Наконец на улице Сены он завершает свое путешествие. Дом там старинный, прямо на углу улицы Изящных Искусств. Его только что отскоблили, леса почти все убраны. Ставни квартиры, за которой он следит, опущены, от этого он погружается в пучину недоумений, задает себе сотни вопросов. В общем, он решает оставаться неподалеку, садится за столик на улице в баре на бульваре Сен-Жермен и с удовольствием пьет холодное пиво. Через час, выпив шесть бокалов, он опять идет на улицу Сены и с облегчением видит: окна в квартире, куда он нацелился, открыты. Тогда он прибегает к той же хитрости, что и на улице Королевского Высочества: своим ключом открывает электронный замок подъезда. Женщина живет на четвертом этаже, лифта нет. Человек молча поднимается, перешагивая через ступени. Ничуть не запыхавшись, доходит до нужной лестничной клетки, задерживает дыхание, приникает ухом к двери и терпеливо слушает. В комнате кто-то ходит, доносятся еще какие-то звуки. Потом звонит телефон, и он получает доказательство, что женщина действительно дома одна. Она говорит громко, много смеется. Медленно спустившись, он полностью закрывает лицо козырьком бейсболки.
Он возвращается домой на метро, ошалевший от жары, взвинченный оттого, что растет давление. Поужинав сваренными вкрутую яйцами и долго постояв под холодным душем, неспешно собирает сумку на завтра. Прежде всего рабочая одежда и принадлежности, потом завернутая в белье коробка с сотней пар латексных перчаток.
"Их выдало мое начальство, значит, все законно", - думает он, улыбаясь.
Затем кладет в сумку дубинку со свинчаткой, пачку презервативов, листочек белой бумаги в конверте с текстом, написанным изящным почерком, и резиновую купальную шапочку. В довершение засовывает туда, разбив на куски, зеркало высотой сантиметров тридцать.
Прежде чем лечь в постель, он заглатывает обезболивающее и, сложив руки под головой, закрывает глаза, ожидая сна и сновидений, стараясь не думать о будущей неделе, которая все перевернет.
Глава 2
Понедельник, 4 августа 2003 года.
Восемь утра. Людовик Мистраль спокойно едет в сторону набережной Орфевр. Движения никакого, жара еще терпимая, по радио вполуха можно слушать новости. Он был ранен - еще чуть-чуть, и узнал бы, есть ли жизнь после смерти, - в мае вышел опять на работу, потом, в июле, пошел в отпуск.
"Так что, - считает Мистраль, - по-настоящему я вернулся только теперь, в начале августа".
Июль Клара и Людовик провели в Провансе, навещая знакомых, да пару раз побывали на джазовом фестивале в Антибе - именно в июле, как они считали, Мистраль должен был окончательно выздороветь. Во время отпуска и началась у него бессонница. Сначала он с трудом засыпан, потом стал просыпаться в четыре часа и ворочался до самого рассвета. Ночной недосып возмещал послеобеденным сном, а Кларе ничего говорить не хотел: приписывал дурной сон жаре, хотя и сам знал, что за этим кроется что-то другое, более глубокое, но что именно - не понимал.
Оба сына остались на юге и на август - сначала у родителей Клары возле Грасса, потом у родителей Людовика под Эксом.
Летом, особенно в первой половине августа, в Париже довольно спокойно. Из-за того что автомобильный поток уменьшается, а кругом много туристов, город приобретает отпускной вид. Только во второй половине августа работы у полиции понемногу прибавляется.
* * *
В 8.30 Людовик Мистраль поставил свою машину во дворе дома № 36 по набережной Орфевр. Против обыкновения, он поднялся по видавшим виды лестницам, не перешагивая через ступеньки, а наступая на каждую. Прежде всего зашел в секретариат забрать почту, накопившуюся за июль, потом обошел кабинеты подчиненных. Народа на месте было немного: как и во всех подразделениях криминальной полиции, в начале августа сыскная бригада работала едва ли половиной состава. С теми коллегами, что в этот зной все же сидели на службе, Мистраль перебросился парой слов.
Когда Мистраль вошел в свой кабинет, майор полиции Венсан Кальдрон кому-то звонил по телефону.
"Поговорим у кофейного автомата", - сделал он знак рукой.
Венсан Кальдрон и Людовик Мистраль знали друг друга больше десяти лет и держались дружески: оба родом из Прованса, очень нравились друг другу как люди и хорошо ладили по работе. У Кальдрона не было детей, поэтому отпуск он брал не в сезон - в сентябре или в октябре, смотря по тому, куда желала направиться его супруга. На службе Мистраль доверял Кальдрону особо деликатные или сложные дела, для которых требовались умение хранить тайну и профессиональная хватка.
- Если по правде, так у вас, по-моему, лицо такое, словно и в отпуске не были. Неужели неважно отдохнули? - Кальдрон бросил в автомат монетку.
- Просто жара несусветная, - ответил Мистраль. - Ну, что тут случилось за месяц? Мне не звонили, стало быть, работы было не через край.
- Ничего из ряда вон выходящего. Три дела, все элементарные, расследуются, скоро передадим в суд. Сейчас к вам зайдет начальник третьего отряда. Директор наш, как вы знаете, поехала отдыхать в Италию, в "лавочке", стало быть, первый зам - Бернар Бальм. У вас бумажных дел накопилось немало, в августе как раз есть время этим заниматься.
- Это каких? - Мистраль честно не знал, о чем речь.
- Во-первых, сотрудники: аттестация, повышения, все такое. Я вам подготовил предложения, вы мне скажете - одобряете или нет. Еще есть просьба о встрече с офицерским профсоюзом, ну и бюджет, заявки на оргтехнику.
- Спасибо, Венсан, что помогли. Про заявки понятно: "Скажи, что тебе нужно, я скажу, как без этого обойтись"? - пошутил Мистраль. - Ну да ладно, постараюсь разобраться поскорей. Хотя аттестация время займет. От нас теперь требуют минимум сорок пять минут беседы с каждым. Что еще?
- Жара страшная. На улице допоздна слишком много народа. Кто-то нажрался, слово за слово - и пошла драка. Для иных плохо заканчивается, в кутузку попадают. И копится все это дерьмо в городской полиции, - махнул рукой Кальдрон.
- И конца не видно, - усмехнулся Мистраль. - По прогнозу, жара еще долго продержится. Теперь вот что: этот капитан из СОИ, который пришел к нам в конце июня в обмен на одного из наших, - как он?
- Поль Дальмат?
- Да-да, тот, с вечно унылым видом.
- Первое впечатление хорошее. Дисциплинирован, по прежней службе аттестация отличная. Ведет себя тихо, говорит мало. Невесел, это правда.
- Ну, у нас в уголовке это у него пройдет! Мы слов не выбираем, у нас тут по-простому, по-галльски. А чем он занимался в СОИ?
- В отделе по работе с обществом, все время с бумажками возился.
- Значит, уголовного процесса совсем не знает?
- Почему же, знает. Он начинал в квартальном участке, два года там пробыл. Это школа хорошая. Вы же знаете, какая там жизнь: утром приходишь на службу, "обезьянники" все забиты, вечером уходишь - все чисто. А наутро все по новой.
- Конечно, я сам начинал в участке Сен-Жорж в Девятом округе, на улице Баллю. Так с этим Дальматом все в порядке или не совсем?
- Да, в общем, все нормально. Очень хотел перейти в уголовку, чтобы побольше узнать об убийцах. Понять, что у них в голове, подопрашивать и тому подобное. Мне так говорил один мужик из СОИ.
- Это мы ему обеспечим. Он сейчас в отпуске?
- Нет. На этот месяц он возглавляет - там начальник в отпуске.
- Хорошо. Пойду на летучку, а потом опять к вам.
Каждый день в 9.30 директор криминальной полиции Франсуаза Геран или ее первый заместитель Бернар Бальм обсуждали текущие дела с вице-директорами и начальником штаба. В августе Бальм немного изменил правила и стал звать также начальников служб. Сотрудникам позволялись вольности в одежде, в результате галстуки лежали в шкафах по кабинетам, готовые к употреблению в случае надобности. Начальники служб хорошо относились к первому заму. Бернар Бальм, веселый малый родом из Лиона, как и положено человеку из этих мест, любил хорошие рестораны и часто в конце совещаний сообщал, какие новые замечательные местечки открыл для себя.
Это совещание Бальм провел за двадцать минут. Все уже подумали, что летучка окончена, но первый зам затронул еще одну тему.
- Похоже, - он понизил голос, - из-за жары, что накрыла всю Францию, начинаются серьезные неприятности, в Париже особенно. Тревогу забили пожарные, конкретно служба похоронных перевозок. В общем, много народу помирает, особенно пожилые.
- И что? - уставился на него непонимающе начальник штаба.
- А вот что. Сегодня у меня с утра был замдиректора городской полиции. Он приказал всем окружным отделениям каждый день проверять сводки скончавшихся и подавать отчеты прямо префекту, а тот министру. И нам пойдет копия.
- Правильно, - кивнул Мистраль. - Иначе можно прозевать убийство. Когда столько трупов вокруг, убийство очень легко маскировать под естественную смерть.
Бальм закончил совещание, посоветовав всем зайти в ресторан, где есть белые эльзасские вина позднего урожая, совершенно необычные. Во время "ресторанного экскурса" один из вице-директоров рисовал в блокноте барабаны - большие и маленькие.
Мистраль вернулся к себе, встретился с Кальдроном, в двух словах обрисовал, о чем шла речь на летучке, и велел пригласить Поля Дальмата.
Он внимательно, но без интереса изучал рекомендации по составлению бюджета. Мистраля оторвала секретарша, доложив, что пришли Кальдрон и капитан Дальмат. Вошел высокий, очень худой человек, стриженный наголо, с костлявым, грубо вылепленным лицом, в черных брюках, белой рубашке и черном галстуке. За отпуск - Мистраль уже почти забыл, как выглядит этот новичок из СОИ.
- В августе можно ходить без галстука, особенно в такую жарищу, - улыбнулся Мистраль, чтобы новенький не стеснялся. - Вот и мой на вешалке висит.
- Мне не мешает, я привык.
- Дело ваше, но об этом еще поговорим. Вы успели прочитать какие-нибудь отчеты о завершенных делах? Так понятнее, как работает уголовка, кто за что отвечает и тому подобное.
- Да, читал кое-что, а что непонятно - спрашивал у людей из отряда.
- Все в порядке у вас? Этого и ждали?
- Именно этого и ждал. Этого и хотел.
Мистраля удивлял и слегка раздражал бесстрастный тон отрывистых ответов Дальмата. Он поспешил завершить разговор.
- Отлично. Если будут трудности, не стесняйтесь спрашивать у Венсана. Август обычно месяц тихий, вот вы как раз и освоитесь на службе.
Дальмат вышел, а Мистраль не мог отделаться от чувства, что от капитана он не в восторге. Он поделился своими мыслями с Венсаном.
- Это только сначала так кажется, - успокоил его Венсан. - Да, он замкнутый, необщительный, так что иногда напрягаешься. Но весь этот месяц он все на лету хватал. Думаю, из него выйдет настоящий сыщик.
- Хорошо бы. А потом его сама обстановка в уголовке должна раскрепостить. У него в отряде ребята шустрые, с ними не заскучаешь.
Обедать Венсан и Мистраль пошли в ресторан к одному греку на улицу Сент-Андре-дез-Ар, в двух шагах от набережной. Этот адрес у многих полицейских записан в записную книжку.
Мистраль почти ничего не говорил и мало ел. Он глядел, как сосредоточенно Кальдрон обедает, как методично режет мясо, как солидно поливает еду соусом.
- Венсан, знаете, кого вы напоминаете? - Мистраль чуть улыбнулся.
- Наверное, Лино? Мне и жена так часто говорит.
- Вот-вот, права ваша жена. Лино Вентуру. Он точно так же ест: не торопясь, с расстановкой. Да и не только, если по правде: вы и фигурой на него похожи, так же говорите, так же смотрите на людей. Это вам в похвалу, Венсан! Лино Вентура мужик классный.
- Знаю, что в похвалу. Я даже нарочно ему подражаю - ребят из оперотрядов потешить. Они за глаза меня так и зовут: Лино, я в курсе.
За кофе Кальдрон внимательно посмотрел на Мистраля и спросил в лоб:
- Вы простите, что я опять об этом, только мне все кажется, что вы в неважной форме. Или я не прав?
Мистраль не собирался уклоняться от ответа. Хозяин принес им ликеры, он отодвинул их.
- Вы правы, Венсан… Настроение неважное. Сил маловато, аппетита нет. - Он кивнул на тарелку, к которой едва притронулся. - Жара, должно быть, влияет, а еще я сплю очень плохо.
- Но вылечились вы после дела Колдуна?
- Это да. И думать забыл.
Мистраль ответил очень уверенно, но Кальдрон покачал головой: ответ его не убедил.
До конца дня ничего особенного не случилось. Мистраль торопился домой. В половине восьмого он прыгнул за руль, включил на полную кондиционер в машине, радио - станция ФИП. В машине зазвучала джазовая композиция группы Джо Завинула.
Человек приступил к делу в половине восьмого. Окончился рабочий день, он страшно устал, вежливо отказался немножко выпить с коллегами и пошел к своей машине. Немного подумав, предпочел изменить порядок действий. Старик с улицы Королевского Высочества его смущал. Теперь он решил не привлекать внимания и начать с улицы Мадам.
Припарковался за грузовичком неподалеку от нужного дома, вынул из багажника холщовую дорожную сумку - пустую, потому что все вещи были сложены в рюкзачок. Его он накинул на одно плечо и беспечно направился к квартире той девушки. Пару секунд послушал, приложив ухо к двери, остался доволен и достал из кармана поношенный черный кожаный футляр. Нажал на звонок и довольно долго не отпускал. Девушка приоткрыла дверь на цепочку, без слов спросила - кто это. Человек привычным жестом раскрыл бумажник: показал удостоверение на трехцветной бумаге со своей фотографией и жирной черной надпечаткой "Полиция".
- Здравствуйте, это полиция. Можно войти? Я занимаюсь вашим соседом. Через дверь разговаривать неудобно.
Он улыбался и выглядел внушительно, а удостоверение в вытянутой руке закрывало нижнюю часть лица.
Клара вежливо отказалась поужинать у новых соседей. Она знала, что Людовик не в духе и не хотел бы отвечать на неизбежные вопросы, которые всегда задают людям его профессии. Они всегда начинаются так: "Вы ведь из полиции? Так я хотел бы знать ваше мнение. Вот, представьте себе: на днях я еду как полагается, вдруг меня останавливают…" - и пошло, и пошло. Людовик всегда отвечал учтиво, но в душе злился страшно. Клара и не хотела, чтобы подобные вопросы задавали.
Она приготовила легкий ужин, говорили о разных пустяках. После ужина Клара продолжала внимательно присматриваться к мужу. Людовик сидел в гостиной в кресле и рассеянно листал альбом фотографий, снятых в Патагонии полгода назад, когда он только встал на ноги. Кларе казалось, он говорит гораздо меньше обычного. Ее это обеспокоило, но она предпочла на сей раз ни о чем не спрашивать.
Человек ехал медленно, с опущенными стеклами, машин на улице постепенно становилось все меньше. Автомобиль был старый, без кондиционера, дышать нечем. Рубашка, вся пропотевшая, приклеилась к телу: он взмок от жары и от того, что сейчас сделал. Он вспомнил свои последние минуты в той квартире - так сказать, контрольная проверка. Перед уходом тщательно убедился, что все в порядке, а главное - что окна слегка приоткрыты.
Притворяться усталым не было нужды: он действительно был в полном изнеможении, телом и духом. С тех самых пор, как началась эта история, он то и дело спрашивал себя, пойдет ли до конца. Сколько месяцев следил за собой! Он услышал, что сказало зеркало, и не захотел его огорчать: так тоже слишком рискованно.
Радио в машине всегда было настроено на ФИП. В 21.30 джазовая передача закончилась, теперь он с нетерпением ждал, когда объявят программу. Больше всего на свете он любил голоса девушек - дикторш с ФИП. От них душа воспаряла. Это началось не сегодня и не вчера. Часто ему казалось, что эти голоса обращаются только к нему. Несколько лет назад он, бывало, звонил на станцию, чтобы поговорить с кем-нибудь из этих девушек, но ему всякий раз вежливо отказывали. "Обязательно начну звонить опять. Завтра же", - подумал он.
Из тетрадей Ж.-П. Б. "Происшествия и сновидения"
1975 год.
"Мне исполнилось десять лет. Подарили собачку. Ее зовут Том, она темно-рыжая и совсем маленькая. Мама говорит, когда я подрасту, собачка тоже подрастет. Отца у меня нет, братьев с сестрами нет, некому рассказывать, как я живу и что со мной бывает. А маме, кажется, наплевать, что я делаю. Когда я спрашиваю, где папа, ей это не нравится. Когда спрашиваю, почему у меня нет братьев с сестрами, тоже не нравится. Она отвечает только: "Хватит тебя одного, куда мне еще одного такого. Отвали, надоел!" Я уже знаю, что она скажет, всегда одно и то же. А иногда орать начинает.
На перемене всегда вижу, как мама сидит на скамейке на улице у школьного забора. Курит и смотрит за мной, всегда велит подойти к ней. С ребятами играть не разрешает. Сама приходит и собачку приводит, чтобы я наверняка подошел.
Еще мама не велит разговаривать с родителями наших ребят. Говорит, они из меня всю правду вытянут, кровь из носу. Я не понимаю, что это значит. Кровь из носа пойти может, но при чем тут правда?
Мне очень нравится писать. Никто не знает, что после школы я сажусь и пишу. Особенно мама. Это мой секрет.
У меня часто болит живот. Мама говорит, это потому, что я много болтаю. Сама она никогда не болтает.
Мне снилось, что я тону. Уже несколько раз так снилось. Сначала я сразу просыпался, потому что задыхался, дышать не мог. Теперь я уже не боюсь. Мне кажется, я уже не здесь, а там. Не знаю, как это сказать. Мне очень нравится записывать сны, хотя и трудно объяснить, как это - не здесь, а там. Я говорю с незнакомыми людьми, а потом они вдруг пропадают. Один парень сказал, так и должно быть. Во сне так всегда бывает. Иногда я не могу вспомнить, что мне снилось: хочу, но не получается. Я спрашивал маму, почему так, а она только отвечает: "Да насрать на них, и взрослым-то всякая хрень во сне снится, а таким-то козявкам, как ты, и вовсе нехрен думать об этом".
Когда я читаю про свои сны, мне не так страшно, если сон был ужасный. Однажды мама сказала: "Когда ты был маленький, все кричал во сне, тебе кошмары снились. Я тебя разбудить не могла, а утром ты ничего уже не помнил. Потом подрос - и прошло. Кричишь иногда, но уже не так".
Я подумал: "Не буду, наверное, рассказывать маме свои сны. Пусть они будут мои собственные, а то мало ли что она скажет".
Эту тетрадку я прячу, а когда она закончится - возьму другую, скажу, нужно для школы.
Мне часто снится один и тот же сон. Кто-то следит за мной, а кто - не знаю. Только чувствую, какая-то тень на меня глядит издалека, а как только я к ней, она смывается. Хорошо бы узнать, кто это. Я не могу описать, что чувствую, слишком сложно.