Нас встретили милая и добрая хозяйка Лена, жена Гордиевского, и… свирепый сиамский кот Барсик, изодравший своими когтями всю посольскую мебель и обои в квартире. Барсик приветствовал меня недоверчивым злобным шипением, но от прямой атаки воздержался, вычисляя, вероятно, что это за фрукт появился в его владениях. В течение всего обеда я чувствовал на себе его желтый взгляд и был наготове, чтобы отразить любую с его стороны гадость. Из-за Барсика я был лишен возможности вести непринужденную светскую беседу и наслаждаться гастрономическими раритетами вроде поданных в масле копченых мидий и мясного блюда "тартар".
Неравнодушен к вкусной пище, а также к сырам.
Настроение тем не менее было праздничное, пили знаменитый датский аквавит "со слезой", много болтали о Москве, о Копенгагене, о литературных новинках и о театральных премьерах. Как принято при таких встречах, я поведал Гордиевскому об общих знакомых в Центре. Они с женой были в восторге от Дании, от датчан, от Копенгагена, и оба торопились наперебой рассказать мне об этом. В приятном застолье незаметно пролетело время, и надо было собираться в путь. Атмосфера при встрече была, пожалуй, самой непринужденной за все мое знакомство с Гордиевским. Слегка пьяный и сытый я возвращался с ним обратно в Каструп и уже довольно снисходительно, как и полагается сытому Хорю, поглядывал по сторонам.
Через час я сидел в полупустом "боинге-747" и переваривал духовную и материальную пищу, полученную в Копенгагене.
… Интересно, был ли Гордиевский уже тогда завербован? Думается, ответ должен быть положительным.
… Процессу переваривания активно способствовали разнообразные и подаваемые в неограниченном количестве горячительные напитки. "Лофтлейдир" не жалел денег на угощение, пытаясь привлечь больше пассажиров на свой трансатлантический рейс. Свой полет исландцы начали в Люксембурге, продолжили его в Дании и Великобритании, по пути делали посадку у себя дома, а заканчивали свой путь аж в Нью-Йорке. Несмотря на такой длинный маршрут, в салоне самолета собралось не более двадцати человек, и все они летели до Рейкьявика.
Очевидно, экипаж самолета решил взять реванш за пустой салон спиртными напитками. Стюардессы выкатили несколько тележек с бутылками и распределили их по местам более-менее кучного скопления пассажиров, чтобы забрать их уже перед самой высадкой в Кефлавике. Сидевший рядом молодой человек после пары "лонг-дринков" вступил со мной в разговор, из которого он выяснил, кто я и откуда, а я узнал, что он - норвежский студент, обучающийся по обмену с Исландией в Рейкъявикском университете. Каким викинг был филологом, судить не берусь, но виски и джин он держал великолепно. А я-то грешным делом думал, что это качество характеризует исключительно одних вятичей.
К спиртному относится лояльно - пьет любые алкогольные напитки.
Норвежец, кажется, его звали Эриком, всю дорогу развлекал меня рассказами о своих успехах у исландок, и, глядя на его довольно заурядные внешние данные, я начал составлять о женской половине исландского населения довольно нелестное мнение. Филолог хохотал гомерическим смехом над своими кутками, и остальные пассажиры стали бросать в нашу сторону укоризненные взгляды. Потом норвежец Достал фотоаппарат и истратил на меня минимум полпленки, старательно снимая со всех ракурсов. Последнее мне не*понравилось, и я стал смотреть по сторонам или прятаться за кресло, чтобы не попасть в объектив.
Я хорошо помнил советы, полученные в спецшколе: разведчик должен по возможности избегать паблисити, чтобы не оставлять за собой никаких следов. Он должен пройти по этому миру бесшумной и незаметной тенью, зарезервировав лишь к старости единственную возможность скромно разделить неудовлетворенное профессиональное тщеславие на какой-нибудь встрече с молодым пополнением, на которое высокое начальство, может быть, как-то соблаговолит его пригласить.
На пути в Англию самолет попал в жестокий циклон, огромный фюзеляж "боинга" трепало как соломинку. Мы то и дело проваливались в воздушные ямы, и под ложечкой у меня сильно подташнивало. Эрик рассказал мне, что исландские летчики летают в любую погоду и известны своей бесшабашностью и мастерством. Я, в отличие от Эрика, не был наслышан о достоинствах исландских авиаторов и сидел как на иголках, ожидая, когда же мы рухнем вниз. Гомерический хохот соседа звучал как реквием на похоронах, но тем не менее я был благодарен Эрику за то, что он помог скрасить мне бесконечно тянувшееся время и притупить страх за свою молодую жизнь в самом начале разведывательной карьеры. "Слабительное для души" не позволило нам с Эриком заметить короткую техническую посадку то ли в Манчестере, то ли в Ливерпуле, а может быть, в самом Бирмингеме.
Ранним декабрьским утром самолет приземлился наконец в Кефлавике.
Кефлавик во время Второй мировой войны использовался союзниками в качестве военно-воздушной базы. Сначала на остров пришли англичане, а за ними - американцы. После войны американцы так и "застряли" на нем, развернув свои подразделения уже против бывшего союзника по антигитлеровской коалиции. (До сих пор американцы так и не научились соблюдать меру в пользовании чужестранным гостеприимством: куда бы их не пустили, уходить они оттуда не собираются.) Практически городок стал американской территорией, войдя в инфраструктуру НАТО. Правда, поскольку на территории Исландии не было других аэродромов, американцы позволили использовать Кефлавик в качестве гражданского аэропорта для исландских авиалиний. Таким образом, в период холодной войны советским гражданам, попадавшим в Исландию, предоставлялась уникальная возможность легально находиться, пусть недолго и под соответствующим контролем, на территории военной базы США.
За стеклом иллюминатора было темно хоть глаз выколи. Прожорливому и кровожадному волку Фенриру, по всей видимости, все-таки удалось обмануть самого Одина и проглотить-таки наше солнце. Одинокие огоньки скудно освещали окрестность, не давая возможности составить о ней ясное представление. Жиденькой струйкой пассажиры потянулись к небольшому строению, оказавшемуся административным зданием международного аэропорта. Американских военных видно не было. Паспортные формальности продолжались недолго, иммиграционный чиновник без всяких вопросов поставил в паспорт штамп о прилете и отпустил меня восвояси. Через пять минут я в нерешительности стоял в небольшом холле, ожидая, когда ко мне подойдет кто-нибудь из посольства или резидентуры. Я сразу узнал "своего", как только он появился в дверях. Встречал меня сам резидент, немолодой уже мужчина, отрабатывавший, по всей видимости, последнюю свою командировку.
- Борис Николаевич? Меня зовут Николаем Ивановичем. Поехали?
Я с радостью согласился, тем более что моего отца тоже звали Николаем Ивановичем. Мы прошли к его машине. Вокруг по-прежнему темно, хотя по московскому времени уже пора было бы светать. Отъехав от аэропорта, мы сразу нырнули в густую мезозойскую темноту, прорезаемую ярким кинжалом фар. На бледном фоне покрытого плотными облаками неба отражались причудливые холмы и вздыбленные кучи неизвестной мне породы, будто оставленные поработавшим на славу гигантским бульдозером.
Асфальт был великолепный, и "форд" бесшумно нес нас по какой-то обручевской Плутонии, правда, лишенной малейшего намека на растительность. Наконец я не вытерпел:
- Николай Иванович, что это такое? - Я показал пальцем за окно.
- Лава.
- Что-о-о?
- Застывшая лава. Вулканическая порода.
Я сразу вспомнил о вулканическом происхождении Исландии, но одно дело читать, а другое - увидеть все это наяву.
- И что - вся страна такая?
- Да нет, местами встречается и травка, мхи. Ведь у исландцев масса овец, чем-то кормиться они должны.
- А деревья?
- Практически нет. Вот сейчас под Рейкьявиком планируется разбить парк, но это все когда еще будет.
Когда мы въехали в Рейкьявик, начало светать. Однако город разглядеть не удалось. Николай Иванович отвел меня в гостевую комнату и предложил хорошенько выспаться.
Спать почему-то не очень хотелось, перед глазами проходили шикарные предрождественские картинки Копенгагена, перемежаемые фантастическим пейзажем Исландии, в ушах раздавался пьяный смех филолога-ловеласа Эрика, а в полутемном окне полуподвальной гостевой мелькала морда сиамца Барсика. Ко всему прочему в нос лез неистребимый запах тухлых яиц: здание посольства, как и весь город, обогревалось горячей водой из гейзерных источников, содержащих сильную концентрацию серы. Потом я куда-то поплыл и сразу провалился в бездну.
Проснулся я оттого, что меня здорово, как на корабле, качало. Комната ходила ходуном, стены трещали, и люстра раскачивалась из стороны в стороны, готовая вот-вот упасть на мою голову.
"Когда же кончатся эти кошмарные сны!" - подумал я с досадой за допущенный накануне перебор по части горячительных напитков и закрыл глаза, чтобы продолжить сон. Но что-то было не то, в нос опять полезла сера, и я понял, что уже не сплю. Я прислушался: в доме было тихо, обитатели, вероятно, продолжали спать. Дом на какое-то время успокоился, не двигал своими стенами, люстра замерла на своем месте.
"Чертовщина какая-то! Значит, все-таки мне это приснилось?"
И тут как бы в опровержение этого нелепого предположения по дому опять прошла крупная дрожь, где-то вдали прокатился гул, люстра вновь пришла в движение. Я испуганно вскочил с постели. Землетрясение! Как я раньше не догадался, ведь Исландия - страна вулканическая, молодая, и землетрясения здесь не являются редкостью. Первой мыслью было: "Бежать!" Но не услышав в доме и за его пределами каких-либо признаков беспокойства или паники (люди вообще куда-то пропали), я уговорил себя остаться в постели, чтобы не показаться смешным в глазах аборигенов. Подумать только: испугался землетрясения!
Как ни странно, я снова заснул, и проспал еще несколько часов без всяких сновидений. Поздним утром в гостевую заглянул Николай Иванович и рассказал, что в районе Рейкьявика было пятибалльное землетрясение, в городе кое-где дали трещины дома, лопнули трубы водяного отопления, но человеческих жертв нет. Вое хорошо, прекрасная маркиза!
После завтрака резидент повел меня, как это полагается, представлять послу. Негласный этикет взаимоотношений "резидентурских" с "посольскими" непременно предполагал эту процедуру, независимо от сроков пребывания командировочного в стране, его чина и звания и целей командировки. Правда, если прибывший занимал солидное положение, время аудиенции значительно увеличивалось, и беседа могла кончиться на весьма дружеской ноте и даже приглашением "вместе отобедать" или "накоротке отужинать".
Кроме чисто протокольных соображений такие визиты имели сугубо прозаическое объяснение: главе дипломатического представительства было полезно убедиться, что представитель "ближних соседей" появился в посольстве не для того, чтобы делать под кого-нибудь "подкопы" или искать "компру". "Чистые" дипломаты в своей практической деятельности непременно учитывали благоприобретенный исторический (в основном отрицательный) опыт и в отношениях с представителями КГБ не отходили от ставшей генетической линии поведения: "держись от чекистов подальше", хотя в описываемое время эти комплексы проявлялись все-таки не в такой острой форме, как тридцать лет тому назад. Впрочем, это зависело от того, какими людьми были чекисты и какими - сами "чистые".
Посол был неглупый мужик, к представителям разведки относился без предубеждений, поэтому долго на моей персоне задерживаться не стал. Через пять минут мы с Николаем Ивановичем вышли из его кабинета и уединились за "секретной" дверью резидентуры, чтобы обсудить мое задание и способы его выполнения. Оговорюсь сразу, что заданием не предусматривалась вербовка агентов или проведение явки с ценным источником. Все было значительно проще: нужно было собрать максимум общедоступной информации, на основании которой можно было сделать вывод о возможности и целесообразности работы по Исландии. Скажу также, что такая возможность априори не просматривалась, но для формаль-ного закрытия вопроса, как в науке, требовались определенные оперативные выкладки.
Две недели в Рейкьявике я провел в стенах посольства, листая различные справки, отчеты, обзоры посольства и резидентуры и беседуя с дипломатами. Я с благодарностью вспоминаю о помощи, которую мне оказали "чистые" сотрудники посольства Подражанец, Комиссаров и Шаманин. С Сережей Комиссаровым, владеющим несколькими скандинавскими и европейскими языками, мне пришлось потом вместе поработать в Дании и Швеции, а с Шаманиным тоже столкнуться в Швеции.
Кстати, о языках. Кроме того, что мы впереди планеты всей в области балета, нужно отметить, что ни в какой другой стране, кроме нашей, не поставлено так дотошно дело изучения иностранных языков. Где, в каком государстве вы встретите дипломатов, владеющими исландским языком, на котором говорят всего двести тысяч человек? У нас же такие люди были и, я надеюсь, еще живы. Я знал их и видел. Это упомянутые выше Комиссаров и Подражанец, ученики известного в кругах МИДа и за его пределами профессора Якуба. Как скандинавист могу подтвердить только, что это явление на уровне маленького чуда света.
Свободное время я использовал для прогулок по городу, а вечера - для хождения в "киношку". Рейкьявик - небольшой по нашим, да и по европейским масштабам город, и его можно обойти за пару часов. Компактный центр и деловая часть столицы с министерствами, банками, магазинами и офисами; университетский район на окраине (где-то здесь вращается мой знакомый норвежец); порт с многочисленными причалами и рыбацкими шхунами и баркасами; бассейн с подогретой морской водой у самой кромки океана; старейший в мире парламент - альтинг (британский парламент на самом Деле моложе исландского), приютившийся на краю искусственного озера, по которому плавают лебеди; бессастадир - резиденция президента; мрачные средневековые каменные церкви; памятник норвежскому конунгу Лейфу Счастливому, открывшему Америку в незапамятные времена, и на сколько хватает глаз - безбрежный океан.
Это Рейкьявик - единственный город в Европе, а может быть и в мире, вмещающий со своими 95 тысячами почти половину населения своей страны. Примерно столько же жителей насчитывается в небольших городах-поселках, разбросанных по побережью острова, в которые можно попасть либо по воздуху, либо по морю (Акурейри, Нескаупстадур, Боргарнес и др.). Остальные двадцать пять-тридцать тысяч исландцев живут на фермах, хуторах или в охотничьих домиках, большую часть года отрезанные от всего мира, поддерживая связь с цивилизацией только по радио.
Здесь, в Рейкьявике, четверть века тому назад формировался конвой из судов союзников, который должен был доставить в Мурманск помощь по лэнд-лизу и о котором написан великолепный роман В. Пикуля…
Говорят, что когда первый переселенец из Западной Норвегии Ингольв Арнарсон в 874 году приблизился к Исландии, то увидел, что весь берег был покрыт льдом, и назвал новую страну Ледяной. Это название сохранилось за ней до сих пор: Исландия в буквальном переводе с норвежского означает "страна льдов".
Внешний вид обманчив, и норвежскому викингу пришлось в этом скоро убедиться. На самом деле льды занимали лишь центральную горную часть страны, а прибрежные долины были покрыты сочной травой, по ним протекали чистые источники, кишащие жирными форелями и хариусами, климат был достаточно мягким для того, чтобы предоставить убежище свободолюбивым викингам, которым стало тесно на своей исторической родине. Конечно, это не шло ни в какое сравнение с райскими тропическими странами, но свободной земли было очень много, врагов поблизости не было, а это главное, чего искали неугомонные варяжские пассионарии.
За первыми переселенцами последовали другие, и к началу двенадцатого века в Исландии образовались довольно многочисленные колонии норвежцев, успешно занимавшиеся овцеводством, коневодством (исландцы вывели неприхотливую породу низкорослых густошерстных лошадок-пони) и молочным животноводством. Но главным занятием исландцев стало рыболовство.
Исландия - настоящий полигон для лингвистов, и исландский язык еще ждет своих исследователей. Дело в том, что если подойти очень строго, то исландского языка не существует вовсе. Да, да. Исландцы говорят на старонорвежском наречии, сохранившемся во всей своей чистоте со времен первого норвежского поселенца и Лейфа Эйриксона! Представляете? Язык викингов законсервировался и практически ничуть не изменился с тех пор. Если бы ученым каким-то образом удалось оживить первооткрывателя этой островной страны, то он без труда мог бы понять язык современного писателя-классика Халлдора Лакснесса.
История страны благодаря тому, что она начала создаваться уже во время нашей эры - современные исландцы считают себя всего тридцать вторым поколением - и что по ней не прокатывались полчища каких-нибудь гуннов и мировые катаклизмы миновали ее стороной, описана весьма подробно и достоверно. Если у нас на Руси с трудом, буквально по крохам, можно собрать скупые отклики современников о прославившем себя в веках князе - ну хотя бы о Дмитрии Донском или Александре Невском, то исландцы спокойно могут почитать о каком-нибудь своем предке в тридцатом колене, например о крестьянине Ньяле, сыне Торгейра:
"Он был такой знаток законов, что ему не было равных. Он был мудр и ясновидящ и всегда давал дельные советы. Он был доброжелателен, обходителен, великодушен, прозорлив и памятлив и никому не отказывал в помощи, кто бы к нему ни обращался".
Здорово, правда? Фраза тысячелетней давности, которую полностью можно вставить в текст служебной характеристики, например, офицера советской разведки.
Практически до нас дошло очень много текстов саг, написанных грамотными викингами и монахами. (Кстати, большинство ценных свитков, на которых были записаны саги, хранится в архивах Копенгагена.) Эти средневековые повести на протяжении многих мрачных столетий были единственным достоянием народа, стоявшего на краю гибели и черпавшего из них веру в себя и в будущее своей нищей страны.