Не одеваясь, плотно закутавшись в мохнатую простыню, он сел за стол. После первого стакана чая он потерял хрипоту, обрел нормальный голос, добрый цвет молодости проступил на щеках, засияли глаза.
Повеселел и лекарь.
- Где ты изучал итальянский? - спросил он.
- Там, где на нем говорят все.
- И долго ты жил в Италии?
- Недолго, но… всю Италию вдоль и поперек исколесил. От Генуи до Неаполя, от Рима до Венеции.
- Был и я когда-то там. И во Франции был. И в Америке, Южной и Северной. - Старик вытер полотенцем мокрую бороду и вспотевший лоб. - Да, было времечко: ездил куда и сколько хотел. Границы мелькали, как телеграфные столбы.
- Ничего, скоро вернется это времечко.
- Скоро? Нет, не доживу я до великого дня.
- Не надеешься? А ради чего воюешь?
- Пусть хоть другие вольготно поживут. И еще… хочу расквитаться за все обиды.
- С кем?
- С кем же!..
- И много у тебя обид?
- По самое горло.
- А как будешь расплачиваться? - Иван насмешливо посмотрел на хозяина. - На словах? Мысленно?
- В долгу не останусь.
Иван пренебрежительно махнул на старика рукой.
- Не понимаю я таких переживаний.
- Трудно тебе понять.
- Это ж почему?
"Говерло" мысленно оглянулся на длинную дорогу своей жизни и многое увидел: мюнхенский университет, Берлин, Париж, где бурно протекли годы его молодости… Вспомнил, как вместе со своим патроном, венгерским графом, путешествовал по Латинской Америке и Африке, как тратил деньги. Дорогие отели Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айреса, Лондона, Мадрида, Лиссабона… Зашелестели, захрустели, запахли зеленые узкие бумажки, зазвенели доллары.
Нет, не понять этому дунайскому голодранцу, мелкой рыбешке, как жил когда-то теперешний монастырский виноградарь, что он потерял, чего ему жаль и за что жаждет мстить.
А Иван не унимался. Смеясь великодушно, сказал:
- Можешь записать на свой счет мою сегодняшнюю работу.
- Ладно, цыплят по осени считают! Как управился?
- Нормально. Без всяких происшествий. Дело сделано аккуратно. Будем ждать грома.
- И долго ждать собираешься?
- Сколько надо, столько и подожду.
- А сколько надо?
- Может быть, столько, а может, и того меньше, вот столечко. Куда спешить!.. День и ночь - сутки прочь. Укрытие надежное, харчи добрые, суточные в долларах идут, выслуга начисляется.
- Балагуришь. Поговорим серьезно.
- Дело делать я привык, а разговаривать… Поспим лучше. Буона нотте!
Посвечивая фонариком, старик проводил Ивана подземным ходом в старый винный подвал. Каменная коробка до сих пор сохранила винный аромат.
Иван упал на ворох душистого сена.
- Спокойной ночи!
- Какое там спокойствие!.. - Разозлившийся лекарь рубанул острым лучом фонарика по лицу гостя. - Слушай, ты, брось играть в прятки! Выкладывай инструкции.
- Не слепи!
Фонарик погас. В темноте сильнее запахло старым вином, сырыми камнями.
- Чего ты от меня добиваешься? - спросил Иван.
- Когда упадет мост?
- А зачем это тебе?
- Как же!.. Ориентировка. Мои люди томятся на исходных позициях, ждут сигнала. Я надеялся на тебя, а ты…
"Мои люди!.. На исходных позициях? Какие? Где?"
Дунай Иванович раздумывал, как ему в полной мере воспользоваться прорвавшейся откровенностью "Говерло".
Нашел в темноте его руку, сжал.
- Береженого и бог бережет. Все инструкции выложу в свой час. Людей у тебя много?
- Пока только пятеро. Молодые венгры. В каждом клокочет мартовский дух Петефи. Знаешь Петефи?
"Знает Дорофей или не знает Петефи?" - подумал Черепанов.
Старик по-своему понял затянувшееся молчание Ивана: смущен, раздумывает, соврать или сказать, что не знает.
- Петефи - это венгерский Пушкин. Ну, ладно, отдыхай! Спокойной ночи.
Дунай Иванович не стал его задерживать, хотя ему очень хотелось продолжить разговор, выпытать, кто эти пятеро венгров, где их исходные позиции.
Опасно, старик может насторожиться.
Оставшись один, Дунай Иванович пытался уснуть, но сон не шел. Слишком велико было возбуждение прошедшего дня. И мысли одолевали. Лежал с открытыми глазами, перебирал в уме все, что ему открылось в виноградаре-лекаре.
Время тянулось медленно.
В шесть утра тихонько скрипнула дверь, и кто-то осторожно, мягко переступил порог темного подвала и замер. Прислушивался, чего-то ждал.
Дунай Иванович выхватил пистолет и включил фонарик. В узкой полосе света сутулился "Говерло". Пришел оттуда, с утренних виноградников, где росистая свежесть, солнце, ветер, прохлада Каменицы, а окутан тошнотворным тленом.
Дунай Иванович отвел луч фонаря в сторону, спрятал пистолет.
"Говерло" подошел к нему, опустился на ворох сена.
- Буон маттино, Иван!
- Буон маттино. Что случилось?
- Ничего. - Старик чиркнул спичкой, зажег свечу, воткнутую в бутылку. - Полный порядок, не беспокойся.
- А почему в такую рань приплелся, не дал вволю поспать?
- Просьба у меня к тебе, друг.
- Не мог дня дождаться. Говори!
- Скусате прего, сеньор. - Старик попытался выдавить улыбку на своем лице, не приспособленном для улыбок. - Дело срочное. Безотлагательное.
- Ну раз безотлагательное… Я слушаю. - Иван зевнул и потянулся к сигаретам. Прикурил от свечи и тусклыми сонными глазами уставился на хозяина.
Тот достал из кармана потрепанной и засаленной куртки лист бумаги, разгладил его ладонью.
- Вчера мы с тобой говорили о моих ребятах, о боевой пятерке мартовских юношей. Я должен переправить их в Венгрию.
- Ну и отправляй себе с богом. А я тут при чем? Указания имеешь?
- Инструкций на всякий случай не напасешься. Велено переправить их любым способом.
- Не понимаю. При чем же тут я?
- Да ты проснулся или еще спишь? - Старик легонько потряс Ивана за плечо. - Проснись!
- Не сплю. Голова ясная, а твое дело темным кажется.
- Помощь твоя требуется.
- Вот тебе раз! Чем же я могу помочь? Человек я тут новый, подпольный, а ты…
- Поможешь! Через горы я хотел отправить парней. Передумал. Опасно. Мало шансов на успех. Пусть идут через Тиссу. Под водой. По дну. Как лягушки. Понял тетерь, какая помощь нужна?
- Уразумел, но… шкура "лягушки" у меня единственная. Не расстанусь я с ней. На обратную дорогу требуется.
- Не нужна она, твоя шкура.
- А что же?
- Сделай пять дыхательных трубок, научи ребят дышать под водой и проводи по Тиссе к тому берегу…
- Не могу. Не имею права. Мою личность только ты один можешь лицезреть.
- Надежные венгры. Головой ручаюсь.
- Может быть, но… Кто такие?
- Ненавидят и советский серп и молот, и венгерскую звезду. Возглавляет пятерку - Ладислав Венчик. Бешеный парень. Сын бывшего владельца виноградников.
- А остальные?
- Имеют корни в Берлине, Вене и даже в Америке.
- Подходящие. Надо помочь. Когда нужны трубки?
- Чем скорее, тем лучше.
- Сегодня сделаю. Но натаскивать твоих "мартовских юношей", извини, не буду. Пусть сами тренируются… в бочке с водой. Просто и дешево. И я так на первых порах тренировался. Наука нехитрая, в два дня освоят. А когда будут готовы, нырнем сообща. Под водой они меня не рассмотрят.
- Можно и так. Согласен!
- А переправа надежная есть? С хорошей глубиной, с безопасными подходами?
- Облюбовал. Вот! - Старик положил перед Иваном бумагу с цветной картой острова.
Дунай Иванович сосредоточенно рассматривал рисунок и мысленно ликовал. Вот и конец командировке. Хозяин явки сам все рассказал. Скоро в железную ловушку, установленную на Тиссе, вползут и все пять его птенцов.
Старик прикоснулся карандашом к рисунку.
- Это Мельничный остров. Здесь день и ночь шлепает колесами водяная мельница. Всю округу обслуживает. На острове всегда - много крестьянских повозок с кукурузой, пшеницей. Мои ребята, не привлекая к себе внимания, привезут молоть зерно, да и заночуют… Нырнуть вам надо вот сюда. Смотри! Тисса разделяется на два рукава: один омывает венгерский берег и Мельничный остров, другой уходит в пограничный тыл. Нырнете в советском тылу, а через десять минут вынырнете в Венгрии, около дамбы.
- Удачная переправа. Что ж, будем действовать. Материал для трубок припас?
- Сейчас принесу. И завтрак прихвачу.
Старик с необычной энергией выскочил из подвала.
Дунай Иванович снял с оплывшей свечи нагар, подул на обожженные пальцы, и его бескровные, жестко стянутые губы чуть раздвинулись в улыбке.
После завтрака Дунай Иванович сделал дыхательные трубки, отдал их старику.
- Не доспал, очи слипаются, - зевая, сказал он.
Через мгновение он уже крепко спал.
И не проснулся.
Все, казалось, предусмотрел Дунай Иванович. И все же попался. Не знал и не мог знать, что "Белый" имеет тайный опознавательный знак.
Старик приправил завтрак гостя специальным снадобьем. Полное доверие внушил ему Иван, но все же решил проверить. Для этого он усыпил ныряльщика, стащил с его могучих плеч пиджак, выдернул заправленную в брюки рубаху, задрал ее, поднял левую руку Ивана и похолодел. Под мышкой не оказалось шифрованной отметки.
Старик не верил себе. Должна быть. Осветил фонариком темную, поросшую золотистым пушком впадину, пытливо вглядывался, отчаянно хлопал слезящимися глазами, протирал спиртом под рукой Ивана.
Ничего! Никакого намека на знак. Чисто.
Некоторое время он сидел неподвижно, размышлял, что же произошло. Да, это ловушка, несомненно. Не сработала, к счастью. Холостой заряд. Но еще может сработать. Обложен он, разумеется, со всех сторон. Что же делать?
Потрескивал фитиль жарко горевшей свечи. Оплывающий воск тяжелыми и прозрачными каплями падал на бледный лоб спящего и сейчас же застывал.
Старик обшарил ныряльщика. Все, что обнаружил у него, переложил в свои карманы. Даже спички и сигареты взял. Потом, на свободе, разберется, что надо выбросить, что оставить.
В подземной тишине неутомимо выстукивали время светящиеся часы Ивана. Нездешние. Швейцарские, "Лонжин".
"Даже такое предусмотрел, ловкач! И не перехитрил".
Чувство смертельной опасности все еще леденило душу "Говерло". Однако оно не помутило его рассудок, не лишило способности ощутить торжество.
Жив! И будет жить, а этот…
"МОХАЧ"
Ил-14 совершил посадку на твердой солончаковой площадке на окраине Ангоры.
Открытый газик заставы, оставляя позади себя густую гриву коричневато-сизой пыли, мчался по ухабистой дороге к степному аэродрому. На полном ходу, завизжав тормозами, он остановился у крыла самолета.
Громада спустился по алюминиевой лестнице на землю. Смолярчук выскочил из машины, подбежал к генералу, кратко доложил о происшествии.
Громада посмотрел в ту сторону Дуная, где была нарушена граница, и спокойно, уточняя обстановку, спросил:
- Сколько их?
- Четверо, товарищ генерал. Три следа рядом, четвертый поодаль. Все мужчины. Ушли в тыл. Дунай преодолели на плавсредствах. Лодка обнаружена в кустах, метрах в двадцати от места нарушения, вниз по течению.
- В какое время прорвались?
- На рассвете, часа в четыре.
- Кто инструктор розыскной собаки?
- Рядовой Щербак.
- Щербак. Тот самый?
- Так точно.
Громада посмотрел на часы, постучал то стеклу ногтем и нахмурился.
- В чем дело? Почему до сих пор нарушители не схвачены?
- Собака потеряла след, товарищ генерал.
- Собака Щербака, вашего воспитанника, безотказный Варяг? Странно. Хорошо, допустим. А как же ваш Витязь?
- И Витязь бессилен, товарищ генерал. Визжал, бесновался, кружился волчком и не пошел дальше вот этой дороги. - Смолярчук развернул крупномасштабную карту и указал на желтую линию придунайской проселочной дороги. - Здесь земля заслежена. Кроме того, невдалеке расположен завод эфирных масел. Все собаки чихают и нос воротят.
Громада взял карту, развернул и, подойдя к газику, разложил ее на переднем сиденье.
- Ну, старший лейтенант, докладывайте, где теперь находятся непрошеные гости?
- Полагаю, что здесь. - Смолярчук указал на черную россыпь прямоугольников, изображающих на карте Ангору и прилегающие к ней поля и плавни. - Я отрезал им дорогу сразу же, как наряд обнаружил прорыв.
- Какими силами?
- Силами всей заставы, во взаимодействии с дружинниками.
Громада улыбнулся.
- Не оплошал, Андрей Батькович. А я, признаться, подумал, что вы все еще находитесь под гипнозом операции "Тишина". Ну, а дальше как действовали?
- Еще не успел, товарищ генерал.
- Ладно, сообща будем действовать. Ваши предложения?
Смуглое лицо Смолярчука покрылось красными пятнами.
- Если бы меня здесь не оказалось, что бы вы сами предприняли? - спросил Громада.
- Прочесал бы весь участок от Дуная до этих вот болот.
- Действуйте. А я пока поговорю с нарядом, обнаружившим следы. - Громада с усмешкой взглянул на Смолярчука. - Люблю, знаете, танцевать от печки… Особенно в подобных случаях, как этот. Поехали!
На проселочной дороге снова взвихрилась гигантская грива пыли, И не скоро ей суждено было улечься и здесь, и на всех дорогах, уходящих от Дуная.
Громада высадил Смолярчука в городе и поехал дальше.
В прохладной канцелярии заставы с окнами, выходящими на Дунай, он обстоятельно, неспешно, будто обладал неограниченным запасом времени, разговаривал с Щербаком и Сухобоковым.
- Когда и где вы обнаружили следы? - задал он первый вопрос. - Покажите!
Щербак подошел к макету и карандашом указал место нарушения границы - крутой берег Дуная, заросший кустарником.
- Вот здесь, товарищ генерал.
- Метрах в пятидесяти от завода эфирных масел. Не больше?
- Так точно.
- Напротив конторы? В самом людном месте?… И вас не удивило это обстоятельство?
Щербак молчал, смущенно переглядываясь со своим напарником. Молчал и Сухобоков. Он еще меньше понимал вопрос генерала.
- А меня, дорогие товарищи, скажу вам откровенно, очень удивило такое нахальство нарушителей. Но ненадолго. - Громада улыбнулся и продолжал: - Тонкое это, рассчитанное нахальство. Противник нашел то, что искал, - позиция, где его никак не ждут, ринулся сюда и совершил удачный прорыв. Какой же первый вывод мы должны сделать теперь, на исходном рубеже? Граница прорвана не случайными людьми. Нарушители хорошо подготовлены, умеют терпеливо наблюдать, воспользовались сложившейся обстановкой. Так?
И Щербак и Сухобоков кивнули. Оба они понимали, что генерал не поучает, не экзаменует, а размышляет вслух. Понимали это и офицеры, прилетевшие вместе с Громадой.
- Пойдем дальше. - Громада положил большую свою ладонь на макет участка заставы, осторожно прощупывая его бугорки, впадины, протоки, озера. - Куда направились нарушители после того, как прорвались через границу?
- По заводской дороге, товарищ генерал. И скрылись в городе.
- И собака не взяла след?
- Сначала взяла, а потом потеряла, заблудилась, - ответил Щербак. - След был не простой, а спиральный. Петля за петлей.
- Видите! - воскликнул Громада. - Напрашивается вопрос, как же эти молодчики будут действовать дальше? Думаю, что останутся верны себе. А раз так, раз они не лыком шиты, значит, понимают, что мы, обнаружив их следы, начнем преследовать и обязательно настигнем их. Куда ни сунься, всюду наряды. А если они это понимают, то ни в коем случае не полезут на рожон, будут искать выход похитрее. Где же он, этот выход? И есть ли он у них? Есть!.. Нарушители попытаются отсидеться в дунайских плавнях, на островах… Вы свободны, товарищи!
Два дня и две ночи солдаты в зеленых фуражках патрулировали тропинки, улицы, пристань, берега Дуная, входы и выходы из деревень.
Черные просмоленные дунайки, приписанные к причалам Ангоры, прочесывали каждую протоку, каждый ерик. Ночью прожектора рассекали темноту.
Добровольные народные дружины в каждой складке местности искали нарушителей. Искали там, куда люди обычно не заглядывали годами - под крылечком, под ворохом старых парусов, сетей, в недостроенных жилищах.
Искали вооруженные и безоружные люди. Мужчины и женщины, комсомольцы и пионеры. Сотни людей советской Дунайщины стали следопытами.
Один нарушитель был схвачен на дамбе, соединяющей остров Ясонька с большой землей. Другого вытащили из-под копны прошлогодней осоки на том же острове. Третьего сняли с высокого дерева.
Четвертый пока не был пойман. Четвертый, по словам задержанных, бросил их на произвол судьбы. Все они, каждый в отдельности, показали на допросе, что их вожака зовут "Мохачем".
И с новой силой развернулся поиск. В туманном сыром рассвете пылали костры, вокруг которых обогревались дружинники.
С первым проблеском зари снова начались поиски.
Федор Щербак рывком поднял покорную собаку, посадил ее себе на плечи. Пес почувствовал, какое ему предстоит путешествие, и встревожился: уныло смотрел на непроглядные камыши, тихонько скулил и дрожал.
- Тихо, Варяг.
Схватив ошейник овчарки левой рукой, а правой держа наготове автомат, висящий на ремне, Щербак покинул прибрежную полосу твердой земли и решительно вошел в темную, неподвижную, как бы загустевшую массу плавневой воды.
Никого он не позвал за собой. Ни словом, ни жестом, ни взглядом. Даже не оглянулся. Молча, по-солдатски просто сделал свой первый трудный шаг по болоту и был полон уверенности, что дружинники пойдут за ним. И эта его уверенность, как электрический заряд, пронзила сердца дунайских ребят и девушек, сверстниц Федора. Все они так же смело, деловито, как и их поводырь, зашагали по болоту.
Ноги их чуть ли не по колено уходили в разжиженную почву плавней. Тугая, высотою в три человеческих роста, остроперистая камышовая стена нехотя расступалась перед ними и сразу же с угрожающим шорохом захлестывалась.
Только что вошли люди в дунайские джунгли, но их уже не видно и не слышно. Бесследно, кажется, пропали. По-прежнему величаво дики зеленые камышовые заросли, увенчанные бархатистыми коричневыми султанами.
И только сверху, с птичьего полета, пожалуй, можно было увидеть, как движутся люди от левого берега острова к правому, как расступается перед ней массив камышей, как поспешно улетают лебеди, гуси, утки, пеликаны и как прячутся под тяжелыми пушистыми листьями водяных лилий огромные болотные жабы.
Убегает, пробиваясь сквозь заросли, кабан.
И лохматая пучеглазая рысь бежит на север по своей тайной тропке: то по гребню суши, чудом здесь сохранившемуся, тонкому, как лезвие бритвы, то по вспухшим, твердым кочкам заматерелых камышовых кореньев, то переплывая водное пространство, то взбираясь на вершину одиноко растущего дерева, чтобы оглядеться, далеко ли преследователи.