Аввакум подошел к одной из полок и поманил меня рукой. Он вынул из-под глиняных обломков длинный альбом, стряхнул с него пыль и стал перелистывать. На страницах альбома среди набросков ваз, амфор и прочих древних посудин я увидел знакомые, милые сердцу мотивы. Некоторые рисунки были выполнены карандашом, другие - углем, но все они были на редкость схожи с натурой. Я увидел мрачный, затянутый тучами Карабаир со стороны Момчилова, и зловещую Змеицу с ее зазубренными скалами, и склонившуюся к дороге, словно придавленную горами Илчову корчму, и домик Балабаницы с галерейкой. Вот в очаге пылает огонь, а рядом сидит на трехногом стульчике женщина… Ошеломленный, я смотрел на Аввакума. А он в ответ лишь пожал плечами, захлопнул альбом и небрежно швырнул его на полку с глиняными черепками.
- Любительские забавы, - сказал он, застегивая пуговицы на своем синем халате, словно ему вдруг стало холодно. - Нацарапал по памяти, и вовсе не от скуки, уверяю тебя. Мне многое надоедает, но я никогда не скучаю. Скука, по-моему, синоним душевного оскудения. Когда я остаюсь без дела - а это бывает очень редко, - то составляю интегральные уравнения и с наслаждением решаю их или же беру в руки задачник по теории вероятностей и строю различные гипотезы. Где уж тут скучать?.. Делаю по памяти наброски домов, витрин, уголков в скверах и парках, а потом хожу и проверяю, насколько удалось соблюсти формы и пропорции, не пропустил ли какие-нибудь существенные детали.
- А ты не собираешься наведаться в Момчилово, чтобы сверить на месте, например, некоторые детали на рисунке с очагом и трехногим стульчиком? - заметил я со смехом.
Он тоже засмеялся и погрозил мне пальцем, а затем спросил:
- А что если я уже произвел такую проверку?
От Аввакума всего можно было ожидать, поэтому я предпочел промолчать.
Я не спешил уходить. Аввакум показал мне две корзинки, доверху полные обломков терракоты.
- Две прекрасные ионические гидрии, - сказал он, и лицо его впервые оживилось. - Завтра примусь за реставрацию. Это будет чудесно!
Я смотрел на черепки, не различая в них никаких ваз, и не понимал, что же будет чудесным: восстановленные реликвии древности или же сама работа по восстановлению. Мне сдавалось, что под словом "чудесно" мой приятель подразумевал предстоящую работу. Что это было - жажда творчества? А может, состояние напряженного поиска - естественная стихия его ума?
Аввакум обладал врожденным, свойственным подлинному художнику чувством меры. Решив, видимо, что слишком долго занимает меня своей особой, он тотчас изменил тему разговора и стал расспрашивать, как "поживаю" я во владениях Мехмеда Синапа, будто я не знаю, что Мехмед Синап в наши края и не заглядывал. Но, подстегиваемый его вопросами, я сам слово за словом выложил ему все о своем житье-бытье. Опустил, правда, только встречу с Фатме у реки. Впрочем, это ведь была совсем пустячная подробность.
Аввакум внимательно слушал и что-то чертил карандашом в своем внушительном блокноте. Очевидно, разрисовывал какие-нибудь вазочки. Я, например, пытаюсь изобразить овечьи головы, когда мне приходится слушать кого-нибудь из вежливости.
Когда подошло время обеда, Аввакум ненадолго отлучился, чтобы умыться и переодеться. Меня так и подмывало посмотреть, что за вазу нарисовал Аввакум в блокноте. Но внутреннее чутье подсказывало мне, что на этот раз Аввакум изменил своей привычке и вместо ваз и черепков изобразил самые примечательные эпизоды моего рассказа. А рассказывал я с увлечением и, кажется, довольно живописно.
Но Аввакум вовсе и не помышлял о зарисовках! На листке вместо рисунков я обнаружил вот какую запись:
"Триград - Бор (S.S - Е): 7-8 км. Дорога - проселочная. Река. Два перехода вброд. Другие ручьи - 20 мин. Лес: 2 км - W, 1 км.S. E. На 6-м км - лесопилка (заброшена). Поляна. Все при хорошей видимости - 100 мин.
Бор - Видла (E от Триград, после E - S): 6 км. Дорога - проселочная. 2 км - лес (смешанный); 4 км - луга. Видимость! Все - 60-70 мин."
Вся эта дремучая скука была испещрена разными топографическими знаками: треугольниками, кружочками с точкой посередине и еще какими-то иероглифами. Я узнал только один знак - тот, которым топографы обозначают сосновый лес, - потому что он немного напоминает настоящую сосну.
Напрасно я вглядывался в листок, выискивая следы своего восторженного рассказа. Непонятный человек этот Аввакум!
А потом мы отправились обедать. Аввакум был одет "а катр эпенгл", как говорят французы, - скромно, но элегантно, и я подумал, что он поведет меня в какой-нибудь из больших столичных ресторанов. Да и я ведь не зря повязал свой голубой галстук - наверное, во второй или в третий раз за последние три года. Правда, стояла ужасная жара, но мне, как ветеринарному врачу, положено соблюдать все правила приличия.
Когда Аввакум взял такси, мои надежды дообедать в лучшем ресторане превратились в уверенность. Я был очень доволен, тем более что давно не ездил в легковой машине; грузовики и вездеходы - "газики" мне осточертели. Поэтому я не обратил внимания на разговор Аввакума с шофером. Мне было все равно, где отобедать - в "Балкане" или же в Венгерском клубе.
Но когда такси помчалось в сторону от центра города и, пробравшись сквозь муравейник на бульваре Георгия Димитрова, свернуло влево к большому мосту через Владайскую речку, я начал было беспокоиться, но утешил себя тем, что неплохо пообедать и вне Софии, в каком-нибудь загородном ресторане. Я искоса взглянул на Аввакума, но он молчал.
За мостом машина замедлила ход и остановилась. Пока я с удивлением оглядывался вокруг, Аввакум расплатился с шофером и весьма любезно пригласил меня выйти. Он даже открыл мне дверцу. Разумеется, я и сам мог бы открыть ее, если б не загляделся.
С унылым видом я сошел на тротуар. Аввакум взял меня под руку и повел в какое-то совсем неказистое заведение, по-моему, даже без вывески. Пока мы пробирались между столиками, я уловил чрезвычайно приятный запах. Пахло шашлыком, черным перцем и выдержанным пивом. По винтовой лесенке мы поднялись на галерею, огибавшую зал в виде буквы П. Столики белели чистыми скатертями, было уютно и спокойно, сидя здесь, можно было видеть как на ладони весь зал и залитый солнцем противоположный тротуар. Ресторанчик мне сразу понравился, и я даже улыбнулся.
К нам подошла курносенькая официантка. Белая ленточка перехватывала ее белокурые волосы, а гофрированный передничек оттенял красивыми мягкими складками ее высокий бюст. Она улыбнулась Аввакуму, и я тотчас заметил это. Аввакум тоже улыбнулся. Сделав заказ, он сказал ей:
- Этот молодой человек - мой друг. Нравится он тебе?
Я думал, что девушка рассердится, потому что вопрос был не очень деликатен. Но она лишь подняла свои длинные ресницы, и в ее голубых глазах мелькнула смешинка.
А потом мы уплетали за обе щеки лучшие в мире кебапчета, пили лучшее в мире пиво, и нам было очень весело. Угощал Аввакум, как хозяин, но всякий раз, когда девушка с лентой в волосах подходила к нам, он просил меня заказать что-нибудь еще. Она склонялась над моим плечом так, что я ощущал ее дыхание на щеке. А один раз я невольно прикоснулся к ее руке. Аввакум добродушно и снисходительно улыбался, покуривая свою трубочку, и делал вид, что ничего не замечает.
Как хорошо, что мы не пошли в большой ресторан! Я был очень признателен Аввакуму.
4
После обеда я отправился в Управление по борьбе с эпизоотиями к начальнику отдела снабжения лекарствами доктору Петру Тошкову. На нем лежала обязанность освежить мои познания в ветеринарной фармацевтика, которые, судя по тону полученного мною письма, значительно отстали от развития науки.
Немудрено, что я вошел к нему в кабинет в несколько подавленном настроении. А увидев его, огромного, грубоватого, в расстегнутой не поначальственному рубашке, внушительного, как директор мясокомбината республиканского масштаба, я и вовсе упал духом. Кто знает почему, но такой тип начальников скверно действует на мои нервы.
Пробормотав: "Добрый день!", я молча положил письмо на стол. Следовало бы отрекомендоваться, но мне не хотелось тратить лишних слов.
Доктор Петр Тошков равнодушно взглянул на меня и звучно зевнул во весь рот. Возможно, он хотел сразу же поставить меня на место и внушить мне, сколь серьезно я должен относиться к предстоящим занятиям. Но напрасно - ни один мускул не дрогнул на моем лице. Недаром я поработал в тех местах, где подвизались такие личности, как легендарный Момчил и бесстрашный Мехмед Синап.
- Так, значит, ты и есть Анастасий Буков? - воскликнул начальник отдела. Он протер глаза и еще раз зевнул. - Ах, чтоб тебе пусто было. А я-то думал, что ты с виду совсем другой. Ну ничего, мне все равно приятно. Садись.
Он написал на письме какую-то резолюцию, вызвал посыльного и велел ему отнести письмо в архив. Когда посыльный вышел, доктор покровительственно кивнул мне и сказал:
- Зайди завтра к кассиру, получишь суточные. Деньги на земле не валяются.
- Не беспокойтесь, пожалуйста. Я не спешу. Еще есть время, - сказал я и деликатно спросил, как подобает командированному, который не злоупотребляет оказанным доверием: - А где будет проводиться инструктаж, товарищ начальник? Объясните, пожалуйста!
Доктор откинулся назад, смерил меня удивленным взглядом и широко развел руками, которые взметнулись над столом, как крылья ветряной мельницы. Мне приходилось видеть ветряные мельницы на картинках.
- Инструктаж? - переспросил доктор Тошков и бестактно расхохотался. - К чему эти модные словечки, дорогой мой? Это первое. И какой-такой инструктаж тебе втемяшился в голову? Наш директор, Свето-зар Подгоров, тоже любит такие словечки: инструктаж, переквалификация и прочие tutti quanti. Но на то он и директор. А ты, Анастасий, говори по-человечески, просто. Неужто ты так и калякаешь со своими туземцами в Триграде? Нет? Тогда зачем тут важничаешь? Хочешь лимонаду? Не хочешь? Ну, тогда я сам выпью. - Он подошел к большому шкафу в глубине кабинета, распахнул дверцы и достал из ведра красную бутылку. - Холодненький, прямо со льда. Лед искусственный - твердая углекислота В самом деле, не хочешь? Жаль мне тебя. - Бутылка в его огромной лапище выглядела, как детская соска. - За твое здоровье! - Утерев ладонью пухлые губы, он снова уселся за стол. - Что касается вопроса о так называемом инструктаже, то его выдумал Подгоров, наш директор. Ему, видите ли, понадобилось, чтобы "кадры на местах" - так он называет вашего брата из районов - приезжали по одному в Софию и собственными глазами узрели, а носами унюхали новые виды лекарств, а заодно пощупали новейший ассортимент клещей и ланцетов в нашем ведомственном складе. Этот самый инструктаж можно было и по-другому устроить: разослать каталоги с нумерацией, объяснениями и картинками для наглядности. Просто и хорошо! А то, что придумал Подгоров, - пустая трата времени. Я сам ему про то говорил и на коллегии выступал. Но у него своя теория, будто воду лучше всего пить прямо из источника. Так ли это? Вздор! А я вот пью лимонад, разве мне плохо? Как раз наоборот. Точно так же и с инструктажем. Ты, дорогой мой, первый экземпляр из наших кадров, которого я имею честь просвещать. Пусть даже в твоем районе все тихо и мирно. Но в разгар лета отрывать человека от работы - это никак не укладывается у меня в голове. А теперь что поделаешь. Наслаждайся красотами столицы и каждый вечер клади три поклона ветеринарному богу, чтобы сохранил живой и здоровой триградскую скотину, пока ты не вернешься в свою землю обетованную.
- Как будут проводиться занятия? - спросил я угасшим голосом, ибо горло у меня почти пересохло.
- Занятия? - Доктор Тошков снова развел руками. - Дам тебе адрес нашего складского хозяйства. Там найдешь одного чудесного парня, который все знает.
- Только и всего?
- Успеется, Анастасий! - Доктор весело рассмеялся. - Зачем торопиться? Тише едешь - дальше будешь! Я мотоциклист и хорошо знаю это из опыта. На мотоцикле ездишь?
Я отрицательно покачал головой.
- Рыбачишь?
- Нет.
- А любишь смотреть, как другие ловят рыбу?
- Люблю, - соврал я.
- Ну, тогда мы с тобой станем друзьями, - сказал доктор Тошков, потирая руки. - Я посажу тебя на заднее седло, и будем ездить вместе. А когда вернешься в Триград, позовешь меня в гости. Ладно?
- С большим удовольствием, - ответил я.
- А форель водится в ваших речках?
Я сказал, что наши речки просто кишат форелью и что один триградец, по имени Ракип Колибаров, каждый день ловит по несколько килограммов.
- Ракип Колибаров, - задумчиво повторил доктор.
Он заморгал, словно припоминая что-то. А я подумал: почему при имени Ракипа Колибарова люди умолкают?
Доктор Тошков потянулся и взглянул на часы. Было около пяти.
- Анастасий, - сказал он, - ступай в соседнюю комнату к товарищу Ирине Теофиловой. Попроси ее объяснить тебе кое-что, а когда надо будет уходить, я зайду за тобой. Ладно?
- Конечно! - согласился я и с воодушевлением добавил: - Непременно буду вас ждать.
В соседней комнате было два стола, и за каждым из них сидела молодая женщина. Когда я встал в дверях, они одновременно подняли головы и с любопытством посмотрели на меня.
Кто знает почему - наверное, от жары, - но я стоял в дверях и молчал. Я глядел на ту, что слева, и не мог отвести от нее глаз. Что за лицо, боже мой! Казалось, я его видел уже много раз, так оно мне было знакомо, но я все же сознавал, что вижу его впервые. Ах, да! Если бы не жара, я, конечно, сразу догадался бы. Лицо напоминало мне картину эпохи Ренессанса: пышные каштановые волосы, темные брови, загнутые кверху ресницы мадонны и глаза большие, светлые, как южное небо над Видлой. Но небо над Видлой было прозрачно-голубое, а ее голубые глаза отливали мраморным блеском, сияли, как флюориты, и в то же время были непроницаемы, как у Аввакума.
Пожав плечами, она приподнялась со стула, и я увидел ее во весь рост. Довольно высокая, с округлыми формами, но не полная, она источала красоту зрелости - это было раннее лето женской красоты.
- Что вам угодно? - спросила она, спокойно оглядев меня с головы до пят.
- Я к товарищу Ирине Теофиловой, - объяснил я и закашлялся, потому что мне хотелось пить.
Она кивнула головой, но я не понял, что это означает, и продолжат стоять в дверях.
Тогда из-за стола справа встала другая женщина, и я должен признаться что и она произвела на меня прекрасное впечатление. Правда, волосы ее были черные и выглядела она более худощавой. В ее карих глазах не было ничего примечательного, но мне показалось, что они смотрят как-то чересчур смело и даже вызывающе. В отличие от первой на ней было более открытое платье с короткими рукавами. Посреди декольте пролегала симпатичная складка.
- Вы, товарищ, прибыли из провинции? - спросила она и неизвестно зачем поправила брошку как раз там, где пролегала симпатичная складка.
Вопрос был, что называется, в упор.
- Из провинции, - ответил я. - Из Триграда. А как вы узнали?
Так я познакомился с персоналом доктора Петра Тошкова. И секретарь Ирина Теофилова и машинистка Христина Чавова оказались очень любезными - напоили меня водой, развлекали разговором. Больше говорила Христина Чавова. Она сказала, что мне идет загар и что мой голубой галстук удачно подобран в тон глазам. При этих словах Ирина Теофилова улыбнулась с подчеркнутой снисходительностью - и напрасно, потому что галстук в самом деле подходил к моим глазам, хотя и был чуть темнее. Я сразу понял, что у Теофиловой характер более суровый, и поэтому чаще обращался к Чавовой. А она успела рассказать мне, что их профсоюзная организация развивает активную деятельность и устроила, в частности, для служащих управления в чердачном помещении удобную двухместную душевую с зеркалом.
- Вы тоже можете пользоваться душем, как командированный в наш отдел, - сказала Чавова. - Хотите, проведу вас?
При этих словах Теофилова опять усмехнулась.
В этот момент вошел доктор Тошков. Он успел застегнуть рубашку, но я ужасно удивился, увидев у него под белым летним пиджаком толстый шерстяной джемпер.
- Анастасий, - сказал доктор, - рабочий день окончен. Пора идти. Я любезно распрощался с Чавовой, а Теофиловой лишь холодно кивнул головой Доктор Тошков поступил наоборот: он небрежно кивнул Чавовой, а руку Теофиловой, как мне показалось, задержал в своей ручише дольше, чем следовало.
Я займу своим рассказом еще несколько страниц, а потом предоставлю Аввакуму продолжить эту историю до конца. Когда мы вышли на улицу, доктор Гошков попросил меня минутку подождать, а сам шмыгнул на задний двор. Оставшись в одиночестве у центрального входа, я ощутил какое-то гнетущее чувство. Я думал, а что если сейчас выйдет Хрисчина Чавова и скажет: " Товарищ Буков, не хотите ли вы пройтись со мной" или: "Не могли бы вы проводить меня до дому?" Мне пришлось бы согласиться. В конце концов, все равно надо было ведь как-то убить время. Как я думал, так и вышло - в дверях показалась Чавова. Она весело болтала с каким-то молодым человеком и прошла, даже не заметив меня.
Не успел я проводить ее глазами, как меня вдруг оглушила страшная трескотня. Оседлав рычащий красный мотоцикл, подъехал доктор. Он властно махнул мне рукой и прокричал сквозь рев мотора:
Садись сзади! Повезу тебя на Искырское водохранилище!
Поскольку Чавова ушла не заметив меня, и не было нужды извиняться перед ней, я был волен распоряжаться собой. Но в эту минуту я вспомнил про Аввакума и вздрогнул.
- Товарищ Тошков, - пробормотал я, - у меня есть приятель, археолог я обещал ему…
- И его возьмем! Ну, давай садись! - рявкнул доктор, топнув ногой по мостовой. - Подумаешь, большое дело! Где твой приятель?
Я растолковал ему, как ехать, но он погнал машину в противоположном направлении. Куда мы мчимся и куда посадим Аввакума, оставалось для меня загадкой. У мотоцикла было ведь только одно седло для пассажира!
Вскоре выяснилось, что мои тревоги оказались напрасными. В двух минутах езды от управления у доктора был небольшой гараж - деревянный сарайчик во дворе четырехэтажного дома. Он вытащил оттуда как раз то, что было нужно - коляску, - и поднес ее к машине с такой же легкостью, с какой я ношу свою сумку с лекарствами.
Мы понеслись во весь опор к музею.
Аввакум, которого было трудно застать врасплох, на этот раз немало удивился.
- Так, значит, вы археолог? - вскричал доктор, пожимая ему руку. - Здорово! А я - Петр Тошков! Руковожу этим парнем по линии лекарств. Садитесь в коляску - повезем вас рыбачить на водохранилище!
Аввакум пожал плечами, но, человек действия, он раздумывал недолго и уселся в коляску.
Когда мы выехали на шоссе, доктор нажал "на всю железку", ветер засвистел в ушах и мир стремглав помчался нам навстречу.
Я уткнулся носом в широкую спину доктора и зажмурился.
Минут через тридцать мы подъехали к водохранилищу. Когда я слез с седла, мне показалось, что земля убегает из-под ног: доктор "жал" свыше ста километров в час. Но Аввакум потянулся и зевнул.
- Что так тихо ехали? - сказал он. - Я совсем было заскучал. Доктор почесал в затылке.