот, я ж говорила што он мент, - наклонилась одна старуха к другой, когда омоновцы, запихали гроб в задний проем катафалка.
- Вот тот сухонький, енерал, - заговорщицки изрекла третья. - А который с палкой - моряк. Я их видала с усопшим в форме в прошлом годе, привезли откуда-то усех троих пьяных.
- Это ж надо, все помнят! - удивился я, сидя на ветке. Такое действительно было. Мы тогда здорово поддали на встрече ветеранов, а потом продолжили с Саней и Иваном у меня. Благо жена была в деревне.
- Ну что же, время не ждет - взглянув на наручные часы, отдал команду на посадку распорядитель.
Я вторично спланировал и первым влетел в автоматически отодвинувшуюся дверь автобуса, зависнув в конце уютного, пахнущего кожей и озоном салона. Затем чинно вошли и расселись по сиденьям остальные.
- Едем в Николо - Архангельское, сказал водителю умостившийся рядом с ним зять.
- Понял, - кивнул тот, после чего кавалькада, запустив моторы, тронулась.
За катафалком следовал наш автобус, а на выезде со двора к ним присоединился "Рено" с мигалкой.
На его переднем сидении, рядом с шофером, монолитно высился Рябиженко, а сзади сидели жена с дочкой, в темных шалях.
- Молодца, Серега, не зажрался. Приехал проводить старика, - качнулся я у заднего стекла автобуса.
День, между тем, радовал.
Утренний туман давно исчез, в выцветшем осеннем небе зародилось солнце, над Черноморским бульваром, осененным золотом лип и кленов, кружились, опадая, листья.
- Хорошо - то как, - умилился я, пока наша кавалькада тянулась по нему в пробке.
Из открытого окна ползущего рядом с автобусом мастодонистого "лендровера донесло мелодию
Снова гость к моей соседке.
Дочка спит, торшер горит. Радость на лице.
По стеклу скребутся ветки,
В рюмочки коньяк налит - со свиданьицем.
Вроде бы, откуда, новая посуда?
Но соседка этим гостем дорожит:
То поправит скатерть, то вздохнет некстати,
То смутится, что неострые ножи…
душевно выводил баритон известного барда Митяева под гитарные переборы, и я почувствовал свою отрешенность от мира. В котором мне теперь не было места.
Потом пробка рассосалась - лендровер рванул вперед, унося песню, а мы вырулили на МКАД и, прибавив ходу, понеслись в сторону Николо-Архангельского.
Туда прибыли к назначенному часу, въехали на территорию похожего на парк крематория, и встали на площадке неподалеку от ритуального корпуса. Тут же находились еще несколько катафалков с машинами, у которых стояли провожающие.
Время от времени от главного входа подходил малый в черной униформе, и очередная группа начинала движение туда. Конвейер смерти работал четко и отлажено. По законам рынка.
Наш черед наступил спустя еще час, малый махнул рукой - катафалк тронулся. За ним вся процессия. Впереди, под руки, дочь с кумой вели мою старушку, далее следовали остальные. Арьергард замыкали хмурые омоновцы с венками, я незримо висел сверху.
Ритуальный, кубической формы зал, впечатлял современным дизайном и размахом.
Льющийся сквозь одну из стеклянных стен дневной свет сочетался с искусственным, в люстрах; черный мрамор пола, с чем-то похожим на постамент в центре, подчеркивал торжество момента; а сверкающие никелем с бронзой техническое устройство напротив, говорило о бренности бытия.
По принципу "оставь надежду, сюда входящий".
В торжественной тишине служители крематория водрузили мой гроб с телом на постамент (при рассмотрении сверху, я понял, что он движущийся), отвинтили крышку и, сняв, поставили в сторону к венкам. Вслед за сем состоялся обряд прощания.
Под звуки тихо льющегося сверху траурного марша Мендельсона, жена с дочкой и зять, поочередно ткнулись в мой в восковой лоб, кума попыталась снова заголосить (на нее шикнули), а остальные с каменными лицами продефилировали вокруг, чем-то напоминая пингвинов.
Далее служители вернули крышку назад, плотно завернув барашки, скорбящих отвели чуть в сторону и постамент - тележка покатилась по направляющим вперед. К холодно блестящему металлом устройству.
- Щелк! - раздвинулись в нем створки, гроб уплыл внутрь, и они закрылись.
Звуки марша, тая, унеслись (все с облегчением зашевелились), а распорядитель обыденно пробубнил, - прах получите через час. До встречи.
Выйдя на свежий воздух, женщины уселись на одну из скамеек в аллее, рядом с корпусом, мужчины - кто курил, отошли к урне, стоящей под старой липой и предались вредной привычке, а остальные стали прогуливаться по гранитным плитам.
Спустя указанное время Витек принес полученную в колумбарии по квитанции небольшую капсулу с мои прахом, жена, заплакав, прижала ее к груди, и все направились к машинам.
Далее был путь назад, к поминальной трапезе.
Она был заказан в небольшом кафе "Встреча", на Черноморском бульваре, рядом с нашим домом где, выйдя в отставку, я с однокашниками не раз пил водку.